Текст книги "29 отравленных принцев"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Пожалуйста, опишите тот вечер поподробнее, – попросил Никита.

– Ну что? О вечеринке, как водится, договорились спонтанно. Авроре пришла такая фантазия. Приглашены были, как я уже сказала, только наши. Мы тут, в ресторане, все подготовили – они приехали.

– Аврора приехала вместе со Студневым?

– Нет, она приехала с Анфисой. Причем опоздали, мы их ждали. Студнев приехал один, на машине. Он всегда сам за рулем, без шофера.

– И что было дальше?

– Ничего. Я же вам сказала: это был обычный дружеский ужин. Нормальная тусовка.

– Вы сказали: ваш шеф-повар готовил блюда. А кто составлял это меню, кто блюда заказывал – Аврора?

– Нет, она в этом мало что понимает. Она полностью полагалась на нас – на меня и Полякова, – сказала Потехина, – и потом, она почти ничего не ест. То ей нельзя, другое, такая капризная. Фигуру бережет. Ну, ей, конечно, надо, статус обязывает. Долину вон по телевизору показывают, она все какие-то «Супер-шесть» глотает… Но это же химия! И потом – возраст… Аврора тоже об этом уже задумываться начала, все на диетах каких-то сидит.

– Блюда, которые заказывают ваши клиенты, ну, то, что не съедается, остается на тарелках. Куда это потом девается? – перебил Никита ее сентенции.

– То есть как куда? В отходы, конечно. – Потехина опешила. – Это же объедки!

– У вас там что – мусорные контейнеры, мешки с отходами, что именно?

– Если точно – мусоропровод. Мы же фактически в жилом доме находимся, под нами подвал.

– А вывоз мусора у вас как налажен? – спросил Колосов.

Потехина даже растерялась.

– Как и в других ресторанах. Мы оплачиваем вывоз мусора. Каждую субботу приезжает машина, мусорщики забирают контейнер. Все вывозят. Только я не пойму, извините за прямоту, почему вы об этом так настойчиво спрашиваете?

– Потому, Марья Захаровна, что у нас веские основания полагать, что Студнев… Одним словом, мы уверены, что его смерть и пища, которую он ел тут, у вас за ужином, связаны напрямую.

– То есть как связаны? – Потехина всполошилась. – Что вы хотите этим сказать?

– То, что сказал, – ответил Никита, наблюдая за ее реакцией. – А теперь я бы хотел поговорить с вашим персоналом. С теми, кто работал в тот день и обслуживал клиентов. Воробьева ждет, начну с нее.

– Пойдемте, я провожу вас. У нас рядом с кухней официантская оборудована. Я вашими словами с толку сбита, мне вдруг так тревожно сделалось, – Потехина снизу заглянула в глаза Колосова. – Что происходит?

Но Никита не ответил. Он сделал это намеренно. Пусть поволнуется мадам. А мы за ее реакцией понаблюдаем.

Официантская оказалась небольшой комнатой без окон, зато с телевизором, кожаным диваном и креслами, со шкафчиками для униформы и верхней одежды. Воробьева сидела в одиночестве, курила, смотрела телевизор. Шли новости.

– Ну, не стану вам мешать, – сказала Потехина и оставила их.

Колосов разглядывал Воробьеву: лет двадцати семи, длинноногая яркая блондинка с великолепной гибкой спортивной фигурой. Он мысленно сравнил ее с Авророй. Пожалуй, официантка была покрасивее, помоложе. Никите представилось, как она лавирует в зале между столиками, грациозно качая бедрами. «Ресторан-то марокканский, – подумал он. – Стилизуется небось тут под тысячу и одну ночь вовсю. Может, и эта девочка Леночка тут клиентов в шальварах и чадре без лифчика обслуживает и при этом танец живота исполняет. Нет, сюда надо в следующий раз вечерком заглянуть, да попозже…»

– Елена… вас как по отчеству? – спросил он, усаживаясь на кожаный диван.

– Викторовна, – холодно ответила Воробьева, гася сигарету в пепельнице.

– Елена Викторовна, вы работали в пятницу вечером?

– Да, была как раз моя смена.

– Что это был за вечер?

– Легкий. – Воробьева неожиданно улыбнулась – вежливо и равнодушно. – Сейчас вообще клиентов мало. Москва пуста – август, все в отпусках, и потом эта ужасная гарь, смог. Аппетита ни у кого, наверное, нет. У нас тут сразу четверо официантов в отпуске. Если так и дальше пойдет, хозяйке их уволить придется. Ну, а в пятницу нас сняли. Была закрытая вечеринка. Приезжали друзья хозяйки.

– Вы одна обслуживали их стол?

– Нет, я только помогала. – Воробьева снова вежливо улыбнулась. Зубы у нее были белые, ровные. – У стола все время был наш шеф-повар и второй повар. В меню стояло мешуи – это ягненок на вертеле. Блюдо готовится на глазах у клиентов. Поэтому работало сразу два повара. Это дань уважения гостям. – Воробьева снова механически, заученно улыбнулась Колосову, как, наверное, улыбалась всем клиентам. – Я следила за сервировкой.

– Вы знали этих людей, да?

– Конечно. Кто не знает Аврору? И остальные все тоже наши завсегдатаи – Мохов, он от нас не вылазит, у него с хозяйкой дела, Анфиса – она три раза в неделю у нас обязательно завтракает и обедает.

Никита отметил: официантка не называла фамилий Студнева и Симонова.

– А вы все время находились в зале? Или куда-нибудь отлучались? – спросил он.

– Нет, я все время находилась в зале, обслуживала гостей.

– Как долго длился этот ужин?

– Ну, сервировали мы к половине восьмого, гости начали съезжаться к восьми. Ужинали. Около половины первого начали разъезжаться.

– Ресторан до какого часа работает?

– Как раз до половины второго. Мы официально в два закрываемся.

– Ну и что же гости, как они себя в тот вечер вели? Пили много?

– А кто сейчас мало пьет? – Воробьева озарила Никиту ледяной улыбкой.

– Ну, у вас тут вроде сплошное Марокко. А им Аллах запрещает.

– Но мы же не они, – ответила Воробьева. – Ресторан не рентабелен без алкогольных напитков. Это вон нашего Льва Львовича Сайко судорога корежит, когда его кус-кус клиенты вином запивают.

– Сайко – это ваш повар?

– Да. Второй повар. Он у нас вообще страх какой правоверный.

Воробьева сказала это с насмешкой. Но Никита в тот момент на ее слова не обратил никакого внимания.

– Значит, гости пили, веселились, – сказал он, – танцевали?

– Скажете тоже, кому там танцевать? Аврора танцы ненавидит. Говорит: на концерте с кордебалетом так наломается, все мышцы болят. Хозяйка наша не танцует. Анфиса тяжела на подъем. И рада бы, да не дано.

Колосов и на это язвительное замечание не отреагировал. И зря.

– Вы ничего странного не заметили в тот вечер, Елена Викторовна? – спросил он.

– Я? Странного? Нет, ничего. Такой вечер был хороший, легкий для работы. Клиентов мало – красота. Одно удовольствие работать.

– А они, гости, что, вот как сели за стол в восемь, так и сидели до половины первого, не вставая?

– Нет, ну почему? Мужчины в бар уходили, возвращались, курили. Кто-то выходил – ну, там, в туалет. Ну, я не знаю, я не следила.

– Студнев Максим, – сказал Колосов, – он здесь у вас раньше бывал?

– Бывал. Мне кажется, ему нравится наш ресторан, – сказала Воробьева, – мне он и самой нравится.

– Вы давно здесь работаете?

– С момента открытия, год.

– А как попали сюда – через агентство, по Интернету, по объявлению?

– Мне Мохов эту работу нашел. Я раньше в баре на Арбате работала, но мне там не нравилось. Обратилась к Мохову, он и подыскал мне этот ресторан. Хозяйка не скупая, платит хорошо. Пока не разорились, жить можно.

– Не очень-то у вас тут бойкое место, – заметил Колосов скептически, – квартал тихий, а кругом на реке столько всего – плавучие рестораны, и в парке на том берегу…

– Для «Аль-Магриба» лучшего места не найти, – убежденно возразила Воробьева, – видели, какие тут дома? А какие строят? И в Нескучном саду то и дело тусовки. А до нас рукой подать, только мост перейти, видами с него полюбоваться. Здесь народ гуляет, отдыхает – зайдет.

– Ну, значит, я ошибся, место выбрано мудро, – покладисто согласился Никита. – А вот Студнев, про которого я вас спрашивал, он…

– С ним что-то случилось? – спросила Воробьева. – Раз вы из отдела убийств и меня спрашиваете, значит, случилось?

– Да, случилось, он умер, – ответил Колосов. – Вы во сколько заканчиваете работать?

– Когда как. Вчера в шесть часов вечера, у меня дневная смена была. В пятницу – вечерняя, в субботу – выходной, а в воскресенье и в понедельник я до шести работала. Сегодня я вот должна в вечернюю снова выходить, но пришлось, видите, заехать за телефоном. Вчера выложила из сумки и забыла.

– Бывает, – сказал Колосов. По тому, как быстро и многословно оправдывала официантка свой ранний приход в ресторан, он понял, что она говорит неправду. Более того, лжет, придумывая прямо на ходу. Отметил он и то, что для Потехиной появление Воробьевой на работе оказалось неожиданным и вроде бы даже неприятным сюрпризом.

– А сейчас вы уже уходите? – спросил он.

– Ну да, дел много. Я же с шести сегодня. А мне еще к подруге надо заехать и по магазинам.

– Вы замужем, Елена Викторовна? – спросил Никита, улыбаясь прекрасной официантке.

– Нет пока.

– От претендентов, наверное, отбоя нет. Вы такая красивая.

– Спасибо, вы мне льстите.

– Вы москвичка?

– Я из Лобни.

– Тихий городок. Люблю там бывать, тишь да гладь. Только вот работы для таких красивых девушек нет.

– Работа, если хорошо поискать, найдется всегда, – ответила Воробьева.

– Вообще-то, я так тоже считаю. Ну, спасибо, не стану больше вас задерживать. А где я могу повара Сайко увидеть, Льва Львовича?

– Он на кухне, пойдемте. – Воробьева стремительно поднялась и повела Колосова по коридору. Никита чувствовал приторный аромат. Для духов был грубоват. Это был ее лак для волос.

На кухне Никиту интересовал только повар. В кулинарии Никита не разбирался и, более того, в глубине души считал, что кухня и вообще разная там готовка – не для мужчины. Поэтому в самый первый день в «Аль-Магрибе» кухню он практически не запомнил, хотя по профессиональной привычке и внимательно огляделся по сторонам. В память запало лишь то, что это очень просторное, очень светлое, очень чистое помещение без окон, а в нем множество шкафов, столов, разной навороченной бытовой техники, сияющих металлических кастрюлек, котлов и сковородок.

Это было впечатление, которое вынес Никита из кухни ресторана «Аль-Магриб» в тот день, в самый первый раз, потому что кухня его тогда совершенно не заботила. Ведь Потехина сказала, что мусор и пищевые отходы вывозят из ресторана регулярно по субботам. Студнев же получил яд в пятницу вечером, а сейчас был уже вторник, и надеяться на то, что остатки того ужина все еще лежат-дожидаются где-нибудь в мусорном мешке, было бесполезно и наивно. Кухня «Аль-Магриба» привлекала Никиту в его первое посещение ресторана лишь с точки зрения химико-криминалистической экспертизы. Но увы, для нее на этой самой сверхсовременной, по-европейски отделанной кухне уже не было образцов для исследований. А поэтому Колосов окинул мрачным взглядом все это сонмище кастрюль, овощерезок, мясорубок, посудомоек, комбайнов и миксеров и тут же потерял всякий интерес к этой, как он считал, женской белиберде.

Льва Львовича Сайко он увидел сначала со спины: спина была широкой, просто богатырской. Плечи борцовские. На Сайко был просторный поварской халат из туго накрахмаленного хрустящего белоснежного льна. Этот халат был отлично сшит по фигуре и скорее напоминал некий форменный сюртук прошлого века с алым кантом, алыми обшлагами и вышитой алым шелком справа на груди личной эмблемой.

Сайко обернулся на звук шагов. Он был без головного убора, волосы у него были курчавые, рыжеватые, модно коротко подстриженные. Лицо пухлое, простенькое, с курносым носом, румяными щеками и голубыми глазками-пуговками. С виду он был настоящий Ваня с Пресни. Правда, при взгляде на его могучие мускулистые руки хотелось тут же добавить: «По лбу тресни». На вид ему было лет двадцать восемь – тридцать. На разделочной доске перед ним лежал алый филей. И два ножа – побольше и поменьше.

Колосову вспомнился тот подслушанный из зала разговор. Всплыло словечко «доносы». Сайко сощурил свои голубые глаза.

– Вы из милиции? – спросил он. – Меня Марья Захаровна уже предупредила. Я слушаю вас.

Колосов смотрел на мясо на столе. На эти ножи. После пустого и практически бесполезного разговора с Воробьевой допрашивать Сайко было как-то… Эх, за что ненавидел Колосов дела об отравлении, так это вот за эту чертову неопределенность. За эту парализующую двусмысленность – было – не было. Было! Яд-то в теле потерпевшего налицо!

– Скажите, Лев Львович, вы обслуживали стол и готовили меню в пятницу для закрытого ужина? – задал он первый, не совсем уверенный вопрос. Вопрос был чисто риторический, он даже не требовал ответа, потому что Потехина уже сказала все по этому поводу.

– Да, я в пятницу работал, – дипломатично ответил Сайко.

– Клиенты, гости на этом ужине, – они были вам уже ранее знакомы?

– Да, конечно. Это все друзья Марьи Захаровны. И почти все – наши постоянные клиенты.

– Каким было меню этого ужина?

– Меню? Его наш шеф-повар составлял, учитывая пожелания гостей. Я готовил мясные закуски и рыбу: мишна, кефта на шампуре, мергезы по-мароккански, острые креветки в соусе «Дакар», пастила, голубиная ясса, тамин с морепродуктами, ргаиф-мехтамрин… – на память отбарабанил Сайко.

Колосов едва не застонал.

– Вы не могли бы составить для нас весь список точного меню того ужина с пояснениями. Что собой представляет каждое блюдо?

– По ингредиентам или по способу приготовления?

– По продуктам, – хрипло сказал Колосов. Он чувствовал: к допросу повара он сейчас совершенно не готов.

– Хорошо, составлю, раз надо. Только… можно вас спросить? Для чего это вам, милиции? Что случилось?

– Один из ваших клиентов – Студнев Максим Кириллович – мертв.

– Да, я знаю, мы вчера еще об этом тут узнали. Такое несчастье, – сказал Сайко, невинно и грустно моргая своими голубыми глазами, так похожими на незабудки. – Он упал с восьмого этажа?

– Да, – ответил Никита, – но перед этим ему стало плохо. Плохо со здоровьем.

– Значит, это несчастный случай? При чем же тогда тут вы – милиция, отдел убийств?

– Мы хотим установить точную причину его смерти. Поэтому опрашиваем всех свидетелей, всех, что видели Студнева накануне его гибели. Вы же его видели здесь, в ресторане, Лев Львович?

– Да, конечно, – ответил Сайко, – он был такой веселый сначала, ел с таким аппетитом. Выпивал. Ну, не так чтобы совсем на ногах не держаться, но… Ну, одним словом, вел себя как нормальный хороший клиент.

– У вас всегда так заведено в ресторане, что, кроме официантов, стол обслуживают еще повара?

– Не всегда, только если клиенты заказывают блюдо на открытом огне или на углях. Его готовят прямо в зале, на глазах у клиентов. Это своеобразное шоу для возбуждения аппетита, – ответил Сайко, – обычно это делаю я. А наш шеф-повар выходит только в особых, торжественных случаях. В пятницу как раз и был такой особый случай – собрались гости нашей хозяйки.

– А где же ваш шеф-повар? – спросил Никита.

– Он еще не приехал, – ответил Сайко. В его тоне Колосову почудилась скрытая издевка.

– Я вас попрошу составить меню с подробными пояснениями, – напомнил Никита. – И, пожалуйста, отнеситесь с пониманием к тому, что нам, может быть, придется потревожить вас еще раз.

– Да нет проблем, что вы, пожалуйста. Только я не совсем понимаю, чем могу вам помочь!

Распрощался с ним Никита быстро. Даже сам не ожидал, что покинет поле профессиональной деятельности этого человека столь бесславно. Но поделать ничего было нельзя: к допросу повара «Аль-Магриба» он был не готов. Когда Сайко начал сыпать названиями восточных блюд, у начальника отдела убийств было такое чувство, что… В общем, дураком кому охота выглядеть? Тем более в такой день, с таким чудесным романтическим настроением, с такими воспоминаниями…

«Черт с ними пока, – благодушно решил Никита, – составит список блюд, там разберемся, что они тут ели. И где мог быть яд. Сами не поймем – спеца привлечем! Еще какого-нибудь повара-эксперта покруче этих».

Его, как он отметил, в ресторане передавали с рук на руки. Точнее, просто сбывали с рук – Сайко церемонно проводил его в обеденный зал и вернулся на кухню. В зале мирно журчал фонтан, ворковали голуби в клетках, пели канарейки. Потехина была тут же, в зале. Стояла у столика, за которым сидела единственная посетительница – чрезвычайно полная молодая темноволосая женщина в белых необъятных брюках и широченной майке и модной в этом сезоне марлевке с вышивкой. Они с Потехиной тихо разговаривали.

– Ты не представляешь, – донеслось до Колосова, – и никто из нас представить себе не мог, чем все это закончится, какой бедой…

– У меня было нехорошее предчувствие. Особенно после того его неожиданного звонка. Ведь он месяц ей не звонил, точно забыл о ее существовании после развода. И вдруг напомнил…

О «беде» говорила Потехина. О «предчувствиях» – полная незнакомка. При виде Колосова обе женщины сразу замолкли.

– Закончили беседовать? – спросила Потехина после паузы. – Ну вот… хорошо… А это, знакомьтесь, Анфиса Берг.

– Анфиса Мироновна, – сказала толстушка, – вы меня тоже сейчас будете допрашивать? Я вообще-то сюда завтракать приехала, кофе пить.

– Завтракайте на здоровье, – сказал Колосов. Он отметил, что Симонова в зале нет. Не было видно и официантки Воробьевой. Она уже уехала. – Побеседуем, Анфиса Мироновна, позже. Я вас в управление розыска вызову, идет?

– В управление розыска? – Анфиса Берг нахмурила темные брови-шнурочки. – Это куда же, на Петровку?

– Скажете тоже, – Никита хмыкнул, – будто, кроме Петровки, и мест нет других в Москве, где нашему брату можно побеседовать с очаровательной женщиной. Вы мне телефон свой контактный оставьте, пожалуйста, мы с вами созвонимся, и вы подъедете к нам в ГУВД области на Никитский переулок.

– На Никитский? – Толстушка Берг встрепенулась. – Ой, а я знаю, где это, у меня там приятельница работает. Вот, – она выхватила из модной, расшитой мексиканскими узорами сумочки-торбы визитку, – тут все мои телефоны. Мне очень, очень жаль Максима… До слез жаль, такое несчастье…

Можно и, наверное, нужно было говорить с ней прямо здесь, в ресторане. Но Колосов не хотел смешивать их – клиентов и персонал. Эти разрисованные стены, эти смешные диванчики в нишах, этот фонтан, эти воркующие голубки, этот сдобный аромат, казалось, пропитавший сам воздух обеденного зала, не способствовали беспристрастному допросу свидетелей по делу об умышленном убийстве. И не просто об убийстве – об отравлении, которое, если честно признаться, было преступлением столь редким, что случалось ранее в практике Колосова лишь однажды. С тем, прошлым, давним делом была такая же гнусная морока. Но это дело – и это Никита уже обреченно предчувствовал – обещало нечто похуже. Может быть, и даже самый настоящий висяк.

«Морока из Марокко», – каламбур сложился сам собой. Никита повторил его мысленно и подумал: «Кухня, мать вашу…»

– И с шеф-поваром вашим мне нужно будет обязательно встретиться. Я его вызову, передайте ему это, – объявил он Потехиной. Она подала ему визитку ресторана:

– Вот по этому телефону вы всегда сможете его найти. Или вот что, дайте мне ваш служебный. Как только Иван Григорьевич приедет, я ему скажу, он с вами обязательно сам свяжется.

– Какой Иван Григорьевич? – машинально спросил Никита.

– То есть как какой? Поляков, шеф-повар моего ресторана, – ответила Потехина, – вы же с ним хотите говорить, разве нет?

Глава 9
Свидание

Все было зря – даже то, что она так торопилась. Это свидание Елена Воробьева представляла себе совсем не так.

Хотелось нежности и теплоты. Любви, поцелуев, прикосновений. А он просто сделал свое дело быстро и энергично, как машина, почти без эмоций и как ни в чем не бывало поднялся, натянул плавки, брюки, застегнул «молнию».

Воробьева тоже хотела сразу же встать с постели, но он снисходительно потрепал ее по ягодицам, точно конюх кобылу, выигравшую скачки.

– Расслабься, детка.

– Не называй меня деткой, – зло сказала Елена Воробьева, – ненавижу, слышишь ты, ненавижу, когда ты говоришь ее словами!

Он усмехнулся, пожал плечами, вышел на балкон покурить. Лена Воробьева перевернулась и впилась зубами в угол подушки. Она сделала это, чтобы не зареветь.

Нет, совсем не так она представляла в мечтах это их сегодняшнее свидание. Мчалась, сломя голову, в ресторан, узнав, что он там, врала Потехиной, затем мчалась сюда, в их квартиру на Университетском проспекте. Ловила частника, психовала, что не успеет, опоздает, что он придет на минуту раньше – не дождется, развернется и отчалит, уедет, исчезнет.

Он поступал так с ней раньше, что лукавить. Назначал свидание и не приходил. Он был изменчив, как хамелеон. Лжив. Даже само имя его было лживое – Серафим. Ну кто, скажите, в наше время называет парня Серафимом? Ведь просто язык не поворачивается обозвать это животное церковной метафорой, обозначающей бесплотный дух, шесть белоснежных крыльев и зоркие глаза, неусыпно стерегущие райские врата?

– Ленка, кинь зажигалку… Эй, ты что? О чем задумалась? Обо мне, что ли?

Воробьева не шелохнулась, зажигалки не кинула, только сильнее прижалась лицом к подушке, словно прячась от него. И это все, что он может, что имеет сказать ей после того, что только что было между ними. А ведь она до сих пор полна им до краев. И это не просто физическая память о половом акте. Она любит его безумно. И она беременна. Она носит его ребенка. Именно об этом она так хотела сказать ему сегодня после объятий. И сказала бы непременно. Если бы он не вскочил так поспешно и не начал бы так напоказ одеваться, демонстративно игнорируя ее умоляющий взгляд, ее жажду быть с ним еще и еще.

Да, конечно, он был пьян, как всегда. Но не настолько, чтобы не понимать…

Но ведь она знала, на что шла. С самого начала она знала, она видела, она понимала, что с ним, с этим человеком, может ее ожидать. Они встречались уже полгода. Прячась от всех. Особенно же от…

– Ладно, хочешь молчать, злиться, молчи, а мне пора, – Серафим Симонов (это был он), пошатываясь, вернулся с балкона в комнату, где на растерзанной несвежей постели ничком лежала Лена.

– Мне пора закругляться. А то Марьяша снова начнет разоряться.

– Ты бы хоть здесь о ней не вспоминал каждую минуту, – сказала Воробьева.

– Почему? – искренне, пьяно удивился Симонов. – Тебе это так неприятно, детка? Ты меня ревнуешь?

Да, они встречались уже шесть месяцев. Всегда в одном и том же месте – здесь, на съемной квартире на Университетском проспекте. Квартира была двухкомнатная, в старом обшарпанном доме. Грязная и запущенная. Сдавала ее пьяница – многодетная мать, переехавшая со всем своим недоразвитым выводком к сестре в деревню. Квартиру эту отыскала по объявлению и сняла на деньги, выкроенные из жалованья официантки ресторана «Аль-Магриб», сама Лена Воробьева. Им с Симоновым нужно было место, где можно было встречаться. Точнее – и это Воробьева понимала с самого начала с болезненной ясностью, – это ей нужно было место для встреч с Симоновым. Серафиму же было на это плевать. Он бы обошелся и без квартиры. Недаром же в самый первый раз он поимел ее прямо в машине на каком-то пустыре за МКАД.

Когда Лена Воробьева впервые увидела его в ресторане, она… она растерялась. Всем в «Аль-Магрибе», всему обслуживающему персоналу сразу было четко объяснено: этот высоченный, здоровый, очень красивый, очень развязный, пьющий тип – не клиент, не посетитель, не актер даже – он личная неприкосновенная собственность хозяйки Марьи Захаровны Потехиной.

В «Аль-Магрибе» все сразу догадались: ага, новая содержанка пожаловала, ага… Как было известно персоналу, после развода с мужем (он неожиданно ушел из семьи после семнадцати лет счастливого брака и буквально через неделю после развода женился на двадцатилетней фотомодели) Марья Захаровна Потехина осталась соломенной вдовой с двумя детьми на руках. Дети, правда, были уже достаточно взрослыми – парни шестнадцати и четырнадцати лет. Младший учился в приличном колледже за границей, старший всерьез занимался футболом. Причем и спорт, и учебу полностью оплачивал отец, а не Потехина.

Так говорили в «Аль-Магрибе», точнее, сплетничали, шептались по углам. Шептались, что ресторан – это не что иное, как отступное. Куш, вынужденно выделенный Потехиным после развода бывшей жене в качестве компенсации и морального утешения. В «Аль-Магрибе» поговаривали, что Потехин и не то еще мог себе позволить – у него был налаженный бизнес в Москве, и, помимо ресторана на Фрунзенской набережной, он вполне мог подарить бывшей супружнице в качестве отступного и парочку магазинов из своей весьма обширной торговой сети. Но магазинов Потехина не получила. Ей достался только «Аль-Магриб».

А уже на свои собственные капиталы она приобрела для себя и еще одно утешение: красавца Серафима.

Приобрести его, по мнению многих в «Аль-Магрибе», было не так уж и трудно. В Москве он был человек пришлый и, несмотря на весь свой кураж, все свои шикарные плейбойские замашки, не имел ровно ничего – ни кола ни двора.

О себе сам он ничего не рассказывал. В «Аль-Магрибе» питались скупыми слухами – вроде актер, родом из Ростова, подвизался сначала к Крыму, потом перебрался в Питер, затем в Москву, где его быстренько подобрала Марья Захаровна Потехина. И взяла себе. Так говорили в «Аль-Магрибе» – на кухне и в официантской.

Лена Воробьева слышала все эти разговоры, все сплетни. И, как ей тогда казалось, в душе она презирала мужчину-содержанку, жалкого, никчемного альфонса. И не понимала, как это кому-то в голову пришло назвать это ничтожество Серафимом? Дать презренной, страдающей хроническим алкоголизмом содержанке в брюках имя, созвучное церковной метафоре, подразумевавшей божественный дух?

Она думала так, пока они не встретились. Когда она увидела Симонова, она совершенно растерялась. Он был совершенно другой. Что бы там про него ни говорили, ни плели на кухне и в официантской. Он был совершенно другой.

Он сразу понял, какое впечатление произвел на нее. И он положил на нее глаз. Все произошло слишком быстро, чтобы всерьез задумываться о последствиях. Она позволила ему сначала очень многое, затем все. Она тешила себя нелепой надеждой, что вот она, молодая, двадцатисемилетняя, красивая, натуральная блондинка, и все зубы еще на месте, и целлюлита никакого – кожа как атлас, а Потехина старая, крашеная, обрюзгшая, из салонов не вылазит. Что Серафим хоть и живет с ней и у нее, и спит с ней, и транжирит ее деньги, но совершенно ее не любит. Что он бросит Потехину, как только вкусит разницу между толстой кадушкой, опухшей от уколов ботокса, и Леной Воробьевой, которая сама свежесть, весна и наслаждение.

И вообще, все в ее, Лениной, жизни может еще сложиться чудесно: и брак с любимым человеком, и дети, и домашний уют, и свое дело, свой бизнес, а не услужение другим. Ведь если хорошенько призадуматься и вспомнить слова отца, случайностей в жизни почти не бывает, а есть лишь божий промысел, и поэтому встреча ее с Серафимом тоже не случайна, и надо только хорошо, очень хорошо попросить, чтобы она, эта встреча, закончилась не просто траханьем по пьянке в припаркованной на темном пустыре машине, а чем-то большим… Любовью, браком, детьми.

Конечно, за счастье надо было драться. Защищать, отстаивать его зубами и ногтями. Лена Воробьева и не подозревала в себе такой готовности к борьбе, такой всеобщей внутренней мобилизации, такого страстного желания действовать, такой фантастической решимости. Все это словно выплеснулось, как река из берегов, после того как она узнала в частной гинекологической клинике результаты тестов на беременность. Тесты оказались положительными. Надо было решать – избавляться или оставлять. Оставлять или избавляться…

Для себя она решила, что оставит ребенка. Но он, Симонов, тоже должен был сказать свое слово. Она решила, что будет бороться за свое счастье. Любыми способами. Даже такими, которые, назови их вслух, покажутся чудовищными, невозможными.

– Ленка, ну ты что какая-то чудная сегодня?

Оказывается, Симонов никуда не делся, хотя и говорил, что ему пора. Сидел в ногах кровати, как был, неодетый – без рубашки, без носков, без ботинок. Лениво курил.

– Лен, а тебя-то допрашивали? Ну, этот опер, что заявился сегодня. Я-то сюда поехал – как тебя увидел там, в ресторане, сразу понял, зачем ты приехала. Дурочка, разве можно так, ну позвонила бы… А то прямо сразу так… Ну и что, этот, из милиции, он говорил с тобой?

– Да, – ответила Воробьева, не поворачивая головы.

– Жаль Максимку, такая смерть… Я, как узнал, прямо обалдел. Когда мы в милицию с Авророй и Моховым ездили, Аврора сама была не своя. Я думал, у нее истерика прямо там, в генеральском кабинете, случится… А неплохо живут генералы… Я аж этому менту в лампасах позавидовал, да… – Симонов выпустил струю дыма. – А о чем тебя этот опер спрашивал?

– О меню, – с вызовом ответила Воробьева.

– А при чем здесь меню? Какое меню? – Симонов наклонился над ней. – Эй, Воробей, ты про что?

– Отстань от меня. – Она хотела оттолкнуть его от себя ногой. Но он крепко схватил ее за щиколотку, потянул на себя. Вроде бы шутливо и вместе с тем сильно, с легкостью преодолевая ее сопротивление. Лена почувствовала резкую боль – пепел с сигареты упал на ее обнаженное бедро. Это было, конечно, чистой случайностью, но…

– Отпусти меня, – сказала она хрипло, с ненавистью.

Он и не подумал, засмеялся, сжал ее щиколотку крепче. Крупинки пепла обжигали кожу, боль была точечной, как булавочный укол.

– Отпусти меня, подонок, ненавижу тебя, убью! – закричала, захлебываясь рыданиями, Лена. Она не хотела – все получилось само собой. Долго, очень долго копилось – и вот прорвалось. Она вывернулась, пытаясь приподняться. Нет, это не случайность. В эту их встречу, в эту их проклятую роковую встречу, которой она так ждала и ради которой столько всего вытерпела и совершила, никаких случайностей уже быть не могло.

Симонов смотрел на нее молча, удивленно. Ей почудилось что-то… Но нет, зрачки его глаз были темны. Сотни раз она целовала эти глаза – эти любимые, обожаемые глаза, видевшие в радужном тумане райские недостижимые врата, вбирала горячими губами трепет их век, колкость густых ресниц. Она размахнулась и с яростным воплем влепила Симонову пощечину. Влепила бы и вторую, но он перехватил ее руку, отшвырнул от себя на кровать, на подушку.

Она молча следила, как он собирает с пола свою разбросанную одежду. После оплеухи он словно отрезвел. Лена вдруг с ужасом поняла: это конец. Столько жертв, столько испытаний, и все, все зря! Он никогда уже не узнает, не захочет узнать, что у них будет ребенок.