Текст книги "Прощай, Византия!"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 15
ШАХМАТИСТ

– Впервые посещаю такое учреждение, как ваше.

– А я впервые беседую с профессиональным шахматистом. – Никита Колосов откровенно разглядывал сидевшего напротив него Марка Гольдера. Проверка Красного Пионера, весь этот поисковый аврал закончились самым обыкновенным телефонным звонком: Колосов позвонил бывшему мужу Евдокии Абакановой и пригласил его на беседу в управление уголовного розыска. Гольдер ждать себя не заставил. Колосов ожидал увидеть какого-нибудь этакого зануду в очочках – ужасно заумного, много о себе воображающего, – отчего-то именно так он представлял себе шахматиста-гроссмейстера, но муж Евдокии Абакановой оказался крупным костистым парнем простецкого вида, с большими руками, сутулым, худощавым, но даже на вид весьма жилистым и крепким.

Первое, на что обратил Колосов внимание, – это на его черный канадский свитер. В машине Абакановой было изъято несколько волокон черного цвета, и у Колосова уже имелось заключение экспертизы о том, что эти волокна – не что иное, как шерсть с добавлением лайкры. «Прямо сейчас, здесь, что ли, свитер у него изымать для получения образцов, – думал Колосов, разглядывая фигуранта. – А что, слабо? Ну-ка, гражданин, без пяти минут шахматный король, позвольте-ка ваш стильный прикид для сравнения?»

– Вызваны вы, Марк Александрович, к нам в связи…

– Я знаю, в связи с чем я сюда вызван, – перебил его Гольдер глухо.

– Должен задать вам несколько вопросов, важных для следствия. И хотел бы получить на них ответы, максимально подробные и правдивые.

– Я не приучен лгать, я отвечу на все ваши вопросы. Спрашивайте.

– Вам известно, при каких обстоятельствах была убита ваша бывшая жена?

– Мне известно, что на нее напали, ударили ножом. – Голос Гольдера звучал все глуше.

– А где именно это произошло, вы знаете?

– На дороге, ведущей к нашей… к моей даче. – Гольдер посмотрел на Колосова. – Ночью, когда она ехала с Левой.

– Откуда ехала?

– От меня. – Гольдер закрыл лицо руками, согнулся.

– Мы вас искали все эти дни, точнее не вас, а место, откуда она ехала. Искали и причину, по которой она вместе с малым ребенком ночью оказалась на пустынной дороге. – Колосов смотрел на его плечи, на его рыжеватый затылок. – Вы могли бы нам помочь, если бы пришли сами и все рассказали.

– Что я должен был вам рассказать?

– Что случилось там, на даче между вами.

– Я не знал, куда и к кому мне прийти. Кто ведет следствие.

– Следствие ведет областная прокуратура, я веду розыск убийцы. – Колосов налил воды из электрического чайника в стакан. – Вот, выпейте. Успокойтесь.

– Я спокоен. – Гольдер провел ладонями по лицу.

– Так что же произошло между вами и вашей женой?

– Я забрал сына. Увез его к себе на дачу. – Голос Гольдера звучал по-прежнему глухо. – Я решил забрать его совсем. Она, Дуня, примчалась на дачу на машине поздно вечером. Мы поссорились. Она была в ярости – как я посмел… А я… Я думал, что я прав. Это была ужасная ночь. Но я и представить себе не мог, что…

– Вы забрали мальчика – откуда, когда?

– Она не разрешала мне видеться с Левой. Ее покойный отец, а потом и брат Костя с большим трудом заставили ее дать мне один-единственный день в месяц, когда я мог общаться с сыном. Это и был тот день.

– Вы приехали за мальчиком на квартиру вашей жены?

– Она не разрешала мне бывать там. Леву ко мне домой утром привезла Ира, младшая сестра.

«А Константин про это мне ничего не сказал, – отметил Колосов, – не хотел впутывать девчонку?»

– Я должен был встретиться с Ирой в пять часов. Мое время быстро истекло. Но я решил… Я давно уже собирался. Это не могло так дольше продолжаться. Мой сын… Лева… он погибал с ней, она губила его…

– Ваша жена была плохой матерью?

– По-своему она любила Леву.

– Почему же тогда вы хотели отнять его?

– Потому что там у нее, в их семье, мой сын… он просто погиб бы. Погиб бы, когда подрос, стал больше понимать. И я ничего уже не смог бы сделать, ничего изменить.

– Я не понимаю вас. Вы опасались за его жизнь – так, что ли?

– Не за жизнь. О его жизни я должен был думать тогда, когда отпустил их ночью одних. Идиот, болван. – Гольдер покачал головой. – Называется, увез ребенка, называется, спрятал, скрыл: она примчалась на машине, кричала, что я вор и подлец, что я украл ее сына, что она убьет меня за это.

– Она – вас?

– Она – меня. – Гольдер смотрел на Колосова. – А вы подозреваете, что это я убил ее там, на дороге?

– Скажите, Марк Александрович, в больших шахматах верят в случайности или исключают их? – спросил Колосов.

– Исключают. Однако верят.

– Во что, по-вашему, должен верить я? С логической точки зрения? Ваша жена найдена в машине с ножевыми ранами недалеко от вашей дачи, куда она, как вы сами говорите, примчалась на ночь глядя с целью отнять у вас сына, которого вы туда увезли, умыкнули без ее согласия, без разрешения. Найдена она убитой после скандала с вами, после того, как, вы сами говорите, грозилась убить вас.

– Я сам себя убить должен за то, что отпустил их ночью одних.

– Как же это вы отпустили их ночью одних?

– Я виноват.

– Только в одном этом виноваты?

– Только в этом. – Гольдер хрустнул пальцами. – Я виноват, что затеял все это в тот злополучный день. Мне говорили, меня просили, она просила меня…

– Кто вас просил?

– Зоя, сестра моей жены. Я должен был вернуть сына Ирке, нашей маленькой… Она приехала за ним ко мне, а я уже собирал вещи, уже вызвал такси. Ирка растерялась, позвонила Зое – это единственный человек в той семье, который… который хоть сколько-то понимал меня, понимал, что и я тоже имею право на Леву, что я его отец… Я сказал, что забираю сына насовсем, что теперь он будет жить со мной, у меня. Зоя умоляла меня не делать этого, просила, но я ничего не желал слышать. Пришло такси, мы сели и поехали. Я думал, что мой сын теперь всегда будет со мной. А потом среди ночи на дачу нагрянула она, моя жена.

– Значит, о том, что вы забрали мальчика и увезли его на дачу, ваша жена узнала от своих сестер Ирины и Зои? – уточнил Колосов.

– Да, наверное, они ей сказали. Как же они могли не сказать? Она примчалась. Такой я ее никогда прежде не видел… нет, видел, она и раньше со мной особо не церемонилась.

– Во сколько она приехала на дачу?

– Ночью, где-то около двенадцати.

– Где она оставила свою машину? Въехала во двор или оставила ее за воротами?

– Ворот я ей не открывал. Я вообще дар речи потерял, когда она вдруг возникла на пороге – Лева уже спал, я сидел на террасе. И тут вдруг – она.

– Что же произошло?

– Она съездила меня по физиономии, закричала, что я вор. Я пытался объяснить ей, что это мое решение, что я тоже имею право, но она не слушала, бросилась в комнату, подняла Леву и начала его одевать.

– Вы не пытались ей помешать?

– Как я должен был ей помешать? Тоже ударить?

Колосов смотрел на его руки – подковы гнуть можно этакими граблями, а он ладьи да пешечки по доске ими переставляет. Гроссмейстер… Надо же, этот парень гроссмейстер, шахматист. Что за люди – эти шахматисты? С чем их едят? Оказывается, и у них, в их шахматном мире, есть кое-что, кроме их любезных шахмат: семейные страсти, скандалы, разводы, споры из-за ребенка. Мог такой вот тип в запальчивости, в ярости, в пылу скандала ударить жену ножом? Другие, не шахматисты, но тоже мужья – могут. Сколько подобных случаев было. А этот? Этот тоже мог, что бы он сейчас тут ни говорил, какую бы лапшу ни вешал, как бы ни оправдывался. Как все было? Да очень просто. Евдокия схватила мальчика, понесла к машине, а он вполне мог схватить какой-нибудь нож со стола, догнать ее и ударить в спину – раз, потом еще раз, еще. Состояние аффекта или что-то близкое к нему.

Он снова глянул на руки Гольдера. Стоп. А как же тогда тальк? Частицы талька, обнаруженные на рукоятке двери? Как же тогда полное отсутствие чужих – не потерпевшей – отпечатков в машине? Что же, этому парню, кроме ножа, пришлось искать там, на даче, еще и перчатки, натягивать их на свои ручищи и гнаться в таком виде за женой? И потом, самое главное – нападение произошло на дороге, когда машина уже отъехала от дачи. Что же, он сел в машину? Спрятался? Спрятаться он не мог сзади, не поместился бы такой лось здоровый между сиденьями.

– Я вынужден просить вас проехать на дачу в поселок Красный Пионер, – сказал он Гольдеру, все еще думая о ноже и следах талька. – Я обязан осмотреть дом.

– Прямо сейчас поедем? – спросил Гольдер. – Ладно, я вызову такси.

– Мы поедем на моей машине. А у вас что, своей нет?

– Я не умею водить. – Гольдер покачал головой. – И все никак не могу научиться. Боюсь дороги.

– Ваша бывшая жена водила, кажется, очень неплохо?

– Она отлично водила. С ранней юности за рулем. А надо мной смеялась, трусом меня называла, тряпкой, рохлей. Говорила, что такой, как я, ничего не в состоянии дать мальчику. Ничего полезного.

– А ваши успехи в спорте, в шахматах ее что же, совсем не впечатляли?

– Я с одинаковым постоянством проигрывал и выигрывал турниры, – ответил Гольдер. – Ее устраивало, если бы я только выигрывал. Она любила только победителей и презирала проигравших. Когда я проигрывал, она меня презирала. И не давала себе труда это скрывать.

– Но это же спорт, соревнование, все время выигрывать ни у кого не получается. Даже у чемпионов мира. Я читал про вас в Интернете. Вы вот международный турнир выиграли, с Крамником собираетесь играть… Вообще, Марк Александрович, зачем вы заварили всю эту кашу?

– Какую кашу?

– Ну, с похищением сына? Зачем он вам? Неужели ему с вами было бы лучше? Вы человек занятой, наверное, вот так занятой – в шахматы ведь играете, не в городки. Голова, наверное, все время работает, думает – испанская партия там, защита Алехина, турецкий гамбит. Ну что бы вы с сыном-то делали? Уехали бы на очередной турнир, куда-нибудь опять на Мадейру или в Касабланку, а сына бы на няньку кинули. Ваша жена, насколько я знаю, тоже воспитанием сына особо не занималась, но няньку и она имела, а потом у нее была мощная поддержка в лице такой обеспеченной семьи…

– Из этой семьи я и хотел забрать сына.

– Почему?

Гольдер не ответил.

– Так все-таки почему? Чем вам не нравилась семья вашей жены?

– Мне все нравилось. Все и все.

– Тогда я снова вас не понимаю. Извините.

– Я не буду, не вправе обсуждать кого-либо после того, как Дуня погибла такой страшной смертью. Они – ее семья, они бы сумели ее защитить, несмотря на все их недостатки, а я не смог.

– Мы так и не выяснили, где ваша жена оставила свою машину?

– За воротами, на дороге. Я видел, как она уехала вместе с Левой – огни мелькнули и пропали за поворотом. А я, идиот, стоял посреди двора и… Если бы я только мог представить себе, что произойдет через несколько минут…

– Как, по-вашему, ваша жена, в том состоянии, в котором она уехала от вас, могла посадить случайного попутчика к себе в машину? – спросил Колосов. – Там, на Кукушкинском шоссе?

– Могла, – тихо ответил Гольдер. – Вполне.

– То есть как это вполне?

– Она была победительницей, она сломала, унизила меня, забрала сына. Она торжествовала. Ехала и торжествовала. Если этот самый попутчик оказался молодым парнем – вполне могла посадить.

– Она была так неразборчива и так падка на случайные знакомства?

– Она была чересчур разборчива, потому и рассталась со мной, – тихо ответил Гольдер. – Но в тот момент она была победительницей на коне, ей сам черт был не брат.

– Но она же везла ребенка.

– Ну и что? Это бы было не помехой. Я сам думал, как могло такое произойти, что ее убили в машине? Вывод только один: там, на дороге, она кого-то подцепила назло мне.

– Назло вам? – Колосов внимательно смотрел на собеседника. Вот вам и тихий шахматный мирок, вот вам и е-2 – е-4. Вот вам и развод, и война за сына. У этого гроссмейстера такой голос и такая сейчас физиономия, что и слепому ясно: к той, что грозила там, на даче, его убить, не все еще у него в душе перегорело.

– Вы не помните, когда ваша жена садилась в машину, она что, просто распахнула дверь и села или использовала чип-ключ, сигнализацию отключила?

– Что?

– Ну, машину она свою закрывала или нет? Или «Шкода» там, возле вашей калитки, открытой стояла?

– Я не видел, не помню… Почему вас интересуют такие странные подробности?

– Потому что это важные подробности. – Колосов вздохнул. – И для меня, и для вас важные.

– Я даже не заметил. Она посадила Леву вперед, сама села за руль и поехала. А я стоял посреди двора, как дурак… Я и есть дурак. Знаете, я до сих пор еще даже не видел своего ребенка. Они, семья, не разрешают мне, а я… я уже больше не настаиваю… Я знаю, они все винят в ее смерти меня. Если бы я не забрал Леву, она бы не поехала туда, ко мне, и осталась бы жива.

– Ваш сын пережил сильное нервное потрясение. Пока мне кажется, будет лучше, чтобы вы его не тревожили. Вам сейчас надо подумать о себе.

– Мне все равно, что будет со мной. Я понимаю, вы подозреваете меня. Надо же вам кого-то подозревать. Я самая удобная на данный момент кандидатура. Отсюда и этот обыск на даче. – Гольдер говорил тихо. – Это ваше право, мне все равно. Я должен понести наказание за то, что не сумел их спасти.

По дороге в Красный Пионер он все время молчал. Когда подъехали к уже знакомой калитке, молча полез в карман плаща и протянул Колосову ключи от дачи. Осмотр дома занял два часа. В кухонном буфете было обнаружено несколько ножей – столовые, кухонные. Колосов сразу, с первого взгляда, в них разочаровался, однако все аккуратно изъял. Он писал протокол выемки, когда в его машине во дворе затрещала рация. Почти одновременно с ней зазвонил мобильник. Недовольный тем, что его отрывают от дела, отыскав даже в глуши Красного Пионера, он буркнул: «Да, я» – и почти сразу же заорал: «Что?! Что ты сказал? Когда?! Где?!»

Со старой березы, росшей во дворе у крыльца, с карканьем взлетела потревоженная ворона. Кроме Марка Гольдера, она была единственным свидетелем того, как Колосов, выскочив на крыльцо, отчаянно матерясь, шарахнул кулаком по перилам, грозя обрушить ветхую дачу, похоронив под обломками так и не найденные улики.

Глава 16
ВТОРАЯ ЧАСТЬ

МАРЛИЗОНСКОГО БАЛЕТА

В этот день последним уроком в колледже была химия. А по химии была контрольная. Федор Абаканов специально к контрольным никогда не готовился. Но химия, как, впрочем, и физика, и алгебра, давались ему на удивление легко. Не особенно тянул он гуманитарные предметы – историю, обществоведение, литературу. С детства он не любил читать. Книги казались ему скучными, а все, что в них было написано, – неправдой, старьем, фальшью. Вся эта школьная литература – все эти затертые до дыр, заученные наизусть Чацкие и Печорины, Наташи Ростовы и Раскольниковы, – по его представлению, намеренно умалчивала о главном: о том, о чем сам он в свои шестнадцать думал постоянно. Химия же была делом другим. По крайней мере, тут смело можно было верить и в полимеры, и в валентность, и в рибонуклеиновую кислоту.

Колледж, в котором учился Федор, был довольно известным учебным заведением в Москве. Располагался он на Мичуринском проспекте. Выбран он был специально еще покойным отцом. Здание колледжа было заново отстроено, здесь имелись собственный бассейн, теннисный корт и даже школьная театральная студия. Шефствовала над колледжем крупная нефтехимическая компания, поэтому, соответственно, и уклон у этого учебного заведения был свой, особый, – физико-химический. Сестра Федора Ирина училась здесь же, но ее химия и физика интересовали мало, она больше увлекалась спортом: посещала теннис, фитнес и постоянно грозилась записаться в секцию бокса.

Федор всегда относился к сестре со смешанным чувством снисхождения, нежности и легкого презрения. И сегодня, после вчерашнего домашнего «марлизонского балета», снисхождение как раз только усилилось. В сущности, в семье после матери Ирка – сестра-близнец – была для него самым близким и родным человеком. Но приученный лгать с девяти лет всем и всегда, он постоянно, буквально на каждом шагу, лгал и ей. Когда она спрашивала: «Ты опять рылся в моих вещах?» – он обижался: «Ты с ума сошла, зачем мне твое барахло?» Когда она швыряла ему свои трусики-стринги: «А это что, дурак? Они ж надеванные!», он огрызался: «Да иди ты!». Ирка фыркала, как кошка, а потом где-нибудь в гостиной, забравшись с ногами на кожаный диван, они, забыв все раздоры, голова к голове склонялись над новым номером «Вог» и пламенно обсуждали: что модно, а что уже совсем не модно и следует ли этой осенью во всем подражать Кейт Мосс и Саре Джессике Паркер. Кейт Мосс сильно нравилась Федору. Возможно, когда-нибудь в своей новой жизни он… да чем черт не шутит, пластическая медицина сейчас идет вперед семимильными шагами… и он выберет для себя за образец такой вот настоящий «кейтмоссовский» кошачий разрез глаз, этот точеный подбородок и стильные подрезанные скулы. Сестра же просто тащилась от Сары Джессики Паркер и от всего «Секса в большом городе» в целом. Смотрела все серии подряд, знала поименно всех персонажей. Это не мешало ей украдкой самым хулиганским бесшабашным образом гонять на мотоцикле и грезить о секции бокса. Федор хорошо помнил, что во всех их прежних детских драках (а их было немало) побеждала всегда Ирка.

В классе они с ней принципиально никогда не сидели за одной партой. Федор предпочитал сидеть один сзади, на «камчатке». Так было и сегодня на химии. С заданием контрольной он справился быстро. О чем там вопрос? Процесс поликонденсации? Ну, это мы помним. А второй? Еще проще. «Свободный радикал Н-О, получаемый при расщеплении перекиси водорода, имеет одну свободную валентность…» – Федор оторвался от тетради, глянул на маячивший впереди светлый затылок сестры. Ирка вертелась всю контрольную как на иголках. Влипла, дурочка, учить надо было, а не коньяк вчера глушить. Он знал, что сестре нравится спиртное. Но это его не волновало. Матери он про это не говорил, а сама она Ирку пока до поры до времени в таком виде не засекала. Чего же больше?

Он сдал свою тетрадь учительнице одним из первых и вышел из класса еще до звонка. В вестибюле толпились ребята из параллельного класса. У них последним был урок физкультуры, и они решали, куда податься после него: в кино, в интернет-кафе, просто в кафе. Особых друзей здесь у него не было, но знакомые были. В колледже учились в основном дети обеспеченных родителей. За многими приезжали к окончанию занятий машины с шоферами. За Федором и Ириной одно время, еще при жизни отца Константина Ираклиевича, тоже приезжала машина с водителем. Но затем отец решил, что это барство и излишество.

Федор же думал, что дело вовсе не в барстве. Просто они с Ириной были для отца… Вот если бы в этом колледже учились старшие: Константин, Евдокия, Зоя, – за ними, будьте уверены, авто приезжало бы всегда, как часы. Они были законные, а он, Федор, и его сестра-близнец Ирина только лишь усыновленные. Эту хитрую разницу однажды, крепко подвыпив, объяснил ему брат Ираклий – тоже, кстати, не законный, а усыновленный. За ним никакое авто с шофером вообще никогда и никуда не приезжало, да и приезжать-то было особо некуда: Ираклия едва не вышибли в девятом классе из школы за поведение, а потом благополучно отчисляли после первого семестра из всех институтов, куда его пристраивал за деньги отец.

Но и эта хитрая разница неравенства особо не волновала Федора. Он мечтал о том, что в его новой жизни все будет по-другому. И водить стильное самое-самое женское авто он будет сам, восседая за рулем с грацией и шиком истинной Кейт Мосс. В его школьном рюкзаке вместе с учебником по химии лежала стремная брошюрка «Сто ответов на сто вопросов тем, кто хочет изменить свой пол».

Ребята из школьного вестибюля вышли во двор. Двор колледжа был обнесен кованым забором, на воротах в будке всегда дежурил охранник. Вообще меры безопасности после Беслана в колледже соблюдались очень строго. Все учащиеся имели карточки-пропуска, для людей с улицы территория была закрыта, и даже родители попадали во двор и в здание «по звонку», предварительно договорившись с кем-то из преподавателей и дежурным охранником.

Рядом с территорией колледжа строился новый многоэтажный дом. Часто Федор, жестоко скучая на уроках литературы, наблюдал из окна класса, как там, на стройке, копошились турки – рабочие в оранжевых касках и спецовках. Но с октября стройка замерла, рабочие куда-то исчезли, кран и тот разобрали и увезли. Недостроенная многоэтажка смотрела на колледж темными глазницами оконных проемов.

Федор решил подождать сестру. Достал из рюкзака банку кока-колы, вскрыл. Кола была теплой, но он осушил банку с наслаждением – во рту отчего-то вдруг пересохло. Банку он бросил в урну – к порядку и аккуратности его приучила дома мать. Курившие старшеклассники громко болтали, обсуждая кино. Федор лениво прислушался: «Хроники Нарнии», «Дневной дозор» – все, кажется, это посмотрели, кроме него. А вот он не пошел. Ему очень нравился «Ван Хельсинг», особенно та девчонка – сестрица оборотня. И бал вампиров ему там нравился – вампирши в бальных платьях, увешанные драгоценностями, были такими обольстительными, такими сексуальными, что и на них тоже хотелось быть похожим, как на Кейт Мосс. Интересно, сейчас на современных балах танго танцуют? Может, и ему стоит тоже записаться в танцевальную студию? Сестра Зоя, с тех пор как занялась танцами, стала такой… такой…. Ну, она и прежде была ничего себе. Дали они с ней вчера жару на этом марлизонском балете!

– Федя, ты что, Ирку ждешь? Скоро она? – К Федору подошел Стулов из параллельного класса.

Этот самый Стулов уже дважды ходил с Иркой в кино – она сама хвасталась. Отец у него был известный автогонщик, и сам Стулов, еще не имея прав, отлично водил машину и утверждал, что, когда ему стукнет наконец восемнадцать, отец подарит ему «Хонду». Девчонки на него просто вешались – он был крашеный блондин, метр восемьдесят. Но с некоторых пор он интересовался только Иркой.

– Может, в кино втроем, а? – предложил он.

– А что идет?

– В «Киноплексе» на Ленинском до фига всего. Можно в «Пять звезд», если тачку возьмем, то на четырехчасовой сеанс успеем, там «Кинг-Конг».

Федор хотел было ответить: зачем, мол, куда-то мчаться смотреть Кинг-Конга, когда и сам Стулов вполне за него сойдет, как вдруг внезапно почувствовал сильный толчок в солнечное сплетение. Ощущение было странным, он ничего не успел понять. Ничего не услышал. Увидел удивленное лицо Стулова, потом глаза заволокло туманом, и… он плюхнулся на колени, еще совершенно не чувствуя боли, ничего толком не ощущая…

Странный звук, словно брошенный камешек ударил по железной урне. Она с грохотом опрокинулась набок. Покатилась, покатилась… Стулов испуганно отпрянул. И это было последнее, что увидел Федор. Что-то жгучее, острое с лета ужалило его в висок, и он, повалившись, как мешок, ткнулся лицом в асфальт. Истошно закричали школьники. От ворот бежал толстый охранник. Федор лежал ничком, ноги его все еще дергались в последней агонии, но он уже был мертв. Из пробитого пулей виска алыми толчками била кровь.