Текст книги "Прощай, Византия!"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Они в этом были соперниками. Знаете, я сестру не оправдываю. Хотя все меркнет перед ее смертью, я ее не оправдываю. Она порой вела себя очень импульсивно, несдержанно. Марк должен был ей уступить, но он не уступал. Они буквально рвали Леву друг у друга.

– Что могло произойти в тот день? У нас есть сведения, что ваш племянник был в поселке Красный Пионер на даче отца.

– Я ничего не знаю. Возможно… Я знаю только, что несколько недель назад Марк неожиданно явился на квартиру к Дуне. Она сама мне жаловалась.

– Вы в прошлый раз говорили, что ваша сестра проживала после развода отдельно.

– Наш покойный отец позаботился, чтобы мы все имели свои квартиры.

– А ваш дом в Калмыкове?

– Это фамильное гнездо. Там жил мой прадед, моя бабка, мой отец, мы все жили там. Это дом нашего детства.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Все, что происходило между Дуней и Марком, я знаю лишь со слов своей сестры Зои. Она была дружна с обоими.

– Вы не интересовались проблемами сестры?

– Я был слишком занят, чтобы вникать в эти дрязги, – выпалил Константин. – После смерти отца все было на мне: дела компании, наш бизнес. Мне было некогда. Я своей-то жене не успевал уделять внимания, не то что…

– Я понял, продолжайте. Что же вы знаете со слов вашей сестры Зои?

– Знаю, что они ссорились. Марк обвинял сестру, что она плохо заботится о Леве, как мать, что он заброшен…

– Это было правдой?

– Дуня любила жизнь. Свою свободу она всегда ставила превыше всего. Она была молодой красивой женщиной. Любила развлечения, путешествия. Мужиков, черт возьми. – Константин глянул на Колосова. – Моя сестра была женщиной с ног до головы. Не мне ее в чем-то упрекать. Она жила как умела. Леве она наняла няню. К нему была приглашена учительница английского и французского. Но, видимо, такой подход к воспитанию ребенка Марка не устраивал. Сам он человек совершенно иного склада. Он хотел забрать Леву к себе. Насовсем. Сестра категорически возражала.

– Почему? Если она так любила свободу, мальчик ей только мешал.

– Он не мешал ей. Он жил в нашей семье, в доме моего отца, моего прадеда. Но Марка и это не устраивало.

– Он имел что-то против вашей семьи? – спросил Колосов.

– Я так не сказал.

– Но я понял…

– Вы поняли неверно. – Константин внезапно сильно покраснел. – Что мог этот выскочка, этот… плебей иметь против нашей семьи?

– Я не знаю. – Колосов пожал плечами. – Как же мог Лева оказаться на даче отца?

– Он увез его, другого объяснения нет. Увез, украл. К этому давно шло. Забрал на дачу, в эту конуру. – Константин хлопнул пухлой ладонью по столу. – И это он, он виновен, что она погибла!

– Он виновен?

– Она бросилась туда за Левкой. Вы спрашивали, как могла Дуня оказаться там в ту ночь? Да вот так – она бросилась за сыном, когда узнала, что он там, на даче.

– А откуда она могла узнать?

– Наверное, решила, раз Марка нет дома, в Москве, значит, он увез Левку туда.

– Но ведь Гольдер – человек не бедный. Он и номер мог снять в отеле или в клуб какой-нибудь загородный податься.

– Мог, хотя клубы – это не его стиль. Но вы же сами утверждаете, что он был на даче.

– У нас есть свидетель, видевший его и мальчика. Так откуда же ваша сестра могла узнать, что они там?

– Это вы меня спрашиваете?

– Вы советуете спросить кого-то другого из вашей семьи? Например, вашу сестру Зою?

– Возможно, она скажет больше. Да нет, она нам все уже рассказала.

– Вам – это вашей семье? Вы пытались разобраться сами?

– А вы бы разве не пытались, если бы вашей сестре всадили нож в спину? – Константин вытер со лба бисеринки пота. – Разве вы бы сидели сложа руки?

– Почему же вы нам ничего не сказали?

– А что я должен был сказать?

– Ну, хотя бы то, что у вашей сестры была война с мужем из-за сына. Вы знаете, чем порой кончаются такие войны?

– Чем? – Константин смотрел на Колосова.

– Смертью одной из сторон.

– Нет. – Константин встал. – И думать так даже не смейте.

Колосов тоже поднялся.

– Почему? – спросил он. – У меня труп, обнаруженный в двух километрах от известной вам дачи. Вы сами говорите, что…

– Нет. – Константин стиснул зубы. – Это невозможно.

– Невозможно? Что за человек муж вашей сестры? Мне известно только, что он шахматист.

– Когда-нибудь он станет чемпионом мира.

– Но каков он по характеру? Откуда родом?

– Родом из Питера. Вы имели дело с питерскими?

– Имел не раз.

– Значит, представляете себе. Для нас всех, особенно для нашего отца, это было большой неожиданностью, что Дуня вышла за него.

– Так плох или так хорош был?

– Просто он человек не нашего круга.

– Я не понимаю вас, Константин Константинович.

– Он был всегда чужим для нашей семьи.

– Но вы сказали, что ваша сестра Зоя была с ним дружна.

– Это моя сводная сестра.

– То есть?

– Она характером пошла в свою дражайшую матушку.

В этом ответе сквозило какое-то очень сильное, плохо скрытое чувство. Только вот природа его была пока темна для Колосова.

– У вас большая семья, – сказал он. – Это редкость сейчас. Мы будем вынуждены побеседовать со всеми вашими родственниками. Не дадите ли короткую справку? Евдокия была вашей родной сестрой, а остальные братья и сестры – сводные?

– После смерти нашей с Дуней матери отец женился вторично. Появилась Зоя. – Константин тщательно подбирал слова. Щеки его снова полыхали румянцем. – А потом у него появилась вторая семья, на стороне. Там родился мой брат Ираклий. Та женщина, его мать, танцевала в кордебалете Большого театра, ну и осталась за границей с очередным своим любовником – году в 84-м, что ли. Скандал был жуткий. Ираклия она бросила, он жил у каких-то своих теток. Отец забрал его и усыновил официально.

– А ваши младшие, Ирина и Федор?

– Близнецы? Это отдельная история. Отец их тоже усыновил. Они появились в доме семь лет назад.

– Кто их мать?

– Наша домработница и экономка Варвара Петровна. – Константин отвел взгляд. – Вас еще какие-то подробности интересуют?

– А где сейчас вторая жена вашего отца, ваша мачеха?

– Она погибла в автокатастрофе. Я удовлетворил ваше любопытство?

– Это не любопытство.

– Бросьте. – Константин рубанул воздух ладонью. – Бросьте заливать. Наша семья… Кто только не хочет знать о нашей семье. Моему отцу постоянно звонили с телевидения, с радио. И мне звонили тоже, я их посылал. Всех Ираклий Абаканов и его потомки интересуют. Дед наш до сих пор многим спокойно спать не дает, так же, как Иосиф. Вот сестру зарезали… Увидите, завтра же какая-нибудь сикуха-репортерша в «Новостях» брякнет: «Убита внучка генерала Абаканова». Если бы вы знали, как я все это ненавижу!

– В средства массовой информации это не попадет.

– Да бросьте, не попадет! Ваша же милиция первая и продаст новостишку. – Лицо Константина перекосила гримаса. – Я не вас лично имею в виду, но…

– Уже очень поздно. У вас и так был тяжелый день. – Колосов решил оборвать его. – У меня последний вопрос к вам. Скажите, эта вещь вам знакома?

Он достал из сейфа пластиковый пакет с древней золотой монетой.

Константин впился в нее взглядом. Гнев на его лице сменился удивлением.

– Откуда это у вас?

– Эта монета найдена в машине вашей сестры в ходе осмотра.

– В машине? Я могу взглянуть поближе?

– Пожалуйста. – Колосов вручил ему вещдок. – Знакомый предмет?

– Это византийский солид из собрания… из нашей фамильной коллекции. Без всяких сомнений. Очень редкая монета, седьмой век. Таких всего несколько в нашем собрании. Как она очутилась в машине Дуни?

– Это я хотел выяснить у вас. Кто в вашей семье нумизмат?

– Коллекция принадлежала моему деду. Сейчас она хранится в нашем доме в Калмыкове.

– Деду? Министру Судакову? – спросил Колосов. Логика его была проста – бывшая правительственная дача принадлежала министру, значит, все, что в ней хранится, принадлежит тоже ему.

– Это собрание моего деда Ираклия. – Константин поднес монету близко к глазам. – Моему отцу она досталась по наследству после его смерти.

Колосов был безмерно удивлен: грозный генерал Абаканов и нумизматика?

– Что вы на меня так уставились? – Константин сжал монету в кулаке. – Я говорю, это бесценный экспонат, собственность нашей семьи.

– Ваша сестра Евдокия тоже увлекалась нумизматикой?

– Нет, я не замечал. – Константин разжал ладонь.

– Тогда как же ценнейший экспонат оказался у нее?

– Почему у нее? – Константин явно растерялся. – Я не знаю. Коллекцией и составлением ее каталога сейчас занят Павел.

– Какой еще Павел?

– Наш двоюродный брат – Павел Судаков. Часть раритетов хранится у него.

– Пожалуйста, его телефон, адрес.

– Серафимовича два, дом на набережной, подъезд… квартира… телефон. – Константин черкнул на поданном Колосовым листке блокнота. – Вот возьмите. – Он глянул на византийскую монету.

– Это улика, она приобщена к уголовному делу, – ответил на его взгляд Колосов. – До выяснения всех обстоятельств я не могу вернуть эту вещь вашей семье.

Глава 12
ЗА УПОКОЙ

Катя получила от Нины новую эсэмэску: «Осмотрела окно на третьем этаже. К. был прав. Контакта пока никакого. Трудный случай. Здесь все уехали на похороны. А ты когда-нибудь видела его портрет?»

Никита Колосов говорил, что окно на третьем этаже, где он обнаружил стоящим на подоконнике Леву Абаканова, никак не могло быть открыто им самим. «Видимо, – подумала Катя, – Нина решила взглянуть на это окно сама». Фраза насчет контакта тоже касалась мальчика. А вот что означало «его портрет»? «Чей портрет?» – полетела мобильная молния в Калмыково. «Генерала А.» – пришел от Нины странный ответ.

– Вадик, я хочу тебя кое о чем спросить, – во всякие трудные минуты жизни Катя обращалась за советом к Драгоценному. Господи, а к кому же еще?

Драгоценный брился в ванной, что-то мурлыкая себе под нос. Как обычно, утром он собирался на службу в офис: после отпуска у начальника личной охраны – известнейшего в Москве предпринимателя Василия Чугунова – настали суровые трудовые будни. Катин отпуск официально еще продолжался, но был смят, скомкан. Инцидент с банным загулом, когда Катя оставила Драгоценного и его закадычного дружка сладко храпящими на теплой кухне и полетела в салон красоты, а оттуда по звонку Колосова на работу, а уже оттуда – как в омут с головой в новое приключение, был исчерпан и предан забвению. Река счастливой семейной жизни покатила свои бурные воды дальше – по кочкам, колдобинам и острым камням. До своего «телохранительства» при особе Чугунова Драгоценный служил в ФСБ. И Катя хотела, чтобы он ей кое-что объяснил.

– Вадик, вот ты скажи мне…

– Потом, потом, зайчик. Все потом. У меня всего пять минут. Завтрак готов?

«Зайчик», вздохнув, поплелся на кухню варить кофе, жарить тосты, готовить бутерброды – по утрам могучий организм Драгоценного требовал солидной подпитки. Расспросы и обсуждения следовало отложить до лучших времен.

* * *

Для Нины утро началось совсем по-другому. В половине восьмого ее разбудила Варвара Петровна. Все в доме были уже на ногах, собраны. Минут через двадцать в ворота въехал арендованный черный «Мерседес» представительского класса и увез обитателей дачи на похороны. Две поденные домработницы, о которых предупреждала Варвара Петровна, были уже на месте и усердно трудились: скребли, мыли, пылесосили, готовили, гладили.

Первым делом Нина направилась в комнату мальчика. Вчера вечером его реакция на ее неожиданное появление была настолько бурной, что ей ничего не оставалось, как ретироваться. При дневном свете Нина надеялась, что знакомство пройдет более гладко. Но было еще слишком рано – Лева спал, накрывшись одеялом с головой. «Вылез из-под кровати, когда я ушла, – подумала Нина. – Ну, и на том пока спасибо».

Проходя по коридору, она увидела винтовую лестницу – ту, про которую говорил ей Колосов. И решила подняться взглянуть на окно. Вид этого окна вселил в ее сердце смутную тревогу. Она подергала крепкую раму, смерила расстояние до подоконника – слишком высоко для четырехлетнего мальчика, нет, не запрыгнуть, не вскарабкаться. Попыталась дотянуться до шпингалета наверху. Из окна был виден парк – деревья стояли голые, только голубые ели радовали глаз. «Зимой здесь хорошо, наверное», – подумала Нина.

Ноги сами понесли ее в гостиную. Здесь, сидя на кожаном диване в ожидании завтрака, она и отослала Кате на мобильный SMS. На портрет она старалась не смотреть. Но это было трудно. Он магнитом притягивал ее взор. Иногда его заслонял другой образ – тот, о котором всего каких-то три дня назад она думала почти постоянно: «Я не позвонила ему, не сказала, что уезжаю. И он тоже мне не звонит. Как он? Что с ним?»

Увы, установить хотя бы первичный контакт с Левой Абакановым в этот день ей так и не удалось. Она провела почти все время до самого позднего вечера в его комнате, давая ему привыкнуть к себе. Когда она вошла, он этого словно и не заметил. Сидел на кровати уже одетый.

– Лева, меня зовут Нина Георгиевна. – Нина села на стул возле двери. – Это я к тебе вчера приходила. Прости, что напугала тебя, я не хотела.

В выражении его сосредоточенного отрешенного личика ничего не изменилось. Нина мысленно сравнивала его со своим Гогой – они одного возраста, но какие же разные! При дневном свете и комната выглядела совсем по-другому, как самая обычная детская, полная игрушек. В углу стоял целый стеллаж, набитый ими: машинками, роботами-трансформерами, разноцветными плюшевыми зверюшками.

– Кто у нас тут живет? – Нина подошла к стеллажу. – Какие же они все грустные, печальные… Эй, жираф, привет. – Она достала с полки плюшевого длинношеего жирафа. – Привет, кенгуру. – Следом был извлечен желтый кенгуру. – А вот и бегемотик. Как твой животик, бегемот? Не болит? Болит? А что ты вчера ел? Мороженое? Клубничное, говоришь? – Нина оглянулась на мальчика.

Никакой реакции. Он сидел, уставившись в одну точку. «Только не молчать, он должен слушать мой голос». – Она сгребла плюшевых зверюшек с полок, рассадила их на полу – получился этакий отрядец, задорная плюшевая банда. Сама уселась в их круг:

– Скучно вы тут живете, по-моему. – И не говори, скучно. Так надо взять и что-то придумать, чтобы было весело. Эй, медведь. – Она почесала за ушком суконного фиолетового медведя с унылой мордочкой. – Ну-ка придумай что-нибудь. – «Я придумал – надо всем пойти гулять». – «Нет, надо затеять путешествие», – это подал мысль кенгуру. – «В Африку!» – оживились бегемот и жираф.

Напольное представление разыгрывалось в нескольких частях, пока Нина совсем не охрипла. Зверюшки играли в прятки, в слова, в догонялки, в считалки, ссорились, мирились, путешествовали в Африку, плыли через бурный океан (замену ему представлял синий ковер), продирались через непроходимые джунгли, спасались от пиратов и разбойников. Потом хором выбирали принцессу красоты, собирались на бал, искали потерянную волшебную палочку.

Короткий ноябрьский день давно сменился вечером. Нина изнемогала от усталости. Лева за все представление не произнес ни единого слова. С кровати он перешел к окну. Потом снова вернулся на кровать. В девять ему пора было ложиться спать.

– Тебе помочь раздеться? – спросила Нина.

Он все так же молча выпил стакан яблочно-морковного сока, поданный домработницей, достал пижаму из-под подушки.

– Давай все же помогу. – Она легонько коснулась его.

Он быстро втянул голову в плечи.

– Не бойся, – шепнула Нина. – Посмотри на них, что они скажут? Они ведь знают, что ты никого на свете не боишься.

Лева медленно повернул голову: с пола на него смотрел разношерстный отрядец – зверюшки вернулись из своей Африки и были готовы за него в огонь и в воду.

Это был весь неутешительный результат за день. На следующее утро продолжить путешествие в Африку не пришлось. Нину снова разбудила Варвара Петровна.

– Мы едем в церковь, на заупокойную службу по Дуне, – сказала она. – Константин хочет, чтобы и Лева тоже был в церкви. На кладбище его не брали, и это правильно, но святая церковь – дело другое.

– Я бы не рекомендовала ему пока покидать дом, – сказала Нина.

– В церкви ничего дурного случиться не может, – отрезала Варвара Петровна. – Вы тоже поедете с нами, чтобы быть с Левой. Пожалуйста, собирайтесь.

В церкви – семья собралась в Елоховском соборе – Нина наконец увидела их всех. Чужих не было – под сводами со свечами в руках собрались на заупокойную службу все Абакановы-Судаковы. Константин стоял рядом со своей беременной женой Евгенией. Нина отметила, что беременность, видимо, переносится этой хрупкой, похожей на Снегурочку блондинкой очень тяжело. Рядом с Евгенией стояли Зоя и близнецы – Ирина и Федор. Нина, глядя на них, подумала, насколько все же при своем внешнем сходстве они, эти подростки, не похожи. Дело было не в разном цвете волос – темных, кудрявых у Федора и мелированных, выпрямленных по-модному у его сестры. Дело было в чем-то совсем другом. Позади них с безучастным ко всему происходящему Левой на руках стоял высокий грузный мужчина в черном пальто. Варвара Петровна сказала, что это двоюродный брат Павел. Он был старше всех Абакановых – ему было уже под сорок. Он один из всех громко подпевал словам молитвы и псалмам, которые пел за упокой души новопредставленной Евдокии нанятый за деньги церковный хор.

Последний член этой семьи в церковь опоздал. Он появился, когда заупокойная служба, по сути, закончилась. И старенький тихоголосый священник, облаченный в золотые ризы, начал читать проповедь:

«Господь Бог человеколюбивый и милосердный, долготерпеливый и многомилостивый, прощающий вину, преступления и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях их и детях детей до третьего и четвертого колена…»

Нина услышала шаги – кто-то вошел в собор, где стояли они все, слушая проповедь. И встал позади.

«Но и вас, мертвых по преступлениям и грехам вашим, между которыми и мы все жили некогда по нашим плотским похотям, исполняя желания плоти и помыслов, и были по природе чадами гнева, как и прочие, Бог, богатый милостью по своей великой милости возлюбил…»

Нина ощутила исходящий от незнакомца запах табака и бензина.

«Блаженны, чьи грехи прощены и чьи беззакония покрыты. Блажен человек, которому Господь не вменяет греха…»

Она обернулась. Перед ней был человек с портрета. Точнее, его юная, двадцатилетняя копия – то же лицо, белое, с матовой, тонкой, почти женской кожей и мужественными чертами, на которые зрелость и возраст еще не наложили своей жесткой хищной печати. Он был высок, широкоплеч и, видимо, очень силен для своего возраста.

– Кто это? – шепотом спросила Нина Варвару Петровну.

– Это? Да это наш Ираклий. – Варвара Петровна поморщилась. – И в церковь опоздать сумел. А вчера на поминках надрался, словно в кабаке, мерзавец!

Глава 13
ДЕВУШКА-ПРЯНОСТЬ

Из Елоховского собора все поехали кто куда, по своим делам. Зоя Абаканова отправилась на Чистые Пруды в студию танцев. Прошедший день, вместивший похороны, рыдания у гроба и поминки, и нынешняя заупокойная служба с ее витиеватой византийской скорбью, сдобренной церковной позолотой, давили ее сердце как каменная плита. Не было покоя сердцу, не было, не было покоя – на глаза то и дело наворачивались слезы. Хотелось или умереть, или сбежать куда-нибудь за тридевять земель, чтобы не слышать, не видеть, не знать.

Сбежать в этот печальный день Зоя могла лишь в одно место – в свою танцевальную студию, где занималась вот уже почти два года. На Чистые Пруды она добралась с трудом. Ее новенький синий «Пежо», подаренный еще отцом, плыл, как кораблик, в неспешном потоке машин, двигавшихся от Лубянки к Солянке и дальше в путаницу горбатых, узких чистопрудных переулков.

Студия танцев занимала подвал старого купеческого особняка в Колпачном переулке. Зоя припарковала машину, с трудом найдя свободное место, открыла тугую дверь и спустилась по стертым ступенькам.

Звуки расстроенного пианино. Теплый душный воздух. Ритмичный стук каблуков об пол – кто-то уже вовсю разминается, пробуя эти самые каблуки на дробь. Зоя вздохнула с облегчением. Здесь ей было всегда хорошо и покойно. Часто даже лучше, чем дома. Потолок в танцевальном зале был низкий, стены – сплошь зеркала. До начала занятий еще оставалось время, все потихоньку собирались, переодевались. Обычно в зале занимались сразу несколько групп, почти сплошь женщины разного возраста – от старшеклассниц до домохозяек-сорокалеток. Учились здесь всему понемножку – испанским танцам, фламенко и аргентинскому стрит-танго.

– Зоечка, привет, давно тебя не было видно!

– Здравствуйте, девочки.

– Скорей переодевайся, Анхель здесь, сейчас придет. Он курит.

Зоя, держа в руках охапкой свой меховой жакет и сумку с костюмом и танцевальными туфлями, направилась в раздевалку. И здесь тоже она была как дома и хоть ненадолго могла отвлечься, забыв о том, что случилось в ее семье. Когда-то и ее сестра Евдокия – Дуня хотела научиться правильно и стильно танцевать аргентинское танго и приходила сюда, в студию. Но она быстро остыла, так же, как остывала прежде к другим своим затеям – фитнесу, йоге, аюрведе, замужеству и материнству. Анхель потом говорил Зое, что она все равно никогда бы не научилась правильно танцевать аргентинское танго. Никогда, сколько ни бейся, как ни учи.

– Почему? – спрашивала Зоя.

– Потому, что в ней этого нет.

– Чего нет?

– Огня, – отвечал Анхель.

– А во мне он есть?

– Ты девушка-пряность. Есть девушки-розы, а ты – девушка-пряность. – Анхель переходил на понятный им обоим французский. – Ваниль, и корица, и перец. Перец чили. Это как раз подходит для танго. Только пожелай, я сделаю из тебя звезду. Ты и я должны выступать вместе.

Анхель был владельцем студии и учителем танцев, испанцем по крови, рожденным в Буэнос-Айресе. Каким ветром занесло его в Москву, оставалось тайной. Впрочем, все в студии знали, что у него русская жена и двое детей. Ему было сорок пять лет, когда-то у себя на родине он был известным танцором, но годы ушли. Мириться он с этим не желал, следил за формой, носил яркие молодежные свитера, шелковые рубашки в полоску, кричащие шарфы и танцевал так, что у его учениц – из числа московских офисных барышень, банковских служащих, туроператоров, менеджеров и просто жен, дочерей и любовниц – захватывало дух.

В раздевалке Зоя быстро скинула джинсы, натянула чулки, обулась в черные замшевые танцевальные туфли, вынула из сумки платье. В этом платье она всегда танцевала с Анхелем. Платье – красное, стрейч, с пышными воланами – шло ей чрезвычайно. Аргентинское танго преступно танцевать абы в чем – не тот это танец, не тот стиль. Но сейчас здесь, в этой студии, в этом женском царстве и красное платье, и грацию, и пластику, и даже огонь, и эту самую пряную корицу-ваниль мог по настоящему оценить только Анхель – единственный на текущий момент мужчина и бессменный партнер.

Зоя вспомнила, как однажды между ними произошло то, что должно было произойти непременно. Сестра Дуня тогда уже забросила танцы, Зоя посещала студию одна. Это было вечером после занятий. Она танцевала танго с Анхелем под фонограмму. Он учил ее. Был строг и требователен, как никогда. Вел, направлял, поддерживал, разрешал, отпускал, брал, повелевал. Зоя позволяла ему собой управлять, ощущала себя такой послушной, такой покорной. Она слышала только музыку. Видела себя и его – прекрасную пару, отраженную в зеркалах. Все случилось здесь, в раздевалке. Она стаскивала тесное, мокрое от пота платье через голову, а он проскользнул, не постучав. Ослепленная, запутавшаяся в платье, она снова очутилась в его руках. «Нет, уйди, нельзя», – хотела она крикнуть, но вышло шепотом, еле слышно. «Можно. – Он высвободил ее голову из складок платья. – Я хотеть. Ты тоже хотеть. Твои глаза мне сказать».

Он всегда путал русские слова, и с произношением у него были проблемы. Он притянул ее к себе – полуголую, в одних чулках и танцевальных туфельках, поцеловал в губы и, как рычаг опоры, вложил в ее ладонь свой член.

Их спугнул… Нет, их потревожил – скажем так – охранник, обходивший студию, гасивший свет. В раздевалке было темно. Щелчок выключателя – и охранник увидел их, сплетенных, свитых, как змеи, на полу среди разбросанных танцевальных костюмов, пышных испанских юбок в горошек и кружев. Потом, позже, Зоя думала об этом чаще, чем хотела. Чем хотела… Например, его глаз в тот миг – миг щелкнувшего выключателя и ослепившего их света – ей было никогда, никогда уже не забыть. И своего ощущения тоже – последняя, самая крайняя степень унижения, стыда, наслаждения и блаженства…

Войдя в зал, Зоя увидела Анхеля. За время, что они не виделись, он не изменился. Купил новый броский свитер. Занятия начались. Зоя сначала танцевала в паре с партнершей. Потом он ее подозвал. Поставил новый диск в стереосистему и…

Танго. Это танец двоих без конца, без начала – можно обойти земной шар: проход, поворот, пируэт, изгиб. Послушное гибкое тело. Железная воля. Музыка – яд, зажигающий кровь. И нет больше никаких кладбищ, могил, заупокойных молебнов, панихид, византийских песнопений. Земля возвращается к земле, смерть к смерти, а жизнь…

– Где ты быть так долго? – Анхель, шепча ей на ухо, снова путал русские слова, но на понятный им обоим французский не переходил. – Я скучать.

– У меня сестра погибла.

– Я слышать, тут девушки говорить. Я ее помнить. Красивая.

Проход, поворот, пируэт, изгиб. Яд.

– Ты стать еще красивей, – дышал в ухо Анхель, – я сходить с ума.

Проход, пируэт, сладкий, сладкий яд…

Когда урок закончился, Анхель удержал ее:

– Приходить ко мне. – Черные глаза его умоляли. – Сегодня вечер я один. Жена нет. Ты приходить, я ждать.

Зоя высвободилась. Из студии она поехала на Покровку в кафе ужинать. Стемнело. Она заказала и съела салат, стейк. Мясо, жаренное на углях, показалось ей необыкновенно вкусным. Она ела с аппетитом, почти с жадностью. Выпив чашку эспрессо (все равно сегодня не спать), закурила. Она решала, что делать дальше.

Сквозь огни бульваров, Садового кольца и пробки она отправилась к Курскому вокзалу. Подъехала к знакомому дому. Закрыла машину, вошла во двор, глянула на окно – третье справа на пятом этаже. В окне темно, но ведь он ждет ее. Она поднялась по лестнице, нашарила в сумке ключ. Тихо открыла замок, тихо вошла.

В квартире темно, шторы задернуты. Зоя расстегнула пуговицы – меховой жакет скользнул с ее плеч на пол. Она перешагнула через него. Она была все в том же красном платье с воланами. В комнате на диване лежал человек.

– Это я, – громко сказала она. Как он смеет спать, когда она уже здесь?

Заскрипели пружины дивана. Пахнуло живым мужским теплом, табаком.

– Я пришла. – Зоя потянула красное платье через голову. Это должно было случиться вновь – только уже в других декорациях, при другом освещении, под аккомпанемент капающей на кухне из незакрытого крана воды на пятом этаже дома возле Курского вокзала.