Текст книги "Приманка для мужчин"
Автор книги: Тэми Хоуг (Хоаг)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Дэн содрогнулся от неподдельного ужаса и покачал головой:
– Вот оно как. Все, завтра же отправлю тебя в монастырь.
– Мы ведь не католики.
– Ничего, за вознаграждение они принимают всех. Свидания… боже, к этому он не готов. Его дочка еще не доросла до свиданий. Или он еще не так стар, чтобы иметь взрослую дочь? Он совсем не ощущал себя старым – до сих пор, но сейчас, стоя глубокой ночью рядом с ней, вдруг почувствовал, что очень стар и скоро умрет.
– Сегодня вечером правда кого-то убили? – раздался в темноте тихий, немного испуганный голосок Эми.
– Да, – пробормотал Дэн. – Правда.
Она вздрогнула, крепче обняла его, прижалась щекой к груди.
– Не думала, что когда-нибудь здесь может такое случиться.
Дэн вглядывался поверх ее головы в темную стену деревьев за лугом. Где-то дальше, за деревьями, «Тихая заводь» и ферма Дрю. В воздухе чувствовалась какая-то давящая тяжесть, гром рокотал чуть ближе, чем раньше. По небу шарили костлявые пальцы молний.
– И я не думал, милая, – прошептал он.
– Ты знаешь, кто его убил?
– Нет, но я выясню. – Он ласково взял ее за подбородок. – Сразу после того, как уложу тебя баиньки. Так значится в моем списке неотложных дел.
Эми возмущенно закатила глаза.
– Пап, я уже слишком большая, чтобы меня укладывали спать.
– Да ну? – Подбоченившись, он шагнул к ней, и она попятилась. – То есть ты считаешь, я слишком стар, чтобы отнести тебя наверх?
– Нет, нет, – возразила она, смущенно хихикнув, и отступила к двери, выставив перед собой ладошки. – Не надо.
Этот ритуал они придумали, когда Эми исполнилось десять, и она решила, что окончательно переросла вечер-, ние путешествия на папиной спине. По убеждению Дэна, почти все отцы и дочери изобретали нечто похожее – должны же быть какие-то традиции отхода ко сну. Когда-нибудь Эми действительно станет для этого слишком взрослой, но, черт побери, все-таки не сегодня. И без того привычная жизнь рушилась под натиском перемен; не хватало еще, чтобы дочка вдруг выросла в одну ночь.
Не спуская глаз с Эми, он отрезал ей путь к двери и принял боевую стойку, подавшись вперед и расставив руки, чтобы поймать ее. Он вспомнил свое футбольное прошлое, старые навыки вернулись, и на секунду он почувствовал себя быстрым и сильным, как в том матче, когда Кении Стэблер пасовал ему мяч за мячом без перерыва.
– Папа, я серьезно, – строго сказала Эми. – Я выросла. Я слишком тяжелая.
– Вот как, – угрожающе протянул Дэн. Она хотела проскочить мимо, но он метнулся влево, затем вправо и схватил ее. Эми протестующе вопила, но он подхватил ее на руки, так что ее длинные волосы и длинные ноги взлетели в воздух одновременно, и прижал к
Груди. Они оба умирали со смеху, когда в дверях появилась вооруженная бейсбольной битой миссис Крэнстон. Ее седые волосы были накручены на шипастые розовые бигуди, лицо блестело от ночного крема. Она встала в дверях с битой наперевес, маленькая, крепко сбитая шестидесятилетняя тетушка с горящими воинственным огнем маленькими черными глазками.
– Господи боже мой, шериф!
Уронив биту, она целомудренно стянула у горла вырез синего бархатного халата.
– Все в порядке, миссис Крэнстон, – заверил Дэн. Эми, красная от унижения, уткнулась носом ему в плечо. – Это наша семейная традиция. Простите, если разбудили вас.
Он боком протиснулся в дверь и пошел к лестнице, бесшумно ступая по мягкому бежевому ковру гостиной, обставленной неуклюжей тяжелой мебелью. Миссис Крэнстон подняла биту и поспешила следом, шаркая разношенными тапочками.
– Я приняла вас за убийцу, – сказала она.
– Он и есть убийца, – сквозь зубы пробурчала Эми. – Сейчас умру от стыда.
Дэн сделал вид, что не слышит.
– Приятно знать, что вы всегда готовы защитить нас, миссис Крэнстон.
Она распахнула дверь в спальню для гостей и посторонилась, прижимая биту к мощной груди.
– Во время Второй мировой войны я играла в женской команде города.
– Вооружена и опасна, – подытожил Дэн, поудобнее подхватил дочь и начал подниматься на второй этаж, бросив через плечо:
– Напомните, чтобы я назначил вас помощником шерифа.
Экономка хихикнула, потом опомнилась и возмущенно фыркнула:
– Все шутите!
Дэн полностью сосредоточился на подъеме на второй этаж. На середине лестницы колено беспощадно напомнило ему, что Кении Стэблер вот уже лет десять не играет с ним в одной команде. Резкая боль терзала остатки хряща в левом колене, и он без особого успеха старался не морщиться.
Эми поймала его взгляд, нахмурилась, сцепила пальцы у него на затылке.
– Я тебе говорила.
– Ничего ты мне не скажешь, – пропыхтел он. – Я тут старший. То есть старый.
Выбравшись на площадку второго этажа, он не удержался от стона, потому что теперь давала знать о себе старая травма спины.
– Видишь? – сказала она, одергивая майку и заправляя за ухо прядь волос, когда он поставил ее на гладкий дубовый пол. – Мы оба стары для этого.
Дэн со вздохом почесал комариный укус на шее.
– Лучше бы подбодрила чуть-чуть. Мне не часто приходится играть роль папочки.
Эми прикусила губу и посмотрела на него слишком проницательно и сочувственно. Слишком мудро для ребенка.
– Жаль, что ты совсем один, папа.
Дэна как будто ударили под дых. Перед глазами потемнело. Он нашарил рукой перила, чтобы не упасть. Ему казалось, земля уходит у него из-под ног. Эта сторона его личной жизни всегда оставалась совершенно вне его отношений с дочерью, и он даже мысли не допускал, что когда-то она заговорит с ним на такую тему.
Он криво улыбнулся:
– Да кто со мной уживется?
Эми подошла ближе, прильнула к нему, обняла за пояс и потерлась подбородком о грудь. Поднятое к нему лицо было серьезным и грустным.
– Я же уживалась, а если я могла, то и…
– Ты не считаешься. Ты мне родня, тебе так или иначе приходится со мной уживаться. – Он поцеловал дочку в лоб, взял за плечи и легонько подтолкнул к двери в спальню. – Иди спи. Ночь на дворе.
Эми с огорченным видом пошла восвояси, словно ей еще было что сказать, но она понимала, что пока не время.
– Спокойной ночи, папа, – с упреком сказала она.
– Спокойной ночи, котенок.
Он подождал в коридоре, пока не погасла тонкая полоска света под ее дверью; потом повернулся и медленно пошел вниз, глядя на развешанные в хронологическом порядке вдоль перил фотографии Эми: синеглазый младенец, годовалая малышка со ссадиной на подбородке (результат упрямого желания бежать по дорожке в парке, хотя ножки еще заплетались при ходьбе), затем школьница. Не дойдя до недавних школьных фото, он остановился и повернул назад, к последней перед их с Трисси разводом.
Эми на ней было шесть, она улыбалась, показывая маленькие молочные и только прорезавшиеся постоянные зубы. Туго заплетенные косички закручивались винтом, в глазах прыгали озорные чертики. Вскоре после этой фотографии Трисси прервала его общение с дочкой. Как ножом отрезала.
Нож… Дэн с жадностью уцепился за это слово, радуясь поводу не думать больше о своей личной жизни. Убийство должно быть раскрыто как можно скорее, так почему бы не начать прямо сейчас? Он спустился по лестнице и бесшумно выскользнул из дома, заперев за собой дверь.
ГЛАВА 7
Наступило утро – такое ясное и радостное, что Элизабет уже почти не верилось в то, что случилось накануне ночью. Почти. В открытое окно вместе с розовыми лучами солнца и свежим после дождя ветерком лились птичьи трели. Зловещая тяжесть, висевшая в воздухе, когда она стояла над трупом Джарвиса, прошла с ночной грозой.
Если б Элизабет удалось хоть ненадолго заснуть, возможно, она смогла бы убедить себя, что ей просто приснился кошмар, и не было никакого изуродованного трупа. Но она так и не заснула. Израсходовав до последней капли всю горячую воду в баке, чтобы смыть приставший к коже запах смерти, она поднялась наверх к Трейсу, выключила орущий магнитофон, укрыла сына одеялом – он уснул не раздеваясь; хотела еще выбросить окурки из задвинутой под кровать пепельницы, но передумала. Из всех форм протеста, которые он уже испробовал, курение было самой безобидной.
Она стояла в дверях и просто смотрела, как он спит. Сейчас ей было необходимо быть рядом с ним, даже если он не желал этого; ей остро, болезненно хотелось стать ближе к нему, пока пропасть между ним и ею не сделалась совсем непреодолимой. Он был ее единственным близким человеком, не считая Джея Си, тихо доживающего отпущенные ему годы в доме престарелых в Амарилло. Постоянное пьянство так ослабило его память, что он уж и не помнил, есть ли у него дочь.
А Трейс был ее, только ее ребенок. Она родила его, сама будучи почти ребенком, она лечила его ссадины и, вытирала ему слезы, когда он был маленьким. В последние несколько лет они отдалились друг от друга; точнее, их разметало вихрем светской жизни в Атланте. Но теперь они с треском свалились на землю и снова были вдвоем против всего мира. Элизабет страшно захотелось прижать Трейса к себе, крепко обнять его. Вот только непонятно, что надо сделать, чтобы он подпустил ее так близко.
Она стояла на пороге, смотрела на него через комнату, и ей становилось страшно при мысли о том, что между ними не просто полкомнаты, а настоящая нейтральная полоса, заступить за которую невозможно; затем пошла к себе, на ходу вспоминая об убийстве и реквизированной у Брока бутылке шотландского виски сорокадвухлетней выдержки. Ей казалось, что ее голова набита песком и еле держится на шее. Стоило сесть, как все вокруг медленно поплыло.
– Господи, – простонала Элизабет, когда комната совершила полный оборот; крепко зажмурилась и провела языком по зубам, морщась от мерзкого кислого вкуса во рту. – Я взываю о милосердии и даю обет больше так не поступать, но мы ведь оба знаем, что я опять его нарушу.
Где-то внизу раздавался громкий стук, и Элизабет прикинула, не накрыть ли голову подушкой, чтобы спокойно поспать пару суток. Увы, начинался новый день, и спать было уже некогда. Сегодня слухи о трагической кончине Джералда Джарвиса поползут по всему городу. Во всех магазинах, в «Чашке кофе», по телефону говорить будут только об этом. Люди захотят узнать подробности и ответы, и, поскольку ее работа как раз добывать эти подробности и печатать ответы на любые вопросы, пора, как ни грустно, вылезать из постели и продирать заплывшие глаза.
Она приставила пальцы к вискам, чтобы придержать болтающуюся голову, и, пошатываясь, встала на ноги. Стук становился все громче, и постепенно до Элизабет дошло, что это стучат кулаком в ее входную дверь. Она наступила в лужу воды, поморщилась и вспомнила, что сама оставила окно открытым, несмотря на грозу, потому что ей казалось, что только сырой ветер и запах дождя в состоянии прогнать липкий запах смерти, который чудился ей повсюду.
Жмурясь от яркого утреннего света, она тяжело оперлась о подоконник и выглянула во двор. Там, привязанная к фонарному столбу, дремала, поджав левую заднюю ногу, тощая гнедая лошадь, запряженная в крытую черную, похожую на старомодный катафалк повозку. На таких ездили амманиты. Тут снова раздался стук, заставивший Элизабет взглянуть вниз, на крыльцо.
Там стоял какой-то амманит. Должно быть, он почувствовал ее присутствие, потому что отошел на шаг от двери, посмотрел наверх и снял широкополую соломенную шляпу. Волосы у него были совсем светлые, шелковистые. Аарон Хауэр. Это он, хоть и без особой охоты, подвез ее на своей телеге до дома вчера ночью, чтобы она позвонила в полицию и заявила об убийстве.
Аарон Хауэр был высокий, сухопарый мужчина лет скорее сорока, чем тридцати, в старомодных очках без оправы, с суровым, безрадостным лицом и заросшим тонкой светлой щетиной подбородком. Он смотрел на Элизабет с Плохо скрываемым осуждением.
– Мистер Хауэр, – окликнула она, морщась от звука Утаенного сиплого голоса и от звона в ушах, растянула губы в подобие улыбки и придержала у горла вырез ночной рубашки, надеясь, что сквозь тонкий белый шелк не просвечивает ничего оскорбительного для христианских чувств Аарона. – Что вы здесь делаете в такую рань?
– Солнце встало, – заявил тот, как будто это давало ему право вытаскивать людей из кровати.
Элизабет посмотрела на восток и охнула, потому что ей в глаза будто вонзились тысячи иголок.
– Действительно, уже светает. Забавно, а я и не слыхала. Ее сарказма Хауэр не оценил. Он глядел выжидающе.
– Я пришел посмотреть вашу кухню, Элизабет Стюарт.
– Мою… что?
От попытки понять, что происходит, у нее страшно закружилась голова. Она высунулась в окно, медленно вдохнула и так же медленно выдохнула, тщетно стараясь унять ноющую боль в желудке. Она совершенно не помнила, просила ли Аарона прийти с утра, но спорить и выяснять совсем не хотелось.
– Подождите минутку, дорогой мой, – отозвалась она, не рискуя больше смотреть вниз, – я сейчас спущусь.
По пути к двери она опять наступила в лужу и стиснула зубы, чтобы не застонать в голос. Стонать было некогда: надо раскланяться с Аароном Хауэром, потом позвонить Джолин, чтобы приехала и отвезла ее в город. Потом мозолить глаза шерифу Янсену, пока он не даст официального заявления для «Клэрион».
Затаив дыхание, чтобы обмануть тошноту, Элизабет открыла шкаф, порылась и наудачу выудила джинсы и старую застиранную майку с университетской эмблемой. Надпись выцвела и почти не читалась, беспощадно напоминая, сколько времени прошло с тех пор, как она ходила по гулким коридорам университета штата Техас в Эль-Па-со. Наряд еще тот, но сейчас сойдет и такой. Вот отошлет она мистера Хауэра, вернется сюда и выберет что-нибудь умопомрачительное и дорогостоящее. Что-нибудь исключительно деловое. Что-нибудь такое, чтобы Дэна Янсена пот прошиб.
Через десять минут, когда Элизабет спустилась вниз, Аарон все так же терпеливо ждал на крыльце. Ничего, если заявился ни свет ни заря, отлично может подождать, пока она сходит в туалет и причешется.
Она прислонилась к дверному косяку: стоять без опоры было трудновато.
– Чем могу служить, мистер Хауэр?
– Аарон Хауэр, – поправил он, серьезно глядя на нее сквозь очки. Как и все его единоверцы, он говорил с сильным немецким акцентом. – Мой народ в титул не верит. Титул есть Hochmut, гордыня. Гордыня – грех.
– Правда? Боже мой, придется внести это в список моих грехов.
Аарон еле заметно вздохнул, видимо, потрясенный длиной этого воображаемого списка. Элизабет хорошо понимала, как отличается от сектанток в длинных платьях и целомудренных шляпках коробочкой, с опущенными долу глазами и тихими голосами.
– Элизабет Стюарт, я пришел на вашу кухню посмотреть.
– Вы говорили.
Элизабет запустила пальцы в волосы, помассировала голову, будто это помогло бы ей вспомнить, приглашала ли она Аарона прийти утром, но не вспомнила ничего.
Аарон поднял дверную ручку, которая отвалилась, когда он стучал в дверь, и чуть заметно улыбнулся. Улыбка преобразила его лицо, и даже в глазах что-то блеснуло.
– Я думаю, вам столяр нужен.
Элизабет громко расхохоталась. Собственно, она даже не пыталась сдержаться, хотя от смеха ее голова загудела, как большой барабан. Так, значит, сектанты тоже умеют быть дипломатами? По ее настоянию Аарон Хауэр вчера ночью зашел к ней в дом и был рядом, пока она звонила шерифу. Разумеется, он сразу понял, что дом разваливается, и решил извлечь из этого выгоду для себя.
– Милый мой, – пропела она, – что мне действительно нужно, так это динамитная шашка и большая-пребольшая страховка, но, черт возьми, ни того, ни другого я себе позволить не могу. – Вздохнув, она с непритворным сожалением развела руками. – Боюсь, по той же причине я не могу позволить себе и столяра.
Он сдвинул брови, склонил голову набок, прищурился.
– Этого вы не можете знать. Я еще не назвал мою цену.
– Если дороже, чем чашка кофе, мне это не по карману.
– Посмотрим. – Он взял с крыльца свой ящик с инструментами, распахнул сетчатую дверь. – Моя консультация стоит чашку кофе. Думаю, это вам по карману.
К ней в кухню он вошел, как к себе домой. Элизабет последовала за ним с открытым ртом, не решив, смеяться ей или сердиться.
– Дорогой мой, не губите свой талант – идите в коммивояжеры. Вас ждет блестящее будущее.
Никак не отреагировав на ее слова, Аарон поставил ящик с инструментами на стол посреди коробок с хлопьями и критическим взором окинул помещение. Вокруг царила разруха, еще более чудовищная при дневном свете, чем при электрическом. Единственное, что спасало кухню от окончательного позора, был аромат свежего кофе из стоящей на тумбе электрокофеварки. Электричества Аарон не одобрил, а кофе – дело другое.
– Вы не можете готовить в этой кухне, – заявил он. Элизабет достала из обшарпанного шкафчика с кособоко висящей дверцей две разномастные кружки.
– У меня для вас новость, Аарон. Я не могла готовить и в кухне Вольфганга Пака.
Он с подозрением взглянул на нее, сдвинув брови.
– Кто это – Вольфганг?
– Вряд ли вы знакомы. Один всемирно известный шеф-повар и ресторатор.
Аарон пожал плечами. Какое ему дело до тех, кто живет дальше чем за десять миль от общины? Разумеется, он читал в «Бюджете» новости о единоверцах, живущих в других штатах, но англичане его совершенно не заботили. Пусть сами разбираются со своими модами, войнами и прочей суетой. И ресторанов он не любил. Племянницы и племянники, правда, раз-другой за лето упрашивали его свозить их в «Молочную королеву» съесть картошки фри и мороженого, и он возил, но без всякого удовольствия. Там слишком много туристов, которые глазеют на них, показывают пальцами, щелкают фотоаппаратами, как будто амманиты – что-то вроде диковинных животных в зверинце. Он принял у Элизабет кружку с кофе, пробормотав «Danke», и с заметным трепетом поднес ко рту. Если она ведет хозяйство так же, как поддерживает порядок в доме, его ждет неприятный сюрприз… Но кофе оказался крепкий и вкусный, и после первого глотка Аарон удивленно приподнял брови.
Элизабет оскорбленно фыркнула:
– Не понимаю вашего изумления. Я лучше всех засыпаю в кофеварку молотый «Фолджерс».
– И вы варите хороший кофе, – с решительным кивком сказал он.
Она покачала головой и тихонько рассмеялась.
– Спасибо на добром слове. Может, надо было самой варить Броку кофе, – задумчиво пробормотала она, ища в куче хлама на рабочем столе сигарету и спички. – Тогда ему бы пришло в голову, что и я на что-нибудь гожусь.
– Брок?
– Мой муж… раньше.
– Вы вдова?
В ее глазах за облаком дыма блеснул злой огонек.
– Если бы, – мечтательно произнесла она. Аарон сурово смотрел на нее, явно ничего не понимая, но безотчетно чувствуя, что ему не следует и пытаться вникать в ее отношение к жизни, даже если он не понял, о чем она говорит.
– Я разведена, – объяснила Элизабет, стряхивая пепел в пенопластовый лоток с присохшими остатками лазаньи.
– Англичане, – осуждающе проворчал Аарон, отставив кружку. Господь соединяет мужчину и женщину браком на всю жизнь, чтобы они вместе трудились, растили детей и были вместе до самой смерти. Нельзя жалеть людей, которые относятся к слову божию так легко и меняют супругов как автомобили.
– А вы? – спросила Элизабет. Ей действительно было любопытно узнать что-то о человеке, вторгшемся к ней на кухню. Она жила в Стилл-Крик недавно и до вчерашней ночи не была знакома ни с кем из общины амманитов – а вчера ночью светский разговор был по меньшей мере неуместен.
Аарон стоял у стола, глубоко засунув руки в карманы черных домотканых штанов.
Он почему-то напомнил ей преподавателя английской литературы из университета Эль-Пасо – решительного, неподкупного, с горящими, как два лазера, глазами и светлой, соломенной шевелюрой. Она влюбилась в него до потери памяти, до умопомрачения. Он переспал с ней, но курсовую по Д. – Х. Лоуренсу заставлял переделывать трижды и в конце концов поставил тройку с минусом. Принципиальный был человек.
– Моя жена умерла, – сухо проронил Аарон Хауэр и отвернулся.
Элизабет вздрогнула и задохнулась, будто от удара под дых.
– Простите.
Если он и слышал, то не обратил внимания на дежурные извинения, а расправил плечи и приступил к тщательному осмотру кухонных шкафов и полок, так пристально разглядывая каждую дверцу, что Элизабет показалось, будто он смотрит сквозь, а мысли его где-то очень далеко. Она даже физически ощущала исходящую от него боль, которая окутывала его как некая аура, и немного завидовала ему. Должно быть, он любил свою покойную жену. Элизабет же не испытывала и капли нежности к бывшему мужу. Она знала, Брок ее никогда не любил; ему нравилось обладать ею, но он не любил ее, потому что ничуть не жалел о том, что она ушла из его жизни.
– Ja, это я могу починить, – рассеянно произнес Аарон, длинными пальцами поглаживая бок открытого буфета так ласково и бережно, будто гладил женщину по волосам. – А лучше бы сделать новый. Тут много умения не надо. – Мне не по средствам чинить их, не то что покупать другие, – возразила Элизабет, опускаясь на старый стул с хромированными ножками, которому, видимо, было столько же лет, сколько ей. Красное клеенчатое сиденье давно порвалось, мыши повытаскивали изнутри всю вату, но опухшие, стертые до пузырей ноги наконец обрели покой, а комната перестала раскачиваться перед глазами Элизабет, как корабельная палуба. – Поймите, Аарон, я не торгуюсь с вами, чтобы сбить цену. Дело в том, что я действительно практически разорена.
– Как и ваши шкафы.
– До того, как я купила этот дом, здесь пару раз все разбивали в щепки, – объяснила она, чтобы он вдруг не подумал, будто вся эта разруха свидетельствует о ее полном неумении заниматься домом.
– Молодые люди из города часто устраивали здесь пьянки, – сказал Аарон, выбирая среди скрупулезно разложенных инструментов отвертку нужного размера. – Очень удобное место, – едко заметил он. – Укромное. За городом. Кроме амманитов, никто не станет беспокоить.
В его голосе слышалось сдержанное негодование, хотя по словам можно было подумать, будто он считает подростковый вандализм естественной приметой взросления. На самом деле в его понимании американскую манеру воспитания детей иначе, как варварской, назвать было нельзя. У этих американцев нет принципов, нет совести, нет уважения ни к кому и ни к чему, они не страшатся ни бога, ни наказания. Разрушают чужие жизни и уходят от ответа… Но, поднеся отвертку к первому шурупу, Аарон Хауэр несколько смягчился и попытался найти даже в этом что-нибудь хорошее. В конце концов, если бы кухню Элизабет Стюарт не разгромили, сейчас ему не пришлось бы чинить ее шкафы.
– Есть много способов расплатиться за работу, Элизабет Стюарт, – произнес он вслух, возвращаясь мыслями к насущным заботам.
От потрясения Элизабет вздрогнула, будто ужаленная, и выпрямилась. Здравствуйте вам! Значит, сектанты умеют не только блюсти свои интересы, но и в удовольствиях себе не отказывают? Услуга за услугу, так, что ли? Теперь понятно, что значит иметь своего мастера.
Онемев, она смотрела на него, недоумевая, что именно в ее поведении разбудило в набожном человеке греховные инстинкты. Намерения соблазнить его у нее не было – разве только эти сектанты считают всех «англичанок», как они называют всех, кто говорит на английском языке легко доступными. Но с тех пор, как он появился у нее на пороге, она только и старалась поскорее выпроводить его! И вот он торчит здесь, спокойный как айсберг, и предлагает ей…
– У вас есть ветряная мельница, которой вы не делаете употребления, – услышала она. Аарон по-прежнему сидел на корточках у шкафа и изо всех сил выкручивал из дверцы покрытый несколькими слоями старой краски ржавый шуруп.
– У меня? – тупо переспросила Элизабет.
– Ja. – Покончив с шурупом, он на секунду поднес его к глазам, затем отправил в глубокий карман штанов и принялся за следующий. – Сайласу Хостетлеру нужна новая мельница. А у Сайласа есть молодой черный мерин, которым я мог бы заменить мою гнедую.
– Ax, – только и вымолвила Элизабет. Значит, ее тела он не домогался. Она не знала даже, радует ее это или обижает.
– Значит, мы договорились? – Аарон вывинтил еще один шуруп, убрал его в карман и только тогда взглянул на нее через плечо.
Элизабет сидела, уперевшись одной ногой в стул и обхватив руками колено. Ее груди выдавались под тонкой мужской майкой. Со своими пышными черными волосами, ничем не покрытыми, вольно лежащими на плечах, она казалась ему порочной дикаркой. Волосы женщины – ее слава и честь, и видеть их дозволено только мужу.
Но у Элизабет Стюарт мужа нет.
А у него нет жены… Хоть он до сих пор и считает себя женатым человеком, его Сири уже на небе, а он на земле один.
Аарон с усилием оторвал взгляд от Элизабет и снова занялся шкафом. Намерения путаться с этой «англичанкой» у него не было. И неважно, что у нее глаза цвета неба перед рассветом, и ей явно нужен мужчина, который заботился бы о ней.
– Да, думаю, мы договорились. – Элизабет встала со стула, слегка ошарашенная тем, что что-нибудь хорошее может случиться так легко.
– Там, откуда я родом, мы ударяем по рукам после удачной сделки, – протягивая Аарону Хауэру руку, сказала она.
Он посмотрел на нее так, будто боялся, что из руки выскочит чертик; затем с видимой неохотой отложил отвертку и тоже протянул руку, охнув, будто прикосновение к чужой ладони причинило ему боль. Элизабет слабо улыбнулась. Она даже не сомневалась, что прежде он никогда не жал руки женщине, тем более «англичанке». Значит, она первая. Пустяк, а приятно.
Его ладонь была теплая, сухая и жесткая от мозолей. В ней чувствовалась огромная сила, но не только. Еще эта рука, наверное, умела нежно ласкать и делать удивительно красивые вещи. Элизабет вспомнила, как скользили его пальцы по дереву, и подумала, что какой-то девушке его веры очень повезет с мужем, когда Аарон снимет траур по своей умершей жене.
– Спасибо вам, Аарон Хауэр, – тихо сказала она. На миг их взгляды встретились, и что-то неуловимое задрожало в воздухе между ними. Не влечение, не желание, даже не понимание. Элизабет не могла определить это иначе как осведомленность, но и это казалось ей слишком сильным словом. Наваждение – вот что это было. Но Аарон убрал руку, отвел взгляд, и, что бы ни промелькнуло между ними, оно исчезло.
– Мне надо переодеться перед работой, – направляясь к двери гостиной, заговорила Элизабет. – В городе все, наверно, уже с ума посходили с этим убийством.
Аарон помрачнел от ее языка, но ничего не сказал и уткнулся в работу. Элизабет несколько обескуражила его безучастность.
– Вам, видимо, все равно, что в двух шагах от вашего Дома зарезали человека?
Морщась от натуги, он возился с очередным неподатливым шурупом.
– То, что делается в мире англичан, мне неинтересно. Нажимая на отвертку, он пробормотал еще что-то по-немецки. Дерево наконец поддалось, и несколькими уверенными движениями он вывернул шуруп и опустил в карман.
Элизабет продолжала наблюдать за ним, дивясь его спокойствию. Он говорил так, будто их миры существовали в несоприкасающихся параллельных пространствах, хотя они сами своим общением опровергали это. То, что убийце все равно, кого убивать – амманита или американца, – Аарону Хауэру, видимо, в голову не приходило. Элизабет сомневалась, что горло сектанта труднее перерезать ножом, чем горло Джералда Джарвиса, но она завидовала способности Аарона замыкаться в вере. Наверно, хорошо цитировать Библию и не видеть ничего вокруг себя.
– Вам придется самому знакомиться с Трейсом, – сказала она. – Трейс – это мой сын, – поспешила объяснить она. – Вставать до полудня ему не позволяют убеждения. Берите в холодильнике и на столе любую еду, которая не выглядит как химический реактив. Вероятно, чипсы – лучшее, что вы сможете найти, если, конечно, вас не пугают искусственные красители и консерванты, потому что только этим мы и питаемся. Я бы сделала вам тосты, но мне нужно еще сделать пару звонков, а затем бежать на поиски правды и справедливости.
– А что вы с ними будете делать, когда найдете? – негромко и с немалой долей иронии спросил низкий мужской голос.
С подпрыгнувшим к горлу сердцем Элизабет резко обернулась к двери. Дэн Янсен стоял, прислонясь к ее холодильнику, будто берег силы для более важных дел, чем сохранение выправки. Он был в форме, во всяком случае, видимо, у него не было ничего более форменного, чем тщательно отглаженные черные брюки и рубашка хаки с галстуком, звездой шерифа и латунной табличкой с именем на широкой груди.
– Поведаю миру, – ответила она, злясь на себя за то, чтo так долго его разглядывала.
– С выгодой для себя, – мягко добавил он. Элизабет сдержала гнев, вскинув подбородок и скрестив руки на груди.
– Правильно, шериф. Это называется свободным предпринимательством.
Хмыкнув, он оттолкнулся от холодильника и, прищурившись, обвел глазами захламленную кухню и гору всякой всячины на столе.
– Вы это так называете.
Она набрала полную грудь воздуха, готовясь послать его подальше, но вовремя прикусила язык, чтобы с губ не слетело ни одного опрометчивого слова. Нечего доставлять ему удовольствие перебранкой. Этому высокомерному нахалу только того и надо. С минуту она наблюдала, как тщательно он всматривается в содержимое распахнутого шкафа, будто упаковка консервированных овощей являла собой ключ к разгадке преступления.
– Алфавитный суп, – гадко улыбнулся он, тронув пальцем банку супа «Кэмпбелл». – Собираете наглядные пособия по правописанию?
– У вас есть ордер на обыск? – огрызнулась Элизабет.
– А у меня есть основания для обыска? – спокойно спросил Дэн.
Она скрипнула зубами от злости.
– У вас есть основания для пересадки мозгов. Он усмехнулся:
– А что, уже нашелся донор?
– Аттила, предводитель гуннов, отлично подошел бы, но я не навязываю вам свою точку зрения.
– Так мне и говорили.
Слова кололи как булавки. Дэн проклинал себя, но поделать ничего не мог: ему нравилось пикироваться с Элизабет Стюарт, у нее острый язычок и острый ум. Но замечать в ее глазах внезапные вспышки обиды и знать, что он тому причиной, ему было неприятно. Гордиться нечем. Проклятье, он так ждал ответной резкости, а Элизабет вдруг спасовала. Странно, судя по тому, что писали о ней в газетах после развода с Броком, у нее должна быть толстая кожа.
Радость моя, не верьте всему, что пишут, вспомнил он, хоть и не хотел тогда ее слушать, не желал замечать правду в ее словах. Элизабет отошла в сторону с вежливо-непроницаемым лицом, скрывающим абсолютно все чувства, так хорошо заметные еще минуту назад. Дэну безумно хотелось извиниться перед ней, но слова застряли комом в горле, и он так и не смог произнести их. Извиняться ему приходилось нечасто, и делать это он не очень умел.
– Wie gehts, Дэн Янсен.
Только теперь Дэн обратил внимание на Аарона Хауэра. Он знал о его присутствии в кухне, видел во дворе лошадь и повозку, видел, как Аарон возился с дверью шкафа, но смотрел только на Элизабет, настороженно и пристально, и все его чувства были настроены только на нее.
