Текст книги "Время черной звезды"
Автор книги: Татьяна Воронцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Вот он стоит: сведенные вместе предплечья прикрывают корпус, кулаки защищают голову, подбородок прижат к груди, все мышцы напряжены до предела. Он знает, что нужно использовать любую возможность, чтобы выйти из этого состояния, но пока не видит ни одной. Все меняется, когда стену нападающих пробивает одинокая массивная фигура и с тихой, зловещей методичностью начинает отправлять их в нокаут. Одного за другим, одного за другим. Благодаря этому своевременному вмешательству Деметриос, тогда еще Дмитрий, опять начинает дышать… еще немного погодя – видеть… и наконец – атаковать.
– Ты не трус, это хорошо, – говорит его спаситель, когда он уже стоит, наклонившись над раковиной, и холодной водой смывает кровь с разбитого лица. – Но надо отработать приемы защиты. Я Филимон Мораитис, грек из Беотии. Могу быть твоим партнером, если не возражаешь.
– Не возражаю, – отвечает Дмитрий. – Спасибо.
Они выходят на улицу, под холодный свет звезд, и долго стоят на ветру, почти соприкасаясь плечами. Неизвестно откуда приходит безошибочное понимание, что вот этот хмурый грек, могучий как Геракл, станет отныне его лучшим другом. И вовсе не потому, что сегодняшнее происшествие свяжет их какими-то особенными покровительственно-благодарственными узами, а потому, что им всегда будет о чем поговорить, подумать, поспорить. И точно. Спорить они начинают сразу же, около здания казармы, и продолжают следующим вечером в зале для тренировок.
– Когда на моих глазах семеро, пятеро, пусть даже двое, нападают на одного, – с мрачной страстью вещает Филимон, и впервые английский язык кажется Дмитрию бедным и убогим, абсолютно не соответствующим темпераменту говорящего, – я иду и встаю с ним рядом, потому что двое на одного – это великая мерзость под солнцем, на которую честному человеку нестерпимо смотреть.
Проворный и ловкий, несмотря на свои габариты, он без особого труда загоняет Дмитрия в угол, моделируя ситуацию, подобную той, что имела место в казарме.
– Но ведь это делает его твоим должником, – замечает Дмитрий, уворачиваясь от тяжелого кулака. – Или не делает?
– Защищайся! – рычит Филимон. – Не прижимайся вплотную к стене. Держись от стены на расстоянии шага, понятно? Стой на месте и просто защищайся… Нет, не делает. Это я буду его должник, если пройду мимо.
Но Дмитрий не просто защищается. Иногда он позволяет себе контратаковать, на что партнер его реагирует одобрительным фырканьем.
– О’кей. Рассмотрим другую ситуацию. Когда не пятеро на одного, а один на одного, но весовые категории разные и степень подготовки – тоже.
– Я смотрю, кто искал этой схватки, – с непреклонной решимостью заявляет Филимон, как будто его мнение оспаривает целое собрание демагогов. – Кто ее начал: более сильный, более слабый или оба одновременно. Бывает, что более слабый вызывает на бой более сильного. Он готов быть побитым, покалеченным или даже убитым, но все равно идет и вызывает своего врага. В такое дело я не вмешиваюсь, потому что это дело чести. Ты когда-нибудь бился с тем, кто сильнее тебя?
– Я делаю это прямо сейчас, мать твою!
– Не зли меня, Дмитрий! – ревет Филимон, обрушивая на него очередную серию ударов. – Я тебе не враг! Защищайся. Еще! Стой, черт тебя подери! Держись на ногах. Внимательнее. Еще! Еще! Ты можешь.
Их поединки совсем не похожи на обычные тренировки. Это в самом деле жестко. Никаких поблажек. Теперь Дмитрию, привыкшему считать себя привлекательным внешне, плевать на собственную привлекательность. Теперь он все время ходит с разбитым лицом. Американец Гарри Додсон, инициатор того памятного нападения, ухмыляется – на всякий случай держась на безопасном расстоянии, – с такими друзьями врагов не надо. Он прав. Врагов не надо. Более того, сами враги тоже считают, что их не надо. И дело не только в том, что при малейших признаках конфликта с любым количеством участников за спиной худощавого русского тут же материализуется коренастый грек, но и в том, что сам русский загадочным образом изменился. В его движениях, походке, взгляде появилось нечто, заставляющее людей крепко подумать, прежде чем цепляться к нему.
Филимон хотел знать о Дмитрии буквально все. Он задавал миллион вопросов, считая, вероятно, что у друзей секретов друг от друга быть не должно.
– Что ты любишь больше всего в этой жизни?
– Свободу.
– Что ненавидишь больше всего? Чего не прощаешь?
– Себе или другим? – уточняет Дмитрий, понемногу приходя в себя после особенно трудного боя.
– И себе, и другим.
Ожидая ответа, Филимон смотрит на него взглядом инквизитора.
– Малодушия, – произносит он после небольшой паузы. – А ты?
– Все то же самое, брат. – Филимон протягивает лапищу, которой только что вышибал из него дух, и ласково касается его плеча. – Все то же самое.
В юности Дмитрия занимал вопрос, что же такое дружба. Однажды ему попалась книга, написанная христианским философом, чье имя вылетело у него из головы, в которой говорилось, что дружба начинается тогда, когда два человека вдруг обнаруживают, что видят одну и ту же истину. «Так не бывает», – подумал он и забыл о прочитанном. И вот, много лет спустя, вспомнил.
Вместе они прошли через Руанду, Джибути, пески Аравийского полуострова…
– Да, теперь это стало и моим личным делом тоже, – объявил Филимон, закончив перевязку. И свирепо уставился на своего друга. – Нравится тебе это или не нравится.
– Мне это не нравится, – улыбнулся Деметриос. Порез под бинтами еще немного побаливал. – Но я рад, что ты со мной.
Филимон ожесточенно потер пальцами висок.
– Когда я разыскивал для тебя информацию о твоей семье, я не предполагал, что ты захочешь… впрочем, ладно.
– А если бы предполагал?
– Ничего бы не изменилось. – Он развел руками. – Я продолжал бы разыскивать для тебя информацию о твоей семье. Твой выбор, друг мой. Но глупый старый Филимон спал бы спокойнее, если бы этот выбор оказался другим.
8
Иокаста слушала молча, не перебивая. И когда он закончил, не задала ни одного вопроса. Только фыркнула тихонько, как рассерженная кошка, откинулась на высокую спинку стула и, хмуря изящные черные брови, принялась вертеть между пальцев серебряную зажигалку. На ней было длинное трикотажное платье фиолетового цвета, такое темное, что при тусклом свете настольной лампы казалось черным, и колье из натурального жемчуга. Сидя напротив, Деметриос любовался нежным овалом ее лица с тонкими правильными чертами, длинными густыми ресницами, крошечными ямочками на щеках. Он видел, она злится, и это означало, что вскоре у них будет превосходный секс.
– Они пролили твою кровь, – тихо сказала Иокаста, и в голосе ее прозвучало злорадное удовлетворение. Глаза ярко блеснули. – Глупцы.
– Да, – кивнул Деметриос.
Медленно, очень медленно Иокаста протянула руку, он протянул навстречу свою, и пальцы их переплелись.
– Ты можешь переспать с ней, дорогой.
Он молчал.
– Нет, не так. – Иокаста на миг отвернулась, покусывая нижнюю губу. – Ты должен переспать с ней… Хотя нет… – Она рассмеялась, и смех был искренним, без всякой фальши. – Если ты захочешь переспать с ней, Деметриос, это будет хорошо для нашего дела.
– Я подумаю, – ответил он, пряча улыбку.
Свободной рукой он дотянулся до стоящего на краю стола пузатого графина и подлил вина себе и ей.
Иокаста сделала маленький глоток. Сквозь прозрачное стекло бокала засверкали рубиновые искры. Такие же искры, но не рубиновые, а фиолетово-лиловые, вспыхнули в глубине чуть прищуренных глаз. Хищная красота.
Увидев ее впервые на вечеринке по случаю рождения в семье мэра Мегары третьего сына, Деметриос ощутил мгновенную острую неприязнь, причина которой была ему не очень понятна. Он не любил диких кошек в человеческом обличье – слишком красивых, слишком хорошо сознающих свою красоту. Однако эта держалась просто и скромно. Внимательно слушала, улыбалась краешками губ. Ее длинное платье из бежевого джерси не скрывало достоинств фигуры, но и не обнажало больше, чем позволяли приличия. Ни украшения, ни макияж не выглядели вызывающе. Так в чем же дело?
А дело в том – ответил он самому себе, выходя на открытую террасу, где на нескольких круглых столиках были расставлены блюда со свежими и засахаренными фруктами, – что эта самоуверенная гарпия уже почти уложила тебя в постель. Ты чувствуешь ее желание так же хорошо, как собственное. Чувствуешь, но не собираешься удовлетворять. Это не значит, что у нее нет шанса. Сейчас она подобна канатоходцу – одно неверное движение… Что если дальше она будет делать только верные движения? Ты попросту сбежишь, герой?
Он кинул в рот кубик засахаренного ананаса. Медленно повернулся спиной к распахнутым дверям – вечеринка стремительно набирала обороты, – сделал несколько шагов к перилам ограждения, крепко взялся за них обеими руками, точно боялся упасть, скользнул равнодушным взглядом по раскинувшимся у подножия террасы цветочным клумбам.
Звук шагов. Неужели оно – первое неверное движение? Каблуки черных лодочек, выстукивающие ритмичное цок-цок по керамограниту. Аромат духов, заряжающий атмосферу теплого греческого вечера неистовыми страстями.
– Скучаете?
Обволакивающее коварство.
– Нет, мадам.
– Хм… Интересно, понимаете ли вы, что это весьма двусмысленный ответ, несмотря на кажущуюся прямоту? – Продолжая говорить, она подошла и остановилась с ним рядом. – Он может означать: «Нет, не скучаю, во всяком случае в вашем обществе не нуждаюсь точно, так что лучше вам убраться туда, откуда вы пришли». Или: «Нет, не скучаю, хозяева щедры и радушны, гости сыты и пьяны, словом, праздник удался». Какой вариант вы считаете более подходящим?
Деметриос почти улыбнулся. Губы дрогнули, но он быстренько навел порядок на своем лице.
– Второй.
– Замечательно, – прошептала Иокаста, вблизи разглядывая его профиль. – Что же привело вас сюда, на пустую террасу?
– Цветы. – Он повел рукой. – Это, если не ошибаюсь, амариллис?
Кажется, она удивилась. Растерянно посмотрела на прекрасные белые цветки в форме граммофонов на высоких стеблях, затем опять – слегка хмуря брови, – на Деметриоса.
– Амариллис, верно. А там, дальше, настурция и гиацинт. Устроить для вас экскурсию по саду?
– Лучше скажите, что привело сюда вас.
– Забота о гостях. Я родственница хозяина. – Внимательный взгляд Иокасты задержался на его груди, где под распахнутым воротом рубашки поблескивала золотая цепочка. – Что там у вас? Амулет?
Бестактный вопрос, но Деметриос неожиданно развеселился. Ох уж эти гречанки с их патологической правдивостью и любопытством лесных зверьков! Двумя пальцами он подцепил цепочку и извлек на свет божий византийский крест из белого золота.
– О! – воскликнула Иокаста. Глаза ее расширились. – Вы православный ортодокс?
Взволнованная, она подалась вперед, так что кожей руки он ощутил тепло ее дыхания.
– Сложный вопрос. Я ношу этот крест, потому что мне надела его мать, когда я уезжал из России. Таким образом, из символа любви к богу он превратился в символ материнской любви. Верующий ли я? И да, и нет. Я не верю ни в бога иудеев, ни в бога христиан, но в какого-то неведомого бога я, безусловно, верю, потому что в трудную минуту, подобно большинству смертных, мысленно взываю к силе, способной меня поддержать.
Он умолк, и некоторое время оба – мужчина и женщина – испытующе смотрели друг другу в глаза. Интуитивной вспышкой к нему пришло понимание, что она собирается сказать нечто важное. Важное для них обоих. Да, в эту минуту он впервые почувствовал общность с ней, чуть ли не родство. Опять же интуитивно выхватил из своего монолога ключевое слово – неведомого – на которое она отреагировала.
– Вы не думали о том, что на белом свете есть люди, для которых ваш неведомый бог неведомым не является?
Интонации ее голоса изменились. Теперь он звучал почти интимно. При этом лицо оставалось абсолютно бесстрастным, неестественно бесстрастным, как будто Иокаста смертельно боялась бушующих внутри эмоций и старалась убедить себя и собеседника в том, что их вовсе нет.
– Мадам, – заговорил после паузы Деметриос.
– Иокаста, – поправила она.
– Иокаста. – Он попробовал легендарное имя на вкус и увидел, наконец, что черты ее смягчились. – Вам нужен я или еще один адепт культа?
Она не стала изображать непонимание.
– Мне нужны вы.
– В каком же качестве?
– Пришла моя очередь признать, что вопрос ваш сложный. Я не ухожу от ответа, но… – Она прикусила нижнюю губу. – Не знаю, поймете ли вы меня, захотите ли понять.
– Давайте рискнем, – предложил Деметриос.
В сосредоточенном молчании они спустились в сад и медленно, рука об руку, двинулись по дорожке, извивающейся среди олеандр. Вечернее благоухание всего, что могло цвести и благоухать, превратило этот чинный обход владений мэра в настоящее романтическое свидание. Длинные тонкие пальцы Иокасты обвились, точно змейки, вокруг запястья Деметриоса. Негромко, доверительно она повела свою речь.
– Я чувствую людей, Деметриос. Чувствую, как теперь модно говорить, их энергетику. Силу. Вот вы – власть имеющий. Вам об этом известно?
Он покачал головой. Скользнул взглядом по ее смуглому остроносому лицу.
– А вы?
– И я тоже. Мы с вами одной породы. Только ваш дар еще не раскрылся. Или раскрылся не настолько, чтобы стать очевидным для вас и для большинства.
Чем дальше они уходили от дома, из распахнутых окон и дверей которого на улицу выплескивались музыка, свет, радостно-возбужденные голоса, взрывы смеха и прочие звуки вечеринки, тем сумрачнее становилось в саду. То тут, то там, невидимые в кронах деревьев, сонно попискивали или вскрикивали тревожно и протестующее, ночные птицы. Деметриоса раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он уже готов был погрузиться в атмосферу волшебства. Энергетика, дар, порода!.. С другой стороны, от всего этого ощутимо тянуло пошлостью. Чертовски назойливый душок бульварных романов, да.
– Я был бы вам очень признателен, Иокаста, если бы вы пояснили, о какой силе и о каком даре идет речь.
– Вы что-нибудь слышали о Девкалионе?
– Если не ошибаюсь, Девкалион – это мифический прачеловек, корабль которого после всемирного потопа причалил на Парнасе.
– Да. – Она ласково взглянула на него. – Из этого рода происходят хранители древней, очень древней… можно сказать, древнейшей в Европе религиозной традиции.
Внезапный холодок вдоль спины убедил его, что он не ошибся, заговорив о культе. В памяти всплыло прочитанное по следам долгих разговоров с Филимоном: «Дионис не только опален дыханием бездны, он сам – живущий в бездне монстр. Его маска выражает единую двойственность близкого и дальнего, жизни и смерти. От него расходятся круги диких, сумасшедших возбуждений, эротических, опьяняющих фасцинаций, однако рьяную волну восторга пересекает режущая боль, однако неистовое упоение жизнью распадается в холоде вечной ночи»[2]2
Вальтер Ф. Отто «Дионис. Миф и культ». Из сборника «Безумие и его бог»; Изд-во ЭННЕАГОН ПРЕСС; Москва 2007. Пер. с немецкого Е. Головина.
[Закрыть]. Здание христианства в Греции выглядело красивым и прочным, однако стояло оно на фундаменте махрового язычества. Имя «величайшего из богов», «бога всех богов» было известно здесь всем, от мала до велика. «Я христианин, – гордо заявил Филимон и ударил себя кулаком в грудь. – Я принимаю Христа как бога. Но есть другой бог… с которым христианину лучше не встречаться, поверь». Деметриос был согласен не встречаться с упомянутым богом никогда в жизни, но у бога, по всей вероятности, было свое мнение на этот счет.
Иокаста говорила почти без умолку, изредка обращаясь к Деметриосу, чтобы проверить, успевает ли он за ее мыслью, и одобрительно сжимая его руку, когда он отвечал утвердительным кивком. Ощущение пошлости исчезло. На смену пришло любопытство. Вот она, реальная возможность совершить прыжок – но куда? Дело кончилось тем, что они поцеловались в кипарисовой роще, пронизанной лунным светом, а на следующий день Деметриос получил приглашение в дом, хозяин которого был известен как мизантроп, затворник, фанатик и вообще редкостный маргинал.
– Вы приедете? – спросила Иокаста, позвонив ему по телефону как раз в тот момент, когда он, перечитывая текст приглашения, написанного жестким каллиграфическим почерком на плотной серебристо-серой бумаге, взвешивал все «за» и «против».
– Вы заинтересованы в этом, не так ли?
– Да, я заинтересована, – подтвердила она с той же вызывающей откровенностью, с какой заявила накануне «мне нужны вы». – Так вы приедете или нет?
– Да.
Ему послышался облегченный вздох.
– Вас встретят около ворот. Пожалуйста, ничего не бойтесь, просто делайте все, что будет велено, договорились?
– Все, что будет велено? – медленно переспросил он.
– Так надо, поверьте. Вы же не трус, лейтенант?
– Не знаю. Может, и трус.
– До встречи.
В трубке послышались короткие гудки.
Как и было обещано, его встретили около ворот. Три женщины в камуфляже. Высокие шнурованные ботинки на толстой подошве, широкие кожаные ремни с массивными пряжками, гладко зачесанные и убранные под черные бейсболки Security волосы… Пока он разглядывал их, опустив боковое стекло, они разглядывали его, и, судя по выражению лиц, увиденное их не особо вдохновляло.
– Херэте, мистер Сибирцев, – поздоровалась та, что стояла ближе всех. Дождалась ответного «херэте» и повела рукой в сторону распахнутых настежь ворот. – Вашу машину поставят в подземный гараж и подадут сюда же, когда мистер Галани вас отпустит.
Отпустит. Вот как. Коротко кивнув, Деметриос вышел из машины и подвергся тщательному досмотру на предмет наличия оружия. «Вы не возражаете?» – это был один из тех вежливых вопросов, которые задаются исключительно для того, чтобы на них ответили согласием. «Возражаю, – насмешливо отозвался Деметриос. – Но это ведь не имеет значения, так? Выбор предоставляется мне при условии, что я сделаю правильный выбор. Поэтому приступайте к исполнению своих обязанностей». На сей раз прикосновения женских рук удовольствия ему не доставили. Хотя в прежние времена он откровенно наслаждался, когда его спарринг-партнером в зале оказывалась молодая женщина. Впрочем, негативных эмоций он тоже не испытал. Поза «руки на машину, ноги шире плеч» была не сказать чтобы привычной, но знакомой. Пройдя через армейскую мясорубку, ко многим вещам начинаешь относиться со снисходительной иронией.
Дом стоял среди старых кедров, почти совершенно скрывающих его от посторонних глаз, и выглядел, во всяком случае снаружи, стильно и современно, ничуть не устрашающе. Деметриос приготовился увидеть жилище графа Дракулы и теперь чувствовал себя даже несколько разочарованным. «Ничего не бойтесь», – сказала Иокаста. Интересно, чего тут можно бояться.
Андреас Галани принял его в библиотеке. Ступив на толстый кремового цвета ковер, Деметриос пережил любопытное ощущение – ощущение выхода на короткий срок из собственного тела и зависания выше и левее от него, с возможностью увидеть себя как постороннего. Еще один посетитель. Черные джинсы, немного потертые. Черная рубашка, слегка помятая, две верхние пуговицы расстегнуты, рукава закатаны до локтей. Едва уловимая небрежность во всем, начиная от позы и заканчивая одеждой. Уравновешенный? Вряд ли. На лице – отпечаток страстей. Это не значит, что он не умеет ими управлять. Безусловно, умеет. Но частенько позволяет себе отдаться на волю волн.
Легкой походкой хозяин дома приблизился к терпеливо ожидающему гостю и протянул руку для пожатия.
– Херэте, Деметриос. Благодарю за честь, которую вы мне оказали. Зовите меня Андреас. – Он дружелюбно улыбнулся. – Виски? Коньяк? Могу предложить французское гран крю. Прошу сюда…
Продолжая журчать, Галани обнял его за плечи и увлек по проходу между стеллажами. Там, в потаенных глубинах библиотеки, обнаружился на редкость уютный кабинет, обставленный антикварной мебелью из натурального дерева. На стенах – картины в тяжеловесных рамах. Старинная бронза, толстое граненое стекло, дуб, кожа, велюр… агрессивная роскошь.
– Вы сторонник умеренности, не так ли? – наполовину вопросительным, наполовину утвердительным тоном произнес Галани.
Деметриос решил, что пора подать голос.
– На моем лице вы прочитали осуждение?
– Ни в коем случае. На вашем лице осуждения нет. Там вообще ничего нет, и меня это, признаться, огорчает.
– Меня учили держать свои чувства при себе.
– Я знаю, – кивнул Галани. – Располагайтесь.
Сидя по разным сторонам громадного кожаного дивана, они пили из пузатых рюмок ароматный коньяк и присматривались друг к другу. Моложавость Галани, так же как и мягкость, была обманчивой. Он выглядел как преподаватель колледжа или университета, старающийся не слишком отличаться от студентов – гладко выбритое лицо, тщательно уложенные волосы с легкими проблесками седины, подтянутая фигура, – но чересчур резкие, мимические морщины и тяжелый взгляд выдавали возраст и вполне определенный характер. Деметриос почти не сомневался, что он злопамятен, жесток и, возможно, сластолюбив.
– Вы воевали. – Сказано без одобрения, но и без осуждения. – Воевали на чужой земле. Зачем вам это понадобилось?
– Я подумал, что смогу делать эту работу, – ответил Деметриос абсолютно честно. – Так оно и оказалось. Почему именно эту? Еще будучи волонтерами, мы откровенничали друг с другом на центральной базе в Обани. Кто-то чувствовал себя не вполне мужчиной и завербовался в Иностранный легион с целью повысить самооценку. Кто-то скрывался от закона и мечтал начать жизнь «с чистого листа». Кого-то привлекал стабильный заработок, кого-то – возможность не принимать самостоятельных решений, жить, подчиняясь приказам. – Он посмотрел Галани в глаза, отметив, что они необычно светлые для грека. – Я же сделал свой выбор, увидев сон… – Он чуть усмехнулся. – Могу рассказать, если желаете.
– Да, мне интересно.
– Пустыня. Мелкий серый песок, забивающийся под ногти, под веки, оседающий на коже и на волосах. Палящее солнце, мгновенно испаряющийся с кожи пот, неутолимая жажда, неукротимый гнев – это движется войско, большое войско, но мне не известно куда и зачем. Я шагаю в толпе – ибо то, что мы собой представляем, больше похоже на толпу, чем на строй, – переставляю ноги, шаг за шагом, как робот, доставленный космическим модулем на поверхность неисследованной планеты. Бесчувственный. Бессловесный. Подошвы сапог вязнут в песке.
На мгновение он отвлекся, потому что друг за другом в кабинет проскользнули и расселись по углам женщины в футболках цвета хаки и камуфляжных штанах. Очень тихо. Сели и застыли, глядя на говорящего так внимательно и серьезно, как будто он не пересказывал сон, а читал им лекцию по матанализу. Одинаковая одежда в известной степени скрадывала их индивидуальность, но Деметриос видел много людей в униформе и научился обращать внимание только на то, что действительно заслуживало внимания.
– На фоне ультрамаринового неба рисуются четкие грифельные контуры зубчатых стен, островерхих крыш, башен, минаретов. Это город, слава бессмертным богам, не мираж. Город в сердце пустыни. Город, который нам предстоит взять. Битва… – Деметриос сжал губы и несколько минут сидел молча, переводя взгляд с одного женского лица на другое. Все до единой гречанки. Все до единой красавицы. – Мы бьемся спина к спине… без отдыха, без еды, без питья… от рассвета до заката и от заката до рассвета. Скрежет стали, предсмертные вопли, стоны тяжелораненых, топот ног, хриплые отрывистые команды. Горький запах пота, соленый вкус крови. Страх, горе и смерть. – Он посмотрел на Галани. – Вы видели вблизи колотые или резаные раны?
Тот поджал губы.
– Да.
– В таком случае не буду утомлять вас подробностями… Поскальзываясь на залитых кровью камнях, мы бежим – я и со мной еще двое – к большому храму на центральной площади города. Храм стоит на холме, и нам приходится преодолевать десятки, сотни ступеней… им не видно конца… чтобы войти внутрь и отыскать ключ. Да, ключ. Что за двери он отпирает? Не знаю. Знаю только, что этот ключ мне совершенно необходим. Несмотря на то что я ни разу его не видел и понятия не имею, как он выглядит, я уверен, что узнаю его, как только найду. Мои спутники измучены и напуганы. Я слышу их учащенное дыхание и чувствую страх, парализующий страх. Они не хотят спускаться в подземелье храма, а нам нужно именно туда – там, в сокровищнице ордена, есть шанс отыскать таинственный ключ. Вход в подземелье находится за алтарем, под тяжелой каменной плитой, откинув которую…
– В сокровищнице ордена? – перебил Галани. – Простите. Члены какого ордена были хранителями искомого ключа?
Он вдруг начал нервно помаргивать, как будто ему попало что-то в глаз.
Деметриос покачал головой.
– Я не задавался этим вопросом – ни во сне, ни наяву.
– Вы видели их? – спросила одна из женщин.
– Помолчи, Леонора, – сердито одернула ее другая. – Пусть расскажет все до конца.
Собравшиеся придавали его сновидению столь великое значение, что Деметриоса разобрал смех. Он, конечно, мог бы сдержаться, но вспомнил все эти «пожалуйста, ничего не бойтесь», «когда мистер Галани вас отпустит» и ухмыльнулся во весь рот. Поставил на край журнального столика рюмку с недопитым коньяком, откинулся на спинку дивана, положил ногу на ногу. Несмотря на кажущуюся расслабленность, даже расхлябанность позы, он был готов сорваться с места в следующую же секунду, и по глазам своих экзаменаторов видел, что они это понимают.
– Я расскажу все до конца, – не переставая ухмыляться, заявил Деметриос, уверенный, что его тихий голос будет услышан в самом дальнем углу кабинета. – Но только после того, как вы объясните что здесь происходит.
Тут случилось забавное: все женщины как одна выпрямились и устремили взоры на Андреаса Галани. Напряжение звенело в воздухе натянутой струной. Сам Галани не смотрел ни на кого, его светлые глаза выключились и потускнели, что свидетельствовало, вероятно, о полном погружении в собственные мысли. Приоткрытый рот, повисшая кисть руки… Минуту спустя он встрепенулся.
– Видите ли, Деметриос, мы решили сделать вам предложение и сейчас пытаемся выяснить, стоите вы того или нет.
Медленно, как динозавр из мультика, он повернул голову и уставился на своего собеседника немигающим взглядом. На краткий миг у Деметриоса возникло странное ощущение, что волосы на затылке зашевелились. Он поднял руку, быстрым движением описал в воздухе перед своим лицом полукруг. Ощущение шевеления волос исчезло.
Брови Галани поползли вверх.
– Как вы это сделали?
– Сделал что?
Галани пристально смотрел ему в лицо.
– Вы знаете.
Вместо ответа он задал свой вопрос:
– Вы можете выяснить, чего стоит человек, по содержанию его сновидений?
– Есть и другие способы, – ответил спокойно Галани, – но они более трудоемкие.
В помещении работал кондиционер – почти неслышное жужжание, едва уловимые струи холода по щекам, – но отсутствие окон заставляло думать о духоте. О духоте как нереализованной возможности, реализация которой – всего лишь вопрос времени, ибо кондиционеры не вечны. Поймав себя на этих бредовых размышлениях, Деметриос опять усмехнулся. Он отдавал себе отчет в том, что его гримасы тянут на вызов, на провокацию… что ж, потанцуем.
– Мы беремся за большое чугунное кольцо, поднимаем плиту и друг за другом ступаем на винтовую лестницу с крутыми щербатыми ступенями, конца которой не видно, он тонет в чернильной темноте. – От него не ускользнуло, что у многих женщин вырвался облегченный вздох, когда он продолжил свой рассказ, а глаза Галани опять заблестели. – Идущий впереди держит в поднятой руке факел, но света очень мало. Кажется, окружающая тьма, зловещая и вязкая, поглощает свет, обступая нас со всех сторон. И вот случается то, чего мы все в глубине души опасаемся, – один из нас, замыкающий, спотыкается и с воплем летит вниз. Затем крик резко обрывается. Все. Ухватиться не за что, так как лестница не имеет перил. Мой единственный уцелевший спутник останавливается и целую минуту стоит, ни в силах сдвинуться с места, молча глядя вниз. На лице его написан смертный ужас, а руки так дрожат, что я вынужден забрать у него факел. Без света нам не выбраться из подземелья никогда. – Он передохнул и, стараясь смотреть только на свою рюмку, продолжил. – Теперь я иду первым, освещая ступени. Они выглядят так, словно по ним сотню лет назад пронеслось стадо обезумевших мастодонтов и с тех пор не ступала нога ни человека, ни зверя. В другое время и в другом месте мы наверняка осыпали бы эти разбитые ступени проклятиями, но сейчас двигаемся молча, и это молчание тоже свидетельствует о нашем страхе. Наконец шестое или не знаю какое по счету чувство подсказывает мне, что конец близок. Конец лестницы, но не конец пути. Последняя ступенька оказывается самой высокой, нам приходится спрыгивать на серые каменные плиты пола, после чего, пройдя еще некоторое расстояние по узкому коридору, стены которого покрыты пылью, напоминающей паутину, мы попадаем в громадный подземный зал со множеством арочных проемов по периметру. Проемов, ведущих в другие коридоры, к другим лестницам… Мы понимаем, что это лабиринт.
– Извините, – шевельнулся Галани, – я вас перебью. Насколько хорошо вы ориентируетесь в незнакомом месте, чувствуете направление? В тех случаях, когда нет возможности посмотреть на звезды или на деревья.
– Вы хотите знать, сумею ли я наяву выбраться из ловушки, подобной той, в какую угодил во сне? Да, сумею.
– Я верю вам. Рассказывайте дальше.
– Стоя посреди зала, я растерянно озираюсь по сторонам, пытаясь выбрать из имеющихся коридоров один, при колеблющемся свете факела разглядывая стены по обе стороны от каждого проема, фрагменты пола и потолка, ища подсказку, напрягая память. Одна из плит пола привлекает мое внимание. Присев на корточки, я разгребаю ладонью пыль вперемешку с мелкими камнями, и перед глазами появляется надпись… нет, скорее… впрочем, не знаю. Несколько букв, похожих на арабские. Но не арабские. Арабские я бы узнал.
– Вы запомнили их? Эти буквы из сна.
– Нет… Однако во сне у меня возникает уверенность, что именно этот коридор приведет нас в сокровищницу. Я выпрямляюсь и, обернувшись к своему спутнику, вижу не только его, но и бегущих через зал прямиком к нему черных псов с горящими глазами. Они не особо похожи на псов, но на других известных мне тварей похожи еще меньше, поэтому мысленно я называю их псами. У них грубая шерсть, вытянутые морды, острые уши и зубы, как у акул. С криком я устремляюсь вперед, надеясь, что огонь отпугнет исчадий ада, но бегу недостаточно быстро, как это часто бывает в кошмарных снах, и, в конце концов, второй мой спутник тоже гибнет на моих глазах. Пока черные бестии дружно рвут его на части, я успеваю спастись в коридоре, вход в который отмечен загадочными буквами. По неизвестной причине они не рискуют преследовать меня там и остаются кружить, злобно завывая, царапая стены по обе стороны арки. В этом коридоре паутины нет. Сухо и чисто, как в дворцовых покоях. Что? Приходилось ли мне бывать в дворцовых покоях? Да, во сне я четко осознавал свою принадлежность к некой элите. Не по должности, не по званию, а… так сказать, по происхождению. Итак, после долгих утомительных блужданий по лестницам, коридорам, галереям и переходам я обнаруживаю себя в круглом зале с круглой же чашей фонтана посередине. Вода низвергается в чашу из большого каменного цветка, плеск ее действует умиротворяюще. Вокруг стоят сундуки, множество сундуков самых разных форм и размеров. На некоторых висят замки, другие, похоже, не заперты. В глубокой задумчивости я перевожу взгляд с одного сундука на другой, но не прикасаюсь к ним, не пытаюсь открыть. Что-то подсказывает мне, что ключ следует искать не среди золота и драгоценных камней. Плеск воды напоминает о пыли, покрывающей меня с головы до ног, и я подхожу к чаше – кажется, она изготовлена из мрамора, – чтобы умыться и напиться. Наклоняюсь и вижу свое отражение. После минутного колебания протягиваю руки, набираю холодную прозрачную воду в сложенные ковшиком ладони. С наслаждением умываюсь. Жадно пью, смеюсь от удовольствия и тихо шепчу, обращаясь неизвестно к кому: «Спасибо. Спасибо». Обхожу фонтан по кругу. Лицо и руки мокрые, вода капает с подбородка на грудь. Почему я уверен, что имею право на этот ключ? Не знаю. Уверен и все. Мое внимание привлекает книга в золотом окладе, лежащая на одном из сундуков. Направившись к ней, я замечаю, что по полу рассыпаны монеты, целые горы монет, переступаю через них, сосредоточенно разглядываю орнамент на пластинах из чистого золота, однако взять книгу в руки не тороплюсь. Вернее, у меня даже мысли такой не возникает. Из всего, что находится в этом помещении, мне принадлежит только ключ. Внезапно позади меня раздается громкий всплеск, и, обернувшись, я вижу змею, поднявшуюся из чаши фонтана. Ее кошмарная плоская голова с глазами, сверкающими точно бриллианты, зависает на уровне моих глаз. Я слышу – не спрашивайте как – обращенный ко мне вопрос. Хранитель сокровищ желает знать, какого черта мне нужно. Почтительно я отвечаю – и опять не спрашивайте как, – что мне нужен ключ. Только ключ, и больше ничего. Сознание мое распахнуто настежь, и хранитель точно знает, что я не лгу. Я не позарился ни на монеты, ни на камни, не посягнул на содержимое стоящих вокруг сундуков – по этой причине он решает сохранить мне жизнь. Медленно, величаво он уходит под воду и спустя несколько минут появляется, держа в зубах ключ. Протянув руку, я подставляю раскрытую ладонь. Змеиная голова совсем рядом. Тихо, тихо… осторожно… И вот уже я сжимаю повлажневшими от волнения пальцами драгоценный ключ. Он не похож ни на один из ключей, виденных мною ранее. Стоит моргнуть, сменить угол зрения – и это не ключ уже вовсе, а нож, рукоять которого напоминает… – Деметриос закрыл глаза, нахмурился, напрягая память, – существо с крыльями, телом человека и головой льва, вокруг которого спирально поднимается вверх змея.
