Текст книги "Сон над бездной"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Злата, я про замок рассказывал. Помолчи, а? – оборвал ее Богдан.

Фонтан теткиного красноречия он заткнул с обаятельной усмешкой. Легко и непринужденно. Кравченко понял, что в семействе Лесюков Богдан – баловень и диктатор. И ему, в том числе и красавицей Златой, прощается многое.

– Продолжай, пожалуйста, – попросила Богдана Маша.

– Я говорю – темная история. Ее в здешних местах до сих пор помнят. Мне ее в первый же день рассказали, как только мы сюда приехали. – Богдан улыбался, что не вязалось с «темной историей». – И случилось все буквально в один год, кажется в 38-м или в 39-м – весной граф Шенборн попал в жестокую аварию на горной дороге. Едва не умер, чудом выкарабкался. А сынок его – совсем еще мальчишка, гимназист – совершил зверское убийство. Зарезал своего кузена и дочку местного ксендза.

– Его что же, посадили в тюрьму или тоже отправили в концлагерь, этого несчастного ребенка? – подала голос с того конца стола Лидия Антоновна.

– Несчастного? – Богдан поднял брови. – По преданию, он зарезал своего кузена в том самом Рыцарском зале, который сейчас показывают туристам. Более двадцати ран нанес ножом, который украл с замковой кухни. Там все в крови было – стены, пол. А девице, дочке попа, горло тем же самым ножом перерезал в ее собственном доме. А до этого они вроде дружили, были неразлучны, как опять же местная легенда гласит. Хорош несчастный, а? У него отец к постели был прикован, а он такие вещи вытворял, гаденыш.

– Я тоже слышала эту историю, – перебила его Олеся Михайловна. – Богдан, ты все утрируешь. Просто этот парень был психически нездоров. В старых дворянских родах безумие – обычное дело. А их роду восемьсот лет было. Он последний был граф Шенборн. Это называется усталая кровь. У него с раннего детства были припадки, что-то вроде эпилепсии. Мне Соснора рассказывал, это наш директор музея. А его отец до войны в замке был библиотекарем, они тут всю жизнь живут. Он все знает и про замок, и про графов Шенборнов, и про эту историю с убийствами. Жуткая, конечно, история, но все дело в больном разуме. Этот мальчик, сын графа, с детства был агрессивен и неадекватен. Птиц из охотничьего ружья стрелял, а потом на дороге, в лесу их трупы разбрасывал.

Хлоп! Что-то грохнулось об пол и со звоном разбилось. Все обернулись – у одного из молоденьких официантов по неловкости из рук вырвалась крышка хрустальной крюшонницы. Официант испуганно склонился над осколками.

Лесюк недовольно поморщился и махнул рукой – уберите, только тихо, незаметно.

– Ну и что все-таки с ним, с этим малолетним убийцей, стало? – повторила свой вопрос Лидия Антоновна. – Павлик, – обернулась она к мужу Павлу Арсеньевичу, – ты бы взялся такого вот защищать?

Шерлинг не ответил жене, даже не взглянул в ее сторону. Вообще, как заметил Кравченко, симпатяга-адвокат был за этим ужином при свечах странно угрюм и неразговорчив.

– Никто не знает, что с ним стало, в том-то и дело. Он пропал неизвестно куда, – ответил Богдан. – По крайней мере, так гласит предание. Его, конечно же, искали – графский все-таки сын, потом, зверское уголовное преступление и все такое, но безуспешно. Ну а потом началась война, немцы пришли, венгры, и все вообще смешалось. Потом венгров и немцев вышибли. МГБ московское начало леса прочесывать, а люди из ОУН в лесах скрываться. Один их отряд погиб в замке при довольно странных обстоятельствах. И по окрестным деревням поползли слухи.

– О чем? – спросил Илья.

– Ну, ладно, хватит, достаточно поговорили на эту тему, – веско оборвал Богдана Андрей Богданович. – Друзья, еще шампанского, и можно подавать еще один десерт. Айзек, мы ждем! – обратился он к повару.

По знаку повара официанты вкатили на тележке роскошный торт, облитый шоколадной глазурью.

– Фирменный торт Нивецкого замка по-старинному, еще габсбургскому рецепту, – гордо объявил Лесюк, словно это он сам, а не повар Айзек, готовил десерт. – Под названием «Шоколадная смерть».

– Как? – спросил Петр Петрович Шагарин. – Повтори, ты сказал – смерть?

Его негромкий голос прозвучал в тишине ночи. Потрескивали свечи. Со всех сторон из темноты доносилось стрекотание цикад.

– М-да, не слишком-то удачное название, – хмыкнула при воцарившемся враз гробовом молчании Олеся Михайловна, метнув в сторону растерявшегося Лесюка красноречивый взгляд. – Пожалуй… да уж… Айзек, будьте добры, уберите это, – она кивнула на роскошный торт.

– А я хочу попробовать, – громко объявил Илья. И посмотрел на отца: – Я хочу!

Елена Андреевна выпрямилась, откинулась на спинку стула. Сыну она не сказала ничего – даже того, что в присутствии взрослых подростки так себя вести не должны.

Обескураженный, плохо понявший, что же, собственно, не так с его кулинарным шедевром, повар Айзек, орудуя ножом и серебряной лопаточкой как истинный художник, взрезал торт и подал Илье кусок на тарелке.

– Что-то прохладно становится, – мягко заметила Лидия Антоновна.

– Да, тут у нас по вечерам того… бывает. Горы все-таки. А дни стоят теплые, – благодарно откликнулся Андрей Богданович.

– Маша, я тебе показывал мой новый мотоцикл? – спросил Богдан.

И беседа снова зажурчала. И ужин при свечах на террасе, увитой диким виноградом, пошел своим чередом.

Закончилось все довольно поздно – во втором уже часу. У Сергея Мещерского едва хватило сил доползти до отведенной им комнаты, снять костюм и… Через пять минут он уже крепко спал.

А вот Вадиму Кравченко, для которого в обычные времена можно было из пушки палить – не разбудишь, не спалось, не дремалось на новом месте. Хотя устал он не меньше Сергея. Он ворочался, курил в постели. В комнате было свежо. Ветер с гор шевелил в открытом окне легкую штору-маркизу. Внезапно Кравченко услышал шаги в коридоре – кто-то быстро прошел, почти пробежал мимо их двери.

Кравченко встал, быстро распахнул дверь – никого. Свет притушен. Но не померещилось же ему! Он прошел по коридору и буквально нос к носу столкнулся с Еленой Андреевной. На ней был шелковый халат, рыжие волосы растрепаны, лицо тревожное.

– Что случилось? – спросил Кравченко.

– Ничего страшного… Идите… впрочем, Вадим, постойте, не уходите, я… Одним словом, – она понизила голос до шепота, – его нет у себя.

– Кого?

– Петра… Петровича. Я заглянула к нему, мне не спалось. Его в комнате нет, постель смята. Пуста.

– Хотите, чтобы я поискал вашего мужа с вами?

– Нет, то есть да… если вам нетрудно.

Они прошли коридор. Миновали гостиную – Елена Андреевна нервно включила свет.

– Мы так всех перебудим, – шепнул Кравченко. – Может, я за фонарем лучше схожу и разбужу вашего Анджея?

– Да, наверное, так будет лучше. Где же он? – Елена Андреевна метнулась к окну. – Погодите, не ходите никуда. Вон он. Я его вижу.

Кравченко тоже подошел к окну. Оно как раз выходило на замковую лестницу. Возле каменной ограды стоял Петр Петрович Шагарин – в одной пижаме. Невысокая фигура его была хорошо видна в желтом мареве электрической подсветки, затмевающей свет луны.

– Мне сходить, привести его? – спросил Кравченко.

– Нет, я сама. Он, наверное, просто вышел подышать воздухом. – Елена Андреевна туже стянула поясом свой шелковый халат. – Ступайте, ступайте, Вадим. Все хорошо, теперь я справлюсь.

Глава 11
«ТАМ, ВНИЗУ!»

Проснувшись, Сергей Мещерский почувствовал себя не в своей тарелке. Вроде спал беспробудно, а голова как гиря тяжелая. Во рту привкус меди – и это после вчерашнего-то банкета с «Дом Периньон»! И откуда эта тупая ноющая боль в левом виске? Ведь спал-то он на свежем горном воздухе при настежь открытом окне. Он потянулся за часами – без четверти восемь.

Тишина. Эти люди – ночные создания. Они так рано не встают. И словно в ответ – треск, грохот, рев мощного мотоцикла – со стороны замкового сада, все ближе, все усиливаясь. Вот он проехал под окном. И дальше, стихая, удаляясь, пропадая за воротами, на горной дороге.

Кого это из них черт унес в такую рань? – подумал Мещерский с неожиданной неприязнью. Значит, все-таки кому-то из них не спится без четверти восемь. Кого-то дела погнали из замка. Он вспомнил, что вчера за ужином о своем новом мотоцикле упоминал Богдан Лесюк.

Это было для Мещерского самое первое впечатление утра. Утра, с которого и начались события, которых не ожидал никто.

В ванной шумела вода. Оказывается, Вадим уже тоже был на ногах и плескался в душе. Мещерский обнял подушку – она пахла лавандой. «Когда ж мы наконец уберемся отсюда? – подумал он с тоской. – Погостили у олигарха, и хватит». И такие-то мысли роились в его голове наутро после светского раута при свечах в декорациях средневекового карпатского замка!

В столовой, куда через полчаса они явились завтракать, за огромным, как футбольное поле, столом встретил их в гордом одиночестве Павел Шерлинг. Он читал газеты, пил кофе. В джинсах и белой рубашке-поло он выглядел еще моложе, чем обычно.

– Доброе утро, ребята, – поздоровался он.

В столовую стремительно вошла Елена Андреевна. Скользнула взглядом по столу, по Шерлингу, по усаживавшимся на свои места Кравченко и Мещерскому.

– Вадим…

– Да, Елена Андреевна, – откликнулся Кравченко.

– Илюша хотел сегодня поехать посмотреть на водопад… забыла, как он называется, это в горах, в нескольких километрах отсюда. Его повезет Анджей, и я бы хотела, чтобы и вы с Сергеем, – она обернулась к Мещерскому, – составили ему компанию.

– Хорошо, Елена Андреевна. Когда ваш сын собирается ехать? – спросил Кравченко.

– Он еще спит. Кажется. Но он скоро встанет. Позавтракаете – и отправляйтесь. Павел, – она обратилась к Шерлингу, – а что, если и Маша с Лидой тоже поедут?

– На водопад? Пожалуй. Там красиво, говорят. – Шерлинг налил себе еще кофе.

Елена Андреевна села за стол. Протянула было руку к вазе с грушами, но не взяла ничего. Подошел официант.

– Благодарю, я не хочу, потом. Оранж-джус есть? – Елена Андреевна именно так назвала апельсиновый сок. – Безумно хочется пить.

Движения ее были резки, нервны. Лицо выглядело усталым, постаревшим – ясно были видны красные прожилки на щеках, не замазанные тональным средством, мешки под глазами. У Кравченко на языке так и вертелись вопросы про ночные поиски Шагарина, но, естественно, он их не задал.

Появилась Маша Шерлинг – свежая, розовая. В белом топе-ришелье и шортах.

– Доброе утро всем! Пап, привет! – она поцеловала отца в загорелую, гладко выбритую щеку.

– Ты к маме заходила? – спросил Шерлинг, удерживая ее за руку.

– Нет, по-моему, она еще спит. – Маша потянулась за румяной французской булочкой.

– Надо ее разбудить. Тут веселая компания собирается на водопад.

– Кто?

– Илья и вот ребята с ним, – Шерлинг показал Маше глазами на Кравченко и Мещерского. – Вы с мамой тоже могли бы поехать с ними…

– А Богдан поедет? – спросила Маша.

– Он куда-то укатил спозаранку, прямо байкер настоящий, – усмехнулся Шерлинг.

Закончив завтрак, Кравченко и Мещерский спустились во двор в ожидании Ильи. У ворот за рулем джипа скучал Анджей. Солнце начинало припекать. Мещерский подумал, что вот они с Кравченко здесь уже вторые сутки, а замка, собственно, и не видели. Всего целиком не видели, только отдельные его фрагменты – двор, сад, смотровые площадки, террасу, галерею, апартаменты для гостей. Но ведь есть еще целый музейный комплекс – Рыцарский зал, оружейные комнаты, винтовые лестницы, дозорная башня, замковая часовня, казематы бывшей австро-венгерской тюрьмы.

Он поднял голову – серая каменная громада нависала над ними как гора.

– Скоро там этот пацан? Чего он копается? – хмыкнул Кравченко. – А девчонка с мамашей куда пропали?

Мещерский вспомнил Лидию Антоновну, которую Кравченко сейчас так непочтительно обозвал «мамашей». Какая она была вчера там, за ужином… Да, стильная женщина досталась в жены шагаринскому адвокату, ничего не скажешь. С такой женой можно смело делать даже политическую карьеру. Такая жена откроет своему мужу любые двери даже в…

– Ее нигде нет! – донесся с одной из верхних крытых галерей громкий голос Шерлинга.

Мещерский глянул в ту сторону – солнце слепило глаза. Две фигуры в каменном проеме на фоне серой стены. Шерлинг и Андрей Богданович Лесюк.

– Ну что ты так психуешь? Уехать же отсюда она не могла!

– А я и не говорю, что она уехала!

«В чем дело? О чем это они?» – удивленно подумал Мещерский. Послышался треск рации – во дворе появились трое охранников. Лесюк быстро по-украински (опять же по рации сверху, с галереи) обратился к ним. Мещерский не понимал, о чем они говорят.

– Что случилось, Вадим? – шепнул он.

– Кажется, кого-то ищут. – Кравченко следил за всей этой суетой с напряженным вниманием.

– Кого?

– Ребята, вы не видели Лидию Антоновну, мою жену? – громко, тревожно, на весь гулкий замковый двор крикнул им с галереи Шерлинг.

– Нет, – ответил Кравченко.

– А утром?

– Тоже нет. А что случилось?

Шерлинг не ответил.

– Что происходит, Вадим? Мы едем на водопад? – шепнул Мещерский.

– Сдается мне, что мы никуда уже не едем. – Кравченко оглянулся – хлопнула дверь, из джипа выскочил Анджей. К нему подошли еще несколько охранников.

Через пять минут замковый двор уже гудел, как потревоженный пчелиный улей. Павел Шерлинг спустился по лестнице – он был бледен.

– Лиды нигде нет, – голос его срывался от волнения.

– А с Богдашей моим на мотоцикле она не могла поехать кататься? – явно стараясь его успокоить, предположил Андрей Богданович Лесюк, спустившийся следом.

– Да ты за кого ее принимаешь?!

– Тихо, тихо, ты что… я ж ничего такого, просто сказал, – Лесюк замахал руками. – Богдаша кого хочешь уговорит прокатиться, он такой – вон Злату, например, один раз с приема в канадском посольстве в Киеве взял и увез…

– Лида моя жена! – Бледные щеки Шерлинга покрылись красными пятнами.

Внезапно послышался какой-то шум – расталкивая охранников, вперед протолкалась полная бойкая женщина в синем комбинезоне, по виду явно уборщица, и начала что-то быстро тараторить по-украински, бурно жестикулируя.

– Что она говорит? – спросил Шерлинг.

– Говорит, что видела ее утром. Лиду твою. А сама-то она кто? А, Низарчукова жинка? Та где ж она робит у нас? А, на кухне? Ну? – Лесюк грузно обернулся к женщине, спросил ее по-украински, в ответ получил целый залп новой информации. – Видела она Лидию Антоновну, говорит, где-то в начале восьмого. По лестнице она спускалась… Одета как? Говорит, в брюки белые спортивные и куртку с капюшоном сиреневую и… что еще? Что у нее под мышкой было? Говорит, коврик вроде в трубку свернутый, а на шее полотенце.

– Это ее коврик для медитации, она йогой занималась. И аюрведой тоже… Медитировала порой по утрам на свежем воздухе. – Шерлинг облизнул пересохшие губы. – Спросите ее, куда она пошла? Куда пошла моя жена?

Лесюк спросил уборщицу-тарахтелку, но, видно, на этот вопрос внятного ответа не получил. Развел руками. Кивнул охране – будем искать, не иголка ведь женщина! Все нестройными рядами двинулись на поиски, но даже двор не успели покинуть – со стороны «дома варты» раздался тревожный окрик.

Кричал тот самый охранник Тарас, с которым Кравченко уже успел познакомиться.

– Там она, там!

– Где?! – крикнул Шерлинг.

– Там, внизу!!

Чуть ли не бегом они последовали за Тарасом мимо «дома варты» в замковый сад. Над куртинами цветов жужжали пчелы. Пахло нагретой солнцем листвой. И еще чем-то летним – душно, сладко. От этого аромата у Мещерского еще сильнее заболела, закружилась голова. Он глянул на Кравченко. Тот смотрел туда, куда указывал Тарас, – на зиявшую в каменной ограде смотровой площадки огромную дыру. Ее было хорошо видно – даже стволы вековых лип не заслоняли этот провал. Мещерский отлично помнил: еще вчера провал прикрывал хлипкий деревянный заборчик и «жовто-блакитная» лента, предупреждающая об опасности, была натянута. Сейчас же ничего не было. Зиял пролом в ограде.

– Та ж вон она, там, внизу! – крикнул Тарас.

Они шагнули из садовой тени на солнцепек – на смотровую площадку. У Мещерского дух захватило от высоты и открывшейся взору слепящей солнечной синевы.

– Осторожнее, к краю не подходи, – Кравченко удержал его у ограды. – Черт… тут высоко как…

Прямо под ногами у них – провал, это было так ясно, так страшно и головокружительно видно – начинался крутой обрыв, усеянный камнями, остатками оборонительных валов. А совсем внизу, во рву, среди обломков что-то белело. Мещерский зажмурился, потом открыл глаза. Там, на дне рва, он увидел тело, валявшееся в куче каменного мусора. Оно было похоже на сломанную куклу, выброшенную за ненадобностью. Надо рвом кружили вороны. Одна, не обращая внимания на сгрудившихся на смотровой площадке людей, спикировала вниз.

Павел Шерлинг за спиной Мещерского хрипло вскрикнул.

Глава 12
НЕЗНАКОМЕЦ

– Надо скорее вниз. Может быть, она еще жива! – Андрей Богданович Лесюк пылко обращался ко всем, но в основном к Кравченко и Мещерскому, потому что к Шерлингу в эту минуту обращаться было бесполезно. – Спускайтесь. Я вызову врачей, если понадобится – вертолет подниму! Только не здесь, не здесь! Тут спуститься и альпинистам не под силу. Давайте через хоздвор, мои хлопцы вам покажут дорогу.

Кравченко, Мещерский, Анджей вместе с двумя охранниками ринулись назад через замковый сад – снова мимо «дома варты», мимо входа в музей, прямо к дозорной башне.

– Сюда, аркой, тут ближе, – один из охранников показал на сумрачный, мощенный булыжником туннель, пробитый в толще стены, примыкавшей к дозорной башне, и деливший двор замка как бы на две неравные части – малая из которых и называлась хоздвором. В Средние века здесь «на задах» располагались конюшни, сараи, кузня, пекарня, здесь же обитала многочисленная челядь. Позже, уже при последних владельцах замка, тут вместо каретного сарая был построен большой гараж и паровая котельная. Здесь находились и восточные ворота, смотревшие прямо на подъездное шоссе.

Вот здесь, возле гаража, напротив восточных ворот, запыхавшийся от бега Кравченко и увидел эту машину – темно-синий, сильно запыленный «Лендровер».

– Чья эта тачка? – спросил он охранников.

Те недоуменно пожали плечами.

– Что, не знаете чья?

– У пана Лесюка такой нема, вы ж тоже не на таких приiхали.

– А еще кто приехал? Кто кроме нас? Вы что, даже за воротами не смотрите? – вспылил Кравченко. – Так шлагбаум поставьте полосатый тогда!

Охранник, тяжело дыша (они уже бежали по шоссе), на смеси русско-украинско-польских слов начал что-то пояснять – Кравченко понял лишь, что «шлагбаум» на территории музейного комплекса ставить нельзя, строго воспрещается аж самим ЮНЕСКО.

Свернули с шоссе – начался крутой спуск по склону Замковой горы. Здесь все заросло густым подлеском, приходилось продираться через заросли.

– Он сказать – пани жива, разве она может быть жива? Падать с такой высоты! – восклицал на бегу Анджей.

Спуск сделался еще круче. Мещерский споткнулся о какую-то корягу. И наверняка упал бы, если бы не ухватился за ствол молодой рябины, росшей на склоне. Он сильно тряхнул это молодое деревцо – ствол упруго дрогнул, но удержал его. И в этот миг что-то мягко, но довольно ощутимо ударило Мещерского по макушке, а потом накрыло с головой. На мгновение он ослеп и начал сдирать с себя это странное нечто, упавшее на него с кроны рябины.

– Вадим, подожди! Что это?

– Где? Вот черт! – Кравченко вернулся к нему, потянул это на себя.

Освобожденный Мещерский увидел в его руках какую-то сиреневую штуковину. Это был коврик из мягкого велюра. Такие коврики для медитации продаются в спортивных магазинах. На этом сбоку по кайме вилась надпись на арабском.

– Это наверняка ее вещь, Лидии Антоновны, – сказал Мещерский. – Помнишь, уборщица сказала, что видела коврик у нее под мышкой?

Кравченко смотрел на крону рябины. Потом перевел взгляд – склон Замковой горы уходил вверх, из него словно вырастала крепостная стена из серого камня.

– Смотровая площадка во-он там, – указал он Мещерскому. – А тело… во-он где, нам влево надо забирать, чтоб до него добраться. А коврик ее, значит, был здесь, на ветвях?

– Ну да, наверное… зацепился, – Мещерский оценил приличное расстояние между всеми этими объектами.

– Погоди, сначала осмотрим труп, – скомандовал Кравченко.

Охранники и Анджей уже успели спуститься в крепостной ров. С громким карканьем оттуда взмыли в небо спугнутые ими вороны. Мещерский следом за приятелем спустился по усеянному камнями склону и… На мгновение ему показалось… словно когда-то давно… очень давно или во сне он уже видел это. Вот это: черных птиц, кружащих над стенами и сторожевой башней со слепыми окнами-бойницами.

Во рву пахло прелой листвой и нечистотами. Как и встарь, сюда был отведен слив из замковой канализационной трубы. Дно рва было илистым и топким.

Тело Лидии Шерлинг лежало меж двух вросших в землю валунов, среди камней, веток и прочего мусора, копившегося во рву годами.

– Иезус Мария. – Анджей перекрестился, потом отчаянно махнул рукой. – Мертва, никакие врачи тут уже не помогут.

Голова женщины была неестественно свернута набок. Лицо и одежда в крови. Кравченко наклонился над трупом. Внимательно начал все осматривать.

– Помоги-ка мне ее перевернуть, – попросил он Мещерского.

– Вадим, ее нельзя трогать до приезда милиции!

– Но я должен посмотреть, убедиться.

– В чем?

Кравченко засопел и сам, без помощи Мещерского, приподнял тело, перевернул. Голова Лидии Шерлинг запрокинулась.

– У нее шея сломана и голова разбита. Вот тут и на камнях кровь, она о камни прямо ударилась. Наверное, и внутренние повреждения сильные, переломы костей. – Кравченко положил тело в прежнюю позу. – Анджей, возвращайтесь, скажите – медпомощь опоздала, пусть вызывают милицию, прокуратуру. Или кто там у них здесь. Мы тут пока останемся. – Он дотронулся до кровавого пятна на камнях. – Кровь-то уже успела свернуться. Я, конечно, не эксперт, но… Смерть наступила часа три назад. Сейчас половина одиннадцатого, так что…

– Ты хочешь сказать, что она упала оттуда, со смотровой площадки, еще утром? – Мещерский в замешательстве перевел взгляд с трупа на сиреневый коврик для медитации, который был у него в руках (они не оставили его под рябиной, а забрали с собой, что, по сути, было большой ошибкой).

Внезапно горную тишину разорвал стрекот винтов – высоко над ними летел вертолет. Стая ворон, рассредоточившаяся было по деревьям, снова с негодующим карканьем взмыла к облакам. И в этом шуме… Мещерский услышал шорох осыпающихся камешков… шорох камешков под чьими-то шагами. Он резко обернулся и…

Шагах в двадцати от них стоял незнакомец. Его фигура выделялась на фоне кустов, которыми густо зарос противоположный склон крепостного рва. Ветви их все еще качались – значит, он появился именно оттуда. На вид ему было лет тридцать пять – это был невысокий стройный красивый брюнет с очень бледным лицом и серо-голубыми глазами. Одет он был, несмотря на жаркий день, в черные кожаные брюки, черную рубашку и какое-то подобие черного двубортного бушлата, какие только в этом сезоне вошли в моду. Мещерский подумал, что тип этот до боли напоминает героя «Мертвой зоны» в исполнении Кристофера Уокена. Отчего-то эта ассоциация здесь, в этой протухшей от нечистот средневековой яме, над изуродованным окровавленным телом, не показалась ему ни забавной, ни оригинальной. Незнакомец молча смотрел на них, потом шагнул, легко вспрыгнул на валун – словно хотел быть выше.

– Эй, вы кто такой? – окликнул его Кравченко.

– Она мертва? – голос у незнакомца был отчетливый и звучный.

– Она-то мертва, а вы кто, откуда взялись?

– Спросите у них, кто я такой. – Незнакомец сошел с валуна как с пьедестала. – Когда же это случилось?

– Это ж пан Гиз, – хмуро сообщил Вадиму один из охранников.

– Бедная женщина… Так, когда же это произошло? – Тот, кого назвали Гизом, медленно приблизился к трупу Лидии Шерлинг. – Я ее знаю… она говорила, что она дочь священника… Надо же – какое совпадение, а? Какое поразительное совпадение.

– Что вы делаете здесь, во рву? – грубо спросил его Кравченко.

– Кажется, то же, что и вы, смотрю. И вижу смерть. – Незнакомец выпрямился. – А вы давно в замке? Раньше мы с вами здесь не встречались.

– Мы только вчера приехали, – ответил Мещерский (странно, у него вдруг под этим тяжелым пристальным серо-голубым взглядом возникло чувство, что он должен, просто обязан ответить. Чувство это было неприятным, словно навязанным откуда-то извне).

– С господином Шагариным Петром Петровичем? – спросил незнакомец. – Он уже здесь?

Вдали на шоссе послышался вой милицейских сирен.

Все дальнейшее происходило как в плохом детективе. Сергей Мещерский воспринимал все словно в тумане – два потрепанных «газика» с мигалками, орда представителей закона в погонах, в фуражках с кокардами. Суета, гомон, вспышки фотокамер: эксперт – по виду сущий мальчишка-десятиклассник – снимал тело Лидии Шерлинг то так, то этак. Приехала раздолбанная «Скорая» – «Швидка допомога». Появились какие-то зеваки – местные жители: женщины в платках, в теплых вязаных кофтах, в резиновых ботах, несмотря на жаркий день, коричневые от загара мужики – не поймешь какого возраста – молодые, старые, с обвислыми усами, в потрескавшихся кожанках, суконных пиджаках, в клеенчатых шляпах, что носили еще совпартработники времен «развитого социализма». На всем лежал отпечаток нищеты и упадка. И по сравнению с декорациями Верхнего замка и «ужином при свечах» все это выглядело таким убогим, что глаза бы не глядели. Сгрудившись на краю крепостного рва, местные молча наблюдали за тем, как тело Лидии Шерлинг уложили на носилки и погрузили в «Скорую», чтобы везти в местный морг на вскрытие.

Павел Шерлинг в сопровождении Андрея Богдановича Лесюка тоже уже успел спуститься вниз. Выглядел он ужасно. К телу жены его не допустили стражи порядка. Вообще эти «стражи» – а к Нивецкому замку прибыл сам начальник местной милиции со всем поднятым по тревоге личным составом – вели себя в присутствии Лесюка весьма скромно, если не сказать тише воды ниже травы. Чувствовалось по всему, что Лесюк в этом живописном, но пока еще не обласканном цивилизацией горном местечке поистине «ба-альшой человек», хозяин всему и вся. От него зависели, его словам чутко внимали, мотая на ус.

– Ох, несчастье-то, вот несчастье! Тысячу раз я Гнищенко, прорабу, насчет этого пролома в стене говорил – заделайте! Так все ж мимо ушей! – гудел Лесюк. – Все ж потом, потом все руки не доходят. Вот и дождались беды. Она ж, Лида-то, небось туда, на площадку, видом любоваться пошла. Жинка-то Назарчукова казала, гимнастику она шла спозаранку делать… На площадке-то самое оно, где уж лучше медитировать-то. Небось подошла к загородке, не подумала, что та плохая, оперлась, ну и того – вниз сорвалась вместе с этим бисовым проклятым забором. Уволить сегодня же прораба-мерзавца к такой матери! Он у меня еще под суд пойдет. Из-за его лени да халатности человек погиб, и какой человек!

Все эти гневные причитания воспринимались Мещерским как… нет, не как запоздалая реакция на катастрофу, а как пустое сотрясание воздуха. Он глянул на хмурого Кравченко – тот, судя по всему, вообще Лесюка не слушал. Мещерский оглянулся – слава богу, здесь, на месте происшествия, пока еще нет ни одной женщины из Верхнего замка. Знать-то о случившемся все они, конечно, уже знают, новость дошла. Но вот в ров ни одна не спустилась. «Будут высказывать свои соболезнования безутешному мужу там, наверху, – подумал он. – Здесь для таких, как они, все слишком неприглядно, кроваво, убого».

Начальник милиции начал опрашивать местных – Мещерский слов не понимал, но смысл был ясен – кто из этих крестьян-горцев что видел? Местные качали головами – нет, ничего мы не видели, ничего не знаем. Лица их хранили замкнутое угрюмое выражение. Потом начальник милиции подошел к Лесюку, вежливо козырнул.

– Что он ему говорит? – спросил Мещерский у Кравченко (должен же он понимать местную молвь, раз хвалился, что у него предки из Белой Церкви!).

– Говорит, что это, видимо, несчастный случай. Она упала со смотровой площадки и разбилась. Но вскрытие все равно будет, таков порядок, – ответил Кравченко.

– Сама упала? – спросил Мещерский.

Кравченко не ответил. Он смотрел в сторону Гиза. Тот все еще был здесь. Когда в ров спустились Лесюк и Павел Шерлинг, он подошел к ним. И сразу стало ясно, что они знакомы – причем давно и коротко. Правда, Лесюк выглядел удивленным – видимо, он не ожидал встретить этого человека здесь и при таких обстоятельствах.

– Кто все-таки этот тип? – улучив момент, шепнул Мещерский Кравченко.

– Понятия не имею. Вот что, Серега, ее коврик у тебя?

– Я его вон там в кустах положил, – ответил Мещерский. – Отдать им? – он кивнул на милиционеров. – Показать, на каком дереве он повис?

Кравченко колебался.

– Подожди. Возможно, чуть позже. Ты сам-то что про это дерево думаешь?

– Рябина растет далеко от того места, где лежало тело, – прошептал Мещерский. – Расстояние больше ста метров. И даже если траектория падения тела была… Нет, Вадик, все равно не получается.

– Чего не получается?

– Того, что она и ее коврик падали оттуда, со смотровой площадки, вместе.

– Она могла сначала швырнуть его вниз, – сказал Кравченко. – А потом уж…

– Что?

– Так, ничего. Они говорят сейчас про один вариант – несчастный случай. А сдается мне, тут уже целых три варианта набирается.

– Это мог быть несчастный случай, она могла броситься вниз сама, и ее мог кто-то столкнуть, – сказал Мещерский. – А если так, то… Слушай, нам надо показать им, где мы нашли коврик.

– Мы сделаем это потом.

– Но почему?

Кравченко указал глазами на Лесюка – тот в который уж раз повторял сраженному несчастьем Шерлингу и этому странному незнакомцу Гизу: «Там пролом в стене не заделан, она и сорвалась! Оперлась о загородку, не предполагала, что та на соплях держится, ну и… Уволю прораба-подлюку! Под суд его, сукиного сына, отдам!»

Мещерскому показалось – нет, конечно же, показалось, быть того не могло при таких ужасных обстоятельствах! – на красивом лице Гиза промелькнула как тень усмешка.