Текст книги "На рандеву с тенью"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 12
БАЙКИ У КОСТРА

Но самое интересное состояло в том, что в тот вечер Колосов никуда не уехал. Катя увидела его около восьми часов, когда они с Красновой, припозднившись, запирали дверь кабинета…

Никита вместе с Лизуновым и каким-то незнакомцем, явно стилизовавшимся под мачо, о чем-то тихо, но весьма зло спорили.

Катя и Варвара взяли курс на автобусную остановку с явным намерением ехать домой. Как же получилось, что ноги привели их…

– Варь, а ты веришь в то, что в словах психов порой может быть скрыта довольно любопытная информация? – Катя несколько переиначила свой вопрос, который уже задавала Колосову.

Тут подошел автобус семнадцатый номер.

Варя секунду сосредоточенно смотрела на приятельницу, еще секунду колебалась, потом кивнула: залезай, трогаемся.

– Новосельский упоминал о том, что Андрей Славин не раз посещал каменоломни – вроде бы еще мальчишкой и когда студентом был, то есть не так уж и давно. – Катя смотрела, как за окном автобуса мелькают дома и переулки, заросшие липами, бузиной и сиренью. – Сестренка Коровиной сказала, что Швед хотел на Маше Коровиной жениться, гулял с ней. А ее мать, хоть рассудок ее и явно нездоров, твердит о том, что Съяны посещала и Вера Островских. Связывать мы эти факты пока не будем, пусть так и остаются обрывками, однако… Вот, например, если верить матери Коровиной, что Вера спускалась в подземелье, то… Как тогда отнестись к другим ее словам, о том, что она «таскалась к бесам»?

Краснова не ответила. В руках она держала увесистую спортивную сумку, которую перед уходом с работы вытащила из шкафа в кабинете. Там были ее вещи для занятий в фитнесс-клубе.

– Конечно, насчет бесов все это мура, бред, – продолжала Катя задумчиво. – И весь этот домашний декор – церковные свечи, ладан, запись молитв на пленке – просто причуда раненного горем рассудка, но… Я вот все гадала: почему эти трое вдруг отправились ночью в Съяны? Точного ответа нет и до сих пор. Но по показаниям трех свидетелей косвенно установлено, что все трое пропавших имели-таки к Съянам некоторое отношение: Славин там бывал, Вера вроде бы тоже, а Маша Коровина… Ну, та близко общалась с человеком, который служит у спелеологов проводником.

– Да, если только Новосельский сказал правду и если мать Коровиной не окончательно помешалась, – заметила Краснова.

– Но устами младенца глаголет истина. У нас остаются показания Машиной сестренки насчет Шведа. И еще, – Катя посмотрела на подругу. – Самое-то интересное – подошел семнадцатый, и мы с тобой, совершенно не сговариваясь, взяли и…

– Не могу же я отпустить тебя, авантюристку несчастную, к этому чокнутому Шведу одну на ночь глядя, – хмыкнула Краснова. – Меня Вадичка твой потом со свету сживет.

– Не звонит совсем, – Катя загрустила о муже. – Загуляли там, наверное, в дым с Сережкой Мещерским. А может, дуется, что я в командировку уехала?

– Позвонит, никуда не денется, – отмахнулась Краснова. Было видно, что упоминание про Мещерского, которого ей так неуклюже сватали, ей неприятно. – А вот и лодочная станция, выходим.

Конечная… Это называлось – идти туда, не зная куда и зачем. Причем на ночь глядя. Было уже без четверти девять. Но еще совсем светло. Однако на лес, реку, поле для гольфа уже наползал туман. Поле было пустым. В гольф в этот вечер здесь не играли.

Они дошли по шоссе до придорожного кафе. На веранде было полно посетителей, на стоянке ждали машины. В основном пыльные подержанные иномарки.

– Надо чего-нибудь перекусить, – объявила Краснова. – И потом, тут тубрик есть, там и переоденемся.

Вторую часть фразы Катя поняла не очень четко. Переодеваться-то зачем? Они сели за свободный столик, взяв у стойки по большой чашке кофе и по гигантскому черствому бутерброду с ветчиной, сыром, салатом и помидорами. Катя рассматривала посетителей. В основном все местные и почти все молодежь. Приехали на машинах, чтобы скоротать вечерок на веранде под черепичной крышей, где из динамиков стонет Земфира, где пахнет жареным кофе и льется рекой разливное пиво.

Поев, они расплатились (не так уж и дорого оказалось), и Краснова потащила ее в туалет. Там она раскрыла сумку и достала джинсовые линялые бриджи, спортивный костюм, ветровку, бейсболку, майку-топ, кроссовки и белые теннисные тапки.

– Эти твои спасатели, они же там как цыгане в шатрах. По-простому, без церемоний. Походный стиль. А мы заявимся на каблуках, в белом пиджаке с перламутровыми пуговицами. – Она любовно погладила свой новенький жакет. – И получится отчуждение, потому что везде встречают по одежке. Маскируйся под туриста. Что налезет – твое, а я остатки возьму.

Катя облюбовала бриджи, топ, ветровку. Из обуви ей достались белые тапочки. В душе она дивилась, сколько тряпок таскает Краснова в свой клуб, на целый отпуск хватило бы. И не лень ей! Варвара оделась в спортивный костюм «найк», кроссовки и лихо сдвинула назад козырьком бейсболку. «Городскую» одежду они спрятали в сумку. Получилось очень даже ничего. Но барменша проводила их пристальным взглядом, когда они, обновленные, вышли из кафе.

Стемнело. На шоссе и на поле для гольфа зажигались фонари. Они дошли до указателя «Медвежий дуб», свернули на тропу в березовую рощу. До лагеря было уже рукой подать. На прозрачном серо-зеленом небе, словно прибитый гвоздем, висел бледный серпик месяца. Катя посмотрела в небо, и на душе ее вдруг ни с того ни с сего стало смутно, тревожно. Но вместе с тем она испытывала облегчение: как хорошо, что Варвара с ней, рядом. Одна бы она в этих июньских сумерках, в этом тихом березовом лесу, покрытом молодой зеленью, давно бы уже, наверное, повернула назад, к полю для гольфа, к автобусной остановке.

Однако дошли они без приключений, на ходу обсуждая, как бы объяснить спелеологам свой поздний визит в лагерь.

– Ты молчи, Кать, я сама что-нибудь совру, – сказала Краснова и вздохнула: – А Катьку снова мама из садика забрала. Наверное, решила – я на свидание помчалась. Знаешь, после развода она как-то ко мне изменилась, что ли… Не знаю, что она думает, но… У меня сейчас никого нет. Не везет мне что-то. А мама… вдруг среди ночи позвонит: ты одна? Или рано-рано утром, когда мы с Катюшкой еще спим, вдруг нагрянет. Вроде бы по пути на базар, а сама… Такое ощущение, что она меня контролирует, что ей неприятно, если у меня вдруг кто-то появится.

– Она просто беспокоится за тебя.

– Да, конечно, но… Мне двадцать восемь лет, жизнь уходит. Катька растет, а я… Мама не понимает, что уходит, улетучивается моя жизнь. Ей же все кажется, что мне шестнадцать. А при слове «презерватив», когда она по телевизору его слышит, ее всю коробит.

Катя помалкивала. Краснова редко изливала душу. Если откровенничала, то в основном о своем бывшем муже. О своих непростых отношениях с матерью не говорила никогда. Словно чувствовала: в этом Катя не судья и не советчик.

Сквозь деревья они увидели яркие отблески костра. Так Кате и запомнилась эта ночь: стволы сосен, блики багрового пламени на коре, костер, в который то и дело кто-то из спасательниц подбрасывал хворост. Искры взлетали в небо ярким снопом, валил густой белый дым.

– Нет, главную роль тут все же играет страх. Парализуется сама возможность искать выход из положения. А физическое состояние тут вообще ни при чем. Страх всему причина, – громко говорил кто-то из сидевших вокруг костра.

Катя увидела Полный Сбор: вокруг огня сидели человек двадцать – на лапнике, на пнях, на спальных мешках, на «пенках». Все это были молодые девицы. «Воительницы», – отчего-то подумалось Кате. Свет пламени ложился на их лица. Почти все были одеты по-походному – в спортивные костюмы, джинсы. Но от жара костра многие сняли куртки и сидели в лифчиках от купальников. Загорелые, гибкие, сильные, молодые тела.

Катя увидала Гордееву. Да, теперь, без каски, без уродливого комбинезона, она бесспорно признала в ней ту, которая, как заправская нудистка, загорала на лесной поляне. Гордеева курила сигарету, щурилась на огонь. Слушала болтавших у костра. Загорелая ее рука покоилась на плече темноволосой девушки. Катя уже встречалась с ней и помнила, что ее имя Женя.

А в самом центре этого девичьего цветника на пне восседал единственный мужчина. Швед, в джинсах, тельняшке, с початой бутылкой пива в руке. Именно тельняшка бросилась Кате в глаза. Ну, как же, она уже видела ее на снимке. За тем, собственно, и приехала сюда. Этот Швед, христианского имени которого она до сих пор не знает…

Швед был пьян. В траве рядом с ним валялось много пустых пивных бутылок. Навеселе были и некоторые из спасательниц. И от этого Кате стало неприятно. Как? Ведь слова «спелеолог», «спасатель» всегда ассоциировались у нее с неустанным подвигом – самоотверженным, напряженным, бесконечным. Ей казалось: спасатели на месте ЧП работают как заводные, как роботы, без сна и отдыха. Так, по крайней мере, о них говорили. А тут… Пустые бутылки, посиделки. Словно обычные заезжие туристы… Пьяницы!

– Девчонки! Привет! – с ними, увидев их первой, поздоровалась спасательница Женя. Гордеева убрала с ее плеча руку, расслабленно и вместе с тем стремительно поднялась.

– Добрый вечер, какими судьбами так поздно к нам?

Варвара сильно покраснела и забормотала что-то про лодочную прогулку до Черного леса, про ребят на моторке, про сломанный лодочный мотор.

– Немного до яхт-клуба не дотянули, заглох, они нас высадили, сами лодку ремонтируют, а мы на автобус, да вот костер ваш увидели.

«А еще хвалилась, что умеет врать», – с досадой подумала Катя.

– Я знала, что это ваш лагерь, – сказала она.

– Садитесь, – Гордеева пригласила их как гостеприимная хозяйка. – Чаю с малиной хотите?

– Они ж с реки, замерзли, промокли, наверное. – Швед, покачиваясь, поднялся. – А ты, Алечка, им чай… Им спирту надо дать. – Он наклонился, явно намеренно задев при этом Краснову, и извлек откуда-то бутылку водки. – Евгения, подай гостям наши фирменные фужеры.

Женя ушла в одну из палаток и принесла две огромные алюминиевые кружки. Швед щедро налил из бутылки при гробовом ехидном молчании спасательниц.

– Речной русалочий коктейль. – Он галантно поднес «фужер» сначала Красновой, а потом и Кате.

Краснова спокойно взяла кружку.

– Ваше здоровье, – пискнула она тоненько и залпом выпила. Не закашлялась даже. – Водка, – констатировала она. – Или самогон?

– А ты что, солнышко, тоже из милиции? – Швед смерил ее взглядом, она доходила ему лишь до плеча. – Нет, вот кто у нас лицо официальное, при погонах. – Он отвесил Кате шутовской поклон.

– Выпейте, это водка, вы согреетесь. А ты, Пашка, прекрати трепаться.

Гордеева сказала как отрезала. Голос у нее был приятный, мелодичный, грудной, но все же очень даже командирский. Катя глотнула из кружки. Ничего, не умерла. Спирт огнем ожег горло, а по телу сразу разлилось тепло.

– Садитесь к огню. – Кто-то из спасательниц притащил «пенку».

Они сели в круг. Несколько минут царило неловкое молчание, как бывает, когда в сплоченной компании появляются чужие. Потом потихоньку разговор возобновился. Швед открыл еще одну бутылку пива.

– Алина, новости какие-нибудь есть? – спросила Катя.

Гордеева отрицательно покачала головой.

– А сегодня вы туда спускались?

Гордеева кивнула.

– Все по тому же маршруту шли?

Гордеева снова молча кивнула. Лицо ее стало задумчивым, почти угрюмым. Она наклонилась к Жене, что-то тихо сказала. Та снова встала, направилась в палатку и вернулась с тремя крошечными пузырьками в руках. Подошла вплотную к костру и вылила по нескольку капель из каждого пузырька в пламя.

В воздухе тут же разлился свежий терпкий аромат.

– Ароматерапия, – сказала Женя, поймав вопросительный Катин взгляд. – Пять капель бергамота, три базилика, пять мелиссы. На сегодняшний вечер это оптимальное сочетание.

– А на другой вечер сочетание масел будет другим? – спросила Краснова.

Женя улыбнулась.

– Она настоящий травник, – сказала Гордеева. – Целую коробку экстрактов с собой всюду возит.

Видимо, ароматерапия возымела действие: разговор оживился. Спасательницы и Швед заговорили о дне предстоящем. Швед настаивал на том, что надо проверить какой-то девятый маршрут. А часть спасательниц, среди которых громче всех говорила уже знакомая Кате Майя, возражали: на девятом, мол, осыпи, опасные участки. И уровень прохода настолько сложен, что трудно поверить, что новички (Катя поняла, что под этим словом подразумевались пропавшие) сунулись бы именно туда.

– Я не понимаю, почему ты так упорно избегаешь седьмого маршрута, – воскликнула Майя. – То есть понимаю, конечно, но все это глупости, Пашка, дикость! С кем не бывает случайностей!

Швед смотрел в огонь. Катя видела: он пьян.

– Алина, ну скажи хоть ты ему!

– Он наш проводник, он и решает, – устало откликнулась Гордеева.

– Я почти треть седьмого маршрута одна прошла, почти до самой камеры добралась, а он…

– Дура, – процедил Швед и швырнул пустую бутылку из-под пива через костер. Она со звоном разбилась о ствол сосны.

– Камера… надо же какое название. – Катя усмехнулась. – Я думала, только у нас такие в ходу, но никак уж не в спелеологии. Что за камера?

– Камера Царицы, – ответил Швед.

– Не слушайте его. – Женя снова капнула на хворост в костре ароматные масла. – Он просто пьян. И просто болтает. Рад каждому свежему слушателю повторять свои сказки.

– Обожаю сказки, – призналась Катя, улыбнувшись Шведу.

– Ну, знаете, подобные места всегда полны слухов, легенд. Заброшенные шахты, катакомбы, усадьбы, замки, старые дома – все это со временем обрастает разной фантастической шелухой. – Гордеева говорила негромко, хорошо поставленным голосом, словно лекцию студентам читала. – И в пещерах так же. Кто занимается спелеологией, частенько с этим сталкивается. И в каждом месте придумывают про пещеры что-то свое. Не бывали в Новоафонской, нет?

Катя и Варвара в один голос ответили «нет».

– Туда туристов раньше возили, очень популярно было. И все там внутри оборудовали: маршруты, электричество, подсветка. Но и там каждый гид обязательно рассказал бы вам историю о местных духах, привидениях. О святом отшельнике, о замурованных в горе влюбленных, которые до сих пор не находят покоя.

– А в Саблинских катакомбах рассказывают о Белом Дьяволе, – сказала Майя.

И до Кати дошло: они присутствуют на классическом вечере отдыха и сказок под названием БАЙКИ У КОСТРА.

– Саблинские катакомбы, где же это? – поинтересовалась Краснова.

– Под Питером у нас, мы там стажируемся каждый год. А про Белого Дьявола говорят, что встреча с ним под землей к неминуемому обвалу и затоплению шахты. И перед тем, как идти вниз, надо ему жертву принести – оставить на камне хлеб, сигареты, водку, если есть, или значок. Значки он очень уважает, коллекционирует, наверное. – Майя фыркнула.

– Но ты ведь сама, сама ему пачку сигарет на камень однажды положила, – усмехнулась Женя. – Я видела.

– Господи боже, девки, да это ж традиция! Ну, это как бросить монетку в фонтан, чтобы вернуться в город на следующий год, – Майя всплеснула руками. – Ну скажите, что дурного в том, чтобы свято соблюсти традицию?

– Порой это не только традиция.

– А какой он – Белый Дьявол?

Они произнесли это в один голос: Гордеева и Катя. Но Катин вопрос прозвучал громче.

– Белый весь, белый, в саван закутан призрак ужасный, с глазами как плошки, горящими во тьме. С клыками и когтями, завывающий, рычащий. Кровожадное чудовище, – просвистела Женя.

– Знаете, девочки, что там, под землей, самое страшное? – спросила вдруг Катю Гордеева. – Темнота. Даже когда у тебя надежный, мощный источник света, она… Ну, когда в двух шагах от тебя ни зги не видно, когда на стенах колышутся тени от твоей лампы, поневоле в голову лезет разная чушь.

– А у меня там трижды без видимой причины гас свет, – сказал громко Швед.

– Где там? – спросила Краснова.

– В камере Царицы. Сначала погасла карбидная лампа. Новая, исправная, которую я осматривал как раз перед спуском. Я зажег карманный фонарь, через две минуты погас и он, хотя батарейки были новые. Я зажег спичку, погасла и она. Я остался один в темноте. Мне потребовалось три дня, чтобы вслепую выбраться наружу.

– Из Съян? – Катя невольно похолодела. – Значит, и вы, проводник, там однажды заблудились?

– Если б я там заблудился, наружу бы не вышел. Направление я не терял. Инстинкт подводника, – Швед невесело усмехнулся. – Но у меня без видимой причины три раза гас свет. На одном и том же месте. Возле ее камеры.

– На вашем месте я бы ни за что больше в катакомбы не пошла, – Краснова испуганно смотрела на Шведа. – Значит, вы там остались без света? Один?

– Один.

– А зачем вы туда пошли один?

– Да потому что идиот. Из любопытства.

– Павел… Вас Павел зовут? – спросила Краснова, и он кивнул. – Расскажите, пожалуйста, что это за Царица… Я здесь живу, но никогда…

– Где живешь? – быстро спросил Швед.

– На проспекте Космонавтов, новые дома знаете? Но я никогда ничего раньше не слышала о призраках Съян.

– Потому что это тебя не касалось. Потому и не слышала. Тебя-то как зовут?

– Варвара, Варя.

– Расскажите, Павел, – попросила и Катя.

– Лучше я расскажу, – сказала Женя. – А то он заведет сейчас свою шарманку. До утра не закончит. А я коротко, конспективно. Значит, так: камень здесь добывали чуть ли не со времен Ивана Калиты, нарыли ходов, шахт, штолен под землей. Говорят, даже проложили подземный ход из городища Спас-Испольска до самой реки и дальше под дном на тот берег, в деревню Кисели. Якобы для того жители это сделали, чтобы во время татарских набегов спасаться. Так вот, при Грозном во время набега на Москву один большой татарский отряд прошел с юга, взял Спас-Испольск приступом, городище сжег, разграбил окрестные села. И хотел двинуться дальше. Но тут начались сильные дожди, и река разлилась, затопив луга. И орда застряла в здешних краях. И вот хан, возглавлявший отряд…

– Темир-Кутлуй. В нашем краеведческом музее я спрашивал, мне сказали, что так его звали, – вмешался Швед.

– И вот хан с таким именем впал в хандру по причине дождя и бездействия. Делать ему было абсолютно нечего, только развлекаться с гаремом. И когда он перетрахал всех своих жен и наложниц, то положил глаз на свою старшую сестру. – Женя подбросила в костер хвороста. – Ну, мол, люблю, не могу, умираю и все такое. Сестра была ему ровня, из рода самого Чингисхана, да к тому же был у нее уже жених – тоже хан из Золотой Орды, к нему, кстати, ее и везли. Она должна была стать ему главной женой и царицей. Братец после ее категорического «нет» впал в пьяное буйство и публично на пиру сестру изнасиловал. Она была в ярости. Когда ее отпустили стражники, которые ее держали, она бросилась на брата с ножом и ранила его. Он думал, смертельно, кровь текла рекой, и он перепугался, что ему конец. Закричал, что пусть она не радуется, потому что не доедет до Золотой Орды, а умрет раньше его. И ее казнили у него на глазах.

– С живой содрали кожу, – деловито уточнил Швед.

– Да. Но перед смертью она прокляла брата и весь мужской род и обещала мстить из гроба. Тогда тело ее, без кожи, окровавленное, забросили в здешние каменоломни. Хан-насильник вроде бы начал оправляться от раны, скомандовал орде трогаться в поход на Москву, но наутро его нашли в шатре мертвым. Все кругом было в крови – подушки, ковры. С него же была словно чулок содрана кожа. Орда в испуге снялась с места и повернула назад в степь. А в здешних местах в подземелье с тех пор бродит призрак женщины с содранной кожей, которая кричит жутким голосом. И говорят, что встреча с ней там, внизу, влечет мучительную смерть.

– А как звали татарскую княжну? – спросила Катя.

– Луноликая, – ответил Швед. – Но иногда ее зовут Царица. Кстати, легенда эта здесь ходит давным-давно. Там, внизу, есть подземная камера, а посреди нее камень, грубо обтесанный под фигуру женщины. Вместо лица красной краской намалеван круг – намек на содранную кожу. В камеру ведет узкий коридор. Так вот там, наверху на камнях, копотью нарисовано множество крестов, причем самые старые выбиты на камне и по виду похожи на кресты староверов. Это те, кто спускался в Съяны за камнем, пытались таким способом запереть Луноликую в камере, чтобы она не нападала на них из тьмы.

– Вы так это говорите… серьезно. – Катя смотрела на Шведа.

– Между прочим, кресты я сам видел, своими глазами, прежде чем у меня свет погас, – ответил Швед.

– Ну вот ты там пробыл три дня. Разорвали там тебя черти на клочки? – спросила Майя. – А что лампа погасла и фонарь… Швед, ну что говорить. Положа руку-то на сердце – ты трезвый туда спускался, а?

– Если бы пьяный был, наверх бы не поднялся. А я вышел. А про свет я правду говорю: три раза без всякой причины. Раз – и погасло, словно задул кто. Помню, была кромешная темнота и вода где-то капала – кап, кап…

– Ну и нервы у тебя, естественно, сдали. – Майя встала и потянулась, как кошка.

Катя наблюдала за Гордеевой. Она почти не участвовала в разговоре. Слушала сказку о Луноликой, курила.

– Это не первый случай, когда здесь, в Съянах, люди пропадали, – не сдавался Швед, видимо, решив доконать гостей страшилками. – Мне дед рассказывал: и до войны такое случалось, и позже, в шестидесятых, семидесятых. Да когда я в третьем классе учился, у нас в доме был мужик, так он…

– Так ты сам говорил: по катакомбам всякая пьянь и бомжи табунами бродят, бутылки ищут, что туристы оставляют. И туристы тоже туда, как видишь, забредают, – возразила Майя. – Всякое с непрофессионалами может случиться, на то это и лабиринт.

Швед вяло кивнул, словно ему надоело и пугать, и препираться. Демонстративно зевнул. Где-то в роще совсем близко раздался громкий, заунывный и протяжный крик. И все невольно вздрогнули.

– Так воет Луноликая, когда выбирается из земли наружу и выходит на охоту. – Женя подняла голову, обратила лицо к яркому месяцу и вдруг издала протяжный волчий вой: – А-у-у!

Он эхом прокатился по полю до самой опушки леса.

Тот звук снова повторился. Но уже дальше. Катя посмотрела в темноту. Ночная птица, черт бы ее побрал, пугает… В костре багровели угли, словно чьи-то злые красные зенки стерегли, таращились. Она невольно подумала: как они с Варварой будут домой возвращаться? Не ночевать же тут, в лагере? Или… Гордеевой в ножки поклониться?

Вдали на шоссе послышался шум одинокой машины. Гордеева вздрогнула, прислушалась.

– Кажется, к нам еще гости, – сказала она.

– Олег Георгич, – Женя вздохнула. – Не спится ему.

В ночи мелькнули желтые фары. Автомобиль остановился под дубом: большая квадратная иномарка, похожая на катафалк. Джип.

Швед вскочил, поднялась и Гордеева. Они направились к машине. Все сидящие у костра задвигались. Кто дремал в пивной нирване, и тот проснулся.

Негромкие голоса.

Швед:

– Добрый вечер, Олег Георгич. Так и подумали, что это вы. Да сегодня… Прошли от и до… По плану, конечно… Лариса Дмитриевна, осторожнее, тут споткнуться можно.

Женский голос ответил ему:

– Мы из Москвы, припозднились. Олега задержали дела. Ехали мимо, он сказал, надо заглянуть, узнать. Он дважды звонил вам. Что-то с телефоном?

– Батарея разрядилась. – Катя услышала голос Гордеевой.

В полосу света от костра вступили Швед, Гордеева, Женя. Следом шел, как уже Катя догадалась, Олег Островских, а с ним темноволосая женщина в темно-синем деловом платье и черном пиджаке. Катя и ее видела раньше. Это она приезжала сюда с Островских и матерью Маши Коровиной.

Лариса Дмитриевна… Приятно познакомиться… Катя молча разглядывала женщину. «Тетя Лариса», «новая мама» Веры Островских.

– Ну, как дела? – хрипло, тревожно спросил Островских.

Он был на этот раз без очков, и Кате удалось рассмотреть его. У Островских с женой была довольно значительная разница в возрасте. И это сейчас особенно сильно бросалось в глаза: грузный, стареющий, сраженный страшным ударом судьбы мужчина и рядом с ним стильная, хорошо выглядящая (даже после такого несчастья), дорого одетая, искусно накрашенная, эффектно причесанная, энергичная женщина.

Гордеева начала излагать им ситуацию. Откуда-то появилась карта. Ее расстелили прямо у костра на спальном мешке. Островских, не жалея дорогого черного костюма, сел на запачканный сажей чурбак. Лариса Дмитриевна наклонилась, уперев руки в колени. Они внимательно рассматривали карту. Катя отметила, что карта спелеологов разительно отличается от карты капитана Лизунова. Это была не настоящая типографская карта, а пачка наложенных друг на друга больших листов кальки. На каждом пестрели нанесенные разными фломастерами пунктиры, круги, кривые, сплошные линии. Впечатление было такое, что по бумаге водил фломастером слепой или пьяный.

– Мы прошли здесь, здесь и здесь, – рассказывала Гордеева, листая кальку. – Сегодня начали отработку вот этого участка. Ориентировочно по поверхности от шоссе во-он до того поля.

– Ну хоть что-нибудь есть? – умоляюще спросила Лариса Дмитриевна. – Хоть что-нибудь?

– Пока больше ничего. Как выяснилось, этот участок Съян весьма посещаемый. К нему от Большого провала ведут сразу два тоннеля. И люди туда не однажды забредали. Женя множество бутылок из-под пива нашла. Но каких-либо следов пребывания там… – Гордеева запнулась на секунду, глянула на Островских, – вашей дочери и ее друзей мы не нашли.

– А сколько там еще ходов не обследовано? – Островских оторвался от карты.

– От Большого провала ведут еще пять.

– Я сам, лично хочу участвовать. – Он смотрел на Гордееву. – Я вас прошу, Алина Борисовна… Я не могу больше так… Ради бога, прошу вас, позвольте мне пойти туда с вами.

– Олег Георгич, дорогой, вы не сможете. Там… – Гордеева с сожалением покачала головой. – Я все, все понимаю, но это невозможно. Там вы ничем не сможете помочь ни нам, ни Вере.

– Олег, пожалуйста. – Лариса Дмитриевна положила руку ему на плечо. – И я прошу тебя, тоже прошу… Подумай о своем сердце. Ты и так делаешь все, что можешь. Ребята стараются, смотри, какую территорию они уже обследовали. Это ведь адский труд. Под землей.

– Но если ее… Если Верочки там нет, если тела ее там нет, то, значит, мы ошибаемся! Значит, они туда вообще не спускались! Может быть…

– Но их машину нашли недалеко от входа туда. Где же они еще могли быть? Алина Борисовна, кстати, чуть не забыла. – Лариса Дмитриевна дала понять, что всплеск горьких эмоций мужа нужно решительно и быстро пресечь. – Мы привезли то, что вы в прошлый раз просили. Олег, скажи, чтобы Костя принес.

Островских позвал своего шофера. Катя, с любопытством следившая за происходящим, отметила: во-первых, все переговоры с четой Оcтровских вела на этот раз лично Гордеева. Швед не вмешивался. Во-вторых, взаимоотношения у Островских и его жены со спасателями были гораздо ближе и теплее, чем это бывает обычно у работодателей и их подчиненных. Видимо, их связывало несчастье, неожиданно обрушившееся на человека, которому прежде судьба щедро дарила многое из того, что принято называть в жизни счастьем, – удачу в делах, большие деньги, молодую жену.

Водитель принес из машины плоский чемоданчик-ноутбук.

– Хорошо, просто отлично. – Гордеева забрала у него компьютер. – Это как раз то, что нужно. А насчет программы?

– Как вы и сказали, Алина Борисовна, наши программисты звонили в ваш институт. Программа та самая, там на дискете они что-то передали для вас. – Островских говорил это вяло, сидел сгорбившись, смотрел на огонь.

– Ну, попытаемся обработать уже полученные данные, создать карту-макет уже пройденных участков, кое-что смоделируем. – Гордеева села на спальный мешок рядом с ним. Они были в центре освещенного круга. Вокруг стояли в полном молчании спасательницы.

– Здесь все приходится начинать с нуля, – подала голос Женя. – Поверьте, мы делаем что можем. Завтра снова вниз пойдем.

– Я понимаю. Я все понимаю, девочки. – Он тяжело, с усилием поднялся. – Остается только надеяться на бога.

– Завтра спуск начнется в семь тридцать утра. – Гордеева не выпускала из рук ноутбук. – Телефон зарядился, я вам позвоню, как наверх выйдем. Тут, правда, мобильник иногда не пашет. Река, низина.

– Буду ждать. Ладно, удачи. – Островских крепко пожал ей руку. Кивнул Шведу, остальным. Попрощалась со спасательницами и Лариса Дмитриевна.

– Олег Георгиевич, извините, не захватите нас с собой в город? – громко, неожиданно для самой себя выпалила Катя. Господи, не оставаться же тут, не топать обратно пешком в темноте!

Все замолчали. Островских обернулся.

– Это из милиции к нам, – коротко сказал Швед. – Она была, когда рубашку нашли. Оперов вызвала.

Островских недоверчиво смотрел на Катю, на Варвару. Джинсовые линялые бриджи и бейсболка козырьком назад, видимо, в его понимании с милицией не вязались. И Катя в который уж раз официально и чинно представилась, показала удостоверение. Показала удостоверение и Варя Краснова.

– Старший следователь? – Островских слабо улыбнулся. – Простите, сколько же вам лет?

– Ой, и не говорите, – Краснова тоже улыбнулась. – А что?

– А наврала-то… Яхт-клуб, моторка, пацаны, – хмыкнул Швед. – Ну, красотуля, ты и даешь.

– Заглохни ты, – цыкнула на него Женя.

– Пожалуйста, садитесь в машину. Конечно, мы вас подвезем. – Лариса Дмитриевна указала на джип: – Прошу вас.

Внутри автомобиль совсем не напоминал катафалк. Катя констатировала это даже с некоторым разочарованием. Было очень удобно, мягко, высоко. Они сели на заднее сиденье вместе с Ларисой Дмитриевной. Островских сел впереди рядом с шофером.

– Таблетку дать? – спросила мужа Лариса Дмитриевна, когда они уже мчались по ночному шоссе.

– Нет, спасибо.

– Но ведь жмет же сердце. Жмет, я вижу.

– Ничего.

– Перемогать себя нельзя, Олег. – Она достала из сумки таблетки. – Прими сразу две. Только не глотай, соси.

Он послушно взял.

– Завтра мне в администрации надо быть, насчет участка за Александровкой вопрос решается. К девяти поеду, – сказал он. – Если оттуда в Москву к нотариусу, то не успею. Позвонишь Алине, узнаешь?

– Конечно. Если хочешь, возьму машину, сама сюда подъеду.

Островских кивнул. Катя видела: он благодарен жене.

Больше они почти не разговаривали и ни о чем ни Катю, ни старшего следователя Краснову не расспрашивали. Даже не спросили, зачем милиция явилась ночью в лагерь спелеологов. И про то, что милиция труп нашла, тоже ни слова. Не знают? Вряд ли. В городке все уже знают, скоро узнают и то, что труп опознан. «А он нас ни о чем не спрашивает. Выходит, мы слишком ничтожный для него источник информации», – ревниво размышляла Катя.

Подруг по их просьбе высадили на центральной площади Спас-Испольска. Катя глянула на часики: мамочка, четверть первого! Краснова рысью потащила ее к автобусу. На их счастье, желтый, пустой, последний рейсовый подруливал к остановке.