Текст книги "Готическая коллекция"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 5
ВНЕЗАПНЫЙ ЛИВЕНЬ

Имя и фамилия убитой стали известны сразу же. Участковый Катюшин достал из красного «Пассата» дамскую сумку, а из нее паспорт и водительские права на имя Ирины Преториус, сорока трех лет, прописанной по адресу: Калининград, Комсомольская улица, владение. Но это ничего не прояснило. Наоборот. Преториус в Морском никто не знал. По крайней мере, так казалось сначала и об этом говорили между собой Катюшин и Семен Семенович Баркасов, первым обнаруживший умиравшую. Баркасов так и сказал: «Hе наша, я ее ни разу в поселке не видел. Женщина из себя заметная, яркая, такую не забудешь – нет, никогда она к нам не приезжала прежде. И в соседних Рыбачьем и Пионерском я такую не встречал».

Однако все по порядку. Тот день, точнее, уже вечер, потому что с моря незаметно подкрались сумерки, вспоминались Кате впоследствии довольно часто. И когда она начинала думать ОБ ЭТОМ, мысли ее мешались. Перед глазами всплывали, порой меняясь местами во времени, две пугающе яркие картины – полуголая мужская фигура, нелепо раскрылатившаяся в церковном окне, и фигура женская, безжизненно скорчившаяся на желтом песке пляжа. Эти картины были словно связаны чем-то между собой. Но когда Катя пыталась угадать эту связь, у нее ничего не получалось. Единственное, что она твердо знала об этом дне – дне их приезда в Морское, – было то, что эти двадцать четыре часа оказались как-то уж чересчур перенасыщены событиями. Тут вам и Шереметьево, и взлет, и посадка, и незнакомый город где-то на краю страны, и море, и залив, разделенные узкой полосой песка, и двухчасовой переезд на машине куда-то в неизвестность, и какой-то чудной иностранец в церкви, и еще более чудной и оголтелый наш соотечественник, задумавший свести счеты с жизнью, и трагикомический порыв мужа и его товарища, выполнивших нежданно-негаданно свой христианский долг, и знакомство с местным донжуаном на пляже, и убийство. А еще те, последние, слова умирающей Преториус, которые слышал только старик Баркасов о какой-то «выросшей руке». Они словно бы добавляли ко всему случившемуся в этот злополучный день еще дюжину вопросов.

До гостиницы «Пан Спортсмен» Катя добралась одна и пешком уже в сумерках, оставив участкового Катюшина охранять тело и место происшествия, дожидаясь следственно-оперативную группу из Зеленоградска. Семен Семенович Баркасов был отряжен на ближайшую бензоколонку к телефону звонить в милицию. Катюшин, как-то сразу притихший, указал Кате на тропу, уводившую в дюны – через сосновую рощу прямо к поселку. Никакими «ромашками» и прочими фамильярностями он ей в тот вечер более не докучал. Вообще стал сразу крайне деловит и по-детски серьезен, давая понять, что все глупости – побоку и он сейчас при исполнении и на работе.

У Кати даже повода не возникло намекнуть ему, что они коллеги и оба носят погоны, правда, кое у кого звездочек все же побольше. В принципе, долг требовал оставаться на пляже до победного конца – то есть до приезда эксперта и следователя прокуратуры, если таковые, конечно, водились в этом тихом морском заповеднике. Однако на этот раз к служебному долгу Катя оставалась глуха. Сторожить труп до приезда местных сотрудников ей не хотелось, Катюшин и один бы справился, не маленький. А участвовать в последующем детальном осмотре места происшествия и брошенной машины ей все равно бы никто не позволил. Причина смерти Преториус была ясна – ножевое ранение в шею. Ножа, как они ни искали вокруг, пока было еще светло, а также каких-либо четких следов (песок был сухой и совершенно не хранил отпечатки) не было. Что же до остального… Катя вдруг вспомнила о Драгоценном В.А. и испугалась не меньше, чем в тот момент, когда увидела кровь.

К тому же солнце не успело еще полностью окунуться в море, а на горизонте уже замаячили серые растрепанные облака. Потянуло сыростью и холодом. Семен Семенович Баркасов с тоской посмотрел вдаль и глубокомысленно заметил: «Как бы шквал к ночи не налетел». Кроны сосен сразу, как только село солнце, стали черными на фоне сине-фиолетового неба. На песке от стволов деревьев зазмеились лиловые тени.

Трижды по дороге в гостиницу Катя невольно пугливо оглядывалась назад. И с тревогой прислушивалась к каждому шороху. Ей чудилось… Конечно, это было всего лишь разыгравшееся воображение, однако несколько раз она вроде бы ясно слышала чьи-то шаги за собой. Словно кто-то крался там, за стволами сосен… Кто? Катя снова останавливалась, вглядываясь. Черт возьми. Конечно, это все глупые страхи. Однако это ведь факт – кроме нее, Катюшина и Баркасова, кто-то ведь был на пляже. Тот, кто убил эту женщину. Возможно, он прятался где-то в дюнах, наблюдая за ними. Возможно, находился там все время, пока они осматривали тело.

И конечно, Кате стало намного легче, когда сосновая роща кончилась и с песчаного холма она снова увидела море и дома на берегу. И совсем уж легко стало, когда поселковая улица привела ее на центральную площадь Морского к почте и там она нос к носу буквально столкнулась с Драгоценным В.А. и Сергеем Мещерским. Оба точно выступили в военный поход – такой у них, по крайней мере, был вид. Мещерский дико переживал. Это, точно по открытой книге, Катя прочла по его расстроенному испуганному лицу. С мужем, однако, все было сложнее. С виду Драгоценный В.А. выглядел невозмутимо, но что творилось в его душе?

– Ты где была? – спросил он.

– Там, – у Кати уже не было сил рассказывать сейчас им об этом.

– А я думал, ты в аэропорт махнула, – сказал Кравченко непередаваемым тоном. – Между прочим, здесь в гостинице ужин ровно в восемь. Опоздаешь – твои проблемы. То есть наши. Сейчас уже четверть десятого.

– Катя, да что же это такое? Куда ты пропала?! – жалобно и виновато воскликнул Мещерский. – Мы уже не знали, что и думать!

Она и тут не стала говорить им об ЭТОМ. Психовали, переживали, голубчики? Вот пусть теперь совесть нечистая сгложет вас со всеми костями. В следующий раз будете внимательнее относиться к ее желаниям и капризам…

Кравченко подошел к ней и крепко обнял за плечи. Однако лицо его было по-прежнему невозмутимым – делай что хочешь, поступай как знаешь. Катя попыталась вырваться из этих медвежьих объятий, чуть-чуть ослабить эту хищную хватку собственника. Но не тут-то было.

– У нас номер для молодоженов, – шепнул Кравченко, когда Мещерский чуть поотстал. – И кровать шириной с Финский залив. Я уже испытал на прочность. Почти не скрипит. После ужина, если нам все же что-то дадут, я мыслю сразу же баиньки укладываться. Устал, переволновался. А ты что скажешь, мой зайчик?

Зайчик, так… Ромашка… Катя как можно серьезнее посмотрела на мужа. Эх, знали бы они, что она только что пережила, какие потрясения! Зайчик… Мещерский позади скромненько кашлянул.

Вот так и вышло, что ПРО УБИЙСТВО она объявила им даже не за ужином, а гораздо позже, в тесном, отделанном сосной баре «Пана Спортсмена», где в тот вечер (была как раз пятница) яблоку было негде упасть от любителей пива. И весть о трупе на берегу уже вовсю передавалась из уст в уста. Впрочем, в тот вечер Кравченко и Мещерский отреагировали на ее рассказ как-то недоверчиво и вяло. А Катя слишком устала, чтобы строить какие-то догадки.

Они с Кравченко ушли к себе в номер в половине двенадцатого. А в полночь хлынул сильнейший ливень и барабанил по крыше то громче, то тише до самого рассвета.

Сергею Мещерскому отвели седьмой номер на втором этаже. Катю и Кравченко поместили в четырнадцатый. Гостиница «Пан Спортсмен» на обоих этажах имела всего пятнадцать номеров, причем номера тринадцатого не было вообще. «Я сам так решил, так лучше, – признался Мещерскому Илья Медовников, прозванный Базисом. – Так и нам с Юлей, и клиентам спокойней. А то фиг сдашь кому тринадцатый. Все шарахаются. Суеверие сплошное».

Илью Медникова Мещерский знал уже несколько лет. Познакомились они в Питере на одном из первых автошоу старых автомобилей. Древние развалюхи были чуть ли не болезнью Базиса. Его отец был автомехаником и дома в стареньком гараже из разрозненных деталей ухитрился собрать себе «Победу» и «ЗИС». Базис, по его словам, родился в автомастерской. Тогда, на то самое первое автошоу в Питере, он прикатил (причем своим ходом, без обмана) на удивительном драндулете середины двадцатых годов, бывшем, как почудилось тогда Мещерскому, точной копией знаменитой «Антилопы-Гну». Драндулет с пижонистым верхом и ярко-оранжевой грушей клаксона, изготовленного, пардон, из гигантской старинной клизмы, Базис в течение нескольких лет собирал буквально по винтику. Полностью отреставрировал салон, и «Антилопа» благоухала новенькой кожей сидений и верха, сияла хромированными боками и произвела среди зрителей и жюри неслыханный фурор, сразу же обретя покупателя в лице богатого финна, помешанного на старых автомобилях.

На вырученные весьма приличные деньги, как Мещерский и догадывался, Илья Медовников начал потихонечку подниматься. Он женился по любви, перебрался к жене из Питера в Калининградскую область (что многих, кстати сказать, тогда удивило), врос в новый, незнакомый быт и постепенно начал все теснее сотрудничать со столичными и питерскими турфирмами, организуя для приезжих отпускников «рыболовные туры» на Куршской косе.

Турфирма Мещерского «Столичный географический клуб» как раз перед самым кризисом морально и финансово поддержала Медовникова, выделив ему кредит на ремонт и перепланировку старого дома, приобретенного им и его женой в Морском. В прежние времена в доме этом находились склады, а затем клуб рыбопромысловой артели. А еще раньше, при немцах, в этом доме сначала жил пастор, потом была гостиница для туристов, приезжающих на взморье из Берлина по так называемому «польскому коридору». А во время войны там располагался военный штаб.

Базис по совету жены решил вернуться к истокам и снова превратить этот заброшенный старый дом в уютную маленькую гостиницу с кафе-баром на первом этаже. Однако, как честно признавался он позже Мещерскому, замахнулся он уж слишком рьяно, и, если бы не энергия и упорство его жены Юлии, никогда бы ему не осилить этот гераклов подвиг с ремонтом и перепланировкой бывшего артельного клуба.

Юлия Медовникова – живая, словоохотливая, пышногрудая брюнетка – сразу после школы пошла работать в торговлю. И, по ее же словам, «хлебнула и повидала в жизни немало разного». Однако с годами приобрела ту самую цепкую деловую хватку, настойчивость и упорство, которые столь необходимы для всех, кто в одиночку или парой пускается вплавь по бурному морю мелкого частного предпринимательства.

Фактически «Пана Спортсмена» подняла из руин и вывела в большую жизнь именно она. Она мужественно несла на своих плечах и весь основной груз работы в гостинице – убирала номера, меняла постельное белье, готовила «пансион» для постояльцев, а по вечерам еще и обслуживала клиентов в баре.

При всей этой адской работе она, по ее же собственному признанию, была абсолютно счастлива в браке и довольна жизнью. Мещерскому Юлия Медовникова понравилась чрезвычайно. Он вообще питал слабость к крупным высоким женщинам, хозяйкам своей судьбы. Он частенько ловил себя на том, что невольно наблюдает за этой парой. Грузный, толстый здоровяк Илья – рыжий, краснощекий, редко унывающий, всегда что-то тихо насвистывающий сквозь зубы. С виду – этакий рубаха-парень, вечно копающийся в своей автомастерской на задворках гостиницы, одетый всегда в старые вельветовые штаны и заляпанную машинным маслом и пивом футболку. И рядом с этим толстым добродушным неряхой – она, пани Юлия. Всегда аккуратная, вежливая, с роскошными черными волосами, порой заплетенными в толстую русалочью косу. Одетая всегда либо в соблазнительный черный сарафанчик-мини, либо в топик и бриджи, обтягивающие ее бедра и прочие соблазнительно-округлые формы, точно на картинке из мужского журнала.

Мещерский ловил себя еще и на том, что невольно сравнивает чету Медовниковых с другой, хорошо ему знакомой супружеской парой. Да, жена Базиса ему приглянулась, причем сразу, но, увы, она была уже чужой добычей и собственностью. Мещерскому порой было горько сознавать, что вот опять двадцать пять. Почему-то судьба-злодейка назначила ему в жизни нелегкий жребий всегда увлекаться и украдкой вздыхать о женщинах, которые, увы, уже были прочно и крепко заняты кем-то более расторопным, везучим и настойчивым.

На следующее утро он проснулся в своей одинокой холостяцкой постели в седьмом номере гостиницы в пять часов, когда уже рассвело и дождь перестал стучать по черепичной крыше. Мещерский лежал, смотрел в потолок и думал о том, что происходит там, в четырнадцатом номере для молодоженов. То, что это именно номер для медового месяца, ласково и ехидно сообщила ему Юлия Медовникова. Впрочем, Катя вчера вечером после этой истории на берегу выглядела такой встрепанной, продрогшей и испуганной… Эх ты, мой милый маленький воробышек…

Хотя она была почти на целую голову выше Мещерского, у того очень часто появлялись в отношении ее такие вот сравнения типа «воробышек», «ласточка», «малыш», «девочка». Ничего дружеского или отеческого в этих эпитетах не было, напротив… Их порождало само раненное когда-то давно, в далекой туманной юности, сердце. Мещерский никогда не произносил (в отличие от Кравченко так и сыпавшего порой этими своими «радостями», «куколками», «дорогушами», «зайчиками» направо и налево) свои ласковости вслух. И никому, тем более ей, Кате, или другу Кравченко, даже под расстрелом не признался бы, что они так и вертятся у него на языке, когда он видит ее, слышит, говорит с ней, чувствует аромат ее духов, но… Нет, сердце, молчи, грусть, уймись. Все равно ничего изменить и поправить уже нельзя. Остается лишь ворочаться на узкой холостяцкой кровати седьмого номера и…

Впрочем, вчера Катя действительно была похожа на встрепанного воробья. И все рассказывала им об убийстве на пляже. И в баре вечером тоже все об этом судачили – он слышал: мол, нашли в дюнах на берегу моря мертвую женщину. Вроде туристку. Кто-то ножом ее пырнул, там сейчас милиции нагнали…

Черт, этого только тут не хватало! Мещерский свирепо забарахтался в постели. Посмотрел на часы. Четверть шестого всего. А ведь еще в Москве они с Кравченко мечтали, что в первое же утро махнут на моторке в открытое море на рыбалку.

Однако вчера за всеми этими волнениями и переживаниями он совершенно позабыл спросить у Базиса, что там с моторкой. А с ней, по закону подлости, действительно что-то случилось – мотор забарахлил. Базис его вроде наладил, но… Совсем ведь из головы вылетело. А все этот хмырь с колокольни. Он во всем виноват. С него в этот день, который так славно начинался, все пошло наперекосяк.

Мещерский перебирал в памяти, как вчера они с Кравченко привезли сюда в гостиницу этого хмыря-самоубийцу. Базису этот Дергачев оказался действительно корешем. Вчера, когда они приехали, Базис находился в гараже. Как он сказал им впоследствии, он недавно вернулся из соседнего поселка. Около автомастерской стояла его грузовая «Газель».

Гости Базиса, которых они с Кравченко встретили в автомастерской, были Мещерскому незнакомы. Он поначалу вообще думал, что к Базису приехал отец с красавицей-дочкой. Но оказалось, что нет – то были жених и невеста. Базис опять же сообщил об этом позже, с какой-то двусмысленной усмешкой косясь при этом на все еще не подававшего признаков сознания пьяного Дергачева, водворенного на стул под тент летнего кафе.

Однако еще позже Мещерский вдруг вспомнил, что невесту он уже видел. Это произошло в самый первый его день в Морском, когда он приехал из Калининграда, благополучно посадив свою очередную тургруппу в аэропорту на самолет. Туристы возвращались из Германии на автобусе через Польшу с заездом в знаменитый замок Голау в Померании, где ежегодно в июле проводился красочный и почти самый настоящий рыцарский турнир.

Этот маршрут был эксклюзивным изобретением «Столичного географического клуба», и к его разработке Мещерский приложил всю свою буйную фантазию, насколько позволяла туристическая смета. Увы, на практике все оказались совершенно не так волшебно, как планировалось в Москве. Рыцарский тур вымотал Мещерского до предела. Слишком уж много было в Германии пива, в Польше «Старки», контрабандно провезенной через две границы русской водки, травм и ушибов у клиентов, получивших все эти «прелести» на пусть и призрачном, но все же историко-спортивном ристалище, где участники состязаний облачались в самодельные доспехи и рубили друг друга тупыми мечами, кололи тупыми копьями и то и дело падали со взятых напрокат на соседних фермах кротких, как голуби коней, удивленных этими падениями гораздо больше своих незадачливых седоков.

После всего этого хаоса, переездов с места на место и почти непрекращающихся пивных вечеринок двухнедельный отдых в Морском – месте совершенно тихом и уединенном, словно подвешенном в пустоте между небом, морем и заливом, – восхитительный отдых с рыбалкой, пляжным битьем баклуш и редкими выездами по просьбе Кати, например, к домику Томаса Манна или же на мыс Таран представлялся Мещерскому настоящим раем.

В тот самый первый день они сидели с Базисом здесь же, на веранде летнего кафе под тентом, потягивали пиво, отмечая встречу, обговаривая все детали будущего отдыха, договариваясь насчет оплаты. И вот тогда-то Мещерский впервые и увидел невесту. Она прикатила к гостинице на стареньком, разбитом «Опеле». Здесь, в анклаве, как заметил Мещерский, почти весь легковой транспорт был из Германии или Польши. Приехала незнакомка к жене Базиса Юлии. Судя по всему, они были подругами. Юлия тут же приказала мужу «оторвать зад от стула» и присматривать в кафе, а сама повела гостью в жилую часть дома. Базис с женой жили тут же, при гостинице, занимали на первом этаже две просторные комнаты.

Гостья была миниатюрной кругленькой блондинкой – синеглазой и загорелой. И, как успел смутно отметить сквозь пивные пары Мещерский, – просто красавицей. Сколько в ней было изящества и обаяния! Правда, красота ее была какой-то чересчур уж детской. Судя по тому, как она общалась с Юлией Медовниковой, они были ровесницами. Жене Базиса можно было дать лет двадцать восемь – тридцать. Гостья же выглядела гораздо моложе. Было в ее облике что-то, напоминающее школьницу предпоследнего класса. Кажется, заплети она свои золотистые волосы в две короткие тугие косички, укрась их бантиками, и тут же станет Красной Шапочкой из мультфильма.

Увидев эту же самую девушку во второй раз в автомастерской Базиса, Мещерский снова осознал, что видит перед собой очень милое и привлекательное существо. Но никаких чувств, никакого душевного подъема не испытал – феи, Дюймовочки и Красные Шапочки были не в его вкусе. А их маленький рост его просто раздражал. Однажды по совету Кати он пытался ухаживать за такой вот прелестной недомеркой, но, придя с ней к друзьям в гости и увидев себя со стороны в зеркале в прихожей, более никогда не повторял этих опытов.

На этот раз гостья приехала в «Пан Спортсмен» не одна, а со спутником, который выглядел старше ее почти вдвое и вдвое же был выше, шире и толще – крупный полный шатен с круглым, чуть тронутым оспой лицом и модной стрижкой. На вид ему было все сорок пять, а то и пятьдесят, но он тщательно следил за собой и молодился изо всех сил. Чего, например, стоил его костюм из денима – брюки в обтяг и короткая потертая курточка, так странно смотревшаяся на его квадратной фигуре, особенно в сочетании с автомобилем, на котором он приехал в автомастерскую. Но авто это Мещерский увидел чуть погодя, а сначала ему бросилось в глаза то, как вежливо и подобострастно ведет себя с гостем Базис, уважительно величая его Григорием Петровичем. Они вышли из мастерской, видимо, Базис ему что-то там показывал, но в чем было дело, в тот момент Мещерский не понял. В беседу их он особо не вникал, так как был занят тем, что сначала вытаскивал из машины бесчувственного Дергачева, а затем снова запихивал его на заднее сиденье, потому что следом за мужчинами вышла и девушка, и нельзя же было оскорблять ее чувства видом этого голяка.

А когда они с Кравченко, извиняясь, чертыхаясь и пыхтя, все же затащили Дергачева под навес (Базис сбегал в дом и принес одеяло, прикрыть наготу), мужчина и девушка уже попрощались и укатили на новехоньком «Мерседесе» серебристо-стального цвета. Вот тогда-то на вопрос Мещерского, что за любопытный тип с дочкой заглянули на огонек, Базис, с ухмылкой косясь на Дергачева, ответил, что первое впечатление обманчиво и что это, между прочим, не родственники, а влюбленные. Более того – счастливый жених и не менее счастливая невеста. Далее он сказал, что дело уже в шляпе, заявление в загсе, а время к свадьбе, что, по слухам, на Взморье арендован чуть ли не целый ресторан на первой линии пляжа.

По меркам Морского, это было верхом шика и удалого молодецкого разгула. И Мещерский не стал ничего более уточнять насчет малютки-невесты и пожилого жениха. В свою очередь, рассказал Базису свои новости – историю спасения самоубийцы, вскользь упомянув при этом фамилию Линка.

Базис слушал с живейшим интересом. Пару раз даже подходил к Дергачеву и щупал ему пульс, как больному. Потом сказал: «Да, дела. Никто от него такого не ждал, надо же». А потом сказал, что утро вечера мудренее и что он уложит Дергачева спать в одном из свободных номеров. «Завтра проспится, может, и не вспомнит ничего, – продолжил он. – Ну а если вспомнит… Надо же, никто не думал, что он это серьезно… Михель-то что сказал? Ну Линк? Что его нельзя сейчас одного оставлять? Да уж, это точно… Но он лучше бы не нам это сказал, а своей сестренке внушил, что… Ладно, делать нечего. Пусть побудет пока у меня. Юлька, конечно, разоряться начнет, но… В общем, я все с ней улажу. Кто, собственно, в этом доме хозяин, а?»

По лицу Базиса было в тот миг ясно: о Дергачеве и его сумасбродной натуре, толкнувшей его на колокольню, он знает гораздо больше, чем говорит. Но Мещерский не стал проявлять любопытство. Какая, собственно, им разница? Они приехали в Морское на пару недель отдыхать. И страсти, кипящие в сердцах и умах обитателей этой курортной глуши, не должны их ни в коем случае ни интересовать, ни касаться. И своих забот полно. К тому же Мещерский страшно переживал, что они оставили Катю одну на проезжей дороге. Когда же прошел час-другой и она не появилась, беспокойство перешло почти в панику.

Но все это было вчера, до дождя. А дождь, прошумев, омыв землю, унес с собой и все вчерашние тревоги и страхи. В пять утра, проснувшись и закурив в постели, Мещерский почувствовал себя совершенно другим человеком, однако…

Это убийство на пляже… Это чертово убийство. Что же там произошло? И надо же так случиться, что именно в этот момент там очутилась Катя – без Вадьки, без него, Мещерского, – маленькая, беззащитная Катя. И как только он, Мещерский, позволил ей пойти пешком? Страшно даже подумать, но ведь на том месте на пляже вполне могла оказаться и…

Мещерскому стало жарко. Он сел, откинул одеяло. Сна уже не было ни в одном глазу. Он встал и поплелся в ванную. Слава богу, Базис сумел осилить в «Спортсмене» вполне сносную современную сантехнику и даже горячую воду. После душа Мещерский подошел к окну и, подняв жалюзи, выглянул в окно. Небо почти совсем очистилось от туч, только на западе на горизонте маячила какая-то серая полоска. Солнце уже взошло, но над морем все еще висел бледный малахольный серпик убывающего месяца. Мещерский сладко потянулся – эх, утро-то какое, красотища! Рассеянный взгляд его упал на церковный шпиль, видный из-за остроконечных крыш, а затем на участок шоссе. И вдруг он увидел на дороге какую-то темную фигуру. Она быстро приближалась. Остановилась на углу соседнего дома, чуть помедлила, явно рассматривая фасад гостиницы и летнюю пустую террасу, и затем повернула к пристани, скрывшись за зелеными палисадниками.

Разглядеть незнакомца Мещерский не смог. Заметил лишь, что это был человек высокого роста со стремительной, энергичной походкой. Отчего-то сразу же вспомнился Линк. Может, это немец куда-то намылился спозаранку? Может, на рыбалку? Любопытный тип этот немец и, судя по реакции Базиса, в Морском совершенно в доску свой, хоть и иностранец. Однако нет, Линк худой и долговязый, а этот на шоссе крупный спортивный мужчина, вроде бы не похож на Линка.

Мещерский снова нетерпеливо глянул на часы. Господи боже, всего-то полшестого. Как же убить эти несколько часов до завтрака? И чтобы не было мучительно больно за бесцельно потерянное первое курортное утро, Мещерский решил сделать самое простое – пойти и тихонько стукнуть в дверь четырнадцатого номера. Разбудить Кравченко.