Текст книги "Золотой скорпион"

Автор книги: Татьяна Ярославская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Глава 48

Маша Рокотова позвонила на работу еще утром и отпросилась. День начался отвратительно. Ее снова вызывали на допрос. На этот раз с нею беседовал тот самый оперативник, с которым работал Тимур, Николай Савченко. Он опять расспрашивал Рокотову о нападении на недострое, заставляя ее во всех подробностях вспоминать о том, что она делала, что говорила, что чувствовала. Под конец ей стало казаться, что он сам ее запутывает своими вопросами, будто проверяет, не врет ли она.

– Послушайте, Николай, я же все рассказала еще позавчера. Неужели так необходимо все повторять?

– Необходимо, – ответил Савченко, – может быть, вы что-то вспомнили, что-то переосмыслили и сейчас на свежую голову воспринимаете уже по-иному.

– Конечно, переосмыслила, додумала, досочинила. Я же журналист, у меня богатая фантазия. Кроме того, на позавчерашние события наложились новые проблемы, поэтому мои теперешние показания могут быть искаженными.

– Думаю, вы все же ошибаетесь, – настаивал оперативник. – Подсознательно вы все равно запомнили, как выглядел преступник, хотя бы в общих чертах. Если постараться этот образ из подсознания вытащить…

– Ничего не получится. Вот я говорю с вами уже почти час, и мне стало казаться, что нападавший был поразительно похож на вас.

Савченко удивленно поднял брови.

– Что вы имеете в виду?

– Мне сейчас вдруг стало казаться, что он был похож на вас ростом, комплекцией, выражением лица, даже изгиб губ такой же.

– Но вы же не видели лица!

– Вот именно. Я и говорю: мне кажется. Вы считаете, что можно вытащить информацию из подсознания, а я думаю, что если там о чем-то информации просто нет, то пустое место обязательно заполнится воображением. Не знаю, как это бывает у мужчин, а у женщин – совершенно точно. Вот встаньте, пожалуйста.

– Что? – не понял оперативник.

– Встаньте и скажите мне: иди сюда.

Савченко пожал плечами, но все же поднялся.

– Иди сюда…

– Нет, вы представьте, что вы убийца, что вы хотите меня… задушить.

Он сделал к ней шаг, склонил голову и, глядя исподлобья тихо, но жестко произнес:

– Иди сюда. Больно не будет.

Маша в ужасе отпрянула, а потом закрыла ладонями лицо. Страшное наваждение исчезло.

– Что с вами? – участливо спросил Савченко.

– Ничего, – прошептала она. – Знаете, я все же пойду. Мне, и в правду, мерещится черт знает что.

Она схватила сумку и поспешно выскочила за дверь. Николай Савченко задумчиво смотрел на закрывшуюся за Рокотовой дверь.

Вскоре Маша успокоилась, ей даже стало стыдно за то, как она вела себя в милиции. Савченко еще подумает, что она ненормальная. А может, так и есть? Он же явно случайно сказал почти такую же фразу, как убийца на крыше, но Маше вдруг показалось, что она снова там, один на один со своей смертью. И изгиб губ точно такой же… Так значит лицо она все-таки видела? Рокотова энергично потрясла головой. Надо непременно выкинуть все эти глупости из головы. Совсем недавно ей казалось, что ничего ужаснее этого нападения с ней произойти не может, но теперь, когда все так случилось с Ильдаром, когда так все закончилось с Павлом… Неужели закончилось? В горле стало горько и холодно, а на душе тоскливо.

Ей нужно было разобраться в себе, подумать, решить, как жить дальше. Но самокопание – вещь непродуктивная, и для того, чтобы принять хоть какое-нибудь толковое решение, в себе самой всегда не хватает информации. Да и себя-то оставалось все меньше: глубоко изнутри Машу жег стыд и грызла совесть. Как справиться со всем этим, какой выход найти, перед кем открыть свою душу, чтобы стыд и совесть угасли и притихли хоть не надолго?

Только один человек мог сейчас понять ее чувства, не осудить и, быть может, даже утешить. Это мама. Но даже она не поправит того, что уже случилось. Потому что случилось это внутри, в душе, в теле, в сознании Маши. Многое бывало за всю ее не такую уж и короткую жизнь, по-разному поступала она в сложные моменты, бывало, что и меняла свои решения и суждения, но только, если понимала, что была не права. И с мужчинами она сходилась и расходилась честно. Если понимала, что не любит, уходила, не всегда объясняла причины, но всегда говорила, что не вернется.

Единственное, на что она никогда не была способна, так это на предательство. Никогда! Это было противно ее натуре. И вдруг она почти одновременно предает сразу троих людей. Того, кого жалела, Митю Гуцуева, ведь она обещала ему найти маму, но, занятая своими проблемами, так ничего и не сделала. Того, кого уважала, Виктора Николаевича Садовского, которому пусть и опрометчиво, но пообещала помощь на выборах, а теперь не могла и не хотела ничего для него делать. Того, кого любила, Павла Иловенского, которому изменила, поддавшись необъяснимому порыву… Почему? Что с нею такое случилось, что надломилось внутри? Кто еще поможет и станет опорой, как не мама?

Алла Ивановна Рокотова встретила дочь радостно, но чуть смущенно. Она боялась, что Маша снова будет укорять ее за решение участвовать в опасных экспериментах. Но через минуту мать поняла: с дочерью случилась какая-то беда, и держится она из последних сил. Им достаточно было посмотреть друг другу в глаза, и слова были уже не нужны. Мать протянула руки, а Маша тут же опустилась на колени у кресла, будто у нее подкосились ноги, прильнула головой к маминой груди и разрыдалась горько и мучительно, как только дети плачут, неся свою боль к самому родному сердцу.

Потом она рассказывала сбивчиво, задыхаясь от слез, путая слова и стыдясь своего поступка, а еще больше того, что решилась говорить о нем.

Мама гладила Машу по голове и, конечно, все понимала и знала, как помочь, вот только примет ли взрослая дочь ее советы, ведь дети хоть и приходят к родителям за помощью, а себя все равно считают умнее.

– Так ты все еще любишь Ильдара? – спросила Алла Ивановна, выслушав все.

– Да с чего ты взяла? – возмутилась Маша.

– Это, знаешь ли, можно предположить, исходя из того, что ты натворила.

– Нет! Я не люблю его. И вообще не понимаю, почему так поступила. Это было затмение, я была не в себе, а он просто воспользовался моей слабостью…

– Не ищи виноватых, Маша. Это был только твой выбор, только твое решение. Но это не значит, что оно было правильным.

– Но что же теперь делать?

– Если для тебя то, что произошло не доказательство любви к Ильдару, то надо с ним просто объясниться.

– Что?! Да я не смогу! Я в глаза-то ему больше посмотреть не смогу никогда, не то что объясняться.

– Да? И как ты собираешься жить дальше, не глядя ему в глаза? Уж поверь, он никуда из твоей жизни не исчезнет. Маша, ты должна дать себе право на ошибку. Исправить ее, конечно, не удастся, но ведь можно простить себя.

– Это подло, – покачала головой дочь.

– Но ты же женщина.

– И что? Женщине позволительна подлость?

– Просто женщине в исключительном случае подлость позволительно назвать слабостью, – улыбнулась Алла Ивановна.

– Ты считаешь, это тот самый исключительный случай?

– А разве нет? У тебя, как ты говоришь, жизнь рушится. Надеюсь, не хватило ума все выложить Павлу?

– Не хватило. Но он и так все знает.

– Откуда?

– Понятия не имею. Наверное, от Ильдара. Когда я приехала, Павел точно знал, где я была.

– Маша, как ты себе представляешь: Каримов занимался с тобой любовью, вас едва не застукала Вера, надеюсь, что все-таки не застукала, и он тут же бросился звонить Павлу и обо всем рассказывать? Если ты так думаешь, то ты знаешь своего бывшего мужа хуже, чем я. Даже если он и сказал, что ты приезжала к нему, то уж точно не вдавался в подробности. Просто поговори с Ильдаром с глазу на глаз и поставь, наконец, точку в вашей любви.

– А Павел?

– А что – Павел?

– Я его вчера выгнала.

– Выгнала?! Но ты же ничего ему не рассказала?

– Не рассказала. Просто так взяла и выгнала, без объяснений. Мама, что мне делать?

– Пойди к Ильдару прямо сейчас и поговори с ним. Он здесь, в центре, заходил ко мне час назад с Тимой.

– С Тимой?

– Да, они готовят какой-то эксперимент, кажется, собираются ловить какого-то убийцу.

– Убийцу?! О, Господи, как бы он еще Тимку не втянул в свои жуткие разработки, – перепугалась Маша. – Мам, я в самом деле пойду поговорю с ним.

Она поцеловала мать в щеку и побежала в кабинет Ильдара. Когда Маша почувствовала, что опасность может угрожать ее сыну, собственные горести тут же отступили на второй план.

– Тебя только здесь и не хватало! – честно и с досадой сказал Каримов, увидев Машу на пороге своего кабинета.

За столом сидели профессор Елабугин, Тимур, следователь Сергей Нестеров и крупная неказистая женщина, Маша видела ее на похоронах Давыдова, кажется, это была какая-то его родственница. Но как она попала в кабинет Ильдара, да еще вместе со следователем?

Каримов взял Машу под локоток и вышел с нею в коридор.

– Извини, ты занят, – растерянно проговорила она.

– Занят. Ты что-то хотела?

– Я хотела поговорить с тобой о вчерашнем…

– Отлично, я тоже. Знаешь, не ожидал от тебя такого.

– Но ты!..

– Маша, подожди, – перебил он. – Давай чуть позже. Посиди пока здесь, я освобожусь через полчаса.

Он открыл дверь соседнего кабинета, почти силой втолкнул туда Рокотову и оставил одну.

Возмущенная, она хотела тут же уйти, но потом решила: нет уж, раз он позволяет себе такие выходки и такие слова, пусть объяснится. Как он смеет, в конце концов?! Не ожидал от нее такого! А она ожидала?

Ей стало душно не столько от жары, сколько от злости, она подошла к окну и распахнула створку. Послышались голоса. Каримов не любил кондиционеры и летом просто открывал настежь все окна в своем кабинете. Маша прислушалась, сначала невольно, а потом уселась на подоконник и, рискуя вывалиться в окно, вся превратилась в слух: она хорошо понимала, что именно снова затевает Ильдар.

– Да, я все понимаю, – высоким голосом говорила женщина, – может, и рискованно, и не надежно, но ведь это шанс, правда?

– Шанс, – подтвердил Елабугин. – Если сам убитый видел преступника, не исключено, что и мы сможем получить с вашей помощью его изображение.

– Как же он мог не видеть убийцу? – возмутилась женщина.

– Очень просто, – ответил Сергей Нестеров, – нож ему воткнули в спину, и он, скорее всего, сразу потерял сознание.

– Но ведь он вошел с убийцей в кладовку, – возразил Тимур. – По коридору с ним шел. Вряд ли тот все время держался сзади.

– Так-то оно так, но убийцей мог оказаться совсем другой человек, не тот, с кем Давыдов шел по коридору. Они могли расстаться по дороге, а потом в кладовку вошел кто-то совсем другой.

– Давайте не будем сейчас гадать, – предложил Елабугин. – Проведем эксперимент, расшифруем полученный материал, а потом уже станем делать выводы. Насколько все это срочно?

– Антон Ильич, я лично заинтересован в деле, – сказал Ильдар Каримов. – Этот гад напал на Машу. Я сам хочу изловить его и спустить с него его поганую шкуру.

– О Господи, с ней все в порядке?

– Да, все обошлось. Но пока мы медлим, могут погибнуть люди. На недострой я поставил охрану, но преступник вполне может найти другое, не охраняемое место. Ведь пробрался он в университет, что ему мешает объявиться на прудах или в бору у поселка?

– Вы не забывайте, что убийство Давыдова и эпизоды на недострое могут и не быть связаны между собой, – заметил Нестеров. – Даже скорее всего они не связаны.

– Ничего, там разберемся, – заверил Каримов. – Когда он будет в моих руках, он все расскажет, не сомневайтесь.

– Он будет не в ваших руках, а в руках следственных органов.

– Не сразу. А мне много времени и не потребуется.

– А как будет проходить эксперимент? – встряла женщина. – Это больно?

– Нет, это совершенно безболезненно, – стал объяснять Елабугин. – Неплохо, конечно, если у вас крепкая психика. Вы должны понимать: это уже не шарлатанство и спектакль, какие устраивают легковерным клиентам так называемые экстрасенсы. На какое-то время вы сами окажетесь на тонкой грани между жизнью и смертью. Вы должны быть морально готовы заставить себя вернуться обратно.

– Вернуться? – испугалась женщина. – А вы разве сами меня не вернете?

– Да мы-то вернем, если только вы не захотите остаться, – усмехнулся профессор.

– А разве там… хорошо?

– Хорошо.

Маша спрыгнула с подоконника. Вот, оказывается, что они хотят сделать: связать родственницу Давыдова с душой убитого и выяснить, что тот видел перед самой смертью. Надо как-то уговорить Ильдара и ей показать материалы эксперимента после их расшифровки. Надо увидеть лицо убийцы и убедиться, что это вовсе не Николай Савченко, чтоб эта дурацкая мысль больше не лезла в голову.

Но, если сейчас Рокотова поговорит с Ильдаром, они, конечно, разругаются вдрызг, и ничего он ей не покажет, даже близко к материалам не подпустит. А он вон, как воинственно настроен. Маша знала, есть только один способ остудить пыл Ильдара: дать ему перекипеть, как чайнику, и отключиться. Она не стала дожидаться, пока он придет за нею.

Глава 49

Тимур позвонил домой Кузе и, убедившись, что мать вернулась домой и больше никуда пока не собирается, поехал в университет. Марина ждала его на кафедре.

– Ничего нового не слышно? – спросила она.

– О чем?

– О маньяке. Я каждый день боюсь, что приду на работу, а на стройке или здесь еще кого-нибудь убили. Так страшно! Вот сейчас ждала тебя, а в коридоре то шаги, то шорохи. Думаю, вдруг это убийца за мной идет…

Тимур обнял девушку и прижал к себе.

– Знаешь, я думаю, совсем чуть-чуть осталось. Я не буду пока все рассказывать, это тайна следствия, но того, кто убил Быр-Быра вот-вот поймают.

– Правда?!

Каримову показалось, что Марина больше испугалась, чем обрадовалась. Наверное, ей вспомнился тот самый момент, когда она увидела труп.

– Тима, а я видела, тебя ректор вызывал на следующий день после того, как Давыдова убили, может он кого-то подозревает? Говорят ведь, что его кто-то из наших, из университетских убил. Тебе ничего такого Садовский не говорил?

– Нет, он мне рассказывал, что видел, кто с Давыдовым за бумагой пошел.

– Кто? – Марина совсем перепугалась, даже побледнела.

– Говорит, Зайцев. Они якобы ругались в приемной из-за бумаги для принтера, Зайцев сказал, что Быр-Быр все растащил, что у него зимой снега не выпросишь. А потом пошел с ним в кладовку.

– Да это неправда!

– Конечно, неправда, – согласился Тимур. – Просто ректор решил воспользоваться моментом, чтобы подставить соперника, и выдумал все про эту ссору.

– Не выдумал. Они и правда ссорились, и за бумагу Зайцев на Давыдова наорал, я сама слышала. Только это было не в обед, а рано утром. И никуда Зайцев не ходил, потому что я ему сразу пачку бумаги из своих запасов с кафедры принесла. А Быр-Быр пообещал, что он мне потом возместит… Ой, получается, что это он для меня бумагу доставал? Значит, это из-за меня…

– Марина, ты что! Что ты такое говоришь, почему из-за тебя?

– Так ведь бумага!..

– Да если его хотели убить, его все равно бы убили, не в кладовке, так в кабинете. Это же явно преднамеренное убийство. Ты здесь совершенно ни при чем. Ведь не ты же помогала преступнику заманить Давыдова в кладовку.

Но, несмотря на его утешения, девушка расплакалась, прижавшись к груди Тимура. В этот момент он почувствовал себя очень сильным и способным защитить Марину от любых опасностей, вот только как заставить ее не плакать, он не знал.

Маша Рокотова в это время кормила поздним обедом Кузю и Митю Гуцуева. Когда она вернулась домой, мальчишки, сидя в «детской» увлеченно спорили о каком-то спорте, кажется, альпинизме. Кузя утверждал, что капроновая веревка крепче, а Митька кричал, что пеньковая не так режет руки и по капрону Кузя точно грохнется вниз, как мешок. Хорошо, что у нас нет гор, подумала она, а то еще полезли бы проверять. Как все-таки здорово, что они подружились, Гуцуеву явно не хватает друзей, он такой замкнутый, нелюдимый, угрюмый. А ее Кузька – просто фонтан оптимизма, он должен хорошо повлиять на мальчишку.

– Мить, а воспитательница знает, что ты у нас? – спросила Маша, накладывая Гуцуеву добавки.

– Знает, – ответил за него Кузя. – Под мою ответственность отпустила. Это же не Лариса Ивановна, она сейчас в лагере, а Ольге Юрьевне и малышни хватает.

– Меня скоро в лагерь отправят, – вздохнул Митька. – Эх, хорошо бы мне опять заболеть или сломать чего-нибудь.

– Да ты что, Митя! – воскликнула Рокотова. – Разве можно такого себе желать? Да еще из-за лагеря. Уж если тебе так сильно не хочется туда ехать, давай напишу заявление, чтобы тебя нам в семью на остаток лета отдали.

Она сказала это машинально и сначала даже испугалась своих слов, но потом поняла: так будет лучше, присутствие в ее доме Митьки Гуцуева сразу добавит ей столько новых забот, что горевать о Павле будет просто некогда.

Гуцуев смотрел на нее настороженно, он даже забыл о ложке, которую так и не донес до рта.

– Вы это серьезно? – спросил он.

– Серьезно. Только ты должен мне пообещать, что убегать не станешь.

– Обещаю, – кивнул Митька.

– Ура! – заорал Кузя. – Так, куда тебе поставить кровать? Надо купить. Или нет, будешь спать на моей, а я на раскладушке.

В Митькину тарелку капнула большущая слеза.

Зазвонил телефон, и Маша пошла в прихожую. Звонил Садовский.

– Маша, ты прости меня, – сразу начал извиняться он. – Я был совершенно не в себе из-за этого провала. Это ужас, это кошмар какой-то. Такого позора я еще никогда не испытывал. Как жаль, что тебя не было рядом, ты бы не допустила, ты бы помогла…

– Виктор Николаевич, помогать я могу только тому, кто хоть что-нибудь делает. Вы же совершенно меня не слушаете, так что же я могу одна сделать?

– Но я старался, я делал.

– Почему вы не взяли ту речь, которую я вам написала? – спросила она. – Откуда вы выкопали весь тот бред, который читали на совете?

– Это ты мне его прислала.

– Я!?

– Да. По электронной почте, в прикрепленном файле.

– Не может быть.

– Да точно.

– Вы не удалили письмо?

– Нет. Можешь приехать и убедиться.

– Я не посылала вам такую речь. У меня все тоже сохранилось в папке отправленных документов. Знаете, я как-нибудь подъеду посмотреть прямо на вашем компьютере.

– Маша, а что дальше делать? – как ни в чем не бывало спросил Садовский.

Рокотова растерялась. Дальше? Она ничего дальше с ним делать не собиралась.

– Виктор Николаевич, вы должны меня понять, – начала она, – я не вижу теперь, чем я могла бы вам помочь. Если бы вы прочитали речь, которую вам явно подменили, заранее, еще до совета, и позвонили мне, можно было бы вовремя с этим разобраться. А теперь…

– Как ее могли подменить? – изумился ректор.

– Это вы у своего системного администратора спросите, как ее подменили. Хотя, если он в сговоре с вашими противниками, он вам, конечно, ничего не расскажет.

– Я припугну.

– Попробуйте. Только не увольнением, хороший программист этого вряд ли испугается.

– Так что теперь, Маша?

– Не знаю, – честно призналась она. – Я так понимаю, совет состоялся, теперь большинство в отпусках, потом вступительные экзамены. Сделайте какие-нибудь ремонты за это время…

– Маша, ты бы подъехала. Трудно говорить обо всем по телефону.

– Но я…

– Ну, пожалуйста. Я сейчас на работе. Тебе ведь от дома буквально десять минут.

Десять-то десять, так еще пятнадцать пешком от остановки, студенческий автобус к университету уже не ходит, подумала Рокотова. Можно, конечно, попросить Кузю с Митькой ее проводить, а обратно вызвать такси.

– Я тебя назад сам провожу, – будто услышав ее мысли, пообещал Садовский.

– Хорошо, я сейчас приеду, – нехотя пообещала она и повесила трубку.

Да, лучше отказать ему в помощи, объяснившись лично, а не по телефону.

– Ребята, сможете съездить со мной в университет?

Глава 50

Кузя и Митька проводили Машу Рокотову до самых дверей университета. Время было еще не позднее, около половины пятого, тем более Садовский обещал ее проводить, и Маша отправила ребят домой. Они пообещали, что пойдут не через стройку, а дальней дорогой по шоссе, но, как только она скрылась за дверью университетского корпуса, тут же свернули к недострою.

– Пошли еще раз проверим место, – сказал Митька.

– И наверх полезем? – насторожился Кузя.

– Нет, не полезем. Надо еще вообще подумать, стоит ли туда лезть.

– А зачем же мы тогда веревки покупали?

– Ну, я ж не думал, что ты такой тюфяк.

– Я?!

– Ты. Не слезешь ты по веревке.

Они сегодня весь день тренировались на старой подстанции рыбхозяйства, и Кузя сам знал – конечно, он не слезет с такой верхотуры.

– Надо какой-нибудь другой вариант придумать, – согласился он.

На стройке сладко пахло травами, кузнечики звенели и сухо трещали крыльями большие стрекозы. Кузя думал о своем и чувствовал себя беззаботно и легко от того, что лезть завтра на бетонную громаду не придется. Митька придумает какой-нибудь другой способ, попроще. Замечательно, конечно, увидеть преступника в бинокль, спуститься по веревке, оглушить, связать, сдать милиции. Но ведь будет все не так. Он просто не сможет даже приблизиться к краю крыши, даже для того, чтобы наблюдать за местностью, не говоря уж о том, чтобы спуститься. А если вдруг рискнет, то непременно грохнется с самого верха и никого не поймает и никому не отомстит. Даже после спусков с не такой уж высокой подстанции, у Кузи от страха и напряжения сводило руки и ноги. На обратной дороге он купил литровую бутылку пива и почти всю выпил один. Митька глотнул пару раз, просто чтобы утолить жажду. Теперь Кузю мучила совесть, зачем он давал ребенку пиво, и еще желание остановиться у какого-нибудь кустика.

Неспокойный выдался сегодня день в моих владениях. Ходят и ходят. И мнут траву, и топчут, и лезут в корпуса и даже на крышу. И все без толку, без пользы. Весь день я прятался в кустах и за камнями, приглядывался, прислушивался, выбирал. А выбирать сегодня было из чего. И подождать тоже стоило. Мальчишка снова вернулся. И свою жертву снова привел с собой. В полдень, когда они были здесь сегодня первый раз, я никак не мог подобраться к ним поближе, но уж теперь я эту удачу ни за что не упущу.

Я властелин. Я способен управлять их мелкими душами и несовершенными мозгами. Теперь я не промахнусь. Убийцей станет мальчишка. Жертвой – тот парень, что постарше. Сейчас я прошмыгну мимо него к тому…

Хзч… з…а-а-а… чтицццц… Вода… В трещину корпуса, внутрь… Нет!.. Соли… Рзч…и-и-и… 110011 100011 110001 100000 000000 000000

– Ой, Мить, гляди! – заорал перепуганный Кузя. – Я тут на такую вещь пописал, обалдеть! Она заискрила!

– Провод что ли? Ты осторожней, а то шарахнет прямо по… Ах ты, сволочь!

Митька вдруг переменился в лице и врезал приятелю в ухо. Кузя завалился в кусты.

– Сволочь, это же мой таракан! Это же он!

– Ты сдурел, да!? – взвизгнул Кузя. – Я что знал, что это у тебя вывалилось? Я ж не видел.

– Еще б ты видел! Погоди, а как он тут-то оказался?

– Ты меня спрашиваешь?

– Извини, – вздохнул Митька. – Ты ж не нарочно, а я тебя… Не сердишься?

– А что толку сердиться? Только ты прекращай сразу бить, разберись сначала, – буркнул Ярочкин.

– Снимай футболку.

– Зачем?

– Завернем таракана, пойдем мыть его на карьер.

– А почему это его в мою футболку заворачивать?

– Так не я ж его обоссал, – резонно заметил Митька.

Кузя не снял футболку, нашел в куче мусора целлофановый пакет.

– Это не таракан, а скорпион, – сказал он, заворачивая вещицу.

– Да знаю я. Пошли мыть. Только потом мне отдашь, а то опять в ухо получишь.

– Да подавись ты, – беззлобно отозвался Кузя.

Через несколько минут Кузя Ярочкин и Митя Гуцуев опустили золотого скорпиона в воду торфяного карьера и, не ведая о том, окончательно угробили уникальный аппарат стоимостью около миллиона долларов.