Текст книги "Рейтинг темного божества"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– У кого конкретно обнаружен этот миристицин?

– У брюнета и у блондина славянской внешности.

– Стало быть, двое – все же наркоманы?

– Я специально записал себе название препарата с рецепта, который был обнаружен среди вещей, выписанного на фамилию Федай, – это винпоцетин. Я проконсультировался у знакомого невролога, – судмедэксперт помолчал секунду. – Это лекарство стимулирует мозговое кровообращение, и в некоторых случаях его прописывают при лечении хронической наркозависимости. А миристицин – орех мускатный, как раз и предпочитают некоторые наркозависимые, которые проходят курс лечения и пытаются бросить наркотики. Сразу бросить не получается ни у кого, вот они и делают себе поблажку – постепенно заменяют жесткие препараты более легкими. В том числе и миристицином.

– Еще чем порадуете?

– Судя по вашему голосу, я совсем не обрадовал вас, только загадок прибавил. М-да… Вот вам еще факты: судя по всему один из погибших – бывший спортсмен, в прошлом перенесший серьезные травмы тазобедренного сустава. Ему было сделано не менее двух операций – левая шейка бедра буквально собрана заново по фрагментам, но операция не дала нужного эффекта. В результате при жизни он сильно хромал.

– Это который же?

– Бритоголовый здоровяк с татуировкой.

– А у него в крови этого миристицина нет?

– У него нет, только лошадиные дозы витамина В³, что уже само по себе необычно. Такие дозы ни один врач не пропишет своему пациенту.

– А какое действие на организм оказывает этот витамин?

– Стимулирующее, общеукрепляющее. Но в разумных, а не в таких количествах, конечно. Значит, где-то дня через два пришлю вам свои выводы документально оформленные. Ну а по делу Неверовского – вскрытие назначено на завтра на 15 часов. И там будет отдельное заключение, – патологоанатом кашлянул.

– Да, пока отдельное, – ответил Колосов.

Информация из бюро судмедэкспертизы явилась мощным стимулом для следующего звонка – в экспертно-криминалистическое управление. Несмотря на вечер пятницы, эксперты, не задействованные на дежурных выездах, корпели в лаборатории.

– Что у нас по надувной кровати? – с ходу спросил Колосов. – Данные по дактилоскопии есть?

– Есть-то есть, только с чем их есть, – устало пошутил эксперт-криминалист, тот самый, что выезжал с Колосовым на оба происшествия. Его дежурство кончилось еще утром, но домой он не ушел, значит, тому имелись серьезные причины. – На матрасе-кровати отпечатков много. Большинство принадлежит потерпевшим.

– Кому?

– Толстяку, брюнету и блондину славянской внешности. Кстати, насчет блондина…

– Что насчет блондина? – спросил Колосов. Что добавит криминалистика к гематологическому анализу крови и следам миристицина?

– Я их всех, как и положено, пробил по АДИСу – автоматизированной системе дактопоиска. Так вот, наш блондин, он…

– Был судим? Пальцы в картотеке нашей хранятся? Что ж ты мне не звонишь-то – не сообщаешь? Как его фамилия?

– Фамилия его Кублин, зовут Кирилл Иванович. Восемьдесят первого года рождения, москвич. По данным АДИСа не судим, однако в возрасте шестнадцати лет привлекался к уголовной ответственности за соучастие в уличном грабеже и состоял на учете два года в инспекции по делам несовершеннолетних. Правда, дело давнее, прошлое, но…

– Пустячок, а приятно, – хмыкнул Колосов. – Ах ты, черт… А ты скромняга у нас. Установил личность потерпевшего и сидит, молчит себе в тряпочку. Раскроем убийство, одним с нами приказом о поощрении пойдешь, скромняга.

– Вы сначала определитесь с квалификацией, – хмыкнул эксперт. – За расследование суицидов, пусть и групповых, премий не дают. А не звонил я, потому что данные проверял дополнительные.

– Какие данные, ну давай, давай, не томи.

– На исследуемой надувной кровати помимо тех отпечатков, о которых я сказал, есть еще и другие. Можно просто рассказать, а можно показать, откуда я их снял, – в голосе эксперта змеилась этакая довольная чертовщинка – результат не зря проделанной работы.

– Через четверть часа я у вас на Варшавке, – усталость Колосова как рукой сняло. – Разберем все по полочкам, и я лично тебя домой доставлю.

– Я там живу через остановку, – хмыкнул эксперт. – Лафа, а не жизнь – пять минут хода. А то ради чего бы я к вам в прошлом году с Петровки перевелся?

Насчет четверти часа Колосов, конечно, загнул. Было уже почти девять вечера, когда он приехал в областное ЭКУ на Варшавское шоссе. Только в нескольких окнах большого здания горел свет – в том числе и в дактилоскопической лаборатории.

– Вот, взгляни сюда, Никита Михайлович, – сказал эксперт-криминалист, подводя Колосова к разложенному на полу на большой черной клеенке надувному матрасу. Высохнув, он все равно распространял вокруг себя затхлый запах сырости. – Следы пальцев рук троих потерпевших изъяты мной с поверхности, что была над водой. Кроме отпечатков пальцев, я обнаружил на этой же поверхности смазанные фрагменты следов голых мужских стоп.

– На кровать вставали ногами? – спросил Колосов.

– Вставали. Но это еще не все. Я обнаружил следы пальцев, пригодные для идентификации, которые не принадлежат никому из погибших. След большого и указательного пальцев на правой боковой поверхности кровати – вот здесь, – эксперт приподнял затхлую резину, – а также след указательного пальца и фрагмент ладони на левой боковой поверхности – вот тут, с другого конца.

– По АДИСу проверил?

– Проверил, естественно, сразу же. Но безрезультатно. В нашем банке данных обладатели этих пальчиков не значатся.

– Так из всего этого вывод – помимо четверых потерпевших, в сауне были еще двое? – спросил Колосов. – А если это отпечатки продавцов или же…

– Может быть, это и продавцов, если они, например, купили эту штуку прямо по дороге в баню, но… Уж очень любопытный набор отпечатков – не находишь, Никита Михайлович, а?

Умницу эксперта Колосов все же довез до дома – прямо до подъезда в соседнем квартале.

– Зайдешь, посидим? У меня бутылка в холодильнике припасена – мировая вещь, тесть водку на даче на смородиновых почках настаивает. Поужинаем, – предложил эксперт. – Я один – жена с детьми на даче.

– Нет, спасибо, в другой раз. Тебе отдыхать давно пора. Выспишься, а завтра с утра возьми и тоже на дачу махни, – от души посоветовал Колосов.

– А чего я там не видел – грядки, что ли, комаров? Жена полоть заставит, усы клубничные подрезать. Нет уж, фигушки. Я завтра лучше в лаборатории нашей посижу за компьютером. Займусь заключением, да и в Интернет загляну – благо он у нас бесплатный.

При таком раскладе советовать что-то еще было сложно. Колосов медленно ехал по Варшавскому шоссе в потоке машин. Пятница, вечер… Ну что же, поработали всем миром, толково и бестолково, но все же, все же, все же… Экспертные исследования в таких мутных делах – первая палочка-выручалочка. Факты есть, но какой же все-таки из всех этих фактов вывод? Колосов остановился на светофоре – ощущение незаконченности, незавершенности… Странно, разве мало сделано за эти сутки?! И в чем конкретно заключается эта незавершенность? Внезапно он представил себе место происшествия таким, каким увидел его сегодня (или уже вчера) ночью впервые – темные заводские корпуса, фонари, мигающая реклама игорного клуба, старые тополя, флигелек сауны – на отшибе и через дорогу белая пластиковая палатка, круглосуточно торгующая на трассе газировкой, минералкой, чипсами, пивом и из-под полы наверняка паленой водкой.

Продавщицу этой самой палатки они взяли понятой. И она упала в обморок, едва лишь вошла в сауну. Ее вытащили на воздух, и… в суматохе все, в том числе и он, Колосов, совершенно о ней забыли. Ее никто не удосужился допросить. А ведь она была там с самого начала. Она работала в тот вечер и, возможно, все видела. Все – и машину, и тех, кто на ней приехал.

Мчаться снова в Скарятино, на ночь глядя, было, конечно, форменным безумием. Да и продавщица наверняка, сдала смену и давно уже была дома, но… Колосов обнаружил, что делает сразу два дела – уже подъезжает по Варшавке к МКАД и одновременно звонит в Скарятино, оставленному там на хозяйстве капитану Самойленко. Тот позднему звонку шефа «убойного» не удивился: продавщица из палатки, та, что понятой первой была? Фамилия ее вроде… вроде… черт, да где-то записана…

– Ты сам где сейчас находишься? – спросил Колосов.

– Я в отделе, в дежурной части. Тут двух типов привезли, что играли ночью в клубе, ну, беседую я с ними, пока впустую – не видели они ничего вроде, в карты, подлецы, с заката и до рассвета резались – в очко.

– Не в службу, а в дружбу, подскочи прямо сейчас к палатке – там, наверное, другой продавец, но постарайся у него узнать данные и адрес этой нашей понятой. А я часа через полтора у вас буду.

– Сегодня? – удивился Самойленко. – Опять? Ну ты даешь, Михалыч. Это отчего вдруг такая срочность-то?

– Просто у меня жестокая бессонница, – буркнул Колосов. – А ты, Самойленко, все равно на суточном дежурстве.

Продавщицу из палатки звали Галя Мизулина. Это капитану Самойленко сообщила ее мать, сменившая дочь на придорожном коммерческом посту. Палатка принадлежала семье Мизулиных на правах частной собственности, и там посменно трудились все взрослые члены семьи. Галю Мизулину Колосов вместе с Самойленко застали дома – она жила в поселке порохового завода, в тесной квартирке на улице Парижской Коммуны. Позднему визиту милиции она не обрадовалась:

– Господи, и дома, ночью покоя нет! – всплеснула она руками, намазанными кремом. Крем, персиковый, душистый, густо покрывал и ее юное веснушчатое лицо. Колосов там, на месте происшествия, даже толком и не разглядевший понятую, сейчас был вынужден признать: продавщица Галя – девушка яркая, явно стремящаяся в жизни к большему, чем просто окошко и касса придорожной палатки.

– Как вы себя чувствуете после обморока, Галочка? – спросил он участливо.

– Вы что, приехали о моем здоровье справляться? Время – час ночи, я разбитая вся, больная. Вы что, издеваетесь надо мной? – Галя не скрывала своих эмоций. – В понятые чуть ли не силой меня потащили. А я на мертвых глядеть не могу, у меня сердце слабое может быть. Я даже когда бабу Зою нашу хоронили, не пошла на…

– Галочка, мы уж и с мамашей вашей успели познакомиться. Она там, в вашей точке торговой сидит, пивом торгует. Послала она нас прямо к вам – говорит, девочка у меня сознательная, умная, наблюдательная.

– Я наблюдательная?

– Конечно, вы. Вы же видели их – тех, кто приехал на внедорожнике? – спросил Колосов. – Это было около восьми вечера. Вы сидели в палатке. Все как обычно – скука зеленая, покупателей мало, а тут вдруг прямо напротив возле этой вашей сауны останавливается крутая иномарка.

Галя Мизулина пожала плечами:

– Ну да, тачка у них отпадная была. Такой в нашем захолустье не встретишь. Петька вон Вдовин, сын главы Зуйковского сельсовета, купил себе джип подержанный, но разве это сравнить?

– Выходит, вы из своего окошка, как царевна из терема, любовались на машину… Ну, а приезжие-то – они-то вам как, понравились?

– Они? Мне?

– Ну, ребята вроде молодые, бравые, почти все ваши ровесники.

– Не все, – сказала Галя. – Четверо – да, пацаны, а двое – дядьки такие вот, как вы, солидные – лет тридцати.

– Это мы, что ли, дядьки солидные? – хмыкнул капитан Самойленко. – Ну, Галя-Галина, ты даешь. Тебе самой сколько лет-то?

– Мне девятнадцать в сентябре будет, – ответила Галя.

– Ты этих двоих, старших, запомнила? Опознать сможешь?

– Никого я не запомнила – вы че? – фыркнула Галя. – Вы опять меня, что ли, привлечь куда-то хотите? Ни в жизнь не пойду. Не хочу. И опознавать я никого не буду.

– Это твой гражданский долг, – сказал Самойленко.

– Да не опознаю я никого, я их и видела-то всего минуты две – вышли они из сундука своего на колесах тонированного, сумки забрали здоровущие и в дверь.

– А когда они уехали? – спросил Колосов.

– Ночью уже. Машина фары зажгла и фюить! – Галя Мизулина лихо присвистнула.

– А сколько человек уехало, ты не видела?

– Я не видела ничего. Темно было. А вы что же, считать разучились? Четверо там в петлях висели – качались… Как вспомню, меня прямо судорогой всю до сих пор сводит – брр, гадость какая… А мочой-то как от них несло… Четверо там остались – значит, двое этих уехали.

– Одеты они, эти двое, как были, прилично? – спросил Колосов.

– Ничего. Один, тот, что повыше, – в джинсах и куртке такой яркой с красно-бело-синими полосами. А второй в черном был – невысокий, длиннорукий, как обезьяна. Мультик американский «Маугли» видели?

– Нет, – сказал Колосов. – Наш видел.

– Наш классный, а тот так – мюзикл. Там орангутанг король Луи. Так вот он – вылитая копия этого мужика. Дерганый какой-то весь. И бейсболка черная козырьком назад – вот так, – Галя взмахнула вымазанной кремом рукой.

Эту нежную, пахнущую персиком девичью ручку Колосов готов был прямо тут, в прихожей на скарятинской улице Парижской Коммуны благодарно и преданно облобызать. Сама того не подозревая, так некстати грохнувшаяся в обморок в начале всей этой истории продавщица Галя Мизулина внезапно стала главным свидетелем обвинения в деле об убийстве четырех человек. В том, что это именно убийство, Колосов теперь уже не сомневался.

ГЛАВА 11
ЗАПРЕТ НА ПОЛЕТЫ

Учебный аэродром в подмосковном Басманово вот уже двое суток бездействовал из-за нелетной погоды – сплошная облачность, дождь, туман. После грозы погода вроде бы начала улучшаться. По взлетно-посадочным полосам прошлась уборочная машина, открылись ангары. Возле топливного склада, утыканного громоотводами, появилась оранжевая цистерна-заправщик. Аэродром в Басманово все еще жил по старинке. Прежде он обслуживал только авиатехнику, занимавшуюся опылением совхозных полей, да самолеты авиапочты. Сейчас его территорию сплошь занимали ангары частных аэроклубов. Но удаленность от Москвы почти в сто километров накладывала свой пагубный отпечаток – дела почти у всех шли неважно. Москвичи-авиалюбители и владельцы спортивных самолетов предпочитали другие аэродромы – более современные и престижные, а местное сельское население учебными полетами вообще не интересовалось. Случались дни, когда с аэродрома Басманово взлетал только один спортивный самолет.

С самого утра воскресения на аэродроме с нетерпением ждали перемен – прогноз погоды вроде бы обнадеживал. На флагштоке возле диспетчерской полоскался на ветру штандарт. Уже к девяти часам утра сырой туман рассеялся, небо до самого горизонта очистилось – день обещал быть ясным.

Возле ангара под номером пять на самом краю летного поля, обычно сдаваемого администрацией аэродрома в аренду, стоял темно-синий «Форд Экспедишн» с тонированными стеклами. В Басманово знали эту машину. Она по доверенности принадлежала владельцу двухместного подержанного самолета, который не слишком часто прилетал с известного на все Подмосковье учебного аэродрома «Южный», располагавшегося по соседству с Быково. О самом владельце в Басманово знали лишь то, что фамилия его Попов, имя Глеб, что он профессиональный пилот и имеет частную лицензию на преподавание навыков пилотирования. Что вот уже год арендует в Басманово ангар под номером пять, который по нескольку месяцев кряду пустует, и что в дополнение к подержанному самолету и роскошному внедорожнику имеет он еще и младшего брата по имени Михаил, выполняющего при самолете обязанности не только сменного пилота, но и техника.

И вот сейчас этот самый Михаил Попов в заляпанном машинным маслом синем комбинезоне возился возле ангара. Это был приземистый длиннорукий нескладный парень лет тридцати с одутловатым лицом и приплюснутым боксерским носом. На голове у него была черная фирменная бейсболка, повернутая козырьком назад. На руке красовались дорогие швейцарские часы-хронометр, никак не вязавшиеся с замызганным комбинезоном.

Увидев группу пилотов, возвращавшихся из диспетчерской, Михаил выпрямился, вытер руки ветошью. Он стоял на пороге открытого ангара, явно в нетерпении кого-то ожидая. За его спиной в сумраке можно было разглядеть спортивный самолет – небольшой, двухместный, изрядно послуживший.

К ангару подошел молодой мускулистый мужчина в джинсах и синей футболке. Это и был старший брат Михаила – Глеб Попов. Однако внешнего сходства между братьями было мало.

– Когда вылетаем? – спросил Михаил. В его голосе слышались тревога и ожидание.

Глеб молча прошел в ангар. Там что-то стукнуло, словно передвигались какие-то тяжелые предметы.

– Надо пока что забрать это отсюда, – донесся его хрипловатый голос.

– Куда забрать? – резко спросил Михаил. – Почему? Во сколько мы сегодня вылетаем?

– Ни во сколько, – последовал столь же резкий ответ. В голосе Глеба – вообще-то весьма приятном, в том числе и для женского слуха, – мужском голосе сейчас звучала неприкрытая злость и досада. – А это пока надо вывезти с аэродрома.

– Пойди сюда, – сказал Михаил, – пойди и объясни по-человечески. Я же слышал прогноз погоды, все в полной норме!

– Да засунь ты свои прогнозы, знаешь куда? – Глеб вышел из ангара. – Ну что вылупился?

– Почему мы сегодня не летим? – спросил Михаил.

– Потому что объявлен запрет на полеты.

– Кем? Какой еще запрет? Кто это устроил?! – в голосе Михаила звенела тихая истерика. И это было странно – ведь ничего особенного возле ангара не происходило. Просто разговаривали двое братьев – о своих делах.

Глеб внимательно взглянул на брата. Неожиданно лицо его смягчилось.

– Ну-ну, успокойся. Ты что? Никто этого не устраивал. Слышишь? Точнее – это совсем не то, о чем ты подумал. Это не только нас касается. Всех.

– Всех? – с недоверием спросил Михаил. – А что случилось?

– Пришло распоряжение из администрации. Объявлен трехдневный запрет на полеты всех спортивных, учебных и частных самолетов над городом и областью. С политикой все связано – так нам только что диспетчер объяснил, а ему с авиабазы по телефону это спустили. С подготовкой к саммиту «большой восьмерки» в Москве – меры безопасности против террористов.

– Что?! – вырвалось у Михаила. – И это после всего, что мы сделали! Глеб, мы должны улететь сегодня.

– Мы сегодня не улетим. Это невозможно.

– Да ты что, Глеб? Ты что, не понимаешь?

– Я понимаю. Не надо так паниковать.

– Тогда поедем на машине – прямо сейчас, – Михаил рванулся к «Форду».

– Машину я поставлю в гараж, я уже договорился, оплатил, – Глеб был непреклонен. – На ней мы пока ехать никуда не можем. Ты что, совсем рехнулся? Машина засветилась. Ее видели там, у этой бани. Возможно, ее уже ищут. Ничего нельзя гарантировать. И потом не забывай – это его машина.

– Он нас убьет, Глеб, – голос Михаила дрожал. – Он прикончит нас. Он нам никогда не простит, что мы забрали это себе.

– Прекрати орать. Возьми себя в руки!

– Ты мне не веришь, а я знаю. Такого он не простит. Они нас уже ищут.

– Здесь они нас не найдут. Про то, что я арендую здесь ангар, никто из наших не знает. Телефоны я отключил – вот, – Глеб продемонстрировал выключенный мобильник. – И потом не забывай – это дело нескольких дней. А потом… потом для нас с тобой все уже будет неважно. Даже его слепая ярость.

– А если у нас без него ничего не получится?

– Должно получиться. Ритуал простой. И потом самое главное, – Глеб криво и как-то жалко улыбнулся, – мы с тобой уже сделали. Жертва бескровная, гекатомба… Попробовал бы он это сам, сука… Сука подлая, чистюля… Сам мараться не захотел, грех на душу брать… Ненавижу я его! С той самой минуты ненавижу, как…

– Но он же помог нам. Тебе и мне. И она, Анна, помогла. Реально помогла. Кем бы я был сейчас? Беспомощным калекой после той аварии, а они…

– Она просто классный экстрасенс. Да, она вместе со своим братцем поставила тебя на ноги. Но сейчас полно сильных экстрасенсов, и никого это не удивляет. Тут нет ничего такого, сверхъестественного.

Михаил посмотрел на брата.

– А если у нас все же не получится? – спросил он. – Если все это – обман? Мираж?

– Тогда тем более он не должен к нам предъявлять претензии, – Глеб снова криво улыбнулся. – Ну-ну, ты брось. Это самое – сомнения. Тут верняк – это я тебе говорю. Я верю, я искренне в это верю, я убежден, слышишь ты? Думаешь, я ввязался бы во всю эту сучью свадьбу, если бы не был уверен?

– Это он вбил тебе в голову эту уверенность. Так же, как и мне. Он умеет внушать – ты же знаешь. И я… я боюсь. Боюсь, понимаешь ты это? Там, на кладбище, когда ножом бил – не боялся. А сейчас боюсь.

Глеб тряхнул его за плечо:

– Прекрати сходить с ума. Две трети пути уже нами пройдено. Те сдохли, как им и положено. А он нас здесь не найдет. Это, Миха, только демоны и фурии-мстительницы нюхом чуют след, а он – всего лишь человек. Он такой же человек, как ты и я. И опереться ему теперь не на кого – мы были у него стержнем всего, ты сам это знаешь. Он держал нас за слуг. Он бог, а мы – слуги покорные, безотказные… Ненавижу его! И ты запомни накрепко – к нему нам возврата нет. Что бы ни было – там, – он кивнул на ангар, – это добыли мы, рискуя своей головой и своей свободой. Теперь это в наших руках. И лишаться этого после всего, что мы сделали, что вынесли на своих плечах, – глупо и несправедливо. Слышишь ты, несправедливо! А я за справедливость где бы то ни было – даже в аду, – он снова грубо тряхнул брата за плечо. – И я больше не желаю быть слугой ни у кого, а тем более у него.

– Он убьет нас, – прошептал Михаил, – он дьявол. Он не позволит нам этим воспользоваться. Он все равно до нас доберется.

– Кончай причитать.

– Я говорю тебе – он нас убьет!

– Хватит! Займись вон лучше аккумулятором, – прикрикнул зло Глеб. – Я говорю, кончай ныть! Иначе я тебя ударю. Ну!

Широкоплечий приземистый Михаил неожиданно всхлипнул.

– Совсем нервы ни к черту стали, – уже мягче сказал ему Глеб и потрепал брата по небритой щеке. – Ну что ты на самом-то деле. Был такой молодец, настоящий боец… Я тебя, Миха, просто не узнаю. Успокойся. Забудь обо всем. Займись аккумулятором, проверь мотор. Когда снимут этот чертов запрет на полеты, у нас с тобой, братуха, все должно быть готово. А это – он оглянулся на ангар, – это на ближайшие дни надо спрятать в надежном месте. Мало ли что.

– Что? – эхом откликнулся его брат.

– Ничего. Опять совсем не то, что ты подумал. Просто вдруг опять будет гроза, и в ангар ударит молния? Это было бы уж совершенно некстати, – Глеб как-то странно хмыкнул, точно крякнул. – Вмешательство небес.