Текст книги "В моей руке – гибель"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Да ребятам просто хочется яркого, запоминающегося зрелища. Они действительно ничего ни от кого не скрывают. Зрителей вон позвали, чтобы покрасоваться перед ними. Со значком в грудь – это, конечно, варварство. Кровавый жест. Но Степка тут не оригинален. В элитных спецназах, говорят, именно так новичков крестят.

– Слыхала я, – Катя поморщилась. – Отчего мужчины так все это любят – кровь, боль, драки? И вся эта странная обрядность… Берсерки оборотнями порой в сагах представлялись. Дрались как дикие звери, врагам в горло впивались, как…

Она внезапно умолкла. Смотрела на дождь, струившийся по стеклу. Мимо проплыл дорожный указатель: «Половцево – пять километров» – и белая стрела, указывавшая налево. Мещерский, как ему было сказано, повернул в противоположную сторону.

Глава 11
ОПЕРАЦИЯ «ЛЖЕДМИТРИЙ»

Оперативно-розыскная работа по делу об убийстве порой подобна плаванию по бурному морю. Волны накатывают одна за другой, не давая ни минуты передышки. Затем течение подхватывает утлый, кое-как сколоченный плот наших версий, предположений, случайностей, совпадений, удач и промахов, вздымает его на гребень самой высокой волны, и, когда уже кажется, что несется эта волна в нужном направлении, к долгожданному берегу, когда надеешься, что всем мытарствам вскоре наступит конец, на пути нежданно-негаданно вырастает риф. И об него сокрушается утлый плот наших надежд, и лишь жалкие обломки кораблекрушения плывут по воде.

За тринадцать лет работы в уголовном розыске Никита Колосов повидал и такие вот взлеты, и падения, и кораблекрушения, и накаты. В деле «брошенной пушки» с самого начала он готовился к тому, что работать будет сложно. И прогнозы его с лихвой оправдались. Не успела схлынуть волна коломенско-кавказских разборок, не успели подсчитать неутешительные результаты прощупывания Гусева-Крыши, как «убойный» отдел снова оказался на грани аврала. А дело заключалось вот в чем.

Версия причастности к убийству Антипова-Гранта Михайловской ОПГ, с самого начала принятая прокуратурой и сыщиками за основной след по делу, проверялась с самых первых дней, тщательно, однако поначалу без всякой спешки. По этой версии работал Ренат Халилов и те, кто был у него на связи. Колосов в халиловские «разведки и контрразведки» не вмешивался. Знал: Ренат копит информацию. Когда пробьет урочный час, эта информация ляжет на стол сыщиков, отработанная и проверенная до мелочей.

Но сначала следовало принципиально решить один немаловажный вопрос. На последнем совещании оперативно-следственного штаба, созданного по делу Сладких, и прокуратура, и сыщики до хрипоты спорили о том, как же доказывать михайловцам их вину, если информация об участии в этом деле негласно подтвердится. Исполнитель заказа был мертв, в преступной цепочке зияла невосполнимая дыра. В итоге напрашивался единственный приемлемый вариант доказывания: при задержании лидера ОПГ Михайлова и его сподвижников доказательственную базу следовало выстраивать подобно оперативному поиску – «от пушки». То есть брать за основу первоначальные данные о сделанном михайловцами заказе на оружие «кольт-спортер» и легализовать негласную оперативную информацию по этому факту.

Но все это, в свою очередь, привело бы к расшифровке тщательно законспирированного источника, внедренного в сеть подпольной торговли оружием. Строить доказательственную базу на показаниях конфидента – негласного сотрудника – и тащить этого сотрудника в суд в качестве главного свидетеля по делу со стороны обвинения, многим, как в уголовном розыске, так и в прокуратуре, казалось ошибкой. Но выхода не было. Ставка была высока. Речь шла о раскрытии громкого дела, о котором вот уже несколько недель без устали трубили все средства массовой информации, упрекавшие правоохранительные органы в бессилии и неспособности поймать преступника. В такой непростой ситуации само задержание лидера Михайловской ОПГ не представлялось сыщикам таким уж сложным и невыполнимым делом. Ждали лишь подходящего случая, потому что…

Вот этот самый «случай» – из него надо было извлечь максимальную пользу по делу, – а так же другие вопросы Колосов не раз уже обсуждал с Халиловым. Он ценил его мнение. Порой, правда, Ренат страдал излишним авантюризмом, но многие его советы и идеи стоили того, чтобы к ним прислушаться. Халилов, например, считал, что в сложившейся ситуации следовало на какой-то момент разделить дела Сладких и Гранта. Он настаивал на том, что лидер михайловцев Бриллиант Гоша должен любой ценой быть притянут к ответу хотя бы по первому эпизоду. Задерживать его Халилов предлагал на юбилее у Бэмса – вора в законе, только недавно вернувшегося из зоны. По данным Халилова, Бэмс собирал воровской бомонд в загородном ресторане «У дяди Сени», расположенном на Киевском шоссе неподалеку от Внукова.

Точная дата сбора была пока неизвестна, но конфидент Халилова из числа ресторанной обслуги держал, как говорится, руку на нужной кнопке. Халилов не сомневался в том, что Михайлов Бэмса непременно посетит. Их связывала дружба еще со времен давней воровской юности, к тому же они были равновелики по престижу. А равные в том мире, где вращались и Бэмс и Бриллиант Гоша, старались не выказывать друг к другу пренебрежения, потому что дурные манеры дорого обходились. Сгоряча Халилов предлагал поступить со всей этой воровской шайкой-лейкой, как, например, поступили бравые ростовские коллеги с воровским съездом в городишке Шахты. Однако Колосову никогда не нравился девиз некоторых не в меру ретивых стражей порядка: «Посадить не посадим урок, так хоть попугаем, хоть морду набьем».

С точки зрения объективной реальности и юриспруденции и воровской бомонд, и Бэмс, и тем более умный осторожный Бриллиант Гоша внешне были перед законом чисты. Как и в шахтинском деле при задержании у них вряд ли можно было бы обнаружить какие-то компрометирующие улики. Это были старые лисы, и застать их врасплох «на хате» наивно было даже надеяться. Более того, сам Михайлов, интересовавший Колосова больше остальных, мало походил на расхожий тип крестного отца, насаждаемый в умах обывателя гангстерскими фильмами.

Бриллиант Гоша разменял уже пятый десяток, а это то время для мужчин, когда и душа и тело (даже самые воровские) жаждут покоя. Последняя его, шестая по счету, судимость была погашена. Внешне он вроде бы давным-давно завязал; у него имелся благоустроенный дом в деревеньке Храпово под Мытищами, жена, четвероногий друг – бульдог, недвижимость на Кипре, четыре автомобиля и даже некое подобие легального бизнеса – сеть ремонтных мастерских и станция техобслуживания. В формировании имиджа Бриллианта Гоши нельзя было выявить ни одной характерной черты, которыми так любят с избытком наделять своих героев-мафиози авторы криминальных романов. Никаких ночных оргий в саунах-джакузи, голых содержанок, кокаинового кайфа, классической музыки, услаждающей слух во время кровавых пыток конкурентов.

Бриллиант Гоша был худ, лыс, с виду скромен и тих, страдал хроническим катаром желудка и воспалением предстательной железы, пылко увлекался вегетарианством и йогой, по пятницам делал в своем меню разгрузку, плохо переносил женское общество, не терпел мата, любил игру в шашки и романсы под гитару на слова Есенина. Но самой главной страстью его жизни было накопление капитала. С деньгами он расставался туго и неохотно. Громких разборок с конкурентами он тоже не любил и прибегал к мокрухе крайне редко.

В принципе Игорь Сладких сам нарвался на неприятности. Тот дерзкий конфликт на улицах Раздольска с пьяными михайловцами, которых бывший депутат и его телохран скосили автоматной очередью, якобы защищая свою жизнь, дорого ему обошелся. Сладких по молодости лет и по глупости продемонстрировал недопустимую неуживчивость и безнаказанность, прикрытую депутатским мандатом. Он не учел одного: Бриллиант Гоша держал лидерство в преступном мире Подмосковья последние пятнадцать лет только одним: как никто, он умел хранить хорошую мину при самой плохой игре.

В принципе, рассуждали Колосов и Халилов, перебирая возможные мотивы поведения Михайлова в деле Сладких, все могло бы окончиться для бывшего депутата не столь плачевно, если бы он проявил гибкость и пришел бы к Бриллианту с повинной сразу после убийства его людей. Видимо, Бриллиант Гоша ждал такого шага. Выстрелы на улице прогремели в сентябре, прошло почти полгода, прежде чем Михайлов решил действовать круто. Пятьдесят лет жизни и пятнадцать, проведенные за решеткой, что-то да значат. Пожилые не так скоры на необдуманные поступки, как отмороженная молодежь. Но Сладких не оценил такого долготерпения. А свои в клане, видимо, в конце концов дожали осторожно Бриллианта. Возможно, в группировке назревал конфликт «непонимания». И ради сохранения спокойствия и своего влияния на наиболее радикально настроенные мстительные бандитские умы Бриллиант пошел на решительные действия: приговорил Сладких, скрепя сердце раскошелился на оплату заказа и сыскал исполнителя.

Поначалу, как и было запланировано, Ренат Халилов работал над прояснением основного вопроса во взаимоотношениях Гранта и михайловцев. Его интересовало, когда и где с киллером должны были расплатиться согласно уговору. И самое главное – намеревались ли вообще это делать. Мотивом к устранению Гранта могла оказаться феноменальная жадность Михайлова: зачем выпускать из рук деньги, когда можно грохнуть того, кому должен?

Однако, по ходу работы, Халилов неожиданно переориентировал свои источники и на выяснение еще одной детали. При очередной встрече он вдруг многозначительно сообщил начальнику отдела убийств:

– Знаешь, Никита, мы выяснили железно: Бриллиант Гоша никогдав глаза не видел Акулу. О том, что Грант и этот наркоман – кровные побратимы, он знает, такие слухи в их кагале не скроешь. Но они с Акулой никогда не встречались. Понимаешь? Ни-ко-гда.

У Рената – человека восточного – имелась излюбленная манера не договаривать фразу и наблюдать за реакцией собеседника: дошло до того или не дошло то, что он хотел в эту фразу вложить. Колосов знал этот фокус и отвечал тем, что хранил дипломатичное молчание. Халилов начал развивать свою идею:

– Ну, возьмем мы группу – ладно. Прокуратура, следователь настоят – легализуем компру, потащим наших в суд – ладно. Но это ж все косвенные доки, Крестный! А с самим Гошей как работать? В камере на такого влиять – дохлый номер. Гошу вся тюрьма знает. Да и он калач тертый, все университеты прошел от нар до параши, – Халилов презрительно приподнял черную бровь. – Шум, гам, суета… Адвокаты, финты ушами, нервотрепка. Глухая молчанка с Гошиной стороны, охи-ахи со стороны прокуратуры: «дело разваливается», то, се…

– А ты что конкретно предлагаешь? – спросил Колосов.

– Я? Да упаси аллах, – тут Халилов коснулся православного креста, как всегда, видневшегося в вырезе его щегольского черного свитера, – мне учить вышестоящее начальство. Но я бы, Никита… я бы в отношении Гоши Бриллианта сыграл по сценарию Лжедмитрия. Помнишь, как в случае с голутвинскими братками?

Никита отлично помнил это дело. За него Халилов получил свою первую награду. И Лжедмитрия он этого помнил, но… Они тогда проспорили часа три. И постепенно Колосов перестал воспринимать халиловскую авантюру в штыки. Ренат был совершенно прав в том, что работать с таким опытным зеком, как Бриллиант Гоша, негласно уже после егозадержания в условиях следственного изолятора было бессмысленно. То, что они хотели от него узнать в первую очередь – причастен он или не причастен к убийству Гранта, – Михайлов вряд ли бы кому-нибудь открыл добровольно.

Халилов предлагал иной подход: сделать все, чтобы Михайлов разоткровенничался вынужденно. Его бы к этому просто принудили, и сделал бы такой наезд на михайловского лидера, нежданно-негаданно вдруг оказавшегося в патовой ситуации, один-единственный человек – наркоман-отморозок, кровный брат убиенного Гранта, одержимый одним лишь яростным желанием мести за побратима – не кто иной, как Карпов-Акула, точнее Лжеакула, в роли которого бы выступил сам…

– Да ты пойми, Крестный, Михайлов Акулу никогда не видел, – настойчиво твердил Халилов. – Это что, для нас не повод для маневра?

Никита отлично понимал, куда он гнет – Лжедмитрий, подставное лицо, в роли которого хотелось выступить самому Ренату. Да, у этого парня был просто талант перевоплощения, но…

– Комар носа не подточит, Крестный, – горячился Халилов. – Пригласим, как тогда, гримера, обставим все в лучшем виде и… У меня руки чешутся на этого импотента! Давай провернем Лжедмитрия, а? Ну скажи, что мы теряем? Только дело надо так обставить, чтобы он дрогнул, побежал, чтобы от него сразу же отсеклась охрана, эти его воровские барбосы. А уж один на один мы с ним так поговорим, так потолкуем…

«Потерять» в таком деле можно было многое: от нескольких килограммов, утраченных от нервного стресса, до жизни, однако Халилов, как никто, умел настаивать на своем. И настоял-таки. В любом случае для проверки михайловской версии следовало что-то предпринимать: начальство настаивало на «активизации розыскной работы». И Колосов решил рискнуть.

Ждали юбилея Бэмса. Брать всю гоп-компанию решено было демонстративно-устрашающе с максимальным шумом и громом. К штурму тихого загородного ресторанчика «У дяди Сени» привлекали бездну сил и средств: помимо сыщиков – ОМОН, спецбатальон ГАИ (на случай преследования), сотрудников прилегающих отделов милиции, линейные ОВД на железной дороге и охрану Внукова.

Колосов все эти дни оставался на работе допоздна: параллельно с операцией «Лжедмитрий» готовилась операция прикрытия источника, передававшего информацию из оружейного «подполья». И там надо было действовать так, чтобы комар носа не подточил.

И вот наконец сведения из ресторана поступили: Бэмс снял «Дядю Сеню» на весь вечер субботы 26 мая. Среди приглашенных числился и Михайлов – в меню ужина было немало наименований вегетарианских блюд, а на десерт подавалась любимая язвенником Гошей гурьевская каша. По плану «Лжедмитрий» весь шум и гром при штурме ресторана Бриллианта Гошу должен был задеть лишь косвенно – напугать. Для лидера ОПГ готовился путь отхода. Его нельзя было задерживать ни в коем случае.

Хлебосольный Бэмс собирал гостей к восьми вечера. Все начали прибывать к точно назначенному времени. Михайлов приехал один из первых в сопровождении своих людей. Они с Бэмсом уединились в отдельном кабинете потолковать за жизнь, а потом перешли в общий зал. К девяти ресторан гудел, как потревоженный улей. Гости пили, ели, произносили тосты за волю, веселились, вспоминали былое.

Сигнал к штурму прозвучал в четверть одиннадцатого. И началось! ОМОН брал ресторан словно гнездо террористов-смертников. С грохотом вылетали стекла, завешанные жалюзи, в дверь лупили кувалдой. Но когда милиция ворвалась в зал и крутила руки всем оказывающим сопротивление, один из официантов быстро и незаметно выпустил Бэмса и Михайлова через дверь подсобки на темные задворки ресторана.

Михайлов, пригнувшись, добежал до своей машины. Он был один, без телохранителей, которые остались в зале, успокоенные ударами омоновских резиновых дубинок. Бриллиант плюхнулся за руль и нажал на газ. Не обошлось без маленькой нервотрепки. Километра три его преследовала какая-то чахлая гаишная «Волга» с хрипящим от старости мотором. Но он оторвался от погони. Так ему по крайней мере в тот миг казалось. Что ж…

В этом деле была тысяча и одна случайность. Все не предусмотришь. У Колосова голова шла кругом, когда он вспоминал, как они моделировали бесконечное число вариантов возможного поведения Михайлова «после ресторана». Он мог поехать куда угодно, и каждый его возможный маршрут следовало отработать, чтобы подготовить Бриллианту Гоше на этом маршруте нежданную встречу.

Варианты перебирались даже в последние минуты перед операцией, когда они сидели в кабинете на Никитском, превращенном в «гримерную», – над внешним видом Рената колдовал один из сыщиков, за плечами которого было пять лет работы в народном театре. Халилов особенно тревожился насчет препарата, закапанного в глаза. Для достоверности превращения спортсмена и атлета Халилова в законченного отмороженного наркомана следовало добиться сужения зрачков. Ренат вертелся перед зеркалом и то и дело повторял: «Ну и рожа!» Они ждали звонка, чтобы сесть в машину и ехать туда, куда скажут сотрудники, осуществлявшие скрытое наблюдение за Бриллиантом Гошей.

Они все рассчитали правильно: Михайлов, хотя формально он и был чист, не жаждал встречи с милицией и предпочел исчезнуть с места событий. Пройдет день-два, неделя, страсти поостынут. Гостей Бэмса, как это и бывало прежде, после соответствующей проверки выпустят, ну и… Беспокойные времена лучше пережидать где-нибудь у ласкового моря, на курорте, чем в камере СИЗО.

Бриллиант Гоша поступил одновременно просто и мудро. Проехал до Внукова, потом развернулся и тихонько направился в сторону Москвы. Добравшись до Дорогомиловской заставы, оставил машину на платной стоянке. И ровно в полночь переступил порог Киевского вокзала. Мельком взглянул на табло. В половине первого с шестого пути отправлялся скорый поезд Москва–Брянск. Михайлов плотнее запахнул на себе плащ – несмотря на почти летнюю ночь, его отчего-то знобило – и подозвал носильщика. В ноль часов семь минут он уже подходил к девятому вагону – бывшему «СВ». Носильщик рысью поспешал с билетами: Михайлов приобрел целое купе по двойному тарифу. Ровно в половине первого он уже устало следил из окна вагона за уплывающими назад огнями вокзальных фонарей. Его успокаивал мерный перестук колес. Он намеревался выйти в Калуге: поезд прибывал туда в пять утра. Оттуда позвонить по мобильному телефону в Москву адвокату – солидная контора, тьма сотрудников, – готовому включиться в дело с момента задержания любого из членов михайловской группировки, – узнать положение дел. А там уж…

По вагону прошел кондуктор, проверявший билеты. Михайлов попросил принести чаю. Спустя десять минут в дверь постучали. Чай, видимо, принесли. Михайлов дотянулся до двери и открыл защелку.

– Поставь на стол и дай чистое полотенце. – Он чувствовал выступившие на лысине пот и жир, ему не терпелось умыться. При проверке билетов он дал проводнику «полтинник» и поэтому надеялся на его расторопность и внимание и даже не смотрел в его сторону – устал, нервы были словно натянутая проволока, глаза закрывались сами собой. Нет, в пятьдесят три года такие хлопоты – это уже тяжело, это уже такая нагрузка на здоровье…

Темная фигура придвинулась. Михайлов удивленно повернул голову: сверху на него глянули яростные, совершенно, как ему показалось, безумные глаза с ненормально суженными зрачками. Они казались огромными и неподвижными на бескровно-бледном лице дюжего незнакомца.

– Ну, теперь-то, гнида, мы с тобой по-свойски тут потолкуем, – прошипел незнакомец. – Думаешь, если с моим братаном в кровавую подлянку сыграл, то и платить за него будет некому? Ош-шибаешься, голубь… Давно я за тобой, сука, хожу, ну! Руки на стол, быстро!!

Михайлов сглотнул ком в горле. Эти безумные глаза, это шипение, напоминающее шипение кобры перед броском… Медленно он положил руки ладонями вниз на купейный столик. Прямо перед его лицом маячило в воздухе пистолетное дуло. Он видел, что пистолет с глушителем.

Халилов спрыгнул с подножки вагона на станции Калуга-Сортировочная в четверть пятого утра. Поезд, как ни странно, шел точно по расписанию. Скоро городской вокзал. По плану Михайлова должны были брать там – там уже дежурили сотрудники линейного отдела милиции. Что ж, сейчас взять Гошу им будет нетрудно.

Халилов достал из кармана куртки дамскую пудреницу, посмотрелся в зеркальце. Краем глаза увидел, как на него со злым недоумением смотрит станционный дворник: и что ж это делается-то, бугай бугаем, плечи, ручищи, грудь колесом, а… тьфу ты, прости господи!! Халилов вздохнул: в утреннем свете грим выглядел непрезентабельно – сплошные пороки и шрамы жизни, но зато этой ночкой…

Он швырнул пудреницу в урну. Проверил в нагрудном кармане портативный диктофон – запись ночных дебатов с Бриллиантом Гошей дорого стоила, потом впервые за эти сумасшедшие пять часов выкурил сигаретку. Эх, жизнь наша… Пожалуй, инсценировка «Лжедмитрий – Лжеакула» прошла гладко, вот только с матом он переборщил. Во время прослушивания (ежели это легализуют) в суде придется чьим-то ушам крупно завянуть, но… Только не михайловским. Он эту ночь с Акулой до смерти теперь не забудет. Халилов с наслаждением затянулся сигаретой и подмигнул злому дворнику:

– Отец, где у вас тут междугородний телефон? Нету, говоришь? Эх, да что ж вы тут как медведи прямо в лесу… А до центра города далече? Не мерил, ишь ты… Ну ладно, а где тут у вас, отец, милиция местная?

Только к одиннадцати часам дня связь с Москвой была налажена. Местные сотрудники из отдела железнодорожной милиции добросили Халилова до городского вокзала. Там с почты он и дозвонился до Колосова.

– Жив-здоров, Крестный, – произнес он условленную фразу. – Как там наши дорогие друзья? Худо? Хорошо. А самый главный дружок? Еще хуже? Отличненько. А вы? Что так? А я не пустой – с подарочком.

Колосов на том конце что-то буркнул. Видимо, не расслышал. Связь, как это водится в междугородке, была дрянная, и Халилов хотел повториться, но…

– Ренат, возвращайся, – услышал он усталый и нерадостный Никитин голос. – Знаю, что ты мне скажешь. Уже знаю… Можешь не очень торопиться, выезжай как тебе удобно. Тут у нас шах и мат, понял?

Колосов вздохнул так, словно на него наваливался непосильный груз.

– Сегодня утром в Раздольске новый труп обнаружен. Не свежий, из ранее совершенных. Слышишь меня? И там то же самое, понял? Тот же самый почерк, так что… Я выезжаю туда, вернешься – звони мне по сотке. И – спасибо тебе за все. Вроде бы поторопились мы ни к чему, а впрочем… Ладно, встретимся – обсудим.

Халилов молча повесил трубку. Только сейчас он ощутил себя смертельно вымотавшимся.