Текст книги "29 отравленных принцев"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Бстелла – настоящая марокканская пастила, – сказала Анфиса, – ты не гляди, ты пробуй.

Катя попробовала: пирог был удивительный – пышный, слоеный, тающий во рту. Сочная начинка из мяса была приправлена сыром, миндалем, фруктами, изюмом, корицей, сахаром, чувствовались какие-то сильные, жгуче-ароматные специи.

– Спасибо, Лена, а десерт и кофе позже, – распорядилась Анфиса, вооружилась ножом и вилкой и…

Катя быстро отвела глаза. Анфиса ела с жадностью, точно во рту у нее много дней не было ни крошки. Щеки ее и подбородок теперь лоснились от жира, она то и дело промокала их салфеткой, жевала, не останавливаясь ни на секунду.

– Что? – спросила она, смотря на Катю в упор.

– Ничего. Очень вкусно.

– Знаешь, я читала… Когда Байрон жил с графиней Гвиччиолли, он запретил ей в своем присутствии есть. Они сидели за столом всегда вместе, он ел, а она нет. Ему было противно, понимаешь, противно видеть, как женщина ест. Набивает свое ненасытное брюхо…

– На них порой не менее противно смотреть, Анфиса, – в тон ей ответила Катя, – от одного их вида тошнит.

– Точно, – Анфиса даже повеселела, – точно, Катюша.

– Но ты со Студневым все-таки потом объяснилась?

– Нет, а для чего? Что мог мне сказать король крыс? Еще подальше меня послать? Серафим и так мне все тогда до буковки растолковал: пари-то они друг другу не проиграли, сумели.

– Он что, этот Студнев, был вот такая дрянь и больше ничего?

– Он был… Он был настоящий мужчина, Катя, – Анфиса жевала и говорила невнятно, – именно такими я теперь их и представляю себе. Они могут сделать с нами все, что угодно, понимаешь? Что угодно. И никогда не пожалеют. Знаешь, мне даже такую серию снимков захотелось сделать – ОНИ. Такие, как они есть… Их даже ненавидеть за это невозможно, потому что это сама голая натура без прикрас. Мужик а-ля натюрель.

– Они с нами могут что угодно, – сказала Катя, – А мы? А ты?

– А я? Ты что, меня, что ли, подозреваешь, что это я дала крысиному корольку яда? Ах, Катя, Катя… Еще пару месяцев назад я об этом просто мечтала – убить его. Только мне хотелось задавить его, понимаешь? Переехать машиной, размазать в лепешку. Горело это все во мне, а потом раз – и перегорело, как лампочка на кухне… Подожди, постой, это не так надо есть, это вот с этим соусом «Танжер»…

– Очень остро, мамочка, перец! – Катя задохнулась от соуса «Танжер», схватилась за бокал с соком. – Прямо до слез…

– Зато ты теперь знаешь, как едят в Марокко. Такая страна – супер. Правда, мужики всем командуют, а тетки в парандже, как мумии спеленутые. Мне с моей ярко выраженной внешностью в стиле мадам Рабинович пару раз солоно там пришлось. Антисемиты страшные, мать их… Лена, нам еще один сок… и десерт можно тоже! – крикнула Анфиса Воробьевой.

– А вот в пятницу, когда вы со Студневым снова здесь встретились, когда за одним столом сидели, ты говорила с ним? – спросила Катя. Во рту у нее все горело.

– А мне разве следовало с ним разговаривать? Ты бы, вот ты, как бы на моем месте поступила?

– Не знаю, Анфиса, может быть, и промолчала, а может быть, бутылкой его по голове шарахнула.

– Браво, вот что значит носить погоны капитана милиции. – Анфиса грустно улыбнулась. – Катя, ты пойми, я не хотела ехать, – она обмакнула в наперченный соус креветку, – Аврора сама мне позвонила, сама настояла. Я ей знаешь для чего понадобилась? Она ведь теперь одна осталась, без мужа, ну, а вянуть-пропадать неохота все-таки. Начала намекать – может, у меня время найдется поснимать ее. Она ведь сейчас в прессе против своего бывшего мужа Гусарова волну поднимает: мол, она ангел во плоти, брошенная жена, жертва мужского насилия и произвола. А Гусаров – чудовище косматое… Ведь знала, с чем ко мне подъехать можно, на что я куплюсь сразу – на мужское насилие и произвол… Ну, да она передо мной особо и не виновата. Мне ее иногда даже жаль было. Знала бы, какое сокровище ей досталось в лице Макса. Он наверняка и с ней какой-нибудь гадкий фокус выкинул, он ведь без этого самого с женщинами не мог, скучал-с… Короче, она меня позвала – вечер для друзей, то-се, посидели, поболтали при свечах у камина. Мы ведь даже с ней встречались и вместе в ресторан приехали, как пай-девочки.

– А муж ее – Гусаров – в тот вечер с вами в ресторане не был? – Катя спросила это нарочно.

– Нет, он теперь тут не бывает. А прежде бывал. Он и бывшего мужа Потехиной знал преотлично. Сейчас Москва такой город, что я просто тащусь от него – все друг друга знают, у всех общие дела, все друг с другом живут, спят… Да, кстати, он ведь звонил сюда в тот вечер. Звонил Авроре на мобильник. Не знаю, что там у них произошло – она сразу встала из-за стола и удалилась, но когда вернулась после разговора с ним, у нее было такое лицо… Она была чем-то смертельно напугана. У меня какое-то предчувствие появилось нехорошее – зря, я сказала себе, зря ты, солнышко, сюда приехала. Дрянь тусовка. Видишь – как в воду глядела. Теперь затаскают, наверное, меня к вам? Ведь затаскают, а, Кать?

– Вызовут, и не один раз. И к нам, и в прокуратуру.

– Ну, вот. А ты мне, если что, поможешь?

– Я тебе помогу, Анфиса, – ответила Катя, – только я еще не очень хорошо себе представляю, что же все-таки тут у вас произошло.

– Кто Макса отравил, хочешь узнать? Кто же, как не бедная, глупая, обманутая, обесчещенная женщина Анфиса? Я же тебе сказала: я его очень-очень хотела убить. Но только одним способом – переехать лимузином. Как крысу.

– Ты машину водишь? – хмыкнула Катя.

– Нет. Все хочу научиться, да времени нет.

– Анфиса, чао! Вот ты где, я так и знал, что здесь тебя найду. Целую в сахарные губки, радость моя, ты мне срочно нужна!

Катя увидела, что к их столику через зал идет полный улыбчивый парень в круглых модных очках, затянутый, точно в панцирь, в кожаные черные брюки и кожаный, обшитый бахромой жилет в стиле хиппи. Под жилетом у него была шелковая рубашка апельсинового цвета от модного мужского модельера. На груди болтались крупные бусы – керамика ручной работы с орнаментом индейцев Перу и сотовый телефон на шнуре. В руках – щегольский кожаный портфель с монограммой.

– Анфиса, голубь сизокрылый, срочное дело, – парень так и сыпал веселой быстрой скороговоркой как горохом, – в «Маске» презентация сезонных десертов в четыре. Мне информацию надо сбросить к шести. Нужны четкие ощущения, личный опыт. Я должен раздраконить каждую их фишку… Это кто с тобой? Подружка? Очень приятно, девушка, Петя Мохов. Какие милые мохнатые глазки. Что вы обе такие сердитые? Простите, что мешаю, но, Анфиса, дело прежде всего. Едем в «Маску», я на машине. Ты не пожалеешь, там сменился шеф-повар и…

– Это Петька. Он критик у нас кулинарный, – сказала Анфиса Кате, – он живой классик, кулинарная энциклопедия ходячая, но иногда его приходится выручать. У него диабет. Ну, это я тебе позже объясню… Петя, ты что, не видишь – мы разговариваем?

– Ну, Анфиса, ну ты только скажи: ты поедешь или мне Лолке звонить?

– Отвяжись. Не поеду я никуда, я тут обедаю. – Анфиса разозлилась. – Нет, подожди… Повара там сменили? Ладно, уговорил. Посиди вон там, кофе выпей, подожди.

– Исчезаю, но не прощаюсь. – Мохов ринулся во второй зал, обдав Катю смешанным запахом отличных мужских духов, кожи и едкого мужского пота.

– У него диабет, ему сладкого совсем нельзя, – вздохнула Анфиса. – Попробуй поработать кулинарным критиком с диабетом. Ладно, спутал он меня. Помнишь, как у дедули Достоевского? Исповедь горячего сердца. Так вот, Катюша, хочу тебе сказать одно. Чтобы очень ты обо мне не воображала и не фантазировала: я Макса не убивала, но в душе я громко аплодирую тому, кто это сделал.

– Врешь ты все, – сказала Катя, – врешь, что аплодируешь.

– Ну, может быть, и так. Но это уже мое личное дело и никого не касается. – Анфиса промокнула губы салфеткой. – А где же наш шербет с клубникой?

Появилась Воробьева – снова с сервировочным столиком. Она катила его медленно, словно с трудом, хотя столик сейчас не был особенно нагружен – на нем стояли стеклянные креманки с мороженым, высокий медный мавританский кофейник, чашки, блюдо с финиками, инжиром и изюмом. Внезапно Воробьева пошатнулась, споткнулась и, чтобы не потерять равновесие, ухватилась за никелированную ручку столика, неловко толкнув его. Столик со звоном и грохотом покатился вперед, а официантка как-то нелепо взмахнула руками, судорожно выпрямилась и…

Ноги ее заплелись, и со всего размаха она рухнула грудью прямо на этот хрупкий стол – все креманки и чашки полетели на пол. Воробьева издала хриплый крик боли – кофейник с горячим кофе тоже опрокинулся, ошпарив коричневой дымящейся жижей ее ноги.

Катя, не понимая, что происходит, вскочила. Анфиса, бледная и испуганная, продолжала сидеть. Другие посетители поднимались из-за столиков. Кто-то крикнул: «Человеку плохо, вызывайте «Скорую»!» Катя смотрела на бьющуюся в судорогах на полу официантку. Ее голые ноги лягали опрокинутый столик, голова неистово дергалась. Светлые густые волосы были перепачканы мороженым и кофейной гущей. Воробьева хрипела, пальцы ее царапали блузку на груди, словно она пыталась расстегнуть пуговицы, как если бы ей не хватало воздуха. Кто-то испуганно крикнул: «Да у нее эпилептический припадок!» Воробьева снова хрипло закричала, и крик вдруг оборвался…

– Что здесь происходит? Лена, Леночка, что с тобой?

Какой-то мужчина в щегольской поварской униформе и белом колпаке, в фартуке с монограммой ресторана вдруг появился в зале и бросился к лежащей на полу официантке.

– Надо врача! – крикнул он. – Эй, кто-нибудь… Ради бога, вызывайте скорее врача! У нее, наверное, токсикоз, это бывает с беременными.

Катя смотрела на неподвижную официантку. Воробьева больше не шевелилась, не издавала ни звука. Лицо ее было синюшно-бледным. Из угла рта сочилась тоненькая струйка крови.

– Иван Григорьевич, она же… она же мертвая! – Анфиса Берг подошла к телу. – Ой, что же это… Иван Григорьевич, она ведь, кажется, уже не дышит!

Катя схватила сумку, нашарила пудреницу, открыла, протянула мужчине в поварской форме – это был не кто иной, как Иван Григорьевич Поляков – шеф-повар ресторана «Аль-Магриб». Он опустился на колени, прямо в кофейную лужу, поднял голову Воробьевой, потряс ее за плечи. Потом взял протянутое Катей зеркальце пудреницы и приложил к губам официантки.

Зеркало осталось незамутненным. Елена Воробьева была мертва.

Глава 13
Повторное применение

Бывают в жизни моменты, которые хочется поскорее забыть. Да вот что-то никак не получается.

Колосову Катя позвонила сразу. Но в «Аль-Магриб» он попал только через сорок минут – пробивался на машине через пробки. «Скорая помощь» и «газик» местного отделения милиции прибыли гораздо раньше. В ресторане царила паника. Кто-то кричал, чтобы врачи скорее везли официантку в больницу, потому что это клиническая смерть от сердечного приступа и ее еще можно откачать, кто-то требовал счет, а кто-то пытался улизнуть по-тихому в общей неразберихе, не расплатившись. В результате швейцар закрыл входную дверь, и, когда прибыли милиционеры, им пришлось долго стучать.

Как только они вошли в зал, Катя тут же подошла к старшему патрульного наряда, представилась, предъявила удостоверение. Сообщила, что хоть на первый взгляд все это и похоже на скоропостижную смерть от приступа, на самом деле все гораздо сложнее и серьезнее: областной уголовный розыск занимается раскрытием убийства, связанного с этим рестораном, и потерпевшая Воробьева проходит по этому убийству в качестве одного из свидетелей. Катя с жаром убеждала милиционеров не пороть горячку, а разобраться по существу и, самое главное, подождать с отправкой тела в морг до приезда на место начальника областного отдела убийств Колосова и оперативной группы.

Увы, милиционеры не очень-то верили ей. Один – самый молодой – снисходительно улыбнулся: да что вы, девушка, бросьте, какое убийство, это же натуральная «очевидка»! Ведь ни ран, ни повреждений на трупе нет. Второй – постарше, в звании сержанта, – придирчиво изучал Катино удостоверение, словно подозревая, что оно липовое. Третий милиционер старательно опрашивал свидетелей, записывая данные и адреса. Катя слышала его разговор с поваром Поляковым. Тот был сильно взволнован и все повторял: «Как же так, как же это произошло… Неужели от этого умирают? Она же такая молодая была, здоровая, крепкая девочка… Она же даже больничный ни разу не брала… Неужели от токсикоза из-за беременности можно вот так нелепо…»

Милиционер с невозмутимым видом записывал его фамилию, имя, отчество: Иван Григорьевич Поляков, шеф-повар ресторана. И вот так, над уже остывшим бездыханным трупом официантки, Катя косвенно и познакомилась с главным после хозяйки человеком в «Аль-Магрибе». Победитель конкурса «Высокая кухня» показался ей с виду ничем не примечательной личностью: лет пятидесяти, худощавый, смуглый, с лицом, иссеченным глубокими морщинами, усталым и скорбным. На этом печальном лице выделялись только темные, как ночь, цыганские глаза. Но и в них сейчас читались только тревога и растерянность. Руки у Полякова были длинные, несоразмерные его невысокому росту. Когда он жестикулировал, объясняя что-то милиционеру, на его левой руке поблескивала золотая печатка с агатом, обрамленная бриллиантами.

В другое время Катя непременно понаблюдала бы за Поляковым, чтобы попытаться решить загадку – тот или не тот это человек, про которого рассказывала свидетельница Маслова, но сейчас ей было не до того.

Она оглядывалась по сторонам, ища среди посетителей ресторана Анфису. Та, ссутулившись, сидела на своем месте, за столиком. Напротив нее сидел Мохов и что-то тихо и быстро говорил ей. Круглое жизнерадостное лицо его сейчас было тоже бледно, на лбу блестела испарина – в ресторане отчего-то разом перестали работать все кондиционеры. Было нестерпимо душно, и пахло гарью, как и на улице.

– В конце концов, я старше вас по званию, сержант, – Катя отняла у недоверчивого муниципала свое удостоверение, которое он все еще продолжал вертеть в руках, – и я прошу вас… Я прошу, чтобы вы отнеслись к моим словам со всей серьезностью. Речь идет о подозрении на умышленное убийство. Врачам здесь делать уже нечего, отошлите «Скорую» назад, тут сейчас будет работать наш судмедэксперт. Очистите зал от посторонних и пошлите прямо сейчас одного из своих людей на кухню проследить, чтобы там ничего не трогали и не выбрасывали никакого мусора.

– А вы, может быть, пока сами начнете осматривать труп, товарищ капитан? – ехидно спросил сержант.

– Я посмотрю. Сейчас, – ответила Катя, – я и сама хотела… А вы, пожалуйста, сделайте так, как я прошу. Это чрезвычайно важно – сохранить все, как есть, до приезда экспертов.

Она подошла к телу официантки. Нагнулась. Пощупала пульс. Нет его. Наклонилась ниже, потом осторожно опустилась на колени – так удобнее осматривать. Только вот эти осколки стекла мешают, скользкая кофейная жижа, раздавленные ягоды клубники. А это что? На сок не похоже. Кровь? Воробьева в агонии схватилась за разбитый бокал – осколки глубоко поранили ей ладони. Катя почувствовала приступ дурноты: на плитке пола между раскинутых голых ног мертвой – бело-розовая лужица.

Катя отвернулась, глубоко вздохнула: так, спокойно, ничего страшного. Это всего-навсего растаявшее мороженое. Тот самый клубничный шербет, что заказала Анфиса.

Она дотронулась до тела Воробьевой. Мышцы сильно напряжены, до сих пор не расслаблены. Никита говорил, что и у Студнева было то же самое. Но ведь, как выяснилось, таллиум сульфат начинает действовать только через несколько часов – в случае со Студневым через шесть, или если Воробьеву тоже отравили, то… Катя посмотрела на часы: четверть второго. Отнимаем шесть и получаем… семь часов пятнадцать минут.

– Извините, во сколько открывается ресторан? – громко спросила она у Полякова. И почувствовала, как в зале сразу стало тихо.

– Вы меня спрашиваете? – Поляков нахмурился.

– Да, вас.

– А вы кто, собственно, такая, простите?

– Я сотрудница ГУВД области, мы расследуем дело об убийстве клиента вашего ресторана гражданина Студнева, произошедшее пять дней назад, – Катя старалась, чтобы голос не подвел ее в этот момент и звучал достойно и официально, – сейчас сюда прибудет наша оперативная группа, я их уже вызвала. Так, во сколько вы открываетесь?

– В десять ноль-ноль, – ответил Поляков.

– А Воробьева во сколько пришла сегодня на работу?

Катя поймала его взгляд – отчужденный, настороженный, тревожный. «Я ведь даже фамилию у него не спросила, просто озвучила: Воробьева, словно я все давно знаю, – подумала Катя. – Он что же, из-за этого так забеспокоился?»

– Воробьева… Лена, она пришла, как обычно для дневной смены, к половине десятого, – сказал Поляков, – она неважно выглядела с утра. Я даже спросил, хорошо ли она себя чувствует. Она ответила, что ей нездоровится, но что это бывает в ее положении.

Катя не успела уточнить, про какое положение говорит шеф-повар, – с улицы донесся вой милицейской сирены. Приехал Колосов, а с ним – опергруппа: сыщики, эксперты из главка и коллеги с Петровки. На Петровку в отдел убийств Колосов звонил сам – фактически «Аль-Магриб» был столичной территорией, и действовать без участия московских товарищей было неэтично и противозаконно.

Катя сразу же скромненько стушевалась, отошла на второй план. Колосову сейчас не стоило мешать. Он должен был сам оценить ситуацию и разобраться в произошедшем. Он умел действовать в таких передрягах, быстро напускал на себя вид самого главного начальника и обожал все и всех брать под свой личный контроль. Ну и флаг ему в руки.

Осмотр шел четыре часа. Затем труп Воробьевой увезли в морг, куда срочно выехала эксперт-криминалист Заварзина. На кухне, в официантской, в подвале, где стояли контейнеры с мусором, на заднем дворе ресторана продолжался обыск. Клиентов опросили, записали адреса и фамилии и выпроводили вон, персонал оставили. Анфиса и Мохов уехали одними из первых. Катя сама проводила подругу до дверей, коротко попрощалась: «Я тебе позвоню». «Я сама тебе позвоню», – сказала Анфиса. В глазах ее застыло странное выражение: страх, ожидание и любопытство. И еще что-то, Катя затруднилась прочесть это, а может быть, и не хотела пока читать, догадываться, что там было в открытой книге Анфисиной души.

Кате было бы проще, если бы Анфиса была просто посторонней. А вот эксперту Заварзиной Катя позвонила сама, уже из родного кабинета на Никитском, куда добралась наконец измученная и усталая до крайности. Вопрос к эксперту был один: какой результат?

– Таллиум сульфат, – коротко сообщила Заварзина, – на этот раз большая доза. Время попадания яда в желудок и пищевод – 7–7.30 утра. Я, если признаться, и ждала, и боялась вот этого самого – повторного применения. Почему я, Катерина, тогда тебе и позвонила, чтобы ты подключилась. Дела об отравлениях у нас, к нашему большому счастью, редки. Но они имеют одну очень нехорошую особенность.

– Какую, Валентина Тихоновна? – спросила Катя, хотя догадывалась.

– Одной смертью обычно никто не ограничивается. Бывает несколько применений, несколько смертей. Яд – ведь это не нож и не пистолет. Его очень легко пустить в ход, если он у вас под рукой. Дать яд жертве – полдела, гораздо сложнее бывает достать его. Ты меня слушаешь, Катерина, что примолкла?

– Я слушаю, – вздохнула Катя.

– Я тут справки наводила по поводу таллиума сульфата. Это промышленный препарат, область его применения не так уж и широка. Применяют его в основном на предприятиях, связанных с приборостроением и точной оптикой.

– В астрономии, что ли? – упавшим голосом спросила Катя. – Телескопы промывают?

– Ну, возможно, а также в оптике и фотоделе.

– Вы хотите сказать, что такой яд мог достать фотограф? – Катя почувствовала, что сердце ее тревожно екнуло.

– Его мог достать тот, кто профессионально занимается фотографией. Но все дело в том, что таллиум – это не цианид и морфий, про которые слышали все, кто читал романы Агаты Кристи. Это высокотехнический препарат. А в нашем случае вряд ли обошлось без химика-специалиста или, по крайней мере, без человека, который непосредственно работает с этим веществом на производстве и хорошо осведомлен о его составе, действии и, главное, дозах, являющихся смертельными.

– А как, по-вашему, можно достать такой яд?

– А как сейчас достают пластит, тол, обогащенный уран? – невесело усмехнулась Заварзина. – Что угодно сейчас можно достать и украсть за деньги и за большие деньги.

– А с каким продуктом Воробьева могла получить яд?

– Мы проведем повторное гистологическое исследование, результаты будут только завтра.

– А что сказал патологоанатом – она была беременна, ведь так?

– Да, это установлено. Срок примерно шесть с половиной недель. Она вообще кто такая, где работала?

– Она работала официанткой в том же ресторане, где отравили Студнева, – сказала Катя.

– Колосов, надеюсь, уже приостановил работу этого ресторана? – тревожно спросила Заварзина.

– Не знаю, он еще не вернулся. Наверное.

– О чем он, интересно, думает? У нас уже два случая применения опаснейшего яда на предприятии общественного питания! А если мы имеем дело с каким-нибудь маньяком, что тогда? Кого он завтра отравит? Я, конечно, не знаю деталей дела… Катерина, ну-ка давай, не темни, ты всегда все знаешь. Ответь, Колосов установил мотив убийства Студнева?

– Еще нет, там несколько версий, – замялась Катя, – и все очень смутные, ничего конкретного. Скажите, Валентина Тихоновна, а это могла сделать женщина?

– Что сделать? Отравить? Да легко. При условии, что она имела доступ к этому препарату. И еще, я об этом уже говорила в прошлый раз – таллиум имеет привкус, его можно дать жертве только в такой пище, где этот привкус будет чем-то заглушен. Этот ресторан, он какой? Какая там кухня?

– Марокканская, – ответила Катя, – сложные специи. Я сегодня как раз имела возможность убедиться, какое там все необычное на вкус, экзотическое и острое.

– Ты там что-то ела?

– Да, – ответила Катя. – А что? Что вы хотите этим сказать, Валентина Тихоновна?

– Ничего. Но все же… нет, ничего, не волнуйся.

– Да я не волнуюсь, я понимаю, что надо ждать шесть часов, – невесело пошутила Катя, – я справлялась у персонала – ресторан открывается в десять, Воробьева приехала на работу как обычно, к половине десятого. Если ее отравили в начале восьмого утра, как вы говорите, это не могло произойти в ресторане. Мы будем устанавливать, где она была утром – дома или еще где-то. Колосов, я думаю, как раз этим сейчас и занят.

– Я все понимаю, – Заварзина вздохнула, – но все равно передай Никите Михайловичу, что я настоятельно требую, чтобы он принял меры к временному приостановлению работы ресторана до выяснения всех обстоятельств. Если надо будет, я сама в санэпиднадзор позвоню.

– Да, конечно, – согласилась Катя, – кто теперь туда обедать пойдет? Только не я.