Текст книги "Город золотых теней"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Шлагбаум, Асфальт… да они не взрослые, внезапно осознала Рени, они дети или изображающие детей марионетки. Потому они и казались ей такими странными. В этом жутком логове дети ловили детей.

«Тогда эта тварь думает, что я тоже ребенок! Как и Стримбелло!» Ложную личину они распознали, но решили, что Рени – девчонка, пробравшаяся в клуб в облике взрослого. Но если это так, то Шлагбаум и его дружки привели ее в место, искалечившее Стивена и еще сотни детей.

Ксаббу стоял на коленях, беспомощно глядя в огонь. Он тоже был пойман – быть может, еще раньше, до того, как она нашла его, и зашел так же далеко, как Стивен. Он не мог выйти.

Но Рени могла. Во всяком случае, пару минут назад.

На секунду она прекратила сопротивляться невидимым цепям. Почуяв легкую добычу, черная тень Кали выросла, заполнив собой все поле зрения. Лицо за вуалью склонилось к Рени. Плащ развевался, как капюшон кобры. Полыхали огни. Предупреждения, приказы, угрозы обрушивались на Рени, сливаясь в рваный гул, такой громкий, что дрожали наушники.

–  Выход.

Не произошло ничего. Сим Рени по-прежнему невольным паломником склонялся у ног Кали. Но это же бессмыслица – ее система получила кодовое слово и настроена на ее голос. Почему она не сработала?

Рени глядела в водоворот алого огня, пытаясь сосредоточиться, несмотря на нескончаемый гром, подавить панику и подумать. Любая голосовая команда должна восприниматься ее терминалом в политехе… если только в этом клубе не нашли способа заглушить ее голос так же, как заморозили сим. Но если они способны на такое, зачем было тащить ее в эту пещеру, когда Стримбелло мог с тем же успехом обездвижить ее в Желтой зале? К чему этот цирк с конями? Значит, им необходимо было привести ее именно сюда, подставить под этот барраж света и звука. Гипноз, без сомнения. Высокоскоростная стробоскопия и звуковые обертоны воздействуют прямо на нервную систему, прерывая связь между мыслительными процессами и мышечными реакциями.

Возможно, она вообще не сказала ничего – ей только показалось.

–  Выход!– взвизгнула она.

Снова никакого эффекта. Трудно было сосредоточиться, ощутить реальное тело, когда в глаза бьет ослепительный, неровно мерцающий свет, а в уши – болезненный гул миллиона ос. Нападающий целил в скорлупу ее концентрации, только и защищавшую Рени от падения в пустоту. Но долго ей не продержаться.

«Кнопка мертвеца», – всплыло в памяти, взбаламученной Мальстремом. У любой системы есть «кнопка мертвеца». Которая выбрасывает тебя с линии, если начнутся проблемы со здоровьем – инфаркт там или инсульт. В политехе должна быть такая же. Господи, какой грохот. Мысли скользкие, как золотые рыбки. Сердцебиение? Может, «кнопка» – это ЭКГ-монитор в упряжи?

Придется поставить на это – другого случая у нее не будет. Ей придется довести свой пульс до опасного предела.

Рени отпустила долго сдерживаемый страх. Это было несложно – даже если ее догадка верна, шанс на то, что план сработает, невелик. Скорее всего, она сорвется и будет бесконечно скользить по туннелю во тьме, как до нее Стивен, во тьме, неотличимой от смертной.

Она не ощущала своего физического тела, безвольно висевшего, без сомнения, рядом с телом Ксаббу в упряжной. От нее остались только глаза и уши, безмерно измученные ревущим смерчем огня – Кали.

Без выхода, без сдерживающих факторов отчаяние бежало в ее жилах, как неслышный высоковольтный разряд. Но этого было мало. Рени представила себе, как колотится ее сердце. Позволив страху заполнить себя, она рисовала мысленную картину, как все быстрее сокращаются мышцы, пытаясь справиться с нагрузкой, которой не могла предусмотреть эволюция.

«Безнадежно, – говорила она себе, представляя, как трепыхается, торопится сердце. – Я умру здесь или навечно останусь в этом безумии». Ком темного миокарда – как скрытная тварь, устрица, вырванная из раковины, отчаянно пытается выжить, качает кровь, напрягается, сбивается с ритма и мешает само себе.

Волны холода и жара прокатывались по ее телу, отравляющий страх, иглы животного ужаса.

Бег, сражение, поражение.

«Я потеряюсь, как Стивен, как Ксаббу. Скоро меня отволокут в госпиталь и запакуют в кислородный саван, как дохлую тушку».

Перед глазами начали мелькать картины, затмевая крутящийся калейдоскоп, – Стивен, серый, лишенный разума, потерянный, блуждающий где-то в безбрежной пустоте.

«Я умираю».

Мать, кричащая в агонии, застрявшая на верхнем этаже магазина, когда пожар жадно глодал лестницы, знающая, что никогда больше не увидит детей.

«Я умираю, умираю».

Смерть, разрушитель, великое Ничто, морозный кулак, что хватает тебя, и давит, и растирает в пыль, плывущую в межзвездной пустоте.

Сердце стучало, работая на износ, как перегруженный мотор.

«Умираю умираю умираю уми…»

Мир дрогнул и посерел. Тьма и свет слились. Рени ощутила, как по руке огнем прошла боль. Она в каком-то чистилище, живая, нет, она умирала, она…

«Я вырвалась», – подумала она, и мысль гулко задребезжала в опустевшем черепе. Звенящий гул стих. Ее мысли принадлежали только ей, но даже несмотря на боль ею овладевала тягучая клейкая усталость. «Кажется, я схлопотала инфаркт…»

Но она уже наметила свой путь. Она не могла позволить себе отвлекаться на боль, на ненужные раздумья – пока.

–  Возврат к последнему узлу.– Ее громкий голос казался сухим шепотком в окружающей тишине.

Мгла рассеялась, не успев сформироваться. Снова вокруг Рени сомкнулась пещера, залитая кровавым светом. Но теперь она стояла сбоку, в стороне от Кали, склонившейся над скорченной фигуркой Ксаббу, как любопытный стервятник. Руки богини смерти были неподвижны, лишающий разума голос смолк. Лицо под вуалью обратилось к возвратившейся Рени.

Метнувшись вперед, Рени схватила бушмена за руку. Плечо прошила новая игла боли; Рени стиснула зубы, подавляя тошноту. « Выход!»– крикнула она, запуская последовательность схода с линии, и тут же прервалась, когда принадлежащая Ксаббу часть программы не отозвалась. Под ложечкой снова засосало. Ее маленького друга все еще держала ловушка, невидимый крючок. Придется найти другой способ выручить его.

Тень скользнула по ней, как луч негативного прожектора. Подняв глаза, она увидала громоздящуюся над ней, распростершую руки фигуру Кали в алом сиянии.

– О черт.

Рени еще крепче вцепилась в Ксаббу, удивляясь жизнеподобности этой симуляции. Приготовившись к вспышке боли, она выпрямилась и заехала богине в живот локтем. Ощущения удара не было, но тварь отлетела на несколько шагов и повисла в багровом сиянии над дымящимся разломом, попирая ногами пустоту.

Одна из восьми рук Кали метнулась к лицу и сорвала вуаль, обнажив синюю кожу, зияющую пасть, обвисший красный язык… и пустые глазницы.

Зрелище призвано было ошеломить чужаков, задержать, пока гипнотический свет не включится снова. Раньше оно, быть может, и сработало бы, но сейчас у Рени не осталось сил на удивление.

– Как мне надоели ваши долбаные игры, – прохрипела она.

Перед глазами плавали темные пятна, но Рени сомневалась, что они имели какое-то отношение к программистам веселого карманного ада «Мистера Джи». Она отвернулась от слепой твари. Вновь послышался вой.

Рени еле дышала.

– Ужрись, сука, – прошептала она. – Случайно.

Переход был неожиданно быстрым. Пещера истаяла, на мгновение повис перед глазами сумрачный коридор. Краем глаза Рени заметила бесконечный ряд канделябров в бесплотных руках по стенам, и тут ее перенесло куда-то снова – без приказа и против ее воли.

Этот переход был не таким гладким, как предыдущие. Несколько томительных секунд все плыло перед глазами, словно мир не желал входить в фокус. Рени споткнулась и упала всем ноющим телом на мягкую землю – или ее симуляцию. Не открывая глаз, она протянула руку и нащупала неподвижное тело Ксаббу. Казалось невозможным проползти еще хоть дюйм, но Рени знала, что должна встать и искать выхода.

–  У нас всего несколько секунд,– произнес кто-то. Несмотря на торопливый тон, голос успокаивал; тембр его равно отличался от мужского и женского. – В этот раз им будет намного легче найти вас.

Пораженная Рени открыла глаза. Ее окружала толпа народу, точно жертву аварии на людной улице. Секундой позже она осознала, что все стоящие вокруг серые фигуры неподвижны. Все, кроме одной.

Незнакомец был белым. Не в том смысле, в каком Рени была черной, не белой расы, но действительно белым, как чистый лист бумаги. Сим незнакомца – а это мог быть только сим, ведь из системы она не выходила – представлял собой лишенную окраски пустоту, словно кто-то взял ножницы и вырезал в ткани ВР силуэт, смахивающий на человеческий. Контур его подрагивал и мерцал, ни секунды не оставаясь в покое.

– Оставь… нас.

Говорить было трудно – не хватало воздуха и кулак боли сжимался в груди.

– Не могу, хотя иду на глупый риск. Сядь и помоги мне поднять своего друга.

– Не трожь его!

– Не дури. Ваши преследователи в любую секунду могут вас засечь.

Рени заставила себя встать на колени и замерла, переводя дыхание.

– Кто… кто ты? Где мы?

Пустота присела на корточки рядом с недвижным телом Ксаббу. Лица, да и фиксированного облика, у незнакомца не было, и Рени не могла разобрать, куда он смотрит.

– Я и так рискую. Я тебе ничего не могу сказать – вас могут еще поймать, и тогда вы погубите других. А теперь помоги мне поднять его! У меня почти нет физических сил, а взывать к чужим я опасаюсь.

Рени подползла к безликой паре и тут впервые обратила внимание на то место, в котором оказалась. Это была лужайка в парке, окруженная деревьями и увитыми плющом каменными стенами и накрытая сверху свинцовым небом. По сторонам ряд за рядом стояли неподвижные фигуры, отчего лужайка одновременно походила и на кладбище, и на сад скульптур. Фигуры были человеческие, некоторые – искусно сработанные, некоторые – столь же бесформенные, как симы Рени и Ксаббу. И каждая словно застыла в момент потрясения. Некоторые простояли уже довольно долго и, как заброшенные дома Карнавала, потеряли цветность и плоть, но большинство выглядели свежими.

Незнакомец при приближении Рени поднял голову.

– Когда с посетителями что-то случается в сети, их симы остаются здесь. Те, кто владеет этим местом… хранят таким образом свои трофеи.

Рени подхватила Ксаббу под мышки и усадила. От усилия у нее потемнело в глазах. Она пошатнулась, пытаясь не потерять сознания.

– Кажется… у меня сердечный приступ, – прошептала она.

– Тем более стоит торопиться, – ответила пустота. – Подержи его. Он ушел далеко, и, если не вернется, ты не сможешь снять его с линии. Я пошлю за ним.

– Пошлешь…

Рени едва могла выговаривать слова. Ее начало клонить в сон, и это даже не вызвало в ней страха. Человекообразная пустота, странный сад – всего лишь несколько новых сложностей в и без того запутанной ситуации. Так трудно думать… проще было бы позволить себе заснуть…

– Птица-Медовед вернет его. – Незнакомец сложил белые руки-культяпки, точно для молитвы, но не свел вплотную.

Ничего вроде бы не случилось, и Рени принялась копить силы для нового вопроса, но безликая фигура застыла, как статуя в трофейном саду. Рени ощутила, как ее обволакивает холодный саван одиночества. Все потеряно. Все ушло. Зачем сопротивляться, когда можно расслабиться, уснуть…

Между ладонями незнакомца что-то дрогнуло, потом распахнулось отверстие – пустота еще более глубокая, словно тень, упавшая на воздух. Темнота дважды моргнула, и из отверстия выпорхнула другая белая фигурка, поменьше, похожая на птицу в той же мере, в какой незнакомец – на человека. Она спорхнула на плечо сима Ксаббу, посидела секунду, чуть подрагивая, как новорожденная бабочка с не обсохшими еще крылышками. Рени в ленивом недоумении смотрела, как фигурка птицы просеменила к уху Ксаббу – к той рудиментарной складке, что заменяла симуляции ухо, – и проверещала что-то, словно нашептала секрет. Потом птица вспорхнула и улетела.

Больший клок пустоты внезапно ожил. Вскочив, он хлопнул в ладоши:

– Уходите. Быстро.

– Но… – Рени опустила глаза. Ксаббу двигался. Рука его судорожно сжималась, точно пыталась поймать нечто улетевшее.

– Теперь ты сможешь взять его с собой. И прихвати это. – Незнакомец запустил руку в собственное тело и вытащил нечто, сияющее мягким янтарным светом.

Рени тупо глядела на него. Незнакомец нетерпеливо наклонился, взял ее за руку, разжал стиснутые пальцы и сунул в ладонь свой подарок. На мгновение Рени поразилась обыденности его призрачного прикосновения, потом глянула на то, что получила. Это был желтый кристалл о множестве граней.

– Что… что это? – Становилось трудно запоминать. Кто этот белый тип? И что она тут делает?

– Не спрашивай больше, – отрезала тень. – Иди!

Мгновение Рени смотрела в бездну, скрывавшую лицо. Что-то промелькнуло в памяти, но она не могла вспомнить, что именно.

–  Бегите!

Она прижала к себе Ксаббу. Он был хрупок, как дитя.

– Да. Конечно. Выход.

Сад лопнул, как мыльный пузырь.

Вокруг была тьма. На мгновение Рени показалось, что она застряла при переходе, потом она вспомнила, что на ней шлем. Всхлипывая от боли, она подняла руку и откинула забрало.

Стало ненамного светлее – сплошная серость и черные вертикальные полосы. Потом до нее дошло, что полосы – это постромки упряжи. Она висела в воздухе, чуть покачиваясь. Обернувшись, она увидала, что Ксаббу висит рядом – настоящий Ксаббу, в реальном теле. Под ее взглядом он конвульсивно вздрогнул и поднял голову, пытаясь сосредоточить взгляд.

– Ксаббу. – Голос ее звучал приглушенно – она не вытащила наушники, но сил поднять руку еще раз уже не оставалось. Что-то надо было сказать ему, что-то очень важное. Рени мучилась, пытаясь припомнить, и чуть не сдалась, но тут до нее наконец дошло.

– Зови «скорую», – пробормотала она и рассмеялась тому, как странно это звучит. – Кажется, я умираю.

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Калифорнийские «мультибраки» стали законными.

(Изображение: две женщины и мужчина, все во фраках, входят в церковь.)

ГОЛОС: Собравшаяся возле церкви в Сан-Франциско толпа громко выражала свой протест, когда заключался первый только что узаконенный брак между несколькими партнерами. Вступающие в брак мужчина и две женщины заявили, что «сегодня великий день для людей, не довольствующихся традиционными отношениями между двумя личностями».

(Изображение: преподобный Пилкер на церковной кафедре.)

ГОЛОС: С этим согласились не все. Преподобный Дэниел Пилкер, глава фундаменталистской группы «Царствие сегодня», назвал новый закон «бесспорным доказательством того, что в Калифорнии уже можно попасть в ад с черного хода…»

Глава 12
Глядя сквозь зеркало

Пол сделал шаг вперед. Золотое сияние померкло, и он вновь оказался в пустоте.

Все вокруг было затянуто туманом, столь же густым, как и прежде, но он ничего не таил внутри. Не было здесь, по счастью, и Финча с Маллитом, но Пол надеялся, что по эту сторону сияющих врат он обнаружит нечто большее. Он не был точно уверен, что означает слово «дом», но подсознательно надеялся найти здесь именно его.

Он опустился на колени, потом вытянулся на жесткой и ничем не примечательной земле. Вокруг клубился туман. Пол закрыл глаза – смертельно уставший, утративший надежды и мысли – и на некоторое время отдался во власть темноты.

Какое-то время спустя он расслышал тихий шепот – словно в тишине зашуршала тонкая бумага. Волосы шевельнул теплый ветерок. Пол открыл глаза и изумленно сел. Его окружал лес.

Долгое время он просто сидел и смотрел. Он так давно не видел ничего, кроме развороченной снарядами грязи, что зрелище целых деревьев с густыми, все еще сохранившими листья ветками успокоило его душу, как вода, выпитая страдавшим от жажды человеком. И разве важно, что почти все листья пожелтели и побурели, а многие опали и толстым слоем покрывают землю? Уже сама возможность увидеть хоть какой-нибудь цвет показалась ему бесценным даром.

Он встал. Ноги у него так одеревенели, что казались хламом, выброшенным кем-то за ненадобностью, но которым он вынужден по необходимости воспользоваться. Он набрал полную грудь воздуха и с наслаждением ощутил знакомые запахи влажной земли, увядающей травы и даже едва заметный запах дыма. Ароматы живого мира нахлынули на него столь мощно и неотразимо, что разбудили голод; внезапно ему захотелось вспомнить, когда же он ел в последний раз. Говяжья тушенка и сухари… такие знакомые слова, но он не мог припомнить, какие предметы они обозначают. В любом случае ел он очень давно и далеко отсюда.

Несмотря на теплый воздух, Пол на мгновение почувствовал внутренний холодок. Куда он попал? Ему припоминалось какое-то темное и жуткое место, но из сознания совершенно ускользнуло, что он там делал и как оттуда выбрался.

Сама нехватка воспоминаний означала, что их отсутствие не станет его долго тревожить. Солнечные лучи просачивались сквозь листья, и светлые пятнышки золотыми рыбками плавали по земле, когда ветер раскачивал деревья. По крайней мере, он сейчас в живом месте, где есть свет и чистый воздух, ковер сухих листьев и даже – Пол наклонил голову, прислушиваясь, – отдаленное птичье пение. И если он не может вспомнить, когда в последний раз ел, что ж, это дополнительный повод поискать еду.

Он опустил взгляд. И увидел на ногах тяжелые кожаные ботинки, что показалось ему знакомым и правильным, зато все остальное его весьма удивило. Он оказался одет в толстые шерстяные чулки и облегающие штаны, кончавшиеся чуть ниже колен, а также в плотную рубашку и куртку, также шерстяные. На ощупь ткань казалась странно грубоватой.

Лес простирался во все стороны, тут не было ни дороги, ни даже тропинки. Пол задумался, пытаясь вспомнить, в каком направлении шел, пока не остановился, но и это знание рассеялось столь же бесследно, как и унылый туман – единственное, что он мог с уверенностью вспомнить о том, что предшествовало его появлению в лесу. Оказавшись перед открытым выбором, он заметил удлинившиеся тени и повернулся спиной к солнцу. Так, по крайней мере, он будет ясно видеть дорогу.

Птичье пение он слышал уже давно, но увидеть исполнителя ему удалось далеко не сразу. Пол стоял на коленях, высвобождая чулок из колючего куста ежевики, и тут прямо перед ним в колонне солнечных лучей мелькнуло что-то яркое – вспышка зелени, более яркой и сочной, чем покрывающий стволы и валуны мох. Пол выпрямился, отыскивая птицу взглядом, но та уже исчезла в тени между деревьями, оставив после себя лишь высокую музыкальную трель – такую громкую, что даже послышалось эхо.

Выдернув ногу из куста, Пол торопливо зашагал в ту сторону, куда улетела птица. Уж лучше следовать за такой красавицей, чем брести через лес наугад. Он уже шел, как ему показалось, несколько часов, а бесконечный лес вокруг нисколько не изменился.

Птица не подпускала Пола настолько близко, чтобы он мог ясно ее разглядеть, но в то же время и не исчезала из виду окончательно. Она перелетала с дерева на дерево, всякий раз на два-три десятка шагов. Изредка, когда она усаживалась на освещенную солнцем ветку, Полу удавалось полюбоваться сиянием изумрудных перьев – невероятно ярким, словно оперение подсвечивала изнутри какая-то лампочка. Кроме зеленого, виднелись и пятнышки темно-малиновых перьев оттенка предзакатного неба и еще более темные перья на голове. Песня ее тоже показалась Полу несколько необычной, хотя он и не смог вспомнить для сравнения похожую песню другой птицы. Вообще-то он мало что мог вспомнить о других птицах, но знал, что эта одна из них, что ее песня одновременно успокаивает и бодрит, и этого ему было достаточно.

День клонился к вечеру, и солнце больше не выглядывало из просветов между деревьями, скользя к невидимому горизонту. Пола уже давно перестало заботить, в каком направлении оно светит, настолько его увлекло преследование зеленой птицы. И лишь когда стало темнеть, он сообразил, что заблудился в лесу без единой тропинки и скоро наступит ночь.

Пол остановился, а птица уселась на ветке всего в трех шагах от него. Она склонила голову – у нее действительно был темный хохолок – и испустила мелодичную трель, быструю и четкую. Было в ней нечто вопросительное и нечто еще менее поддающееся определению, но это нечто неожиданно заставило Пола пожалеть об утраченных воспоминаниях и об одиночестве в дремучем лесу. И тут, приподняв хвост и обнажив темно-малиновые перышки под ним, птица расправила крылья, взлетела и скрылась в вечерних сумерках. Пол в последний раз услышал ее быстро растаявшую и нежно-печальную песенку.

Он уселся на упавший ствол, подперев голову руками и согнувшись под тяжестью чего-то, что он не мог назвать. Так он и сидел, когда раздался голос, заставивший его вздрогнуть:

– Ну, довольно. Это добрый крепкий дуб, а не плакучая ива.

Незнакомец был одет примерно как и Пол, весь в коричневом и зеленом, но его рукав охватывала широкая полоска белой ткани. Глаза у него были странного желтоватого кошачьего оттенка. В одной руке он держал лук, а в другой кожаный мешок; из-за плеча выглядывал колчан.

Поскольку незнакомец не делал враждебных движений, Пол решил спросить, кто он. Услышав вопрос, незнакомец рассмеялся:

– Такие вопросы здесь не задают. А кто ты, коли такой умный?

Пол открыл было рот, но обнаружил, что не может этого вспомнить.

– Не знаю…

– Разумеется. Тут этого никто не знает. Я пришел сюда… правда, я не уверен, сам понимаешь, но, кажется, за оленем. А теперь не вспомню даже свое имя, пока отсюда не выйду. Странная штука этот лес. – Он протянул кожаный мешок. – Пить хочешь?

Жидкость внутри оказалась кислой, но освежающей. Вернув мешок незнакомцу, Пол почувствовал себя лучше. А разговор… хоть он и смущает, зато это хоть какой-то, но разговор.

– Куда ты идешь? Ты хоть это знаешь? Я заблудился.

– Ничего удивительного. А о том, чтобы куда-то идти, сейчас и речи быть не может. В этом лесу по ночам не ходят. Но мне помнится, что где-то за лесом есть место, куда стоит прийти. Может, то самое, что ты ищешь. – Незнакомец поманил Пола. – В любом случае иди со мной. Посмотрим, может, я и смогу тебе чем-нибудь помочь.

Пол быстро встал, опасаясь, что, если замешкается, то повторного приглашения не дождется. Незнакомец уже продирался через густой подлесок из молодых деревьев, оградой окружавший останки рухнувших от старости стволов.

Некоторое время они шагали молча. Вечерние сумерки все больше сгущались. К счастью, незнакомец шел не очень быстро – похоже, он был из тех, кто может при желании двигаться гораздо быстрее, – и даже в тусклом умирающем свете маячил темным силуэтом всего в нескольких шагах впереди.

Сперва Полу показалось, что дело в ночном воздухе и что его холодная резкость донесла до ушей какой-то другой звук, а до ноздрей – какой-то запах. И тут он осознал, что странное ощущение есть не что иное, как новая мысль, всплывшая в сознании.

– Я был… в каком-то другом месте. – После долгого молчания даже собственный голос показался ему странным. – Кажется, на войне. Я сбежал.

– На войне… – буркнул его спутник.

– Да. И я начинаю вспоминать… по крайней мере, хоть что-то.

– Потому что мы приближаемся к опушке леса. Значит, ты сбежал?

– Но… не из-за обычных причин. Так мне, во всяком случае, кажется. – Пол замолчал. Из глубин сознания всплывало нечто важное, и он внезапно испугался, что ухватится за это нечто слишком неуклюже и оно снова затеряется в темноте. – Я был на войне и сбежал. Я прошел через… дверь. Или нечто вроде двери. Через зеркало. Через пустоту.

– Зеркала. – Незнакомец чуть прибавил шагу. – Опасные штуковины.

– И… и… – Пол сжал кулаки, словно память можно напрячь, подобно мускулам. – И… мое имя Пол. – Он облегченно рассмеялся. – Пол.

Незнакомец взглянул на него через плечо.

– Странное имя. Что оно означает?

– Означает? Да ничего не означает. Так меня зовут.

– Значит, ты к нам заявился из очень странного места. – Незнакомец смолк на несколько секунд, продолжая двигаться вперед широкими размеренными шагами. Пол с трудом за ним поспевал. – А я Лесовик, – проговорил он наконец. – Иногда Джек-из-Леса, иногда Джек Лесовик. Так меня зовут, потому что я исходил все леса вдоль и поперек. Даже этот, хоть он мне и не очень-то по душе. Страшное это дело, когда человек свое имя забывает. Хотя, может, и не такое уж страшное, коли оно ничего не значит.

– И все равно страшное. – Пол пытался справиться с новыми идеями, которые внезапно жуками закопошились у него в голове. – А где я нахожусь?

– В Безымянном лесу, разумеется. Как же его еще назвать?

– Но где это? В какой стране?

Джек Лесовик рассмеялся:

– В королевских владениях, полагаю. Точнее, в старых королевских владениях. Надеюсь, у тебя хватит ума не произносить такое среди незнакомцев. Но если встретишь ее светлость, то можешь сослаться на меня: мол, это я тебе так сказал. – На мгновение в полумраке блеснула его улыбка. – Ты, должно быть, и в самом деле издалека, коли озабочен такой ерундой, как названия мест. – Он остановился и вытянул руку. – Вот она. Как надеялся, так и вышло.

Они стояли на возвышенности у края узкой долины. Деревья спускались по пологому склону холма, и Пол впервые увидел перед собой хоть какое-то открытое пространство. На дне долины поблескивала кучка огоньков.

– Что это?

– Гостиница, и неплохая. – Джек хлопнул его по плечу. – Теперь ты без труда и сам отыщешь дорогу.

– А ты разве не пойдешь?

– Не сегодня. У меня есть дела и другое место для ночлега. А ты, я думаю, найдешь там все, что тебе нужно.

Пол уставился на лицо Джека, пытаясь разглядеть в полумраке его выражение. Уж не значат ли его слова нечто большее?

– Раз нам придется расстаться, то хочу тебя поблагодарить. Ты, наверное, спас мне жизнь.

Джек Лесовик снова рассмеялся:

– Не вали на меня такую ношу, добрый господин. Туда, куда я иду, надо путешествовать налегке. Удачи тебе.

Он повернулся и зашагал вверх по склону. И через несколько секунд Пол уже не слышал ничего, кроме шороха листьев на ветерке.

Перед входом в гостиницу ветер раскачивал вывеску «Мечта короля» – грубо намалеванную, словно ее нарисовали второпях поверх прежнего названия. Небольшой рисунок под названием изображал некую личность со свисающим на грудь подбородком и в нахлобученной на глаза короне. Фонарь над дверью заливал пятачок у входа круглой лужицей света. Пол постоял на границе светлого пятна, ощущая спиной тяжелое дыхание леса – словно сзади в темноте притаился огромный зверь, – и шагнул к двери.

В помещении с низким потолком находилось около десятка человек. Трое были солдатами в кроваво-красных мундирах, такого же оттенка, как и цвет туши, насаженной на вертел в очаге. Крутивший вертел мальчик, настолько измазанный сажей, что на его лице сверкали лишь белки глаз, бросил на вошедшего настороженный взгляд и быстро отвернулся – как показалось Полу, с облегчением. Солдаты тоже посмотрели на Пола, и один из них чуть переместился вдоль скамьи, на которой они сидели рядком, – поближе к пикам, прислоненным к побеленной глинобитной стене. Остальные посетители, облаченные в грубую крестьянскую одежду, уделили пришельцу такое же внимание, какое получил бы любой незнакомец, и не сводили с него глаз, пока он шел к стойке.

За стойкой стояла пожилая женщина, чьи седые волосы, слипшиеся от жары и пота, напоминали свалявшуюся овечью шерсть, однако руки ниже закатанных рукавов выглядели сильными. Кисти ее были розовыми, пальцы мозолистыми и ловкими. Явно усталая, хозяйка стояла, облокотившись о стойку, но взгляд ее не утратил остроты.

– Свободных кроватей больше нет, – заявила она, и на ее лице появилось какое-то странное выражение, которое Пол не сумел с ходу расшифровать. – Господа солдаты все заняли.

Один из солдат громко рыгнул. Его товарищи расхохотались.

– Я бы хотел поужинать и чего-нибудь выпить. – Тут Полу припомнилось еще кое-что, и он внезапно осознал, что в карманах у него пусто – ни кошелька, ни бумажника. – Но у меня нет денег. Может, вам нужно сделать какую-нибудь работу?

Женщина подалась вперед, внимательно его разглядывая.

– Ты откуда?

– Я пришел издалека. С другого края… Безымянного леса.

Она хотела спросить еще о чем-то, но тут кто-то из солдат потребовал пива. Хозяйка раздраженно поджала губы. Полу показалось, что кроме раздражения тут было еще что-то.

– Стой здесь, – бросила женщина и пошла обслуживать солдат.

Пол огляделся. Мальчишка возле очага снова разглядывал его с такой сосредоточенностью, что она больше смахивала на расчетливость, чем на любопытство, но Пол устал, проголодался и не очень-то доверял своему перенапряженному восприятию.

– Давай-ка поговорим о работе для тебя, – сказала хозяйка, вернувшись. – Иди за мной, а то здесь слишком шумно.

Она провела его по узкому коридору в подвальную комнату, где явно жила сама. Вдоль стен тянулись полки, которые, как и все свободное пространство, были забиты катушками и мотками пряжи, кувшинами, ящиками и корзинами. Если не считать небольшой кровати в углу и трехногого стула, помещение больше напоминало лавку, чем спальню. Подобрав грубую шерстяную юбку, хозяйка уселась на стул и стряхнула с ног башмаки.

– Так устала, что ноги не держат, – пояснила она. – Надеюсь, ты не откажешься постоять – стул у меня только один.

Пол покачал головой. Его внимание привлекло маленькое окошко. Сквозь неровное искажающее стекло виднелась поблескивающая в лунном свете водная гладь. Очевидно, гостиница стояла возле реки.

– А теперь, – с неожиданной резкостью произнесла хозяйка, – рассказывай, кто тебя сюда прислал. Ты не из наших.

Пол изумленно обернулся. Хозяйка сжимала в руке вязальную спицу, и хотя, судя по всему, она не собиралась немедленно встать и наброситься на незнакомца, вид у нее стал не особенно приветливый.

– Его зовут Лесовик. Джек Лесовик. Я его встретил в лесу.

– Как он выглядел?

Пол, как сумел, описал не очень-то приметливого человека, которого видел по большей части в сумерках, а затем и вовсе в темноте. И лишь когда он упомянул белую повязку на рукаве своего спасителя, женщина расслабилась.

– Ты его видел, уж это точно. Он мне ничего не передавал?

Сперва Полу ничего не вспоминалось, но потом он спросил:

– А вы не знаете, кто может быть «ее светлостью»?

Женщина печально улыбнулась.

– Кто же, как не я?

– Он говорил, что мы с ним идем по старому королевскому лесу и что мне не следует никому про это говорить, кроме как ее светлости.

Хозяйка усмехнулась и бросила вязальную спицу в корзину к остальным.

– Да, это мой Джек. Мой паладин. Но почему он прислал тебя ко мне? Откуда ты пришел, из каких краев за Безымянным лесом?

Пол уставился на хозяйку. На ее лице читалось нечто большее, чем обычная усталость. Казалось, когда-то оно было нежным, но после очень морозной зимы застыло резкими морщинами.