Текст книги "Падший ангел за левым плечом"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Она ждала, что в кабинете сейчас появится еще один этакий «педагог» – учитель химии – интеллигентный, с проседью, лет пятидесяти.

Но в кабинет вошел человек маленького роста, в мешковатом сером костюме, клетчатой рубашке, со взъерошенными волосами и в очках в тонкой оправе. И лет «педагогу» было от силы под тридцать. Вообще он больше студента напоминал, чем учителя.

А сколько же лет Наталье Грачковской?

– Мне Вера Григорьевна сказала, вы хотели меня видеть. – Голос у него был высокий, пацанский, с трещинкой.

– В связи с той старой историей, убийством. – Гущин по-хозяйски указал ему на кресло.

Белкин сел.

– Бедная девочка. – Он посмотрел на Катю сквозь очки. – А что, возникли какие-то новые обстоятельства?

– Возникли, – ответил Гущин. – Вас ведь тоже допрашивали тогда.

– Нас тут всех допрашивали с пристрастием.

– Вавилов?

– Да, он. Начальник розыска. Его хорошо знала наш директор, но и ее он допрашивал без снисхождения.

– И завуча Наталью Грачковскую?

– Естественно. – Молодой учитель сразу помрачнел.

– Вы видели Грачковскую вместе с Аглаей Чистяковой в ту роковую пятницу?

– Я уже сотню раз, наверное, говорил это тогда. Пять лет прошло!

– Да или нет?

– Видел. Это было во дворе школы где-то около одиннадцати часов. Как раз пришел заказанный нами туристический автобус, я собирался вместе с классным руководителем пятого класса везти учеников пятого и шестого классов в Москву на экскурсию в Планетарий. Экскурсия была заказана на два часа дня. Мы усаживали детей в автобус, и я увидел их на крыльце школы.

– Завуча Грачковскую и девочку?

– Их обеих. Это было во время перемены. Я не слышал, о чем они говорили, потому что дети вокруг шумели. По лицу можно было понять, что Наташа… что Грачковская рассерженна. Кажется, Аглая пыталась…

– Что она пыталась сделать?

– Пыталась улизнуть с уроков, а Грачковская ее поймала и отправила назад в школу.

– А почему вам так показалось?

– Аглая была в куртке и с сумкой. Когда школьники на переменах просто выбегают во двор, они сумки оставляют в классе.

– И что было дальше?

– Я понятию не имею. Мы все сели в автобус и поехали в Москву. Вернулись мы с экскурсии только в шесть вечера.

– В каких отношениях вы состояли с Грачковской? – спросил Гущин.

– Я… мы дружили с ней. Не подумайте плохого. – Молодой учитель снял очки. – Она человек властный и с характером… была… Она из известной педагогической семьи. Моя мать знала ее. Грачковская поспособствовала мне, помогла попасть в эту двадцатую школу после окончания института. Тут жесткий конкурс для педагогов, школа сильная, специализируется на естественных науках. И на иностранных языках тоже. В общем, одна из лучших в Подмосковье… была. После истории с убийством все осложнилось, хотя мы стараемся. Мы все стараемся.

– Так Грачковская вам оказывала покровительство как завуч?

И тут та же история, что и у Вавилова с прокурором Грибовым. Личные связи, – подумала Катя. – Но насколько же они личные для учителя химии?

– Она помогала мне в школе.

– Вы жили вместе? – без обиняков спросил Гущин.

– Я… мы с ней… о браке никогда речь не заходила. Она не настаивала на официальном оформлении отношений.

– Я не о браке вас спрашиваю.

– Я иногда заходил к ней в гости. Оставался на ночь. Но постоянно мы вместе не жили. У нее в то время мать уже сильно болела. Потом вроде как ее вообще парализовало.

– Вроде как?

– Когда Грачковскую посадили, матери стало плохо. Потом ее выпустили, и она за матерью долгие годы ухаживала.

– А вы?

– Что я?

– Вы продолжали общаться с Грачковской? Общаетесь с ней сейчас?

– Нет. – Молодой учитель сказал это как отрезал. – Я сразу же порвал все отношения. Я не могу…

– Вы ее вините в убийстве?

– Я не знаю. Я ничего не хочу говорить против нее. Я сказал лишь то, что видел сам в ту пятницу. Но она действительно конфликтовала с Аглаей, если можно конфликтом назвать эту обоюдную неприязнь между учителем и учеником. И потом ведь полиция нашла на месте улики. Я не в курсе, что именно, у нас тут дикие слухи ходили. Этот опер прямо говорил, что…

– Вавилов?

– Да, он, что Грачковская на серьезном подозрении у него. Такими обвинениями не бросаются зря. Значит, что-то он, Вавилов, и полиция имели на Грачковскую. Ее столько времени продержали в тюрьме.

– А потом отпустили. Как вы к этому отнеслись?

– Не знаю… я был сбит с толку.

– Значит, вы с Грачковской больше не общаетесь?

– Нет. Я не в силах. Это теперь невозможно. Да и в школе не поймут.

– Но, может, до вас все же доходят слухи – где она сейчас, чем занимается?

– Живет она у себя в квартире.

– Тут, в Рождественске? Она не уехала из города?

– Думаете, так легко сейчас в кризис уехать, продать квартиру? Она по-прежнему живет здесь. Я иногда вижу ее на улице, в магазине. Но редко. Я знаю, что она недавно похоронила мать.

– Похоронила мать?

– Освободилась от нее наконец. Выглядит она… плохо, очень опустилась, постарела. Раньше была такой энергичной, яркой женщиной, а теперь… – Молодой учитель холодно улыбнулся. – Совесть… она штука жестокая. Она в покое не оставит.

– Вы не знаете, где Грачковская работает?

– У нас тут сплетни ходили, что кто-то из учителей видел ее в торговом центре у МКАД.

– Она стала продавщицей?

– Она вроде как туалеты там убирает. – Учитель поморщился. – А что вы хотите? Кто в Рождественске ее на работу возьмет после того, что было? Убийства детей люди не прощают, даже если полиция ваша сплоховала и не сумела посадить, как следует. Грачковская в городе – изгой, пария. И не только в педагогической среде…

– А вам не жаль ее? – спросила Катя неожиданно для самой себя.

– Если это она убила Аглаю, то – нет, абсолютно не жаль. Я думаю, что дыма без огня не бывает. А можно вопрос с моей стороны?

– Конечно, – разрешил Гущин.

– А какие новые обстоятельства вдруг возникли?

– Ужасные. – Гущин смотрел на учителя. – Что вы можете сказать о характере Грачковской?

– У нее сильная воля… была. И она действительно порой подвержена приступам гнева.

– Она ведь из-за обвинения в убийстве все потеряла. Общественный статус, любимую профессию, должность и… вас, Евгений Маркович.

Лицо очкарика стало непроницаемым. Весь его вид говорил – я умываю руки. Это теперь – ваши проблемы, полиции.

Глава 21
Кофе с собой

– Работает уборщицей в туалете, молодого любовника навеки утратила, у него вызывает лишь отвращение и неприязнь, в родном городе – изгой и пария, но продолжает жить здесь, потому что деваться некуда. И недавно схоронила мать-инвалида, освободилась.

Полковник Гущин перечислял все это, пока они шли через школьный двор к машине. Начался новый урок, и двор вновь погрузился в тишину. Слепые окна, пустое футбольное мини-поле. Где-то там калитка, ведущая в парк, расположенная всего в нескольких метрах от трансформаторной будки – самый короткий и удобный путь – туда. Сейчас калитку закрыли навеки. Но тогда, пять лет назад, возможно, Аглая Чистякова воспользовалась именно ею. И если предположить, что завуч Наталья Грачковская вновь засекла ее, как и раньше на перемене, и пошла следом, чтобы предотвратить побег с уроков, то…

– Развязала себе руки, для всего, в том числе, вероятно, и для мести, – уточнил Гущин. – А до этого все эти годы вынуждена была ждать, потому что мать не на кого оставить в случае…

– Возможно, Аглая снова пыталась покинуть школу, сбежать с уроков, Грачковская и так была на нее рассержена и…

– Нет такого в деле, Аглая все уроки в ту пятницу отсидела в классе, как положено.

– Но учитель же сказал, что утром в одиннадцать Грачковская поймала ее в куртке одетой и с сумкой.

– Но потом Аглая честно отсидела все уроки. Она покинула школу только в начале третьего.

Гущин кивнул – садись в машину. Тут в школе нечего больше ловить. И мы едем…

– Куда теперь, Федор Матвеевич? – спросил шофер Гущина.

Тот глянул на часы.

– Ага, время пришло. Они там меняются посменно. Она работает сегодня после двенадцати.

– Кто? – спросила Катя.

– Виктория Одинцова.

Стоп. Эта фамилия была Кате знакома. Это уже дело об изнасиловании в отеле «Сказка интернешнл». Совсем другая история. Она, Катя, только вчера читала подробные показания этой Виктории Одинцовой – дежурной по этажу в отеле.

– Федор Матвеевич, а вы не боитесь, что мы так сойдем с ума? – кротко осведомилась Катя, когда они медленно ехали по улицам Рождественска, точнее, кружили по навигатору в поисках нужного адреса, указанного в справке Гущина.

– Я тебя предупреждал.

– Это словно пультом щелкать, каналы переключать. Я только настроилась на Наталью Грачковскую и убитую девочку, а вы уже…

– Мы расследуем убийство жены Вавилова, совершенное из мести, – напомнил Гущин. – Из этих трех старых дел мы должны брать информацию лишь в контексте с нашим убийством. Все остальное – пока вторично. И подождет.

Даже, по сути, нераскрытое убийство школьницы? И то, что убийца на свободе разгуливает, потому что ее вину доказать не сумели?

Катя хотела было спросить – какие важные факты, ну те самые, про которые, как выразился учитель Белкин, в школе ходили самые дикие слухи, открыл для себя Вавилов в ходе расследования. И отчего те факты тогда не помогли, не сработали. Но полковник Гущин в эту самую минуту приказал водителю остановиться возле…

Крохотный павильон, обитый сайдингом, крытый металлочерепицей, прилепившийся к массивному серому зданию – в оные времена служившему фабрике по производству канцелярских принадлежностей, а ныне переделанному под офисный центр. Напротив – автобусная остановка и рядом автостоянка, где совсем мало машин. Дальше по улице одни лишь офисные здания.

Возле пластиковой двери павильона укреплена грифельная доска, где мелом написано что-то неразборчиво и цены. Катя различила лишь «кофе с собой».

– Сама Одинцову допросишь. Я ей вчера звонил. Не очень она рада визиту полиции, – сказал Гущин, пропуская Катю вперед.

Они вошли в тесный зальчик – стойка, стеклянная витрина, сзади стойки деревянные стеллажи с хлебом и выпечкой. На стойке кофемашина, сервировочные блюда под стеклянными крышками, где лежат пирожные «брауни» и «морковный торт». У стены – три маленьких столика и два пластиковых стула – для третьего места нет. Сбоку – дверь в подсобку и рядом у второй стены большие картонные коробки.

– Одну минуту, – раздался звонкий женский голос.

Женщина – светловолосая блондинка со стянутыми резинкой в хвост густыми волосами, в джинсовом комбинезоне и яркой вязаной кофточке, надетой под него, – возилась с коробками.

Она вернулась за стойку – круглое лицо, курносый нос в веснушках, на щеках ямочки. На вид очень приветливая.

– Пожалуйста, кофе, чай, соки, выпечка. У нас вот тут обратите внимание – «живая паста», равиоли свежие, только привезли, с тыквой и рикоттой, могу отварить в пять минут, любой соус, сыр. Могу сделать с собой.

– Мы из полиции области. Я вам вчера звонил, – сказал Гущин.

Ясное, улыбчивое лицо Виктории Одинцовой сразу же омрачилось, словно на солнышко надвинулась туча.

– Ах, это вы.

– Мы по поводу происшествия пятилетней давности в отеле «Сказка», – известила ее Катя. Она вспомнила, как весь вечер читала подробные и обстоятельные показания этой женщины. – Вы теперь тут работаете, не в отеле?

– Отель скоро с молотка продадут, там такой бардак. – Одинцова махнула рукой. – А у нас теперь свое маленькое дело, свое предприятие. Собрались с друзьями и решили открыть булочную-кондитерскую. А что случилось-то? Почему такая срочность возникла через столько лет?

– Нам просто нужно кое-что уточнить, – уклонилась от вопроса Катя.

– Да уж в суде уточняли-уточняли, и адвокат, и прокурор, и судья, приговор вон был, срок ему дали, этому подонку. – Виктория Одинцова сощурила глаза. – Это ж когда было-то. А вы вдруг опять ко мне. Вчера чуть ли не среди ночи позвонили, с постели меня подняли.

Катя посмотрела на полковника Гущина. Тот угрюмо молчал, предоставив Кате вести разговор.

– Возникли некоторые новые обстоятельства. Знаете, я бы хотела спросить вас, Виктория, о…

– Это потому что в Дееве жену того опера Вавилова прикончили, да? – спросила Одинцова.

Катя окинула взглядом сервировочные блюда под стеклянными колпаками и кофемашину. Так… она в курсе.

– Откуда вам известно про убийство в Дееве?

– Ему ж врача на дом вызывали, полицейские прямо в больницу приехали, врача срочно увезли туда – в Деево. А там – батюшки ты мои, такая жуть. Убийство, полон дом полиции. А врач-то – младший брат моей подруги Ксении, а подружка моя – наш компаньон по владению этой вот кафешкой. Вавилов и мне человек знакомый. Сколько он по тому делу старался, чтобы этого подонка в тюрьму запрятать.

Это Рождественск, подмосковный городок. Здесь живут кланами и помнят о семейном родстве. Тут если что случается – весть разносится разноголосым эхом. И тут мало что можно скрыть, несмотря на то что Деево в административном делении – другой район области, но расстояние всего пять автобусных остановок.

– Отлично, тогда мы сразу устраним все недомолвки, раз вам известно про убийство жены Вавилова, – нашлась Катя.

– А чего вы ко мне-то приехали? Подонок-то ведь сидит. Это не он, ищите кого-то другого. – Одинцова зорко смотрела то на Катю, то на Гущина. – Чего вы вдруг опять ко мне?

– Мы все дела, по которым Вавилов работал, теперь проверяем. – Кате не нравилось, что эта Одинцова задает слишком много вопросов и не дает ей, Кате, рта раскрыть. – Дело об изнасиловании – одно из самых резонансных. А вы там, судя по материалам дела, были ключевым свидетелем обвинения.

– Вавилов мне так и объяснял – вы, мол, моя надежда, ключевой свидетель. Что ж, я всю правду рассказала тогда. Что сама видела. Ничего не придумала и не утаила.

– Павел Мазуров – обвиняемый, он прежде, до тех выходных, в отель «Сказка» приезжал?

– Нет, никогда. Их фирма первый раз отель сняла. Первый и последний.

– Вы работали в ту ночь на этаже? С какого времени вы заступили на дежурство?

– В восемь вечера. У нас смена с восьми и до десяти утра.

– Вы видели, как Павел Мазуров заходил в номер этой женщины – Марины Приходько? Ее еще Мимозой звали.

– Прозвище Мимоза я лишь на следствии услышала, от Вавилова, кстати. – Одинцова оперлась на стойку. – Нет, я их тогда ни по именам, ни по фамилиям не знала – просто клиенты, гости отеля. И как они в номер вдвоем заходили, я тоже не видела. Видно, отвлеклась в тот момент. Я просто услышала где-то среди ночи сильный шум и крики «Помогите!». Я пошла по коридору, женщина кричала в номере, и там падало что-то на пол с грохотом. Я стала стучать в дверь, попыталась открыть, но номер был заперт изнутри. А женщина все кричит. Из номеров в конце коридора начали люди выглядывать – половина никакие уже, пьяные. Потому что это ведь вечеринка крутая. Я назад – к стойке, там у меня рация для вызова охраны. Да меня тысячи раз обо всем этом спрашивали – и Вавилов, и следователь, и прокурор на суде!

– Мы специально приехали из Москвы вас послушать, – сказала Катя. – И что дальше произошло?

– Тут прибежал этот мужик, ну который Витошкин. Я его фамилию тоже потом только на следствии узнала. Сказал, что возвращался из бара и услышал крики, а у него, мол, знакомые в этом номере. Я ему: раз это твои дружки бузят – так давай помогай, пусть дверь откроют. Что они там спьяна дерутся, что ли? Мы вместе начали в дверь стучать. А там женщина уже криком заходится и грохот, и звон стекла. И тут охранники подоспели. Я им – открывайте дверь, как можете. Ну они кто плечом, кто ногами. И этот Витошкин тоже помог. Высадили мы дверь, а в номере-то ой-ей-ей…

– И что вы увидели в номере?

– Я сначала кровать увидела – там кровать двуспальная, вся всклокочена и в пятнах крови. Мы когда вошли, а там так холодно, словно в морозильнике. У меня пар изо рта. А эта… ну, девица… Марина Приходько, она на полу к кровати спиной прислонилась. Я как на нее посмотрела – у нее лицо… маска кровавая. Губы разбиты, волосы и те в крови, из носу кровь идет. На ней платье было – легкое, короткое, типа коктейльного. Так оно разорвано почти до пояса и грудь голая. И на ногах, на ляжках тоже кровь. Она уже и кричать не могла, просто скулила, как собака, от боли.

– А Мазуров?

– А этот гад на полу валялся возле нее. Извините за подробность – со спущенными штанами. Никакой – мне тогда показалось пьяный в дупель. Тоже что-то мычал нечленораздельное. Потом оказалось, что она его бутылкой по голове огрела как раз перед тем, как нам дверь высадить. У него руки в крови были, это я сама своими глазами видела. И не мудрено, он же ее измордовал всю, изуродовал.

Катя мысленно сравнила с показаниями, которые читала. Все так. Виктория Одинцова до сих пор помнит ту ночь и обстановку в номере во всех деталях. Но что-то… промелькнуло необычное… вот сейчас…

Катя напряглась. Нет, вроде ничего необычного.

– Он ее изнасиловал, – сказала Виктория Одинцова. – Это потом на суде и так и этак склоняли. А сама она на суд приходила вся в бинтах – ей ведь пластическую операцию лица сделали, во как!

– А Мазуров что-то говорил, когда вы вошли?

– Ничего, я же объясняю – он никакой был. Охранники его словно мешок под мышки подхватили, пытались на ноги поставить. Штаны, трусы спущенные в ногах путаются, он что-то мычит. Там все смешалось – и алкоголь, и наркота, и потом она, бедняжка, его звезданула бутылкой. Так ему и надо – еще мало подонку такому! Я как на него глянула там – ну, маньяк. А с виду вроде тихий, приличный, ботинки дорогие из игуаны. Потом я узнала, он шишка какая-то в этой их консалтинговой компании, богатый, весь из себя такой упакованный. И вот озверел, едва лишь девчонка ему «нет» на его домогательства мужские ответила. В зверюгу превратился. В насильника.

– Начальник розыска Вавилов вас ведь несколько раз допрашивал, так?

– Не счесть сколько раз. Все твердил мне – вы наш главный свидетель. Уж не подкачайте, Виктория, мол, я на вас надеюсь, на вашу честность и сознательность.

Катя прикинула в уме – в номер, кроме Одинцовой, зашел еще Аркадий Витошкин. Но он сослуживец и приятель Мазурова, а потому Вавилов на него не особо надеялся. Там были еще охранники, но они появились позже, под занавес, и не слышали того, с чего все началось – с криков Марины Приходько о помощи, звуков ударов, побоев, шума из номера. В этот момент Павел Мазуров как раз и насиловал женщину. И это слышала сквозь дверь только Одинцова. Вот почему она – ключевой свидетель и ее показания так важны. Вавилов боялся, что, если она изменит показания, дело не то чтобы рассыплется, нет, на таких фактах обвинение все равно сохранило бы свою позицию, но осложнится.

– На суде Павел Мазуров признал свою вину?

– Ни в чем он не сознался, бандюга. Я его с кровью на руках, со штанами спущенными застала там, возле этой бедняжки. А он на суде все свое молол – мол, ничего я не делал, никого не бил и не насиловал. Что между нами было, мол, по обоюдному согласию и совсем не тогда, а раньше, когда только в отель в первый день приехали и веселье пошло в аквапарке. Получается, что это мы все врем, а он один правду-матку режет. Но судья – женщина, она его слушать не стала. Такой срок ему дали.

Катя подумала – конечно, судья приговорил Мазурова. А кто бы сомневался – на таких фактах, на таких показаниях. Это же очевидное дело. Абсолютно очевидное.

В этот момент у полковника Гущина, стоявшего у стойки и молча, внимательно слушавшего рассказ Одинцовой, прозвенел мобильный. Он приложил его к уху:

– Ага, подъехали? Ну, мы тут в кафе.

И через секунду дверь крохотного кафетерия открылась, и в зальчик ввалились оперативники и Артем Ладейников вместе с ними. Они вернулись со своей части задания в Рождественске.

– Какие новости? – спросил Гущин.

– Отработали все адреса, со всеми встретились – переговорили. Полный ноль, – отрапортовал старший группы.

– Ноль?

– Алексея Грибова-младшего никто в городе из знакомых его отца и семьи не встречал вот уже года два, если не больше. Никаких контактов он ни с кем не поддерживает. Никому не звонил. Мы номера телефонов проверили из дела, так вот домашний его не отвечает. Мобильный он, видно по всему, сменил. Вообще в городе он вроде и не появляется. Хотя квартиру не продавал. Но и не сдает. Мы по адресу проехали, порасспрашивали соседей.

– Они его в глаза не видели несколько лет, – сказал Артем Ладейников. – Он словно испарился. Или переехал куда-то. Ох, у вас тут кофе горячий. А с собой можно стаканчик?

– Конечно, вам какой? – Виктория Одинцова засуетилась за стойкой. До этого она с любопытством слушала, о чем толкуют оперативники.

– Двойной эспрессо, если можно.

Катя тоже соблазнилась кофе и попросила себе капучино. Сыщики тоже стали заказывать кофе с собой. В какой-то момент все это стало похоже на обычную сценку в маленьком городском кафе, если не считать, что опергруппа приехала с задания, а за стойкой у кофемашины хлопочет ключевой свидетель по делу об изнасиловании.

Наконец и полковник Гущин сдался и попросил сделать себе «черный кофе с молоком».

Несмотря на то что все попросили «кофе с собой», никто покидать маленькое кафе не спешил. Все стояли у стойки, потягивая горячий кофе из картонных стаканчиков с крышечкой.

– Я, пока мы ездили, хотел какую-нибудь закономерность найти и через компьютер прогнать, через программу вероятности совпадений, – сказал Артем, – почему убийство сейчас, в апреле, произошло, а не в какой-то другой месяц. Может, это типа годовщины какой-то для мести. Так нет, никаких совпадений ни с одним из трех случаев. Ту девочку, Аглаю Чистякову, убили в начале октября, второго числа, изнасилование и задержание Мазурова пятого ноября – на праздники, а прокурор взятку взял и попался уже после этого – летом, в августе месяце. И по датам приговора тоже никаких совпадений с апрелем – я проверил. И по датам первых допросов обвиняемых. Ничего не совпадает. Значит, это не какая-то там годовщина для убийцы, как я сначала подумал.

– Значит, это на компьютере твоем не проверишь вот так с ходу, – в тон ему резюмировал Гущин.

– Ваш кофе, пожалуйста. – Виктория Одинцова протянула ему картонный стаканчик.

Она смотрела на полковника Гущина, на оперативников с любопытством. Гущин расплатился с ней. И кивнул – пора, нечего тут кофеи гонять. Все по машинам.