Текст книги "Место смерти изменить нельзя"

Автор книги: Татьяна Гармаш-Роффе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Глава 15

Реми устал. Реми был зол.

– Я с ног валюсь, – сказал он в трубку. – Давайте завтра. Завтра я приеду замок ставить и все вам расскажу.

– Приезжайте, Реми, я вас накормлю ужином, отдохнете, – заманивал Максим. Он был доволен работой над сценарием, и ему хотелось поужинать в компании, переключиться, узнать о ходе расследования.

– Вадим еще там?

– Он собирается уходить, но если вы приедете, то он, конечно, останется, чтобы услышать новости. У меня водка есть. Настоящая, русская, не то что тут у вас продают.

– Холодная?

– Холодная.

– А еще что? – капризничал Реми.

– Мясо.

– Строганофф?

– Что-то в этом роде.

– Ладно, еду.

Вадим устроился у телефона, чтобы предупредить Сильви, что он задержится. Максим отправился на кухню сочинить что-нибудь на ужин. Он достал мясо, лук, нашел в ящике несколько сморщенных морковок, которые покупал еще дядя, и принялся все это резать на кусочки.

– Ты умеешь готовить? – закончив говорить по телефону, подошел к нему Вадим.

– Холостая жизнь научит. Я два года своей жизни был женат, а остальное время в холостых пробегал.

– А я, по-моему, всю свою жизнь женат. Только на разных женщинах, но – всегда женат…

– Ну и как, состояние женатости тебе нравится?

– А вот это смотря с кем. С Сильви – да. Даже очень.

– Нашел совершенную женщину?

– Может быть… Или, наоборот, стал совершенным мужем. Это, знаешь, приходит с опытом. Я сегодняшний поладил бы теперь даже со своей первой женой.

С которой, как я думал, разводясь, жить вместе никак невозможно.

– Хм, интересная мысль. Выходит, что я упустил бесценный опыт в своей жизни.

– Наверстаешь, – улыбнулся Вадим. – Я могу тебе помочь?

– Можешь. Помой салат.

Когда Реми позвонил в дверь, стол уже был накрыт усилиями двух знаменитостей.

– Мм-м, вкусно пахнет! – сказал детектив на пороге. Они решили есть на маленькой, жаркой от работающей духовки кухне. Максим ловко опрокинул тяжелую стеклянную крышку кастрюли, и обжигающий пар поднялся над тушеным мясом.

– Я ваши фильмы не видел, месье Дорин, скажу вам честно, и никак не могу судить, какой вы режиссер, – говорил Реми, оттопырив щеку и отдуваясь от слишком горячего куска. – Но повар вы отличный. Это строганофф?

– Да нет, – усмехнулся Максим. – Это просто тушеное мясо. Меня мама научила нескольким простым рецептам для хронических холостяков…

– Надо будет у вас переписать, – промямлил Реми, жуя. – Я не то чтобы хронический, но пока еще холостяк. А готовить вот не умею, меня мама не научила, она думала, что я всю свою жизнь женатым проживу и буду перманентно иметь горячие обеды и глаженые рубашки…

Максим поднял рюмку с водкой. Реми потянулся к морозильнику, нашел лед и, выковыряв два кубика, кинул их себе в стакан с водкой. Максим посмотрел на него осуждающе. Вадим, заметив его взгляд, провокаторски улыбнулся и налил себе в стакан с водкой апельсиновый сок.

– Добро переводить только, с вами русскую водку пить! – возмутился Максим. – Теперь я понимаю, почему у вас в магазинах продается какая-то недоделка в тридцать семь градусов. Вам больше и не нужно.

– С меня на всю жизнь хватит нашего с тобой каннского распития, – сказал Вадим.

– У меня тоже кое-какой опыт имеется по части русской водки, – произнес Реми. – И я за рулем.

– Слабак, – снисходительно сообщил Максим. – Слабаки. Но, как вы есть французы, я вас прощаю, так и быть. Чин-чин, ваше здоровье. Так что там у вас, Реми, что нового?

– Встретился я с таинственной женщиной, которая навещала вашего дядю.

Это такое молочно-белое создание с веснушками и рыжеватыми кудряшками, с акварельными зеленоватыми глазами и умилительной простотой провинциалки. Зовут ее Пенни Синклер, ей тридцать четыре года, она англичанка по происхождению и говорит с очаровательным акцентом. – И что у нее общего с Арно?

– Массаж.

– То есть?

– Она его массажистка.

– Потрясающе, – сказал Максим. – И только?

– Нет, не только. Между ними… Она не знала об исчезновении Арно и очень плакала, когда я ей об этом сказал, и что-то говорила по-английски, только я из всего понял одно слово – «лав»(Любовь (англ.).).

– Это она приходила тогда вечером?

– Нет.

– Вот те на!

– Во всяком случае, она утверждает, что была у себя дома и смотрела телевизор. Назвала мне передачи, которые шли в это время.

– Это можно было узнать и из программки.

– Разумеется. Алиби, что называется, у нее нет. Впрочем, его нет и у Мадлен. Она тоже утверждает, что была дома.

– Можно попытаться встретиться с мужем Мадлен, чтобы проверить, – предложил Вадим.

– Спасибо за совет. Я уже попытался: он в двухнедельной деловой поездке по Азии.

– Что касается меня, то я не представляю, зачем могла приходить Мадлен в квартиру Арно, – сказал Вадим. – Массажистка же, Пенни или как ее там, могла, напротив, прийти за какой-нибудь вещью, оставленной в квартире.

– В том-то и дело, что здесь вы не найдете никаких дамских предметов!

Мы с Максимом облазили все углы. К тому же, если ей верить, она не знала о пропаже Арно – какой ей был смысл бежать в квартиру забирать свои вещи?

– Что-то мне не верится, – сказал Вадим, – в то, что она не знала.

Информация была во всех газетах.

– Но не все газеты читают. И даже новости по телевизору не все смотрят.

Не забывайте, она иностранка, французский знает довольно плохо, так к чему ей утомлять себя чтением газет?

– Тоже верно, – согласился Вадим. – Ай да Арно, – добавил он. – Значит, у них «лав стори»?

– Ничего удивительного, – неожиданно серьезно ответил Реми. – Это первая женщина, которую он увидел после выхода из запоя. К тому же молодая, миловидная. К тому же не просто, не вообще женщина, а та, которая прикоснулась к его телу, хотя бы и в процессе массажа, после долгого, как мне представляется, перерыва…

– Как вам удалось ее разыскать? – спросил Максим.

– Не так уж сложно. Помните, мадам Вансан предположила, что женщина эта приходит пешком?

– Да.

– Я взял это предположение за основу. Она могла быть либо соседкой, либо работать где-то поблизости. В его ежедневнике были пометки о встречах с врачом и о сеансах массажа… Я начал с врача. Тот мне подсказал, кто и где делал ему массаж – это он направил Арно на массаж, чтобы привести его в форму перед съемками,. Ну а уж после этого найти Пенни не составляло труда.

– Действительно. Значит, эта Пенни утверждает, что она сюда не приходила?

– Да.

– И Мадлен тоже?

– Да.

– Здорово. Мы опять в тупике? Реми только пожал плечами в ответ.

– А что все-таки Мадлен вам рассказала?

– Мадлен на все отвечает «нет». Ничего не знает, ничего не видела, не слышала. Она что-то скрывает, я уверен. Но что? У нее есть дом на юге, но вряд ли Ксавье мог похитить Арно и смотаться в Ла Сьота, чтобы спрятать его там, а на следующий день вернуться в Париж: Мадлен встречалась с ним в воскресенье.

Пенни тоже ничего не знает. Арно ее просил не звонить и не приходить, пока племянник будет жить у него: он стесняется их связи, потому что она намного моложе его. Вот она и не звонила и не приходила. Я записал голоса обеих на магнитофон – может быть, вы узнаете, Максим, один из них в роли Сони? Реми поставил кассету.

– Нет, – прослушав, покачал головой Максим. – Ничего общего. Впрочем, та, которая звонила мне, хорошо подделала ее голос. Так что узнать ее будет очень трудно.

Реми грустно убрал магнитофон.

– Кстати, – сказал Вадим, – надо сказать о звонках, Максим!

– Какие звонки? – поинтересовался Реми.

– Мне за это время раза три-четыре звонили и вешали трубку.

– Проверяли, дома ли вы?

– Может быть, это какой-нибудь отдаленный знакомый, который рассчитывал застать Арно и вешал трубку на незнакомый голос?

– Маловероятно. Скорее всего кто-то проверяет, дома ли вы… Ваша визитерша, например. Ей зачем-то нужно сюда попасть. Хотел бы я знать, зачем.

– Да… – безнадежно протянул Вадим. – Что же вы теперь делать будете?

Что мы теперь делать будем? Уже неделя, как Арно исчез.

– Замок менять будем, вот что!

В стенном шкафу нашелся ящик с инструментами. На шум выглянула мадам Вансан. Ее собачка зашлась от лая, прячась за отечными ногами своей хозяйки.

– Как вы кстати, мадам! – заворковал Реми. – Я постеснялся вас беспокоить в такое позднее время, но у меня есть вопросы, мне совершенно необходима ваша помощь…

Довольная мадам расплылась в улыбке.

– К вашим услугам… Тс-с, Шипи, не мешай нам. Это свои люди, разве ты не видишь!

– Ключ от квартиры месье Дора у вас?

– Конечно, – удивилась мадам Вансан.

– Вы не могли бы проверить, на месте ли он?

– Погодите…

Она исчезла в глубине своей квартиры, сопровождаемая Шипи, путавшейся между ног, но почти сразу же вернулась.

– Вот он.

– Прекрасно. Значит, ключ на месте. Вы его никому не давали?

– Нет. А что случилось? Почему вы снимаете замок? Реми вкратце объяснил.

– И, как вы понимаете, никому ни слова о том, что мы меняем замок.

Никому! – закончил он свои объяснения.

– Конечно-конечно, не беспокойтесь. Мадам Вансан постояла, наблюдая за действиями мужчин. Ее грузный силуэт вырисовывался в проеме двери: крашеные с проседью, редеющие волосы, синяя шаль, концы которой свисали почти до колен, у отечных ног притулилась облезлая старая собачка… «Хороший кадр, – подумал Максим, глядя на них, – одиночество и старость… И свет удачный, с мягким контровым…»

Словно почувствовав его мысли, мадам Вансан встрепенулась, пожелала мужчинам спокойной ночи и исчезла за дверьми своей квартиры.

– Вернемся к исходной точке, – крутил отвертку детектив. – Арно уехал со съемок и – пропал. До дочери не доехал. Домой не заезжал. Моя идея насчет нотариуса тоже, похоже, оказалась пустышкой. Куда он делся? Вопросы у нас все те же, что и неделю назад: договорился с кем-то о встрече и попал в ловушку?

Или был похищен по дороге? О планах Арно на субботу знал, как вы выразились, Вадим, весь Париж.

– Эх, Реми, тут вам действительно не повезло, – покачивая головой, произнес Вадим. – Вы не знакомы с Арно, вам трудно представить, но об этом знали действительно все, можете быть уверены. И Мадлен, и Пенни, и Соня с Пьером, и даже все их соседи и завсегдатаи дома; и мадам Вансан со всей ее родней, и вся киностудия… А через этих людей сколько еще других могли узнать!

Тут искать – иголку в стоге сена.

– Что меня во всем этом больше всего донимает, это то, что в ней все слишком. Слишком много разных направлений поиска, слишком много все знают, слишком много не правды… Месть, наследство, завещание, таинственная визитерша, попытка наезда на Максима…

– Вы все-таки думаете, что меня пытались задавить?

Не ответив, Реми продолжал:

– …звонки, попытка кражи столика, о чем-то недоговаривающая Мадлен…

Связаны ли эти факты единой ниточкой? Или разрозненные интересы разных людей сплелись в единый узел вокруг Арно? Из всего этого у нас есть только одна достоверная вещь: исходная точка – съемочная площадка. Если Арно что-то задумал, то… Вы говорите, что он был обычный, без признаков какой-то особой задумчивости или беспокойства?

– Без признаков, – сказал Вадим. – Или я их не заметил.

– Я тоже не заметил. Но, если вдуматься, я дядю плохо знаю, чтобы судить, – добавил Максим.

– Или, может быть, он был как-то особенно оживлен? Знаете, как бывает с людьми, когда у них на уме какой-то проект, который они находят забавным?

– Теперь я уж и не знаю… Оживлен он был, это точно. Я тогда отнес за счет съемок, за счет приезда Максима… Но, может быть, действительно была еще другая причина?

– Вадим, я бы хотел, чтобы вы завтра со мной на студию подъехали, – сказал Реми, закручивая последний шуруп. – Покажете мне ваши пленки. Это возможно?

– Конечно. Когда вам удобно?

– В десять. Идет?

– Идет.

Мужчины распрощались и расстались, каждый погруженный в свои мысли.

Что касается Максима, то это были мысли о Соне.

Он хотел ей позвонить. Он хотел бы ей позвонить. И не мог. И не смог бы. Это было просто невозможно по тысяче разных причин – невозможно, несбыточно, бессмысленно и неприлично.

Он лег спать.

Глава 16

Это были мысли о Соне, это были сны о Соне, он снова ловил ее в каких-то бесконечных глухих коридорах и сырых аллеях и, едва догонял, едва он касался ее легкого тела, как оно ускользало, упархивало, исчезало в лабиринтах, оставляя в его ладонях зуд неутоленного прикосновения, и он снова гнал, звал, настигал и уже протягивал руки, уже ухватывался за край одежды, уже ткань ползла, обнажая просветы матовой кожи, уже трещала, разрываясь, и треск ее казался оглушительным, протяжным, резким, как телефонный звонок…

Разумеется, это звонил телефон. Опять, как всегда, телефон.

– Я вас не разбудил?

«Разбудил, конечно. Который час? Бог мой, почти полдень! Ну и поспал! А хотел ведь с утра по библиотекам…»

– Нет, конечно, – сказал Максим фальшиво-бодрым голосом, – не разбудили.

– Могу я приехать? Вы никуда не уходите?

– Пока нет. Приезжайте, Реми.

Максим положил трубку и кинулся приводить себя в рабочий вид. Наскоро ополоснулся холодным душем, похлопал себя по заспанным щекам, влез в джинсы и занялся приготовлением чая.

Реми появился хмурый, молчаливый и мокрый от дождя.

– Что, – участливо спросил Максим, – дело не идет?

– Это еще слабо сказано. Ничего даже не намечается. Куда ни повернись – тупик. Тела нет, орудия преступления нет, места преступления нет, алиби ни у кого нет – можно подозревать всех и никого…

– Вы не оставляете даже надежды, что дядя жив?

– Сожалею.

– Но почему? Версия похищения не укладывается, конечно, в обычную логику… Но ведь можно допустить, что тут есть какая-то иная, неизвестная нам пока логика!

– Допустить можно все, что угодно… – проворчал Реми. – Но допущениями сыт не будешь… Вы уже завтракали?

– Нет, – усмехнулся Максим. – Составите мне компанию?

– Что тут у вас?

– Чай.

– Наливайте, – махнул безнадежно рукой Реми. – Надеюсь, горячий? Эта дерьмовая погода…

Он уселся, уже привычно, за маленький столик на кухне.

– Может, куртку снимете? – улыбнулся Максим.

– Хорошая мысль.

Реми повесил мокрую куртку в прихожей, расправил ее на вешалке и вернулся к Максиму, который, не задавая лишних вопросов, сварил сосиски для себя и для детектива.

– Не успеваю поесть, – оправдывался Реми. – Везде бегом, дел куча, а все впустую.

– У вас все же есть какие-то идеи?

– Никаких.

– Слушайте, Реми, для того чтобы бегать повсюду, надо знать, куда бегать и зачем. Вы же что-то проверяете, какие-то вопросы задаете, какие-то направления прикидываете… Так поделились бы соображениями! А то я тоже, признаться, начинаю сходить с ума. Будто в вакууме, в безвоздушном пространстве…

– Я бегаю, Максим, в поисках «чего-нибудь». Задаю вопросы, ищу каких-то настораживающих совпадений, но чего я ищу – сам не знаю.

– Что вы имеете в виду под «совпадениями»?

– Что-то такое, что могло бы зацепить внимание, понимаете, насторожить, натолкнуть на размышления…

– И как?

– Никак, я вам уже сказал. Все немножко странно, но все в меру.

– Вы все же кого-нибудь подозреваете?

– Всех.

– Ну, положим, не всех: меня и Вадима вы исключили. О Соне тоже, кажется, речь не идет… Ведь так? Остается не так уж много, Пьер да Ксавье.

Почему, например, не Ксавье? Машина Арно припаркована недалеко от его дома – раз, Ксавье вас в квартиру не пустил – два. Что он в ней скрывал?

– Всего-навсего Мадлен. Не хотел при Мадлен вести этот разговор. Он знает, что его дочь к Арно привязана… Прибавьте к этому его нелюбезный характер. И потом, в его квартире такой бардак, что я бы на его месте туда тоже никого не пустил.

– Стало быть, вы там были.

– Где?

– Не хитрите. В квартире Ксавье.

– С чего это вы взяли?

– Откуда вы знаете про бардак?

– Мадлен говорила, – небрежно пожал плечами Реми.

– О, господин детектив, вы перед кем пытаетесь роль простачка сыграть?

Перед режиссером! Напрасный труд. Вы этот бардак видели своими глазами.

– Ладно, сдаюсь. Видел.

– Что, удалось Ксавье уломать? Куда там… У меня в запасе есть другие средства для подобных случаев.

– И могу я полюбопытствовать, какие?

– Не можете. Профессиональная тайна.

– Ха-ха! Тайна! Отмычка небось?

– Я сказал, тайна! – шутливо насупился Реми.

– Хорошо-хорошо, пусть будет тайна. И в квартире ничего подозрительного не нашлось?

– То-то и оно, что нет. Вернее, я нашел кое-что настораживающее: альбом со старыми фотографиями, на которых вырезано лицо Арно. То есть это я так думаю, что там был Арно, теперь уже ничего не определишь, вырезано напрочь, зло. Но никаких признаков, что Арно был в квартире, и никаких признаков, что там могло быть совершено убийство…

– Это еще ничего не доказывает, – возразил Максим. – Следы могут находиться в другом месте, в машине Ксавье, например.

– Нету.

– Ага, тоже осмотрели? Реми кивнул.

– Значит, Ксавье отпадает?

– Вовсе нет. Пока он идеальная кандидатура. Зависть, ревность, желание мести, реальные признаки ненависти – об этом свидетельствуют вырезанные фотографии; угрозы расправиться с Арно – есть свидетели; прибавьте розыгрыши по телефону – актерская идея! Возможно, что он просто-напросто хитрее, чем мы предположили…

– Ну а Пьер?

– Он свою жену слишком любит…

– Вы находите?..

– А вы – нет?

– Я…

– Не заметили?

– Разумеется, заметил, – поспешно и сухо ответил Максим. – Так что вы хотели сказать?

– Жену, говорю, слишком любит, чтобы причинить ей такую боль. Как бы он ни хотел украсить этим столиком свою коллекцию, жена ему дороже. Она, если хотите, самая драгоценная штучка в его коллекции.

– Интересное определение.

– Не согласны?

– Отчего же… Метко сказано. Так кто же тогда?

– Возможно, что кто-то другой, третий. Я ничего не утверждаю, но… Я хочу еще раз повнимательнее осмотреть ваш столик. Я, собственно, поэтому и приехал. Можно?

– Ради бога. Но почему?

– У меня не выходит из головы та попытка кражи. Видите ли, Максим, получается весьма странная вещь: столик пытались украсть, тогда как никакого практического интереса красть столик ни у кого не было и не могло быть. По одной простой причине: вор не смог бы ни продать, ни просто поставить у себя дома этот столик. Во всяком случае, так утверждают компетентные люди. Вот я и думаю: зачем его пытались украсть? Или, точнее, нет ли чего в самом столике?..

– Тайник с сокровищами? – с сомнением спросил Максим.

– Почему бы и нет? – таинственно проговорил Реми. – Почему бы, собственно, и не сокровища?

– Ну-ну.

Допив чай, они направились к столику. Реми достал лупу и стал разглядывать его гладкую поверхность сантиметр за сантиметром, время от время постукивая и нажимая на разные места. Максим открывал и закрывал маленькие мелкие ящички, всматриваясь в щели и ощупывая донышки.

Звонок телефона отвлек его.

– Алло?

Молчание, бездонное молчание и короткие гудки отбоя. Максим бросил трубку.

– Вуаля, – сказал он, – опять кто-то с проверкой.

– Я нашел, – сказал, покряхтывая, Реми, выбравшись из-под стола.

– Сокровища?

– Нет, пластинку. Снизу есть деревянная пластинка, которая нажимается.

Максим полез под стол смотреть.

– Действительно… И что? Я нажал, что-нибудь произошло?

– Нет.

Реми снова залез под стол, и они, голова к голове, разглядывали, нажимали и отпускали пластинку, которая, как на пружинке, одним краем входила в глубину столика.

– Ну-ка подержите пластинку нажатой, – сказал Реми. – Там что-то есть.

Максим нажал, и Реми запустил в щель пальцы.

– Там рычажок, – сообщил он. Максим запустил свои пальцы.

– Точно. Надо его, наверное, повернуть?

– Ну так поверните!

– Не так-то просто… У меня пальцы не двигаются, слишком тесное пространство… – пыхтел он. – Вот наконец! Повернул.

Они разглядывали нижнюю поверхность столика в ожидании эффекта.

– Ну и что? – сказал Максим. – Ничего не происходит.

– Вылезаем, – скомандовал Реми. Они выбрались и стали снова оглядывать верхнюю поверхность, снова открывать и закрывать ящички, снова разглядывать поверхность столика в лупу.

Наконец Реми распрямился, потер поясницу и направился к дивану. Максим последовал за ним. Они сидели некоторое время молча, созерцая столик.

– Кофе хотите? – предложил Максим. Реми не ответил и кинулся к столику.

Он ухватился за планку, разделяющую ящички, поводил по ее контуру тонкой отверткой и, после некоторого сопротивления, откинул ее. Под ней обнаружилась узкая и глубокая щель, напоминающая жерло почтового ящика. Реми победно смотрел на Максима, держа отвертку в руках, как кубок чемпиона. Максим приблизился, не веря своим глазам.

– И вправду тайник…

Они наклонились, впившись глазами в узкое темное пространство, охраняемое четырьмя маленькими металлическими штырьками, которые обычно удерживали планку на месте. Ничего не было видно. Реми просунул пальцы и пошарил ими.

– Я бы сказал, что этот тайник был сделан не для хранения драгоценностей, а скорее для бумаг… Писем тайных там или дневников… Ничего, пусто. Поцарапался, черт.

Он лизнул царапину, оставленную зубком штырька. Принюхался, лизнул еще раз и смешно почавкал, будто что-то пробуя на вкус.

– Если вы вампир, то весьма оригинальный, который пьет собственную кровь, – заметил, усмехаясь, Максим. – Обычно пьют чужую.

– Да нет, – сказал, причмокивая, Реми. – Маслом пахнет, машинным.

Максим в свою очередь осторожно запустил свою ладонь, насколько позволяло отверстие.

– Ничего, – подтвердил он.

Реми достал фонарик и высветил тайник до самого дна.

– Ничего, – переглянулись они. Вернувшись к диванам, они уселись, укоризненно поглядывая на столик, обманувший их ожидания.

– Тайник, – произнес Реми. – Надо же, как в романах. Жалко, что пустой… Интересно, были здесь какие-то ценности или нет?

– Должны были быть! Странно, что я об этом сам не подумал раньше, – это ведь совершенно естественно: уезжая в эмиграцию, люди забирают с собой самое ценное, и скорее всего драгоценности… И в той ситуации было вполне логично позаботиться о том, чтобы эти ценности получше спрятать…

– У меня есть возражение, – сказал Реми. – Все нормальные люди перевозят ценные вещи в ручной клади. Если таковые вообще были у ваших дедушки с бабушкой…

– Тоже верно. К тому же, похоже, что дядя был человеком, у которого секреты не держались. Если бы здесь оказались драгоценности, вряд ли он скрыл от всех такое событие. Хотя он мог не найти этот тайник…

– Он его нашел.

– Откуда вы знаете?

– Масло.

– Масло?..

– Машинное.

– У вас на пальце?

– Может, и у вас тоже.

Максим старательно обнюхал свои пальцы.

– Да. У меня тоже. Значит…

– Значит, рычажок был смазан относительно недавно. Во всяком случае, не семьдесят с лишним лет назад.

– Только толку от этого мало. Тайник-то пуст.

– И вообще мне кажется, что тайники в столиках и прочих видах мебели той эпохи – отнюдь не редкость. Это совсем не означает, что все они набиты драгоценностями…

– Час от часу не легче, – сказал Максим. – Мы опять не знаем, что мы ищем. Они помолчали.

– Кофе хотите? – снова спросил Максим.

– Кофе? Превосходная мысль. Хотите, я сварю?

– Что теперь делать будем? – спросил Максим, следуя за Реми на кухню.

– Если бы я знал… – орудовал кофеваркой Реми. – Допустим, я ошибся, в столике ничего нет дополнительно интересного и вор охотился именно за ним самим. Но у нас еще есть ваша ночная гостья. Она-то за чем приходила? В этой квартире должно быть что-то ценное, если это не драгоценности в прямом смысле слова. И я должен это «что-то» найти. Буду снова осматривать все углы.

– Может, тут еще один тайник есть? Вдруг дядя нашел драгоценности и решил их перепрятать? В бачке туалета, например, – сказал полушутливо Максим.

Реми глянул на него серьезно и укоризненно.

– Я туда уже заглядывал, еще в первый раз, на всякий случай. Если бы месье Дор и нашел драгоценности, то лучшего тайника, чем столик, нельзя даже придумать! Зачем ему перепрятывать?

Максим достал из холодильника печенье с апельсиновым мармеладом.

– Вы зачем его в холодильнике держите? – поинтересовался Реми.

– Чтобы шоколад хрустел.

– А-а-а… – сказал уважительно Реми. – Мне такое и в голову не приходило. Вы гурман.

Покончив с кофе, Реми встал посреди гостиной, осматриваясь по сторонам.

– Вам помочь? – спросил Максим.

– Попытайтесь. Но я, как и в прошлый раз, не смогу вам сказать, что искать. Хотя разница, пожалуй, все же есть: в прошлый раз мы с вами искали какое-то указание, намек на то, куда мог подеваться ваш дядя: пометку о назначенном свидании, о делах с кем-то… А в этот раз мы с вами ищем что-нибудь ценное. Может быть, и не в общепринятом смысле слова, а только для кого-то, для одного человека: письмо, кассета, книга, фотографии… Не исключено, что это завещание.

– Завещание?

– Угу.

– Так оно, наверное, у нотариуса хранится, разве нет?

– Может быть. Пока у нас нет факта смерти, мы ничего не можем узнать на этот счет. Но – такое бывает – завещание могло быть составлено и дома. И это может кого-то сильно интересовать.

– Меня, например. Оставил ли мне дядя столик, – ехидно заметил Максим.

– Например, – согласно кивнул Реми, не обращая внимания на его ехидство. – Или Соню. Или Пьера. Чтобы узнать, что в завещании, а может быть, и уничтожить его, в зависимости от содержания… Впрочем, я не говорил, что мы ищем завещание. Я не знаю, Максим, что мы ищем. Будете соображать сами. Надо, например, перетряхнуть все книги, нет ли между страницами чего. Начните пока с этого. А я просмотрю кассеты.

Максим окинул взглядом стеллажи с книгами и пожалел, что предложил столь опрометчиво свою помощь. Но отказываться было поздно, и он безрадостно принялся за работу.

На исходе третьего часа Максим взбунтовался.

– Все, – сказал он раздраженно, – больше я не в состоянии этим заниматься.

Возле его ног лежали стопки книг. Пахло пылью. Максим направился к дивану и уселся, закинув ногу на ногу. Реми, отложив очередную видеокассету, которую он собирался вставить в видеомагнитофон, посмотрел на него несколько смущенно.

– Я понимаю… Если вас это не очень побеспокоит, может, я приглашу Жака, моего помощника, сюда?

– Пожалуйста. – Максим устало кивнул. У него было ощущение, что его ноздри, его глаза, его мозги – и те были набиты пылью. – Приглашайте. Я в библиотеку пойду, с утра собираюсь.

Реми направился к телефону. Максим поднялся с дивана и потянулся.

Поглядел на окно, забрызганное дождем, на низкие грязно-серые тучи, бестолково мотавшиеся по бесцветному небу… Честно говоря, выходить не хотелось.

– Вы мне не сказали, кстати, – окликнул он Реми, когда тот закончил разговор, – как у вас утром просмотр с Вадимом прошел? Вы ведь сегодня должны были пленки с последней сценой смотреть, не так ли?

– Да, – ответил Реми. – Должны были. И посмотрели.

– И что?

– И ничего. Месье Дор, судя по всему, на работе работает. Никаких эмоций, кроме тех, которые ему положены по роли, никаких посторонних оттенков чувств или мыслей…

– Слушайте, Реми, а у меня ведь видеозапись есть! Я снимал дядю, и Вадима, и вообще всех понемножку…

– Давайте посмотрим, – кивнул без особого энтузиазма Реми. – Только сможем ли мы камеру к телевизору подключить? Для этого специальный соединительный шнур нужен. У вас есть?

– Нет.

– Может, у месье Дора найдется?

– Вряд ли, у него ведь нет камеры. С чего бы ему иметь специальный шнур?

– Верно. У Вадима?

Максим набрал его номер. Выслушав, Вадим предложил ехать на студию и просмотреть видеозапись на большом экране. Окинув взглядом разложенные повсюду стопки кассет и книг, Реми вздохнул и согласился.

– Ключ для Жака оставим мадам Вансан. Надеюсь, если он и не найдет ничего интересного, то хотя бы тут приберет слегка… Пока не говорите никому о тайнике в столике. Надо будет еще посоображать на этот счет.

Они заперли квартиру и вышли в раннюю октябрьскую темноту. Лил дождь, и на душе было мерзко. Впервые за все это время на негр нахлынуло внятное чувство утраты, в которую он до сих пор не верил. Или – не хотел верить? Смерть так не шла Арно, эта роль была явно не для его актерской фактуры – яркой, сочной и жизнерадостной…

Впрочем, тот режиссер, что ставит жизнь и смерть на сцене человеческой судьбы, вряд ли в раздаче ролей руководствуется эстетическими соображениями.

Они сидели втроем в маленьком просмотровом видеозале, и вспышки света на экране озаряли три сосредоточенных лица. Реми переспрашивал время от времени, кто что сказал – микрофон видеокамеры не очень хорошо улавливал звук на большом расстоянии. Прошли сцены репетиции; мелькали лица съемочной группы, гримерша кокетливо улыбнулась в камеру, возникал Вадим, отдающий распоряжения; пошла наконец основная сцена с Арно. На некоторое время немногочисленные зрители этого маленького зала забыли о цеди своего просмотра, захваченные игрой Арно Дора.

– Великолепно. Превосходно сыграно. А, что скажешь, Максим? – Вадим повернулся к нему с оживлением, но, увидев выражение Максимова лица, словно вспомнил, зачем он здесь, и помрачнел: "Что я буду делать, если Арно не отыщем?

Где я теперь такого актера найду?.." – тихо запричитал он себе под нос.

Максим молча перевел взгляд на экран, на котором дядя, помахав в камеру Максиму, уже огибал угол дома и потом снова высунулся из-за угла, изобразив, что его тошнит. Реми внимательно вглядывался в экран. Затем изображение заслонили чьи-то ноги. «Это я камеру на землю поставил, когда писать ходил», – объяснил Максим. Ноги ушли; открылась сцена с лежащей на земле девочкой, которая удачно попала прямо в центр кадра. Вадим заинтересовался неожиданным ракурсом с Максимовой камеры и, снова увлекшись, стал комментировать сцену с точки зрения актерской задачи.

Максим не слушал. Ему был хорошо знаком этот режиссерский эгоизм-энтузиазм, и он вовсе не осуждал Вадима, но сейчас сердце его болезненно сжалось. Он ни разу не просматривал свою кассету и даже забыл о ней, и теперь он видел лицо дяди, живого и реального, и молил его молча: ну объявись, ну возникни откуда-нибудь, нарушь эту молчаливую пустоту длиной почти в неделю, скажи, что разыграл, что запил, что свалял Дурака, – но только объявись!.. И ему показалось, что он вот-вот заплачет, и это будет неприлично – плакать, ему, мужчине и известному режиссеру; и еще он подумал, что успел привязаться к своему пятиюродному Дяде больше, чем он предполагал, и теперь для него в стране Франции действительно образовалась пустота, в его сознании, по крайней мере; пустота, которую никто не смог бы заполнить, даже и Соня; Соня – это вообще не то, что может заполнить твою душу, тебя; Соня – это, наоборот, то, что ты заполняешь… Даже не заполняешь, не так; Соня – это то, во что ты падаешь.

Пропасть, в которую ты срываешься. Срываешься и падаешь, летишь, без конца, без дна… Ему остро захотелось домой, в Москву, к друзьям, к поклонникам и поклонницам, к привычному стилю и быту, и, главное, подальше от этого темного зала, от этого детектива, от Вадима, от Сони – да-да. Сони, подальше от нее и от ее загадок; подальше от всей этой гнетущей атмосферы необъяснимого и мрачного исчезновения дяди, привкуса преступления, ужаса, смерти…