Текст книги "Скала прощания"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Глава 7. ПОЖАР РАЗГОРАЕТСЯ

Чайки, кружащие в сером утреннем, небе, печально вторили скрипу уключин. Мерный скрип-скрип-скрип весел был подобен пальцу, неотступно сверлящему ее бок. Мириамель чувствовала, как в душе ее зреет ярость. Наконец она повернулась к Кадраху.

– Ты… предатель! – крикнула она.

Монах смотрел на нее, широко раскрыв глаза, а круглое лицо его побледнело от тревоги.

– Что? – Кадрах явно хотел бы отодвинуться от нее подальше, но они были зажаты тесным сиденьем на корме лодки. Лента, мрачный слуга Страве, наблюдал за ними с раздражением, сидя на скамейке напротив и работая веслами вместе с приятелем.

– Моя леди… – начал монах. – Я не…

Его слабые попытки отрицания еще больше рассердили принцессу.

– Ты принимаешь меня за дурочку? – крикнула она. – Я, может быть, соображаю не слишком быстро, но если хорошенько подумаю, то способна кое-что понять. Граф назвал тебя Падреик, и не он первый.

– Это ошибка, леди. Вторым был умирающий, если помните: он обезумел от боли, жизнь покидала его на Иннискрике…

– Свинья! И я должна поверить! Конечно это просто совпадение: Страве знал, что я покинула замок, практически раньше меня самой? Ты неплохо провел время, не так ли? Тянул веревку за оба конца – вот что ты делал, а? Сначала ты берешь золото Воршевы, чтобы меня сопровождать, потом берешь мое, пока мы в пути: то здесь взял на кувшин вина, то там выпросил денег на еду…

– Я простой служитель Господа, моя леди, – попытался увильнуть Кадрах.

– Молчи… ты… ты подлый пьяница! Ты еще и от Страве получил золото, не так ли? Ты ему дал знать о моем приезде: недаром ты отлучился, как только мы прибыли в Анзис Пелиппе. А пока меня держали взаперти, чем занимался ты? Руководил жизнью в замке? Ужинал с графом? – Она была так расстроена, что с трудом могла говорить. – И… ты еще, наверное, оповестил и тех, к кому меня сейчас везут, так? Так?! Как можешь ты носить свои одежды? Почему Бог просто… просто не убьет тебя за их поругание? Почему ты не сгоришь огнем на месте? – Она остановилась, захлебнувшись злыми слезами, и попыталась обрести дыхание.

– А ну-ка, – сказал Ленти зловеще, причем бровь его изогнулась вниз, к носу, – прекратите этот крик. И никаких трюков!

– Заткнись! – отрезала Мириамель.

Кадрах решил поддержать ее.

– Правильно! Господин хороший, нечего оскорблять леди. Клянусь святым Муирфатом, не могу поверить…

Монаху так и не удалось докончить фразу: вскрикнув от злости, Мириамель уперлась в него и сильно толкнула. Кадрах удивленно выдохнул, замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, и полетел в зеленые воды залива Эметтин.

– Ты что, с ума сошла? – заорал Ленти, уронив весло и вскочив на ноги. Кадрах скрылся в нефритовой волне.

Мириамель встала и закричала ему вслед. Лодка закачалась, и Ленти плюхнулся на свою скамью, причем один из его кинжалов выпал и исчез в воде, сверкнув серебряной рыбкой.

– Негодный еретик! – вопила она монаху, которого не было видно. – Будь ты проклят!

Кадрах всплыл, выплюнув огромную струю соленой воды.

– Тону! – пробулькал он. – Тону! Помогите! – Он снова исчез под водой.

– Вот и тони, предатель! – крикнула Мириамель и тут же взвизгнула, когда Ленти схватил ее за руку и, жестоко скрутив, силой усадил на место.

– Взбесившаяся сучка! – крикнул он.

– Пусть умрет, – она задыхалась, пытаясь высвободить руку. – Тебе-то какое дело?

Он влепил ей оплеуху, чем вызвал новые слезы.

– Господин велел доставить в Наббан двоих, бешеная. Привези я одного – и мне конец.

Тем временем Кадрах снова всплыл, отплевываясь, беспорядочно молотя руками по воде и булькая. Второй слуга Страве, к счастью, не бросил своего весла, и теперь лодка, повернув, направлялась к тому месту, где плескался и кричал Кадрах.

Монах увидел их приближение. В глазах его была паника. Он попытался плыть к ним, но настолько неумело, что голова его снова оказалась под водой. Через мгновение он снова был наверху, причем выражение паники на лице стало еще заметнее.

– Помогите! – визжал он, задыхаясь, судорожные движения рук выдавали его ужас. – Здесь есть!.. Здесь что-то есть!

– Эйдон и все святые! – рыкнул Ленти. – Акулы, что ли?

Мириамель сжалась на корме, рыдая. Ей было все равно. Ленти схватил веревку и бросил конец монаху. Кадрах не сразу увидел его, но через несколько мгновений одна рука его запуталась в веревке.

– Хватайся, дурак! – закричал Ленти. – Хватайся и держись!

Наконец монах ухватился за веревку обеими руками, и Ленти подтянули его к лодке. Второй слуга бросил весло и нагнулся, чтобы помочь. После пары неудачных попыток и массы проклятий им удалось втащить мокрую тушу в лодку. Лодка накренилась. Кадрах лежал на дне, давясь и изрыгая морскую воду.

– Бери свой плащ и вытирай его, – велел Ленти Мириамели, когда монах, наконец, перешел на тяжелое дыхание. – Если он вздумает умереть, ты всю дорогу до берега проделаешь вплавь.

Она неохотно подчинилась.

Коричневые холмы северо-восточного побережья Наббана вставали перед ними. Солнце шло к зениту, бросая на воду медные отблески. Двое мужчин гребли, лодка покачивалась, а уключины скрипели, скрипели и скрипели.

Мириамель все еще злилась, но гнев ее стал каким-то бесцветным и безнадежным. Извержение закончилось, и огонь догорел, остался холодный пепел.

Как могла я так сглупить? – недоумевала она. Я ему доверяла, хуже того – я начала к нему привязываться! Мне нравилось его общество, хоть чаще всего и полупьяное.

За несколько мгновений до этого, подвинувшись на скамейке, она услышала какой-то звон в кармане Кадраха. Это оказался кошелек, украшенный печатью Страве, наполовину заполненный серебряными кинисами и парой золотых императоров. Это неопровержимое доказательство предательства монаха снова разожгло ее гнев. Она подумала было снова сбросить его за борт, несмотря на угрозу Ленти, но после краткого размышления решила, что уже не так сильно ненавидит его, чтобы желать смерти. В сущности, Мириамель была даже немного удивлена проявленной ею яростью и формой, которую она приняла.

Она посмотрела на монаха, который спал, скрючившись на дне, измученным, неспокойным сном. Голова его покоилась на скамейке подле нее. Рот был раскрыт, дыхание Прерывисто, как будто даже во сне он хватал ртом воздух. Его розовое лицо еще больше порозовело. Мириамель Подняла руку, защищая глаза от солнца, и взглянула наверх. Лето было холодным, но здесь, на воде, солнце сверкало нещадно.

Без долгих размышлений она сняла свой выношенный плащ и накрыла им лоб Кадраха, защищая его лицо от ярких лучей. Ленти, молча наблюдавший это со своей скамьи, сделал гримасу и покачал головой. В заливе за его спиной Мириамель увидела, как что-то гладкое прорезало воду и, извиваясь, ушло обратно в морские глубины.

Какое-то время она наблюдала за чайками и пеликанами. Они кружили в воздухе, возвращаясь на прибрежные скалы, чтобы приземлиться с громким хлопаньем крыльев. Резкие крики чаек напомнили ей Меремунд – город и дом на берегу Эркинланда, в котором прошло ее детство.

Я там могла стоять на южной стене и наблюдать, как речники выходили и входили в Гленивент. Я была принцессой, поэтому не была свободной, но у меня было все, чего я хотела. А теперь?

Она фыркнула с отвращением, вызвав еще один осуждающий взгляд Ленти.

Теперь я свободна для приключений, – думала она, – и гораздо больше пленница, чем когда-либо. Я хожу в чужом платье, но благодаря этому монаху о моем приближении объявляют лучше, чем делали это при дворе. Люди, которых я едва знаю, передают меня из рук в руки, как любимую погремушку. А Меремунд потерян для меня навсегда, если не…

Ветер трепал ее остриженные волосы. Она чувствовала себя опустошенной.

Если не что? Если мой отец не изменится? Он никогда не изменится. Он уничтожил дядю Джошуа – убил Джошуа! Зачем ему поворачивать назад? Ничто уже не вернется никогда. Единственная надежда на улучшение была связана с Наглимундом. Все их планы, легенды старого риммера Ярнауги, разговоры о волшебных мечах… и все жившие там люди – все ушло навсегда. Что же осталось? Если отец не изменится и не умрет, я навсегда останусь изгнанницей. Но он никогда не изменится. А если он умрет – то, что осталось от меня, умрет тоже.

Устремив взор на металлический блеск воды залива Эметтин, она вспомнила отца таким, каким он был когда-то, вспомнила то время, когда ей было три года и он впервые посадил ее на лошадь. Мириамель видела эту картину так ясно, как будто ее отделяло от нее лишь несколько дней, а не целая жизнь. Элиас гордо улыбнулся, когда она приникла в ужасе к спине лошади, которая казалась ей чудовищем. Она не упала и перестала плакать, как только он снял ее.

Как может один человек, даже король, допустить подобное безобразие на своей земле, как это сделал мой отец? Он меня когда-то любил. Может быть, и сейчас любит, но он отравил мою жизнь. Теперь он хочет отравить весь мир.

Волны с золотыми от солнца верхушками плескались о скалы, к которым они приближались.

Ленти и Алеспо вынули весла из уключин, чтобы протолкнуть лодку между скал. Когда они уже приблизились к берегу и вода стала более прозрачной, Мириамель снова увидела, как что-то вынырнуло из воды совсем рядом. Сверкнуло что-то гладкое и серое и исчезло с плеском, потом снова появилось у другого борта на расстоянии брошенного камня.

Ленти проследил за ее пристальным взглядом и оглянулся. То, что он увидел, вызвало выражение ужаса на его обычно невозмутимом лице. После невнятного приглушенного разговора оба гребца удвоили усилия и заторопились к берегу.

– Что это? – спросила принцесса. – Акула?

Ленти не поднял глаз.

– Килпа, – сказал он кратко и налег на весло.

Мириамель стала вглядываться в воду, но теперь видела лишь мелкие волны, которые разбивались в брызги о скалы.

– Килпы в заливе Эметтин? – сказала она, не веря. – Килпы никогда не подходят так близко к берегу. Они же жители больших глубин.

– Теперь уже нет, – проворчал Ленти. – Они не оставляют в покое корабли по всему побережью. Это всем известно. А теперь помолчи.

Он, задыхаясь, греб. Встревоженная Мириамель продолжала смотреть на воду. Но больше ничто не потревожило гладь залива.

Когда киль прошуршал по песку, Ленти и второй гребец выскочили на берег и быстро втянули лодку. Они вместе вытащили Кадраха и бесцеремонно бросили его на песок, где он и лежал, тихо стеная.

Мириамели предоставили выбираться самой. Она прошла по воде полдюжины шагов, высоко подняв свой монашеский плащ.

Человек в черной сутане священнослужителя пробирался к пляжу по крутой тропинке среди скал. Он спустился на песок и направился к ним широким шагом.

– Думаю, это тот самый работорговец, которому меня должны доставить, – сказала Мириамель ледяным тоном и, прищурясь, разглядывала приближающуюся фигуру. Ленти и его товарищ смотрели на залив и не ответили.

– Эй там! – позвал человек в черном. Голос его, громкий и веселый, перекрывал шум моря.

Мириамель посмотрела на него, потом всмотрелась пристальнее, удивленная. Она сделала несколько шагов навстречу пришедшему.

– Отец Диниван? – спросила она неуверенно. – Неужели это вы?

– Принцесса Мириамель! – воскликнул он радостно. – Наконец-то. Я так рад! – Его широкая приятная улыбка сделала его похожим на мальчишку, но кудри вокруг его обритой головы были тронуты сединой. Он припал на колено и тут же поднялся, оглядывая ее внимательно. – Я бы вас не узнал с более далекого расстояния. Мне говорили, что вы путешествуете переодетая мальчиком, ну что ж, очень похоже. И волосы у вас теперь черные.

У Мириамели в голове все перепуталось, но с души ее упал тяжелый камень. Из всех, кто посещал ее отца в Меремунде и Хейхолте, Диниван был одним из немногих настоящих друзей, говорил ей правду, в то время как другие рассыпали лесть, приносил ей как сплетни из внешнего мира, так и добрый совет. Отец Диниван был главным секретарем Ликтора Ранессина, главы Матери Церкви, но он всегда был так скромен и прямодушен, что Мириамели приходилось не раз напоминать себе о его высоком положении.

– Но… что вы здесь делаете? – сказала она, наконец. – Вы прибыли… прибыли, чтобы что? Чтобы спасти меня от работорговцев?

Диниван рассмеялся.

– Я и есть торговец рабами, моя леди, – он попытался принять более серьезное выражение, но безуспешно. – «Работорговцы!» Боже праведный! Что же это Страве вам наговорил? Ну об этом мы еще успеем. – Он повернулся к надзирателям Мириамели. – Эй вы! Вот печать вашего господина… – Он протянул пергамент с буквой "С" выдавленной на красном воске. – Можете отправляться назад и передайте графу мою благодарность.

Ленти бегло осмотрел печать. Он выглядел обеспокоенным.

– Ну? – спросил священник нетерпеливо. – Что-то не так?

– Там килпы, – сказал Ленти с тревогой.

– Килпы сейчас повсюду, в эти лихие времена, – сказал Диниван, затем сочувственно улыбнулся. – Но сейчас полдень, а вас двое сильных мужчин. Я думаю, вам не следует особенно бояться. У вас есть оружие?

Слуга Страве выпрямился и величаво взглянул на священника.

– У меня есть нож, – строго сказал он.

– Ави, во стетто, – отозвался его товарищ по-пирруински.

– Ну, так я уверен, что у вас не возникнет проблем, – заверил Диниван. – Да защитит вас Эйдон! – Он сделал знак древа в их сторону, прежде чем снова повернуться к Мириамели. – Пошли. Сегодня мы переночуем здесь, а потом нам нужно будет поторопиться. До Санкеллана Эйдонитиса добрых два дня пути, а то и больше. Там Ликтор Ранессин с нетерпением ждет ваших известий.

– Ликтор? – спросила она удивленно. – Какое он имеет ко всему этому отношение?

Диниван сделал рукой успокоительный жест и взглянул на Кадраха, который лежал на боку, укутав голову своим мокрым капюшоном.

– Мы скоро поговорим об этом и о многом другом. Кажется, Страве сообщил вам даже меньше, чем я рассказал ему, хотя я не удивляюсь. Он умный старый шакал. – Глаза священнослужителя прищурились. – А что с вашим спутником? Он ведь ваш спутник, я не ошибаюсь? Страве сказал; что вас сопровождает монах.

– Он чуть не утонул, – сказала Мириамель спокойно. – Я вытолкнула его за борт.

Одна бровь Динивана взлетела вверх.

– Вы? Бедняга! Ну тогда ваша обязанность как эйдонитки помочь ему. – Он повернулся к двум слугам, которые брели к лодке по воде.

– Не можем, – мрачно ответил Ленти. – Мы должны вернуться засветло. До темноты.

– Так я и думал. Ну что ж, Узирис дает нам тяготы в знак своей любви к нам. – Диниван наклонился, подхватил Кадраха под мышки. Сутана Динивана натянулась на его мощной мускулистой спине, когда он с трудом усаживал Кадраха. – Давайте, принцесса, – сказал он и остановился, когда монах застонал. Священник уставился на Кадраха. Необычное выражение появилось на его лице.

– Это… Это же Падреик, – сказал он тихо.

– И вы тоже? – взорвалась Мириамель. – Чем занимался этот прохвост? Он что, повсюду разослал гонцов, во все города – от Наскаду до Варинстена?

Диниван все еще смотрел на монаха, как будто лишившись дара речи.

– Что?

– Страве его тоже узнал. Это именно Кадрах продал меня графу! Значит, он и вам рассказал о моем бегстве из Наглимунда?

– Нет, принцесса, нет, – священник покачал головой. – Я узнал, что он с вами, только сейчас. Я его много лет не видел. – Он задумчиво начертал знак древа. – Честно говоря, я думал, что он умер.

– Многострадальный Узирис! – воскликнула Мириамель. – Скажет мне, наконец, кто-нибудь, в чем дело?!

– Мы должны добраться до убежища и укромного уголка. На сегодняшнюю ночь нам предоставлена башня маяка на скале. – Он указал на шпиль, торчавший к западу от того места, где они стаяли. – Но совсем невесело тащить туда человека, который не в состоянии передвигаться.

– Я заставлю его идти, – пообещала Мириамель серьезно. Они вместе наклонились, чтобы поднять на ноги бормочущего Кадраха.

Башня была меньше, чем казалась с берега. Это было лишь небольшое каменное сооружение, обнесенное по верхнему этажу деревянной загородкой. Дверь разбухла от влажного океанского воздуха, но Динивану удалось отворить ее, и они вошли, поддерживая монаха с обеих сторон. В круглой комнате не было ничего, кроме грубо отесанного стола, стула и потрепанного ковра, который лежал, скатанный и связанный, у подножия лестницы. Морской воздух врывался в окно, не закрытое ставней. Кадрах, молчавший всю дорогу наверх по каменной тропе, проковылял несколько шагов от двери, опустился на пол, положил голову на свернутый ковер и снова погрузился в сон.

– Измучен, бедняга, – сказал Диниван. Он взял со стола лампу и зажег ее от другой, горящей, затем внимательно посмотрел на монаха. – Он изменился, но, возможно, это из-за случившегося с ним несчастья.

– Он долго барахтался в воде, – подтвердила Мириамель с некоторым чувством вины.

– А, ну конечно. – Диниван встал. – Мы оставим его спать, а сами поднимемся наверх. Нам о многом нужно поговорить. Вы ели?

– Нет, только вчера вечером. – Мириамель вдруг ощутила страшный голод. – И пить тоже хочется.

– Все будет к вашим услугам, – улыбнулся Диниван. – Идите наверх. Я сниму с вашего спутника мокрую одежду и присоединюсь к вам.

Комната наверху была обставлена лучше: в ней была походная кровать, два стула, большой комод у стены. Дверь, легко открывавшаяся, выходила на деревянный настил, окружавший башню. На комоде стояло блюдо, накрытое салфеткой. Мириамель подняла салфетку и увидела сыр, фрукты и три круглых хлебца.

– Виноград с холмов Телигура необычайно вкусен, – сказал священник, появившись в дверях. – Угощайтесь.

Мириамель не стала ждать вторичного приглашения. Она взяла целый хлебец и сыр, потом оторвала большую гроздь винограда и уселась на стул. Довольный Диниван минутку смотрел, как она ест, потом исчез. Вскоре он появился с полным кувшином.

– Колодец почти пуст, но вода превосходная, – сказал он. – Ну, с чего мы начнем? Вы, конечно, уже слышали про Наглимунд?

Мириамель кивнула.

– Кое-что вам, возможно, неизвестно. Джошуа и еще некоторые спаслись.

В возбуждении она поперхнулась корочкой хлеба. Диниван поддерживал кувшин, пока она пила.

– Кто ушел с ним? – спросила она, отдышавшись. – Герцог Изгримнур? Воршева?

Диниван покачал головой.

– Не знаю. Разрушения были ужасны, и выжили немногие. Весь север кипит слухами. Трудно разобрать, где правда, но то, что Джошуа бежал, – точно.

– Как вы узнали?

– Боюсь, что не обо всем я вправе говорить, пока, во всяком случае, принцесса. Я под началом Ликтора Ранессина и связан присягой, но есть вещи, которых я не говорю даже его святейшеству… – Он усмехнулся. – Так оно и должно быть. Секретарь великого человека должен соблюдать тайну повсюду, даже в общении с самим великим человеком.

– Но почему вы заставили графа Страве отослать меня к вам?

– Я не знал, насколько хорошо вы информированы. Я слышал, что вы направляетесь в Санкеллан Магиетревис на переговоры со своим дядей герцогом Леобардисом. Я не мог вас туда пропустить. Вы знаете, что Леобардис умер?

– Страве мне сказал. – Она поднялась и взяла персик. Подумав, отломила еще кусок сыра.

– Но известно ли вам, что Леобардис погиб в результате предательства от руки собственного сына?

– Бенигариса? – она была поражена. – Но разве он не занял место отца? Почему же вельможи не сопротивлялись?

– О его предательстве не всем известно, но везде об этом шепчутся, а его мать Нессаланта, конечно, оказывает ему всяческую поддержку, хотя я предполагаю, она подозревает о преступлении своего сына.

– Но если вы знаете, почему вы чего-нибудь не предпримете? Почему ничего не делает Ликтор.

Диниван склонил голову.

– Потому что это одна из вещей, о которых я ему не сказал. Я уверен, однако, что до него дошли слухи.

Мириамель поставила тарелку на кровать.

– Элисия, Матерь Божия! Почему вы ему не сказали, Диниван?

– Потому что я не в состоянии этого доказать и не смею раскрыть источник информации, а он без доказательств ничего не может сделать, моя леди, только еще ухудшит ситуацию, пожалуй. В Наббане достаточно серьезных проблем, принцесса.

– Прошу вас, – она нетерпеливо взмахнула рукой. – Вот я сижу перед вами в монашеском одеянии, остриженная под мальчишку, вокруг одни враги, кроме вас, так, по крайней мере, мне кажется. Называйте меня просто Мириамель. И Скажите мне, что происходит в Наббане..

– Я вам расскажу лишь немногое, С остальным придется подождать. Я не совсем Пренебрегаю своими секретарскими обязанностями: мой господин хочет видеть вас и говорить с вами в Санкеллане Эйдонитисе, к тому же у нас будет много времени поговорить в дороге. – Он покачал головой. – Достаточно сказать, что народ несчастлив, что ведуны, которых раньше гнали с улиц Наббана, вдруг стали пользоваться огромным влиянием. Мать Церковь в осаде. – Он склонил голову, рассматривая свои большие руки в поисках подходящих слов. – Люди чувствуют над собой тень беды. Они не знают ей названия, но она омрачает их жизнь. Гибель Леобардиса, а вашего дядю очень любили, Мириамель, потрясла его подданных, но их более страшат слухи: слухи о том, что на севере творится что-то страшнее воины, хуже, чем междоусобицы принцев.

Диниван поднялся и открыл дверь, чтобы впустить свежий ветерок. Море внизу было гладким и блестящим.

– Предсказатели говорят, что поднимается сила, которая призвана сбросить святого Узириса Эвдона и человеческих королей. На площадях они кричат, что все должны склониться перед новым правителем, полновластным хозяином Светлого Арда.

Он вернулся и встал перед Мириамелыо. Теперь она смогла рассмотреть следы сильной тревоги на его лице.

– В темных углах шепчут имя этой напасти. Шепчут о Короле Бурь.

Мириамель тяжело вздохнула. Даже яркие лучи полуденного солнца не смогли бы рассеять теней, заполнивших комнату.

– В Наглимунде говорили об этом, – сказала Мириамель позже, когда они стояли на узкой террасе снаружи, глядя на воду. – Старик Ярнауга в Наглимунде тоже вроде бы предвещал приход конца света. Но я не все слышала. – Она повернула к Динивану лицо, исполненное отчаянной тревоги. – Мне не говорили, ведь я только девушка. Это неправильно, потому что я умнее многих известных мне мужчин!

Диниван не улыбнулся.

– Не сомневаюсь, Мириамель. Я даже думаю, в вас больше достоинств, чем просто превосходство в уме.

– Но я покинула Наглимунд, чтобы что-то предпринять, – продолжала она подавленно. – Ха! Это было очень мудро: стремиться привести Леобардиса, чтобы он выступил на стороне дяди, но он и так был за него. И вот он погиб, и что толку? – Она прошлась немного по террасе, пока не увидела хребет скалы с одной стороны и зеленую долину с другой. Внизу простирались холмы, по ним пробегал ветер, волнуя травы. Она пыталась представить себе конец света и не могла.

– Откуда вы знаете Кадраха? – спросила она, наконец.

– Кадрах – имя, которого я никогда не знал, пока вы его не назвали, – Ответил он. – Я знал его как Падреика много лет назад.

– Сколько же лет это может быть? – улыбнулась Мириамель. – Вы не так стары.

Священник покачал головой.

– У меня молодое лицо, наверное, но я приближаюсь к сорока и не намного младше вашего дяди Джошуа.

Она нахмурилась.

– Ладно, много лет назад. Где вы с ним встречались?

– Тут и там. Мы принадлежали к одному… ордену, думаю, гак можно сказать. Но что-то случилось с Падреиком. Он отошел от нас, и впоследствии я слышал о нем нехорошие истории. Кажется, он пустился в какие-то дурные дела.

– Не сомневаюсь, – Мириамель скорчила гримасу.

Диниван посмотрел на нее с любопытством:

– А почему вы устроили ему это неожиданное и, очевидно, нежеланное купание?

Она рассказала ему об их совместном путешествии, о мелких предательствах, в которых она подозревала Кадраха, и о подтверждении, полученном в отношении его большого предательства. Когда она закончила, Диниван ввел ее обратно в комнату, и ей снова захотелось есть.

– Он с вами поступил не очень хорошо, но и не совсем плохо, Мириамель, так мне кажется. Может быть, еще есть надежда, и не просто надежда на вечное спасение, которой никто не лишен. Я думаю, он может бросить пьянство и свои преступные наклонности.

Диниван спустился на несколько ступеней и посмотрел на спящего Кадраха. Укутанный грубым одеялом, монах все еще спал, раскинув руки, как будто его только что вытащили из гиблых вод. Его мокрая одежда висела на деревянных балках.

Диниван возвратился в комнату.

– Если бы он был таким прожженным жуликом, зачем ему было оставаться с вами, получив серебро от Страве?

– Чтобы продать меня еще кому-нибудь, – ответила она с горечью. – Моему отцу, тетке, торговцам детьми из Наракси, кто знает?

– Возможно, – сказал секретарь Ликтора, – но я так не думаю. Я думаю, он обрел в отношении вас чувство ответственности, хотя оно не удерживает его от соблазна подзаработать, когда он уверен, что вам это не повредит, как в случае с господином Пирруина. Но если в нем осталось хоть что-то от того Падреика, которого я знал, он не навредит вам и не позволит, насколько это в его силах, причинить вам зло.

– Вряд ли, – мрачно сказала Мириамель. – Я снова доверюсь ему, лишь когда звезды засияют в полдень, не раньше.

Диниван посмотрел на нее и сделал знак древа.

– Нужно быть осторожнее с клятвами в эти странные времена, моя леди, – на его лице снова появилась улыбка. – Однако этот разговор о звездном сиянии напомнил мне – у нас ведь есть дело. Когда я получил разрешение воспользоваться башней сегодня ночью, сторож поручил мне зажечь маяк. Моряки по его свету знают, где обойти с востока скалы, чтобы выйти к Бакеа-са-Репра. Пора приниматься, пока не стемнело. – Он застучал сапогами вниз по лестнице и вернулся с лампой.

Мириамель кивнула и прошла с ним наружу.

– Я была однажды в Вентмуте, когда зажигали Хайефур, – сказала она. – Он гигантский.

– Гораздо больше нашей скромной свечки, – согласился Диниван. – Поднимайтесь осторожнее: лестница старая.

В самой верхней части маяка было так тесно, что там поместился только сам маяк – огромная масляная лампа, поставленная посреди пола. Наверху в крыше было отверстие для дыма и металлическое заграждение вокруг фитиля, чтобы его не задувал ветер. Большой изогнутый металлический щит висел на стене позади лампы. Он был обращен к морю.

– А это зачем? – спросила она, проведя пальцем по отполированной поверхности.

– Чтобы свет шел дальше, – объяснил Диниван. – Вы видите, он изогнут, как чаша. Он собирает свет и отбрасывает его через окно, по-моему так. Падреик мог бы это лучше объяснить.

– Вы имеете в виду Кадраха? – спросила озадаченная Мириамель.

– По крайней мере когда-то мог. Он хорошо понимал в механике, когда я его знал: лебедки, рычаги и прочее. Он очень тщательно изучал натурфилософию до того как… изменился. – Диниван поднес маленькую лампу к фитилю и подержал ее там. – Одному Богу известно, сколько масла сжирает такая огромная лампа, – сказал он. Вскоре фитиль загорелся, и пламя вспыхнуло. Щит на стене действительно усиливал свет, хотя в окно еще проникали последние лучи солнца.

– Вон на стене щипцы, – Диниван указал на длинные щипцы с металлическими колпачками на концах. – Нужно не забыть погасить его утром.

Когда они возвратились на второй этаж, Диниван предложил пойти взглянуть на Кадраха. Спускаясь за ним, Мириамель зашла в комнату за кувшином с водой и виноградом: не было смысла морить его голодом.

Монах уже не спал, он сидел на единственном стуле, глядя в окно на свинцово-голубую в сумерках воду залива. Он был замкнут и сначала отказался от принесенной еды, только выпил поды из кувшина, но потом взял и предложенный Мириамелью виноград.

– Падреик, – сказал, наклонившись к нему, Диниван, – ты меня не помнишь? Я Диниван. Мы когда-то дружили.

– Я узнал тебя, Диниван, – сказал, наконец. Кадрах. Его хриплый голос странно отдавался в маленькой круглой комнатке. – Но Падреик эк-Краннир давно умер. Теперь есть лишь Кадрах. – Монах избегал взгляда Мириамели.

Диниван пристально наблюдал за ним.

– Ты не хочешь разговаривать? – спросил он. – Ты не мог совершить ничего такого, что заставило бы меня плохо думать о тебе.

Кадрах взглянул наверх. На лице его была гримаса, серые глаза исполнены боли.

– О! Правда? Ничего такого, чтобы Мать Церковь и… и другие наши друзья… не захотели принять меня обратно? – Он горько засмеялся и помахал презрительно рукой. – Ты лжешь, брат Диниван. Есть преступления, которые не прощаются, и есть место, уготованное для совершивших их. – Рассерженный, он отвернулся и не стал больше говорить.

Снаружи волны бормотали, разбиваясь о скалистый берег, – тихие приглушенные голоса, приветствующие наступающую ночь.

Тиамак наблюдал, как Старый Могахиб, гончар Роахог и прочие старейшины забирались в качающуюся плоскодонку. Лица их были серьезны, как и подобает в торжественной церемонии. Ритуальные ожерелья из перьев поникли от влажного зноя.

Могахиб неловко стоял на корме, глядя назад.

– Не подведи нас, Тиамак сын Тигумака, – прокаркал он. Старейшина нахмурился и нетерпеливо отвел спустившиеся на глаза листья головного убора. – Скажи сухоземцам, что вранны не рабы их. Твой народ оказывает тебе величайшее доверие.

Старому Могахибу помогли сесть рядом с одним из его правнуков по боковой линии. Перегруженная лодка, переваливаясь с борта на борт, поплыла вниз по течению.

Тиамак скривил физиономию и посмотрел на Призывный жезл, который ему вручили. Вся поверхность его была покрыта резьбой. Вранны были обеспокоены тем, что новый правитель Наббана Бенигарис потребовал огромной дани зерном и драгоценными камнями, а также призвал сыновей Вранна на службу к вельможам Наббана. Старейшины хотели, чтобы Тиамак отправился к нему с протестом по поводу нового вмешательства сухоземцев в дела враннов.

Итак, на хрупкие плечи Тиамака была возложена еще одна обязанность. Хоть один из его соплеменников отозвался уважительно о его учености? Нет, они обращались с ним почти как с юродивым, как с кем-то, отвернувшимся от враннов и перенявшим обычаи сухоземцев; но как только им нужен был умеющий писать или вести переговоры с Наббаном или Пирруином на их языке, сразу же обращались к нему: «Тиамак, выполняй свою обязанность».

Он плюнул, стоя на крыльце своего дома, и посмотрел, как разошлись круги на зеленой воде, затем втащил лестницу и бросил ее, а не свернул аккуратно, как обычно. Ему было очень горько.

Одно хорошо, решил он позже, ожидая, пока закипит вода в котле. Если он отправится в Наббан, как того хотят его соплеменники, он сможет навестить там своего мудрого друга и узнать у него подробности о странной записке доктора Моргенса. Он корпел над ней неделями, но решение никак не приходило. Его почтовые голуби, летавшие к далекому Укекуку в Йиканук, вернулись с нераспечатанными посланиями. Это его обеспокоило. Птицы, отправленные им к доктору Моргенсу, также вернулись, но это, в отличие от молчания Укекука, было не так тревожно, ибо Моргенс в одном из своих последних посланий предупреждал, что может прервать связь на некоторое время. Не ответила на летучие послания ни колдунья из Альдхортского леса, ни его друг из Наббана. Этих последних птиц Тиамак отправил недавно, всего несколько недель назад, поэтому ответ еще может прийти.