Текст книги "Прощай, Византия!"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 17
ДАЛЬНИЙ ПРИЦЕЛ

– Стреляли из недостроенного дома напротив. Двор колледжа там как на ладони. Петровка туда сразу экспертов-баллистиков нагнала. И мы тоже потом с фонарями эту стройку осматривали. Исходя из траектории выстрела, стрелявший должен был находиться где-то на уровне четвертого этажа.

За окнами кабинета было темно. Колосов, грязный, в цементной пыли и известке, пил крепчайший горчайший кофе, чтобы хоть как-то восстановить силы. Они, эти самые силы, после поездки в поселок Красный Пионер, а оттуда по срочному звонку дежурного обратно в Москву на место нового происшествия, после многочасовой работы там вместе с оперативно-следственной группой Петровки и прокуратуры, были на исходе. Вымотался он до предела. Кате, срочно приехавшей вечером в главк, было просто больно на него смотреть.

– Представляешь, я как раз Гольдера допрашивал, на дачу с ним поперся осмотр делать, а тут бац – звонок. – Он поперхнулся кофе и закашлялся.

– Какого еще Гольдера? – Катя подошла к нему, тихонько постучала его по спине. Не удержалась, погладила по голове, уж больно вид у начальника отдела убийств был несчастный, так и хотелось утешить. Но чем? Как при таком обороте дела?

– Мужа Евдокии. Ножи я там на его даче кухонные изъял. Аж четыре штуки. А тут в это время этого мальчишку прикончили. – Колосов сильно сжал Катину руку. – Застрелили шестнадцатилетнего пацана!

Гольдер… Фамилия была смутно знакомой. Но в тот момент Кате некогда было вспоминать, от кого она ее слышала. С Ниной она вообще эту фамилию никак не связала. От Нины были новости. Именно поэтому Катя так срочно и приехала.

– Так что вы там обнаружили, на Мичуринском проспекте? – спросила она.

– Конкретно ничего. Никаких следов стрелок не оставил. Ни окурков, ни гильз. Опытный, аккуратный. Ясно пока одно – выстрелы были произведены из винтовки с оптическим прицелом. Причем использовался глушитель.

– Это эксперт так сразу без гильз на глаз определил?

– Дальний прицел, Катя. Из пистолета парня просто бы не достали. Сделано было три выстрела. И ни одного из них окружающие не услышали. Никто не услышал: ни школьники, ни охранник, который стоял на воротах. Толку от этой охраны…

– Я представляю, что там, в этом колледже, потом творилось, – поежившись, как от озноба, заметила Катя. – Никита, да у нас такого и в практике-то никогда не было! Чтобы стреляли по школе, по колледжу фактически среди бела дня. Раньше мы про такое только в новостях слышали про Америку – школьник вошел в класс и разрядил в своих одноклассников всю обойму папиного револьвера. Представляю, что там творилось…

«Нет, – подумал Колосов, – нет, Катя, дорогая, не представляешь ты себе этого. И я не до конца представлял, пока сам туда не попал, в этот школьный двор, забитый милицейскими машинами, высочайшим министерским начальством и операми с Петровки, к шапочному разбору».

– И в «Новостях» наверняка об этом теперь скажут, – продолжала Катя тревожно. – Это же неслыханное ЧП: несовершеннолетний убит из винтовки на школьном дворе после уроков. А если это попадет в «Новости», сразу же всплывет фамилия Абакановых. И про наше убийство на Кукушкинском шоссе мигом вспомнят.

– Это убийство тоже наше, хоть и произошло оно в Москве, – хрипло ответил Колосов. – Катя, пойми, за парнем охотились, его караулили, подстерегали, как охотник подстерегает дичь. Там, на этой стройплощадке, просто было самое удобное место. Встань у окна на четвертом этаже, откуда двор как на ладони. Займи выгодную для стрельбы позицию и жди, когда цель будет перед тобой.

– Но, может быть… может быть, это все-таки хулиганство, типа американской пальбы… Может быть, какой-нибудь псих просто по злобе стрелял и случайно попал в Федора? Ведь ты же сам говорил, было три выстрела, и на одном он дал промах? – Катя и сама не верила в то, о чем спрашивала.

– Какой там случайно! Хотели убить этого самого Федора, и его убили. А то, что один выстрел прошел мимо, попал в стоявшую рядом урну, ну, значит, рука в какой-то миг просто дрогнула. Первый выстрел угодил мальчишке в живот, третий, контрольный, точно в висок. А на втором стрелок промазал – это бывает.

– Ануфриев был там с тобой, на Мичуринском? – спросила Катя.

– Нет, но он уже в курсе. Знаешь, у меня сложилось впечатление, что он… не удивился, словно чего-то ждал в этом роде.

– Ждал? Он? – Катя покачала головой. – Никита, а тебе не кажется, что по этому делу он говорит нам не все, что знает? Вообще, сдается мне, они там у себя знают гораздо больше, однако почему-то скрывают. Но почему? По какой причине? А кроме того, что он «совсем не удивился», как еще он отреагировал? Что сказал?

– Спросил, какая информация от агента.

– От кого?

– Он Нину так именует.

– Ну, знаешь ли…

– А разве это не так? – Колосов смотрел на Катю. – Только все дело в том, что эта самая агентурная информация поступает ко мне не прямо, а опосредованно, через тебя.

– Никита, я тебе сейчас все доложу, что сообщила Нина. Ведь я за этим и приехала. Но сначала давай закончим по Мичуринскому. Ты ведь тоже еще мне не все сказал.

– А что я еще могу добавить? Тело парня увезли в морг. Будет вскрытие, экспертиза, в том числе и баллистическая. Гильз не обнаружено, но есть пули, так что хотя бы минимум информации по оружию, из которого были сделаны выстрелы, собрать мы в силах.

– Обычно киллеры бросают винтовки на месте выстрела.

– Этот, как видишь, не бросил, забрал с собой. Даже гильзы собрал.

– Выходит, это опытный стрелок? Не побоялся, что его схватят возле места происшествия с поличным, с винтовкой.

– Схватить его с поличным никто не мог. После того как парнишка упал, там, во дворе школы, началась настоящая неразбериха. Никто ничего поначалу вообще не понимал. Вызвали «Скорую помощь». И только потом уже милицию. У стрелка было время, чтобы скрыться, забрав оружие с собой.

– По-твоему, мальчика убил киллер? Настоящий киллер? – Катя почувствовала, что вопрос вышел глупым, непрофессиональным. Но он был точным – именно это она хотела спросить, именно это желала услышать.

– Тот, кто стрелял, умеет обращаться с оптикой, умеет использовать глушитель, умеет выбирать наилучшую позицию для стрельбы, умеет заметать следы, умеет уходить незамеченным. Все эти признаки свидетельствуют, что был задействован профессионал. Он умеет стрелять с дальней дистанции, умеет убивать. По показаниям свидетелей, во дворе школы в тот момент находились примерно человек пятнадцать – в основном старшеклассники. Звонок еще не прозвенел, их просто отпустили раньше с урока физкультуры. В классе Федора Абаканова была контрольная, и он, по показаниям его учительницы, закончил отвечать на вопросы одним из первых. Он сдал тетрадь, и учительница не стала удерживать его в классе. В тот момент, когда были произведены выстрелы, рядом с ним находился его приятель-старшеклассник. Так вот он не пострадал. Катя, если бы какой-нибудь псих или маньяк с такого расстояния затеял стрельбу в школьников, были бы еще жертвы, раненые. Обязательно были бы. Нет, здесь мы имеем дело не с психом, не с хулиганом. Тот, кто стрелял, хотел убить именно этого мальчишку, и он его убил.

– Представляю, что там творилось, когда ты туда приехал, – повторила Катя.

Колосов закрыл глаза. Осенние сумерки. Огни. Синие сполохи милицейских сирен. Труп на асфальте – совсем пацан еще, шестнадцать лет, господи боже… Рядом место, очерченное мелом, – белый контур, смазанный силуэт, внутри которого пустота. Испуганные школьники, преподаватели, столпившиеся в вестибюле колледжа, – им на время осмотра запрещено было выходить во двор. Толпа жителей соседних домов, встревоженные родители за воротами – новость мгновенно облетела всех, и все примчались, чтобы забрать своих чад, но их не пропускали на территорию колледжа за милицейское оцепление. Крики, плач, суматошные вопросы. Вспышки репортерских фотокамер. Да, конечно, завтра об этом убийстве будут трубить все телеканалы, все газеты. А когда до них дойдет, что убит внук того самого генерала Абаканова и что это уже второе убийство в этой семье, то…

– Что? Что ты сказала? – Он вздрогнул, открыл глаза.

– Прекрати об этом думать вот так, – тихо повторила Катя. – Мы должны принять это как данность. Так случилось. Ты, и я, и Нина, и даже этот ваш агент 007 Ануфриев – мы ничем не могли помочь этому парню.

– А если могли? – спросил Колосов. – Если мы что-то проглядели с самого начала? И поэтому опоздали?

– Что мы… ну, что ты, – быстро поправилась Катя, – мог проглядеть? По убийству Евдокии Абакановой работа идет полным ходом. Ты делаешь все, что можешь. Но обстоятельства против. Единственный наш свидетель – мальчик до сих пор в таком состоянии, что какие-то его расспросы невозможны. Нина пытается установить с ним контакт, но… Никита, ты лучше прочти, какое сообщение она мне прислала, – Катя сунула Колосову в руку свой мобильный, открыв в архиве нужное SMS.

– А просто позвонить она не могла? – хмыкнул Колосов.

– Ты читай, тебе все понятно сразу станет.

«Срочно надо посоветоваться, но позвонить отсюда, из дома, никак не могу – здесь полно народа. Приехала милиция, сказали, что Федор погиб, застрелен во дворе школы, – писала Нина. – Здесь творится что-то страшное. Когда его мать это услышала, она грохнулась без памяти. Думали обморок, но оказалось, сердечный приступ. Как раз сейчас у нее «Скорая», забирают ее в Склифосовского. Звонила Ирина. Она до сих пор там, в колледже. С ней истерика. Все, наверное, случилось прямо на ее глазах, ведь они учились с Федором в одном классе. Сюда приехали Константин и двоюродный брат Павел. Я слышала их разговор с Зоей. Я не поняла, о чем речь, но по тому, каким тоном они об этом говорили, мне показалось, что это крайне важно для них. Именно в этот страшный момент, когда их младший брат погиб. Они упоминали про Волгоград. Константин сказал: «Отец именно этого и боялся. Он так боялся, что с нами произойдет то же самое, что и с теми несчастными в Волгограде». Зоя побледнела, сказала: «Да, теперь я готова в это поверить. А ты, Павел?» Он сказал: «И я тоже». Тут они увидели меня и разом замолчали. Зоя начала плакать, все никак не могла успокоиться. Сейчас я на кухне ищу для нее валерьянку в домашней аптечке. Пишу к вам. Выдастся удобная минута, обязательно позвоню».

– Как ты думаешь, при чем тут Волгоград? – спросила Катя. – О чем шла речь? О каких таких несчастных?

Колосов молчал. В этот момент он думал об Ануфриеве. Что на этот вопрос ответил бы он?

– Катя, я думаю, тебе самой надо будет поехать туда, в Калмыково, к ним, – наконец сказал он.

– Хорошо, мы же это с самого начала планировали. Но как это обставить поубедительнее, чтобы я там появилась?

– Нина позвонит, обсуди это с ней. Инициатива должна исходить от нее, как от лечащего, или как это там у них в медицине называется, врача. Но попасть тебе туда к ним надо как можно скорее.

– Хотите с Ануфриевым заиметь двух информаторов вместо одного? – Катя вздохнула. – По правде… по полной правде, Никита, мне отчего-то даже думать тошно, что я переступлю порог этого дома.

– Ты боишься?

– Я не боюсь, но… я не знаю, просто я чувствую: ничего хорошего меня там не ждет. Знаешь, Нина, перед тем как туда отправиться, мне говорила абсолютно то же самое – слово в слово. Есть такие дома, такие семьи, такие фамильные истории, от которых хочется держаться как можно дальше.

– Если тебя так пугает их покойный дед, то…

– Знаешь, мне муж про него рассказал прелюбопытнейшие вещи, оказывается, в начале тридцатых годов он работал здесь, у нас в области. Возможно, даже ходил вот по этим нашим коридорам. Только тогда это все называлось ОГПУ, – заметила Катя.

– А ты что же, мужу обо всем доложила, успела? – Колосов нахмурился.

– А как же я могла не сказать? – Катя пожала плечами. – Он в этих вопросах сведущ. И потом, если вдруг что случится там с Ниной или со мной, кто, интересно, бросится нас спасать?

– Я. – Колосов встал. – Ты это, пожалуйста, запомни на будущее. А своему ненаглядному…

– Драгоценному.

– …передай, чтобы я его даже близко от Калмыкова не видел, иначе…

– Иначе что?

– Иначе я обойдусь без вас. Без тебя.

Катя усмехнулась: ах ты, батюшки, вспыхнул как порох. Без тебя: надо же, испугал, решительный наш! А всего только полчаса назад этого решительного успокаивать пришлось, веру в себя внушать, поддерживать морально. Мало-мало с силами собрался и, надо же, – опять выдал на-гора текст из до боли знакомой роли гениального сыщика и ревнивца. Однако перечить коллеге она не стала. Бог, бог простит. А мы – люди мудрые, ученые, мы проглотим.

– Как скажешь, Никита, – голос ее звучал кротко. – Ведь операцией ты руководишь. Ну, если, конечно, не брать в расчет господина Ануфриева.

Глава 18
КАЖДОМУ – СВОЕ

Эту ночь Нина провела без сна. Внизу в столовой часы глухо пробили сначала полночь, потом – половину первого, потом – час. Все это время она находилась в комнате Левы, дежурила возле мальчика. Он снова был до крайности напуган: в доме кричали, рыдали женщины, приезжала милиция, следователи, врачи. Варвару Петровну увезли в больницу, и это лишь добавило страха и сумятицы. Лева метался на кровати, Нина испугалась, что у него подскочила температура. Но это был не жар, это снова было что-то вроде истерического припадка. Ей пришлось взять его на руки, успокаивать, уговаривать. На этот раз он не отталкивал ее от себя, напротив, цепко и болезненно цеплялся за нее, словно именно она была его последней защитой. Когда в изнеможении он наконец уснул, она почувствовала, что надо выполнять и другие свои обязанности. И позвонила Кате домой, разбудив ее и Вадима Кравченко, шепотом сбивчиво пересказала то, что уже передала в SMS.

– Нина, постарайся сделать так, чтобы в ближайшие дни я побывала там у вас, – попросила Катя. Ночной звонок с бывшей госдачи в Калмыкове застал ее в постели, рядом ворочался Драгоценный, и при нем вспоминать о том, что эта идея подана Колосовым, она не решалась. – Помнишь, мы обсуждали такой вариант? Я могла бы сойти за твоего коллегу, которой ты хочешь показать больного ребенка.

– Я постараюсь, хотя пока здесь не с кем говорить об этом. Все совершенно невменяемы. Катя, парня-то как жаль, Федора… Ведь мальчишка еще, я разговаривала с ним…. Как могли с ним такое сделать? Кто? – Голос Нины дрожал от волнения. – Тут, как про убийство узнали, все словно с ума посходили, но я все равно постараюсь. Ты обязательно приедешь, я найду предлог, использую любую возможность. Вместе нам будет легче. Пусть ненадолго, но легче.

– Нина, вспомни, они еще что-нибудь говорили про Волгоград?

– Нет, но ты не представляешь, каким тоном это все было тогда сказано и какие у них были лица! Они чего-то боятся, Катя, что-то безумно их пугает.

– Ты сама держись там.

– Со мной пока все в порядке. Ну, все пока, а то нас кто-то может услышать. Спокойной ночи, а насчет твоего приезда буду прямо завтра почву готовить.

Лева во сне глубоко вздохнул. Нина поправила ему подушку. Все, сеанс связи «Юстас – Алексу» закончен. Она как радистка Кэт. Господи боже, какая же все это муть… Она подошла к окну: снова тьма, хоть глаз коли. Этот парнишка, их младший брат-близнец, что вчера там в гостиной дурачился, танцевал танго… Его застрелили прямо во дворе школы. «Вчера мы, – подумала Нина, – и не подозревали, что ему остается жить всего каких-то несколько часов…»

Она вздрогнула и оглянулась на дверь. Что это? Ей послышалось? Шаги? Нет, все тихо. Ночь. После катастрофы дом словно впал в летаргию. Будь проклята эта летаргия, эта ночь, это одиночество, этот противный, липкий, сосущий сердце страх. Она быстро вытерла непрошеные слезы и, более не задумываясь о том, который сейчас час, каким будет ее первое слово, что она скажет, что спросит, что ответит, набрала по мобильному номер Марка Гольдера. Она хотела слышать голос человека, который однажды вот такой же осенней безнадежной ночью ждал ее в желтом такси. Занято… В такой час?!

Нина и не подозревала, что в это самое время с Марком по телефону из своей комнаты говорила… Ирина. Ее комната располагалась тут же наверху, только в другом конце коридора. Девушку душили истерические рыдания:

– Марк, я не могу, не могу! Что с ним сделали? За что?!

Марк Гольдер на том конце провода в своей холостяцкой квартире на Соколе, куда он вернулся после того, как обыск на его даче так неожиданно и так фатально оборвался, пытался что-то сказать, но девушка не слушала:

– Мать увезли в больницу, я хотела поехать с ней, мне не разрешили. Я знаю, она не перенесет его смерти, она всегда любила его больше, чем меня!

– Ириша, что ты говоришь?

– Она любила его больше, а в детстве нас часто путали… А потом путать перестали. Марк, за что они нас так? Почему они все нас так ненавидят?!

– Кто? О чем ты? Кто может вас ненавидеть? – Голос взволнованного Марка срывался.

– Ты все отлично знаешь, что ты мне впариваешь? Ты знаешь, что наша дражайшая семейка… наша семейка Аддамс обречена. Приговорена, слышишь ты?!

– Ириша, девочка, я прошу, успокойся!

– Я не могу успокоиться. Как подумаю, что они там сейчас в морге ножами его режут… Словно это меня режут, вскрывают… Скажи, за что они его убили? Хотя что ты скажешь? Ты сам во всем виноват, Марк, ты! Мы все виноваты, но и ты тоже. Бросил жену, уехал, хлопнул дверью, характер выдержал, да? Сестре, Дуне, себя показал? Левку увез, тоже ей назло, чтобы побегала за тобой. Она-то побегала. А потом ее взяли и зарезали. И ты, ты был там почти рядом и палец о палец не ударил, не помог, не спас! Ты и нас с Федькой бросил здесь загибаться. А ведь ты что нам говорил? Чему нас учил? Ты вспомни. Обещал, что, несмотря на развод с Дуней, ты нам с братом по-прежнему останешься другом… Где же сейчас твоя дружба, твоя помощь? Ты и сына своего тоже бросил, трус ты последний после этого, трус!

– Ира, ты безжалостна, ты несправедлива…

– Это потому, что мне страшно, Марк, мне дико страшно. Я знаю, меня тоже убьют. Нас всех убьют, отец правду говорил: они все нас ненавидят, все хотят нашей смерти.

– Да кто они?!

Ирина судорожно всхлипнула.

– Мы все сдохнем, вот увидишь, – простонала она, – а ты… ты нас бросил, тебе на нас наплевать.

– Я вас не бросил, я… Ну, хочешь, я приеду прямо сейчас? – отчаянно спросил Марк. – Ира, ты хочешь, чтобы я приехал?

Она снова истерически всхлипнула.

– Молчишь. Кто там у вас? – после долгой паузы спросил он.

– Все… наши… Они все здесь: Костя, Павел.

– И ты хочешь, чтобы и я тоже приехал?

– Нет, они… они не разрешат, не позволят, опять вытолкают тебя взашей. – Ирина снова зарыдала. – А я так боюсь. Матери нет, мне и поговорить-то даже не с кем.

– А Зоя?

– Она у себя заперлась. Велела, чтобы ее оставили одну.

– Ира, как Лева? – тихо спросил Марк.

– Не бойся, хуже ему уже не будет. При нем врачиха дежурит.

– Завтра мы вместе поедем к Варваре Петровне в больницу. Куда ее увезли?

– В Склиф.

– Позвони мне утром, мы встретимся, и я тебя туда провожу. Скажи, а что за врач приглашен к сыну?

– Не знаю я, кажется, из тех, что психов лечат. Ладно, Марк…

– Только я тебя очень прошу, девочка, больше не пей.

– Ладно, учить и болтать вы все мастера. – Ирина швырнула трубку.

Часы внизу в столовой глухо пробили половину второго. Нина наконец-то решила идти к себе: Лева спал беспокойно, но дежурить возле него до рассвета не было никакого смысла. Надо было дать отдых и своим нервам. Раздеваясь, она думала о Марке Гольдере. Занят, занят его телефон в такой час… Может быть, он вообще не в Москве? Может, снова уехал за границу, а там перебои со связью? Но если он уехал куда-то, почему не позвонил? Не захотел, забыл, порвал с ней? А было ли что-то между ними, что можно вот так разом оборвать?

А тот, о ком она думала, сидел в этот поздний час на полу в комнате своей холостяцкой квартиры – новой, пустой, сохранившей запах евроремонта, без мебели, штор и жалюзи на окнах. На полу были разбросаны фотографии. Много фотографий. Почти все пятилетней, трехлетней давности. Он взял из вороха одну: яркие летние краски, улыбающиеся лица – три года назад он был еще женат и относительно счастлив. Они с женой Евдокией Абакановой и совсем тогда еще маленьким Левой отдыхали на Корфу. Евдокия… У его жены было редкое имя. Она смотрела на него со снимка, улыбаясь, обнимая его там, на снимке, нежно и властно. Тогда они еще были вместе – загорали, катались на яхте, строили планы о том, как будут жить, как растить сына. Он коснулся лица жены – совершенство в каждой линии. Как же она, его жена, была красива. Как он любил ее за это и как потом – за это же самое ненавидел.

Он вспомнил, как сегодня днем о ней – его прекрасной, его неверной, его мертвой жене – его расспрашивал там, в этом сумрачном учреждении с решетками на окнах, этот меланхоличный здоровяк-опер из розыска, этот майор с лицом человека, измученного, как метко отметил Бродский, государством (именно так он охарактеризовал для себя Никиту Колосова). Что он знает о них, этот опер, этот милиционер? Что он может понять в их жизни? Если сам он, Марк, с некоторых пор ни черта в ней понять не может?

Часы пробили два раза. Ночь. Завтрашний день еще предстоит пережить. Нина легла, накрылась одеялом и… и тут же откинула его. Села. На этот раз ей уж точно не послышалось. Шаги. Мимо по коридору. По лестнице вниз. Сердце ее забилось так, словно хотело выскочить. Ну, чего, чего, чего ты? Это ведь их дом, они в нем хозяева. Властны делать, что хотят, – когда хотят, не спать…

Она соскочила с дивана, поверх пижамы набросила шерстяную кофту. Вышла в коридор, спустилась по лестнице. Тихо в этом огромном неуютном старом доме. Но нет – внизу видна полоска света. Нина спустилась, пересекла темный холл, гостиную. Там кабинет их покойного отца Константина Ираклиевича. В кабинете она ни разу еще не бывала, его дверь всегда закрыта. А сейчас она лишь притворена, и из-за нее сочится свет. «Ну что же ты встала столбом, – сказала себе Нина. – Открой дверь, загляни. Давай, давай, смелее. Разве не для того ты здесь, чтобы подглядывать и подслушивать за всеми?»

Она зашла в кабинет – без стука, без спроса. Свет настольной лампы на письменном столе. Возле книжного стеллажа стоял высокий грузный мужчина в синем махровом халате. Он медленно обернулся. Нина узнала Павла Судакова. Позади него за отодвинутой створкой с книгами в стене был небольшой сейф. В его толстой стальной дверце торчала связка ключей. В руках Павла Судакова был какой-то плоский черный футляр – так в первое мгновение показалось Нине. Крышка его была поднята, и там, в его бархатном нутре, что-то тускло поблескивало. Нина почувствовала, что ей не хватает воздуха, уцепилась за дверь – ей померещилось бог знает что в этот ночной час, в этом доме, впавшем в смертную летаргию. В чувство ее привел спокойный (так ей показалось), почти ненормально спокойный мужской голос:

– Вам тоже не спится, Нина Георгиевна?

– Мне послышалось, показалось, что…

– Вам показалось, что в дом забрались воры или убийца? А это всего лишь я, бессонный, смиренный. – Павел наклонил голову. – Решил немного поработать. Работа отвлекает от бед и переживаний.

– Поработать? – Нина смотрела на футляр в его руках. Теперь она различала в бархатных гнездах монеты – такие желтые, очень странной, невиданной формы и, кажется… золотые. Неужели правда золотые?

– Их здесь, в этой коробке, согласно старой описи, должно быть восемь, – тихо произнес Павел. – А их только пять. Вы, наш юный доктор, не знаете, что это может значить?

– Нет, – ответила ошеломленная, ничего не понимающая Нина.

– Ну, вот и я пока не знаю. – Павел закрыл крышку футляра. – Но разобраться придется. Я видел вас в соборе, Варвара сказала мне, кто вы такая. У вас было такое лицо… милое, растерянное и отчего-то жутко несчастное. Вы очень несчастливы здесь у нас, правда?

– Я? Почему? Нет. Я тут на работе. Ваш племянник Лева – мой пациент. За эти дни здесь столько всего произошло, я никак не ожидала… такое горе, ваш Федор убит, боже, – залепетала Нина.

– Племянник, брат… Все это очень плохо, ужасно. Я какое-то время буду жить здесь, – тихо сказал Павел. – У нас еще будет время с вами познакомиться. А теперь идите. Поздно уже, Нина Георгиевна… Идите, пожалуйста, спать.

За его широкой спиной зиял открытый сейф. В его двери все еще торчала связка ключей. Внезапно Нина вспомнила: эту самую увесистую связку она видела в руках у Варвары Петровны, причем не далее как вчера вечером.