Текст книги "Готическая коллекция"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 12
КРИВОЙ, МЫШКА И РОГАТЫЙ МУЖ

Проводив Кравченко на рыбалку, Катя так больше и не сумела заснуть. Собственно, когда Драгоценный В.А. еще затемно заворочался в кровати, как бегемот в болоте, засуетился в поисках то того, то другого, заметался из душа к шкафу и от шкафа к не разобранному еще чемодану, Катя, сразу же стряхнув с себя сон, выскочила из-под одеяла и, как верная жена, тут же активно включилась в поиски, сборы и яростные споры приглушенным шепотом о том, что брать. В какой-то миг ей даже захотелось ехать с ними. Все равно она поднялась чуть свет. Не пугала даже кромешная темень за окном и холодный ветер, дувший в открытую форточку. Это было почти приключением – море, шлюпка, рыба, пляшущая на крючке, едва лишь закинешь удочку, спортивный азарт лова. Все лучше, чем снова сидеть как сова одной в номере или слоняться по пляжу.

Однако, взглянув на Драгоценного, Катя тут же раздумала рыбачить. Утром Кравченко даже не заикался о вчерашнем своем предложении. На лице его застыло благоговейное, сосредоточенное выражение: глава семьи, кормилец собирается на промысел. Ни-ни отвлекать его от этого священного ритуала.

В результате, проводив его, Катя вернулась в теплую кроватку. Закрыла глаза, полежала, потом открыла глаза, заворочалась, включила ночник, поискала, что бы почитать, конечно, ничего не нашла, потому что не взяла ни одной книжки (шляпа несчастная), решила в тишине поразмыслить о тайне убийства на пляже, но тут же расхотела – а ну его в баню. Не хватало еще с самого утра портить себе настроение и расстраиваться. И встала. Уже окончательно и бесповоротно.

Часики показывали совершенно нереальное время – без четверти пять. И тут Катю вдруг осенило: да это же самый подходящий момент, чтобы встретить рассвет на берегу моря. Хоть будет потом что вспомнить, чем похвастаться – мол, видела своими собственными глазами, как огненный шар солнца поднялся над морской пучиной, блистающая колесница Гелиоса начала свой дневной путь по небесному своду.

Катя порылась в чемодане. Кравченко в отличие от нее знал, куда они едут, и набрал немало теплых вещей. И как только она не обратила внимания, что он берет с собой «на юг» сразу две куртки и три шерстяных свитера, и не насторожилась еще в Москве? Ведь одежду-то она сама паковала, собственноручно. Эх, рассеянность наша…

Катя облачилась в свитер Кравченко. Он был толстый, кусачий, из грубой шерсти, просторный и длинный, как платье. Взяла и его джинсовую куртку. Видок у нее во всем этом был, конечно, аховый, но кто бы стал ее разглядывать в такую-то рань?

Сразу же после завтрака, как и планировалось вчера, Катя рассчитывала навестить опорный пункт, чтобы если и не поучаствовать непосредственно в допросе мужа Преториус, то хотя бы посмотреть на него со стороны, составить впечатление об этом человеке, которого уже коснулась тень подозрения. Но до одиннадцати времени было много. И надо было еще придумать, как бы его поинтереснее убить.

Катя на цыпочках спустилась вниз, повесила ключ от номера на доску, отперла дверь и вышла в предрассветные сумерки. Она решила взобраться на Высокую Дюну, чтобы встретить рассвет на ее вершине. (Вот Вадька и Серега лопнут от зависти, когда вернутся со своей рыбалки, поймав три жалких головастика, и услышат о ее собственном великом приключении!)

К Дюне она шла по пустынному берегу. Храбро шла, быстро, бодро, категорически запретив себе замирать на месте и пугливо озираться по сторонам. Еще чего! Кого это она тут боится?

Небо на востоке сначала было зеленым, потом стало розоветь. Из-под низко нависших туч сочился красный свет. С моря дул резкий, пронизывающий ветер. На пляже гудел прибой. Катя замедлила шаг, созерцая море, а потом снова бодро двинулась к Высокой Дюне. Катюшин на своем дурацком мотоцикле, помнится, штурмовал этот холм в самом неприступном обрывистом месте. Но на вершину должен быть путь и полегче, и она его сейчас отыщет. Она наугад свернула направо и углубилась в дюны, обходя холм с тыла. Окрестный пейзаж был девствен и величав: море, желтая гряда холмов, рассеченных прямым, как стрела, шоссе, за ним церковь, изумрудная лужайка кладбища и темная, шумящая кронами на ветру роща.

Тут под ноги словно сама собой подвернулась тропа. Она становилась все круче, постепенно описывая петлю и поворачивая снова в сторону берега. Примерно через четверть часа после весьма трудной борьбы с осыпающимся под ногами песком задыхающаяся, но торжествующая Катя уже стояла на самой вершине Высокой Дюны. И видела собственными глазами, как рассеивается ночной колдовской мрак и восходит солнце. От высоты захватывало дух. От ветра, дувшего здесь с удвоенной силой, леденели спина и руки. Но уходить с этой удивительной высоты не хотелось. Хотелось петь, плясать, кричать во все горло, слушая собственный голос, пугая чаек, уже стряхнувших с себя ночное оцепенение и взмывших к облакам.

Катя сплясала залихватский танец, как дикарь вокруг жертвенного костра, и сразу же согрелась, одновременно радуясь, что ее тут никто не видит и не слышит. Что она тут одна-одинешенька. И поэтому, конечно, первый человек на свете и Царь Горы. С Высокой Дюны она разглядывала крыши Морского: причал, лодки и еще какие-то далекие, то ярко вспыхивающие, то гаснувшие в сумерках огни почти на самой границе суши и неба. Позже она поняла, что видела Ниду – литовский прибрежный поселок по ту сторону границы. Видела она и корабль на горизонте: нечто вблизи, наверное, очень большое, грузовое и могучее, а в такой дали представлявшееся малюсеньким, почти игрушечным корабликом.

Видела и яхту под белыми парусами. Узкая спортивная красавица-яхта, несмотря на шторм, держала курс от маяка в открытое море. Катя снова запрыгала, заплясала на своей вершине, крича и размахивая руками, как Робинзон. Да, это была жизнь! Это было приключение. И грех теперь было скулить и жаловаться, что Драгоценный В.А. хоть и обманом, но показал ей всю эту красоту.

Ветер постепенно начал стихать. Катя тут же решила, что завтра непременно выйдет в море. С Кравченко и Мещерским, если они еще будут живы после сегодняшней прогулки. Или одна – а что, слабо? Подумаешь, дело какое, садись в лодку, нажми на кнопку, включи мотор и плыви себе как барыня вдоль берега. Прибрежных скал тут нет, рифов тоже, и Балтийское море, по воспоминаниям детства, вообще мелкое по колено!

В таком вот лихом настроении Катя провела в роли Царя Горы около часа, наслаждаясь пейзажем, а потом начала осторожный спуск, с явной неохотой расставаясь с тем, что увидела с высоты, и давая себе клятву, что поднимется сюда еще раз, еще и еще. В гостиницу она не торопилась. Внизу, в лощине за Дюной, было гораздо теплее. Сюда почти вплотную подступали сосны. А дальше начиналась церковная роща. Через несколько минут Катя вступила под густой зеленый свод. Узкая прямая аллея вела к немецкому кладбищу. Рядом с ним располагались еще два кладбища – новое русское и старое литовское, католическое.

Блуждать как неприкаянный призрак среди могил в это утро Катю не тянуло. Однако она вдруг вспомнила, что про эту рощу вечером сразу же после их приезда рассказывал Мещерский. По его словам, это место было главной достопримечательностью бывшего Пилькоппена, как о том оповещал новейший туристический путеводитель. Роща и кладбище располагались якобы на месте древнего прусского капища, где крестил язычников еще святой Адальберт. В роще якобы имелась волшебная береза, в которой, по легенде, обитали совершенно удивительные жильцы – мышка, подательница зубов, и Кривой.

Рассказывал все это Мещерский вечером сразу же после убийства с явной целью немного подбодрить, повеселить павшую духом Катю: мол, не так уж дико и ужасно это место, есть и в нем своеобразная прелесть. И сейчас, медленно идя по аллее из столетних вязов, Катя полностью была с этим согласна. Здешняя мышка, по словам Мещерского, была просто чудом. «Знаешь ведь присказку: «Мышка-мышка, на тебе зуб костяной, дай мне золотой?» – спросил Мещерский. – Так это про здешнюю обитательницу рощи сложено. Но мышь и наоборот просьбы исполняет, вот что здорово. Вот у меня тут слева, видишь, уже вставной зуб. В институте в футбол играл, выбили. – Мещерский доверчиво поделился с Катей своими «зубными тайнами». – Так вот, можно пойти в рощу, пожелать наоборот: тебе, мол, золотой, а мне костяной. И тут же новый зуб на месте вставного вырастает».

Второй обитатель рощи – Кривой – якобы исполнял вообще любые желания, а не только насчет зубов. Но существом он был капризным и коварным. «О нем тут всякое рассказывают, – делился Мещерский. – Надо подойти к самой старой березе в роще, но непременно с восточной стороны на зорьке, чтобы он тебя раньше не учуял и не сцапал. Три раза постучать по стволу и спросить: «Тут ли Кривой?» Ему некуда будет деваться, и он ответит: «Тут». И тогда можно смело говорить свое желание. Но подходить к березе надо осторожно. Кривой – малый не промах. Ему еще древние пруссы на этом капище кровавые жертвы приносили».

«А кто он такой, этот Кривой? – спросила Катя, хотя тогда, после увиденного на берегу, ей было глубоко наплевать на все эти сказки. – Кто он? Тролль, что ли, гоблин, леший?» – «Все вместе, а скорее всего, воплощенный дух дерева», – ответил Мещерский и тут же вдохновенно углубился в малопонятный «морфологический разбор этнографо-мифологического топонима «Кривой».

Старую березу не надо было долго искать. Толстое дуплистое дерево росло в центре небольшой открытой поляны в конце аллеи. Утреннее солнце, прорвавшись сквозь тучи, освещало корявый, поросший мхом ствол и мощные ветви. Катя запрокинула голову – какое высокое дерево. Потом посмотрела вниз, себе под ноги, и… На узловатом корне – юркий буро-желтый комочек меха. Крохотная полевая мышь забавно умывала мордочку передними лапками. Глазки-бусинки с любопытством зыркнули на Катю, зверек пискнул и юркнул в траву. Катя как во сне потянулась к стволу, постучала, точно в запертую дверь, и спросила: «Тут ли Кривой, эй?» И только потом вспомнила, что понятия не имеет, с какой стороны подходила к березе – с восточной ли, западной?

Порыв ветра запутался в листве, где-то высоко в ветвях каркнула ворона. Сзади хрустнули ветки и…

Катя резко обернулась. Сердце сразу упало куда-то вниз и бешено застучало чуть ли не в пятках – в кустах за деревьями кто-то был! Кто-то прятался там, среди этой зеленой непроницаемой завесы. Катя чувствовала чей-то взгляд. Потом снова хрустнула ветка под чьими-то шагами. И Катя, не помня себя, кинулась по аллее назад.

Никогда в жизни она так не пугалась. Перед глазами маячила картина – женщина в красном сарафане, скорчившаяся на песке. Женщина с располосованным ножом горлом.

Катя выскочила на опушку. Впереди расстилался луг, за ним – церковь и пруд. Кругом было тихо. Даже ветер снова притаился за грядой дюн. Катя пошла вперед, стараясь дышать ровнее. Ну, что – допутешествовалась? Так тебе и надо. Не слоняйся одна, не пытайся обмануть сама себя, что смерть этой несчастной Преториус совершенно на тебя не подействовала. Вон как подействовала – коленки даже трясутся.

Катя снова оглянулась. Кто был в роще в этот ранний час? Ведь ей не показалось, нет – в кустах явно кто-то прятался. Она слышала его. Она чувствовала чей-то взгляд. Черт, вот и смейся над сказками про старого прусского лешего, сторожащего свою заповедную рощу…

И вдруг среди деревьев показалась высокая темная фигура. Катя быстро присела в траву, спрятавшись за какой-то валун. Оказалось, что это не что иное, как могильный камень. На замшелой его поверхности была едва различима какая-то готическая надпись. И дата – 1710 год. Темная фигура среди деревьев двигалась как-то странно – то наклоняясь, то распрямляясь, кружа на одном месте. Вот незнакомец снова наклонился, потом сделал какое-то движение, словно отряхивая колени, выпрямился и зашагал в сторону пруда. Когда он приблизился, выйдя на открытое место, Катя наконец узнала его. Это был Линк. Одет он был в рабочий комбинезон и черную куртку, а в руках нес садовую тяпку и грабли.

Катя притаилась за своим камнем. Линк прошел в нескольких метрах от нее, направляясь к церкви. Она подождала, пока он скроется за ее дверью, и только тогда покинула свое убежище. Больше из рощи никто не показывался. Она еще немного подождала – нет, никого. Выходит, там был этот чудной немец, там, в кустах у березы? Кроме него, тут вроде никого больше нет… Если это был действительно Линк, что он делал в роще, зачем прятался, зачем следил за ней, так ее испугав? Катя медленно, с опаской приблизилась к опушке. Надо выяснить, что он там делал – вон это место среди деревьев. Что он там – клад искал, что ли, или могилу раскапывал? Катя шагнула вперед – сейчас быстренько гляну, что там, и назад, на шоссе, и в гостиницу… Внезапно она остановилась: среди зарослей папоротника был расчищен небольшой пятачок со свежевыполотой травой и посаженными садовыми мхами разных цветов – от изумрудного до фиолетового. На этом заботливо ухоженном клочке земли покоились две могильных плиты. Едва различимую надпись на одной из них явно, но безуспешно кто-то пытался отчистить и восстановить. Надпись, судя по сохранившимся буквам, была на немецком. А рядом с плитой на жестяной табличке, прибитой ко вкопанной в землю палке, свежей черной краской была сделана надпись по-русски мелкими печатными буквами с ошибками в нескольких словах: «Когда мы баролись с валнами, где чиловеческая помащь была напрасна, где ничего нельзя было увидеть, кроме ужаса и смерти, взывали мы к Господу в нашей беде: «Господи, спаси нас, смилуйся над нами!»

Без четверти одиннадцать Катя уже подходила к зданию почты. На углу возле опорного пункта скучали мотоцикл Катюшина и два пыльных черных джипа. Внезапно железная дверь опорного пункта распахнулась, и оттуда стремительно выкатился маленький толстый лысый мужчина лет пятидесяти, одетый в дорогую спортивную куртку. Следом за ним, точно черный горох, посыпались явные охранники – все как на подбор рослые здоровяки в строгих костюмах. Позади охранников Катя узрела Катюшина. Вид у него был растерянный и злой:

– Подождите, Алексей Модестович, мы ж еще не закончили! – крикнул он важному толстяку-коротышке, но тот даже не оглянулся, небрежно бросив через плечо:

– Я буду говорить только с прокурором. Машину я заберу позже. За ней приедет мой человек.

Он направился к джипу. Один из молодцов резво забежал вперед, предупредительно открывая дверь. И в тот момент, когда толстяк уже садился в машину, в дверях опорного пункта за спиной Катюшина появился Борис Чайкин. Катя увидела, что он бледен как полотно и чем-то до смерти напуган.

Тут один из охранников остановился, обернулся:

– А ты, – он ткнул в Чайкина толстым пальцем с печаткой, – ты покойник, придурок. Понял меня, Тарзан? Гроб себе беги заказывай, понял?

– Но-но, потише, без угроз тут! – возмутился Катюшин.

– А ты вообще заткнись! – отрезал охранник и рысью заспешил к джипу. Машины, взвизгнув, как на ралли, тормозами, синхронно развернулись и… только пыль столбом.

– Это и был муж Преториус? – спросила Катя, подходя.

Катюшин со злостью кусал губы.

– Ну, блин… – У него даже слов не находилось. – Ну, гусь, ну, зараза… Ну, подожди, я тебе устрою…

– Что ты ему устроишь? – глухо сказал Чайкин. – Это ты мне сейчас устроил. Мне, понятно тебе, дурак набитый? Я теперь покойник. Этот-то чистую правду сказал – я уже мертвец! И это вы, черт бы вас тут взял, во всем виноваты!

Глава 13
МЕРТВЕЦ РАЗГОВОРИЛСЯ

– Не нас вини, а себя, – хмуро прервал Чайкина Катюшин. – За то, что с чужой бабой спутался, за то, что врал, за то, что, может, и того… пристукнул ее втихаря на пляже.

– Я не убивал, – ответил Чайкин.

– А это ты теперь вон Преториусу докажи. – Катюшин мрачно созерцал площадь, где и след черных джипов давно простыл. Потом повернулся к Кате: – Ну, здравствуй. Такие дела, что и поздороваться с тобой толком не успел. Пошли в кабинет.

Катя медленно поднялась по ступенькам мимо Чайкина.

– А мне что теперь делать? – с отчаянием спросил тот. – Я-то теперь куда пойду после этой вашей тюряги, после клоповника?

– В камере у меня ни одного клопа. И что ты опять-то врешь? – возмутился Катюшин. – А что тебе делать и куда идти, я не знаю. Я тебе ни в чем больше не советчик. Вчера дал один совет: чистосердечно все рассказать. Но ты на него наплевал. А теперь катись на все четыре стороны и думай сам, как тебе назад в город возвращаться, как с ее мужем этот бардак улаживать, как живым выйти из всей этой передряги.

– Да это не я ее убил, а он! – выкрикнул Чайкин. – Выследил нас – и сюда со своей бандой… Ты видел, какой он был только что в кабинете-то?

– А каким будешь, узнав, что твоя жена, с которой ты всю жизнь прожил, спуталась с таким вот… – Катюшин смерил Чайкина мрачным взглядом. – Этот Алексей Модестович еще себя в руках держал. Я б, например, прямо сразу тебя кончил, доведись мне вот так. Ты вот сейчас паникуешь, как тебе от его гнева скрыться. И правильно паникуешь. Потому что деваться тебе, парень, некуда.

– Что ты издеваешься надо мной? – спросил Чайкин уже гораздо тише. – Ну что мне теперь делать, что?

– Ты правду начнешь говорить или нет?

Чайкин со злостью глянул на Катю, которая вообще ни слова не проронила, и воскликнул с отчаянием:

– Ну да, да! И что вам только от меня всем надо? Что вы ко мне-то привязались?

В кабинете он сел на стул и закурил. После ночевки в КПЗ одежда его пришла в еще более небрежный вид, на щеках отросла щетина, но все это и даже выражение испуга и отчаяния, ясно написанное на его лице, абсолютно не влияло на его внешность. И Катя в который раз вынуждена была признать: Чайкин, пожалуй, самый красивый мужчина, когда-либо виденный ею. И, наверное, счастлива была покойная Ирина Преториус, имея столь эффектного друга.

– Будешь отвечать на мои вопросы честно, – приказал Катюшин. – Если снова, как лис, вилять начнешь, тогда сразу вставай и уматывай… Ну? Где и когда ты с ней познакомился?

– В конце марта, на вечере в «Трансатлантике», – нехотя ответил Чайкин.

– Ты ведь в этом заведении работаешь?

– Да.

– Про работу твою я справки навел, а вот коллегу мою из Москвы просвети, будь добр.

– Это такой развлекательный комплекс… не бизнес-клуб, как я раньше говорил. Просто ночной клуб. Я там работал в шоу Мамедова.

– В стрип-шоу, – уточнил Катюшин, – мужской стриптиз по четвергам, когда в «Трансатлантике» бабий день, так? Преториус по четвергам приезжала?

– Да. Мы с ней познакомились…

– Прямо во время программы?

– Нет, просто она увидела меня. – Чайкин говорил по-прежнему нехотя и вроде бы смущался. Хотя чего ему было смущаться, раз у него была такая работа? Настоящая, мужская. Катя с любопытством следила за ним. Вот вам и принц в изгнании… Король-дроздобород. – Увидела, ну и, видно, запомнила. Глаз на меня положила. Начала каждую неделю приезжать. Потом как-то Мамедов вечером сказал: «Tебя дама в кабинете будет ждать, оплатила контактный стриптиз», – Чайкин горько усмехнулся. – Вот так мы с Иркой и знакомство свели.

– История романтическая, – сказал Катюшин. – У вас там в клубе, кажется, имена вроде не в ходу. Прозвища одни, кликухи. Как там тебя, в этом шоу-то, зовут, Борис?

– Тарзан, – ответил Чайкин.

– Ага, ясно. Ладно, продолжай.

– Муж ее тоже иногда приезжал в клуб. Всегда отдельно от Ирки на женское стрип-шоу в другие дни… Мужик он у нас в городе известный, шишка, в общем. Я, как только Ирка сказала мне, чья она жена, сразу хотел прекратить все это.

– Почему?

– Потому что всплывать мне было как-то неохота в порту с брюхом распоротым, вот почему!

– Вот даже как. У ее мужа такие длинные руки? Но ты ведь не прекратил с ней встречаться? Отчего?

– Она меня не отпускала. Влюбилась в меня. Каждый день звонила. Сначала мы в городе встречались – то в гостинице, то в клубе в номере запремся.

– Она сама эти номера оплачивала?

– Ну не я же, – хмыкнул Чайкин. – Это было ее желание.

– А ты просто пассивно шел даме навстречу?

– Я говорю – я хотел все прекратить, но она сказала: они с мужем разводятся. И она хочет, чтобы после развода мы с ней были вместе. Навсегда.

– А ты что?

– Я не знал, что делать. Решил подождать, посмотреть, что будет дальше.

– Ты ее любил, что ли? – спросил Катюшин.

Чайкин смотрел в окно. На красивом лице его была только досада. Катя украдкой вздохнула: он ее не любил.

– Что произошло между вами в тот день? – задал Катюшин новый вопрос.

– Где-то около недели назад Ирка как-то говорит: «Давай махнем на выходные на косу». Мол, муж ее куда-то уезжает, и она все устроит – снимет номер в частной гостинице. Там нас никто не знает, будем в полной безопасности.

– Даже так? У нее, значит, насчет мужа были серьезные опасения?

– Они у нее насчет него всегда были. Она мне говорила: это странный человек – холодный, жестокий. Поэтому она и решила его оставить, она не могла всего этого вынести.

– Но они прожили почти двадцать лет вместе.

– Ну и что? Когда-нибудь предел наступает.

Катя внимательно слушала. Помнится, Марта излагала историю семейных отношений Преториусов несколько по-иному.

– Ирка чувствовала себя брошенной, очень одинокой, – продолжил Чайкин, – и она боялась мужа потому, что в случае чего ей даже не к кому было обратиться за помощью. Она мне сама говорила, что после смерти брата ей просто некуда идти.

– А у Ирины был брат – старший, младший? – спросил Катюшин.

Чайкин пожал плечами:

– Я не интересовался, да она особо и не рассказывала про себя. Говорила только несколько раз, что очень несчастна после смерти брата, что только сейчас понимает, что такое одиночество. А муж ей изменял.

– Этот вот мячик на ножках? – хмыкнул Катюшин. – На Паниковского этот ваш Преториус похож, которого девушки не любят.

– Видел бы ты его у нас в клубе, – сказал Чайкин, – хмырь болотный… Он ей сам изменял, а ее держал на коротком поводке. И убил ее наверняка он: узнал про нас, выследил и прикончил. Не своими, конечно, руками, поручил кому-нибудь из своей банды.

– Ты, Борис, на вопросы мои отвечай. А выводы я буду сам делать. Давай четко все по порядку: что было в тот день между вами, как ехали, где расстались? Где ты потом болтался целые сутки?

– Мы встретились в клубе утром. Я работу в девять закончил. Ирка заехала за мной на машине. И мы сразу тронулись в путь. – Чайкин нервно хрустнул пальцами. – У нее с утра было неважное настроение. С нею такое случалось – бурить она начинала – то не так, се не так. Я тоже в то утро на взводе был. Ночь была паршивая, и вообще, глаза бы мои на это все не глядели… Ирка в машине начала цепляться – духами от меня какими-то разит, помада на щеке… Я ей говорю: «Ты знаешь, кто я, чем на хлеб зарабатываю». Она и начала: «Давно бы мог ради меня все бросить. А ты все продолжаешь, значит, тебе все это нравится…»

– А тебе нравится в контактном-то стриптизе, а? – наивно поинтересовался Катюшин.

– Да пошел ты! – Чайкин хотел встать.

– Да ладно, чего ты, чудак? Спросить, что ли, нельзя из чистого любопытства? Ну, дальше что было?

– Так и ехали мы с ней, грызлись потихоньку. Я, честное слово, жалеть стал, что согласился поехать. Настроение тоже ни к черту… Где-то в Зеленоградске я ее остановиться попросил. Я ведь даже не завтракал. Ну, выпить хотел, настроение немного поднять. Сказал ей, останови, давай где-нибудь посидим. Она совсем окрысилась: не хватало, чтобы ты еще с самого утра нализался. Ну, и пошло-поехало. Я тогда сказал: раз так, я могу вообще никуда не ехать.

– А она разве не сказала, что вас завтрак ждет на Взморье в ресторане? – спросила Катя.

Чайкин удивленно покачал головой:

– Какой там еще ресторан? Ничего она мне не говорила. Даже как отель называется. Сказала, едем на косу, я обо всем уже договорилась. А что, как… Это говорить она даже нужным не считала, словно я чурбан какой или кукла ее.

– Ты так ее описываешь, что у меня впечатление складывается, будто покойная была форменной стервой, – заметил Катюшин.

Катя наблюдала за выражением лица Чайкина и ждала, что же он ответит. И ответ удивил ее.

– Она меня просто безумно ревновала, – ответил Чайкин. – Ну и я, идиот, конечно, виноват был. Масла в огонь подливал. А стервой она не была, нет. Просто вспыльчивой, немного взбалмошной. И сейчас мне кажется…

– Что? – быстро спросил Катюшин.

– Что я во многом перед ней виноват. Не выйди я там из машины, не хлопни дверью, она была бы сейчас жива и здорова.

Катюшин задумчиво смотрел на Чайкина.

– Если, как ты говоришь, убийца – ее муж, это вряд ли. Скорее всего, он прикончил бы обоих. «И одной пулей он убил обоих и бродил по берегу в тоске», – промурлыкал он. – Ну? И что же произошло? Из-за чего вы с ней все же поссорились, я никак не пойму?

– Да вот из-за этого самого. Я сказал: раз так, я никуда не еду. А она мне – пожалуйста, плакать не стану. Ну, я вышел из машины. А она уехала.

– Оставив тебя посреди Зеленоградска? И во сколько же это ваше расставание средь дороги произошло?

– Ну… я не знаю, на часы не смотрел. В начале двенадцатого где-то, наверное. Дорога из города на косу не больше полутора часов заняла. Я сразу же хотел вернуться в город. Сунулся – бумажника нет. Я в спешке собирался, чтобы ее, королеву, ждать не заставлять, оставил бумажник в другом пиджаке. Денег – только мелочь, даже на попутку до города не хватит. Тут я немного в себя пришел, поостыл. Подумал, из-за чего, собственно, мы с ней скандалили? У нас и прежде такие ссоры бывали. Я ж говорю, она была вспыльчивой – взорвется как порох, потом сама же и пожалеет. Я подумал: наверное, она сейчас локти кусает, что обошлась так со мной. И решил ехать прямо в гостиницу, чтобы встретить ее там, помириться, я ведь тоже виноват был.

– И почему же ты не приехал в тот же день, а появился только на следующее утро?

– Я заблудился, – ответил Чайкин.

– Что? Я не ослышался?

– Я заблудился. Она названия отеля не сказала, сказала только, что частный и где-то на косе. Название поселка говорила, но я в горячке перепутал. Поехал на автобусе сначала в Рыбачий, а там никаких гостиниц, только турбазы. Оттуда я поехал в Лесное, там искал по всей округе – тоже облом полный. А тут вечер. Автобус последний на Морское ушел. На такси у меня денег не было. Я решил пешком. Думал, тут недалеко по шоссе. А оказалось, черт-те сколько топать. Устал, жрать хочется, а тут еще ливень хлынул как из ведра. Там, на шоссе, стоянка для шоферов под навесом. Я туда. Измотался за день так, что не заметил, как заснул. Проснулся на рассвете от холода. Дождь перестал, и я пошел. Сюда, в Морское, пришел где-то в шестом часу. Гостиницу сразу же увидел, вывеска яркая. Только вот не знал – одна она на поселок и частная ли. Ну, ломиться спозаранку, справки наводить про Ирину не стал, решил подождать. На море пошел купаться.

– Как Сусанин прямо, – восхитился Катюшин.

– А иди ты… если б не сам я был виноват, стал бы я…

– Видимо, все же Ирина Преториус была вам очень дорога, раз, несмотря на все ваши разногласия, вы так стремились к примирению с ней, терпели такие лишения, неудобства, – посочувствовала Катя.

Чайкин поднял на нее свои синие глаза. «А иди и ты тоже», – прочла в них Катя.

– Это все. Больше мне сказать вам нечего, – буркнул Чайкин.

– Значит, примерно с двенадцати часов дня и до двух находился ты на дороге между Зеленоградском и Лесным, искал гостиницу? – уточнил Катюшин.

– Да, но там везде по побережью только турбазы.

– А ты на эти турбазы заходил?

– Нет, зачем? Я ж говорю – я искал частный отель. У местных по дороге спрашивал, есть ли такие в поселках.

– Но кто-нибудь точно может подтвердить, что ты действительно там был? Алиби-то твое кто-то может подтвердить?

– Ну, я не знаю. А кому надо-то? Да я и не помню толком, у кого спрашивал – так, прохожие. То у старика, помнится, на автобусной остановке, то у кассирши в чебуречной. Я их теперь даже, наверное, и не узнаю.

– И ты хочешь, чтобы я тебе верил? – спросил Катюшин. – Мол, это все святая правда насчет того, что ты взял и заблудился?

– Да я же объясняю! Я тут, на косе, и не был-то толком никогда. Мы дальше Кранца не ездили с друзьями. Откуда я знаю, что тут – Лесное, Морское, Рыбачье, черт его знает еще какое… И потом… Ну для чего бы я в гостиницу полез, если бы действительно Ирку убил, ну? – Чайкин явно начал терять самообладание. – Ну где логика-то в моих поступках, а? Ну, если бы это я был убийцей, я бы в этот же день ноги сделал, а вечером бы у себя в клубе выступал. Зачем бы я тут у вас околачивался еще целые сутки?

Катюшин глубокомысленно созерцал сейф.

– Про мужа своего Ирина Преториус ничего больше не говорила, не намекала ни на что? – спросил он наконец.

– Кроме того, что это страшный человек, не намекала ни на что. По-моему, больше и говорить-то ничего не нужно.

– Может, дорогой упоминала, что планирует тут на косе с кем-то встретиться? Ты вон в прошлый раз что-то про какие-то деловые переговоры плел, когда себя за ее шофера выдавал?

– Врал, выдумывал. – Чайкин поморщился. – Ну а что мне делать-то было? Вы меня прямо как мешком по башке трахнули – убита. Я и… Нет, ни о каких встречах она не говорила. Упоминала, правда, что здесь ее знакомая какая-то живет еще по Калининграду. Но я имени ее даже сейчас не вспомню.

– Значит, – сказала Катя, – когда вы так резко хлопнули дверью авто там, посреди дороги, у вас при всем этом не возникло впечатления, что это полный разрыв отношений?

– Да нет же, ну я же говорю, – Чайкин покачал головой, – мы оба просто вспылили, так уже бывало. Я знал, что она скоро отойдет. Она вообще не могла на меня долго злиться. Такой уж характер был. Порох! Поэтому я и решил пешком топать и искать эту проклятую гостиницу. Знал бы, что нарвусь на вас с вашими вопросами, – в жизни бы не стал. Пешком бы до Калининграда топал!

Допрос, видимо, подошел к концу. Это ясно почувствовали все. Катюшин что-то мурлыкал себе под нос. Катя прислушалась.

– «Летела пу-уля и чье-то сердце повстречала…» – Он достал из кармана кителя ключи. – «Спросила пуля: отчего ты так стучишь?» Мда… Ладно, хоть и туманно. В Кениг наш родной тебе, Чайкин, возвращаться сегодня я бы не советовал. И завтра тоже. И про стрип-шоу твое тоже, видно, забыть придется до тех пор, пока с муженьком, что рогами тебе ветвистыми обязан, все как-нибудь само собой не рассосется.

– Только не говори, что ты его посадишь, – презрительно хмыкнул Чайкин, – посадил один такой… Он с тобой и говорить-то не стал. Не счел даже нужным.

– Пусть Преториус с прокурором о грехах своей жены калякает, если хочет. – Катюшин протянул Чайкину ключи. – А тебе надо пока отсидеться, а то и правда отправит тебя бравая преториусовская гвардия на корм рыбам. Держи.