Текст книги "Место смерти изменить нельзя"

Автор книги: Татьяна Гармаш-Роффе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Соня погрустнела.

– Что ты думаешь, – спросила она, – об исчезновении папы?

Максим покачал головой.

– Я теряюсь в догадках. Много концов, и ни один из них никуда не ведет.

А ты что думаешь?

– Я боюсь думать что бы то ни было… Мне страшно узнать правду. Хотя я ее уже знаю.

– Ты уверена, что правда в том…

– Что я его больше никогда не увижу. Живым. Снова Максим был шокирован ее прямотой. Он потер лоб.

– Знаешь, – произнес он после некоторой паузы, – когда я был маленький, у нас была дача под Москвой. Зимой там все заносило снегом – глубоким, чистым, нетронутым. Когда мы приезжали на каникулы, нужно было идти в сарай за дровами, чтобы растопить печь, а сарай был на краю нашего участка, у забора. Я шел с папой за дровами, и мои валенки увязали в сугробах. Представляешь? Ногу заносишь, чтобы сделать следующий шаг, а валенок остается на месте, по края в снегу, и через носок к ступне тут же пробирается жгучий холод. А то еще, бывало, не удержишься, особенно когда в руках дрова, и ляпнешься босой ступней в снег… Я, маленький, часто заглядывал в голубоватые лунки моих следов в снегу – верил, что там живут маленькие человечки, которые цепляются за мой валенок и не пускают его. Хотел их подстеречь… И вот сейчас у меня такое чувство, будто делаешь шаг, а валенок стоит на месте. И только холод…

– Я понимаю. Но что я могу сделать? Заявление в полицию мы положили, если бы папа нашелся, живой или мертвый, нам бы сообщили. Детектива наняли. Что еще?

Максиму снова вспомнился силуэт в саду… Был или не был? По его спине побежал холодок.

– Не знаю, надо попытаться как-то выстроить версии. – Он опустил наконец свою руку, прикрывавшую нервным жестом глаза, и посмотрел на Соню:

– Ты же лучше знаешь тех, кто тебя окружает, своего мужа…

"Он уговорил меня остаться, потому что рассчитывал таким образом избавиться от Жерара! – вдруг осенило Максима. – Его донимает мысль, что у жены какие-то отношения с этим Карлсоном – он не знает точно какие, но ревнует.

Успешно выжив Жерара из дома, он потом испугался, что я тоже представляю опасность… Вот что означал его странный, напряженный взгляд на прощание! И он засел в саду… Он?"

– Ты подозреваешь Пьера? – удивилась Соня. —Ты предполагаешь, что он мог… иметь к этому какое-то отношение? Он не способен на такое.

– Тебе лучше знать. Но мне он кажется человеком расчетливым, меркантильным, практичным, который готов на многое, чтобы заполучить то, что он считает ценностью… – «Тебя, например», – чуть не добавил Максим.

– Он такой и есть, – слегка улыбнувшись, ответила Соня.

Максим хотел было снова вскинуться с обличениями, в которых не было нужды… Но удержался.

– Тебя это не раздражает? – спросил он только.

– Ты меня не знаешь, Максим. Это то, что мне нужно.

– Не совсем понимаю… – «Я говорю не правду, Сонечка, я тебя прекрасно понимаю…»

– Ну, мне спокойно с ним…

– И это все, что тебе нужно? «Понимаю, но лезу На рожон. Как последний дурак. Как бы остановиться? Может, просто уйти?»

– А что ты хочешь? Я вроде рачка, а он для меня подходящая ракушка.

Защита.

– От кого?

– От себя, наверное.

– Я так и понял, что ты Пьера не любишь!.. «Хватит, Максим, уймись, эта не твоя женщина и никогда тебе принадлежать не будет; у тебя нет никаких прав ее упрекать в чем бы то ни было!»

– Я к нему привязана. Я его люблю, по-своему. Но не так, как обычно понимают это слово. Так я не хочу.

– А чего же ты хочешь?

Соня неопределенно мотнула головой, глаза ее потемнели и сузились, изучая какую-то точку на поверхности стола.

– С меня хватит, – тихо сказала она наконец. – Я хочу покоя. Покоя, больше ничего.

И она взглянула Максиму прямо в глаза, словно проверяя, хорошо ли он ее понял.

Конечно, Максим ее понял. Уже давно понял, уже все это знал, почувствовал, догадался. Более того, он не собирался нарушать ни ее тщательно выстроенный мирок, ни ее драгоценный покой. Он уважает право каждого человека на свою точку зрения и так далее, и тому подобное.

Но он взбесился. Одно мгновение он смотрел на нее со всей высоты своего роста, почти надменно, откинув голову, сверху вниз, прикусив крепкими зубами нижнюю губу и раздувая ноздри. Потом он властно протянул руку, крепко взял ее за плечо и потянул на себя. Яростно сжав ее хрупкое тело в своих больших руках, он опустил голову к ее лицу и, щекоча усами, выдохнул ей прямо в губы:

– Тогда зачем ты меня заставила остаться с тобой?

Соня замерла в его руках. Веки прикрыла, и темные полукружья зрачков стали садиться во влажный туман, как два заходящие черные солнца. Ресницы бросили на щеки тень. Губы, всегда капризные, приоткрылись в какой-то жалобной полуулыбке.

Щелочка между передними зубками. Легкий пушок над верхней губой.

Маленькая родинка на крыле носа. Ее лицо обращено к нему, так близко…

Сон. Его кожа, впитывающая столь желанное прикосновение. Его взгляд, плавящийся в ее темных глазах, мерцающих из-под прикрытых век. Его кровь, горячо толкающаяся в венах. Его рот возле ее губ, он ловит ее дыхание… Вот она, в его руках, в его власти! Ну же, ну! Еще ближе, еще миллиметр, наклонись, прикоснись – вот он, момент, как раз сейчас!

Он разжал руки и выпустил ее. Он не сумел бы объяснить, почему. Он заторопился, и Соня, не пытаясь его удержать, довезла его до станции РЕР (Поезда метро, обслуживающие пригород. ).

Когда Максим вошел в темную квартиру дяди, ему показалось, что там витал дух постороннего присутствия.

Или ему это только показалось? Надо действительно срочно сменить замки.

Глава 13

Максим проснулся в половине десятого, разбитый и опустошенный. К десяти часам уже должен был приехать Вадим, чтобы продолжить работу над сценарием.

Максим вскочил и помчался умываться.

"Все, баста, – думал он, брея подбородок и глядя в зеркало на свое бледное отражение, на нездоровые синие круги под глазами. – Хватит. Снов, тайных страстей, сердцебиений, как у пятнадцатилетнего мальчика, – хватит всего! Закрыли тему. Моя родственница и замужняя женщина, не более. Никаких эпитетов и игр воображения. Просто привлекательная женщина. Таких навалом. У меня таких пол-Москвы, привлекательных. Нашел из-за чего колотиться, дурак! Ты мне это брось! Вот и хорошо, – покивал он отражению, – договорились, бросаем.

Пятиюродная сестра, да? Заметано".

Запах яичницы и кофе с молоком еще витал в квартире, когда появился Вадим. Он тоже был бледен и подавлен.

– Налей мне кофе, если остался, – вяло попросил он. – Голова как песком набита. Плохо спал.

– С молоком? – спросил Максим.

– Без. Телефон разрывается – журналисты звонят, со студии звонят без конца. Они что думают, если бы у меня были новости, я бы не позвонил? – Вадим горестно покачал головой. – Я никому не сказал, что я здесь. Только Реми. Он поехал встречаться с Мадлен, обещал позвонить потом сюда.

Он уселся на кухне за маленьким столиком, грустно наблюдая за действиями Максима.

– У Реми есть новости? – спросил его Максим.

– Так, мелочи. Это был не Пьер.

– Где?

– Ну, женщина, которая сюда приходила, когда ты спал.

– Пф! – фыркнул Максим. – Конечно, не Пьер.

– А ты-то откуда знаешь?

– Вадим, ты же режиссер! Ну подумай, разве он может быть в роли женщины? Как он по улице-то пойдет?

– А чего ему по улице ходить? Он из машины и в машину. И вокруг темно.

Только-то и видно, что женская одежда. Он же не рассчитывал на тебя наткнуться.

– Ладно, в любом случае это был не он.

– Откуда ты знаешь? Ты тоже говорил с Реми?

– Я с Соней вчера говорил. Она видела Пьера в ресторане, где была сама.

– Он что, следил за ней?

– Послушай… – произнес Максим, – ты в каких отношениях с Соней? Если я могу тебе задать такой вопрос.

– В хороших.

– Ну конечно, я понимаю, что в хороших, но я имею в виду – ты вчера сказал, что вы друзья…

– Это так. Можно сказать – с детства, несмотря на разницу в возрасте.

Мои родители старше Арно, но они с Арно дружили. Я вырос на глазах у Арно, а Соня выросла на моих глазах… Она мне доверяла, еще когда девочкой была. Свои секреты рассказывала, советовалась. С тех пор как она вышла замуж, мы стали реже видеться, да я и с Арно стал куда реже встречаться. Но все-таки встречались. Иногда семьями, иногда мы с ней в кафе сбегались поболтать. Я люблю ее. Она нежный человечек, ранимый. И одинокий, хотя Пьер ее безумно любит и балует.

– Вот как? – неприязненно спросил Максим.

– Ты разве не заметил?

Максим лишь пожал плечами, не ответив.

– А почему ты спрашиваешь? – поинтересовался Вадим.

– Думаю, имею ли я право тебе рассказать то, что мне вчера сказала Соня.

– О том, что Пьер за ней следил? Меня это не удивляет. Она в ресторане была с Жераром?

– Это тебе Реми сказал?

– Реми хранит чужие секреты. Что, в точку попал?

– Попал.

– Я просто догадался. Соня мне говорила как-то о ее отношениях с Жераром. И тебе, стало быть, Соня призналась?

– Да. Только мне она сказала, что никаких отношений у нее с Жераром нет и она просто принимает его ухаживания, – с излишней напористостью проговорил Максим.

Вадим еле заметно усмехнулся:

– Так оно и есть. – И, помолчав, добавил:

– Она ребенок, понимаешь?

Такой Питер Пен женского рода, уцепившийся изо всех сил за детство. И играет в детские игры, но не в пиратов и не в дочки-матери, а в «роковую женщину», принимающую дань от разбитых сердец. С кокетством, но с холодным носом, без драм и без потрясений. Пьер, бедолага, этого не понимает и ревнует ее смертельно.

– Соня находит, что ее муж не способен на ревность, – заметил Максим, желая услышать комментарий Вадима.

– О, он это просто от нее удачно скрывает.

– Видимо, – излишне сдержанно ответил Максим.

– Похоже, что для тебя его ревность тоже является секретом? Меж тем это достаточно заметно. Если иногда смотреть и на Пьера…

Максим покраснел и стал молча перебирать исписанные листы на столе.

– Соня тоже не понимает своего мужа, только и всего. Это безнадежный случай, этот супружеский союз, – продолжал Вадим, отводя с улыбкой глаза от пылающего Максима. – Безнадежный, но крепкий, – добавил он. – Пьер – подходящая оправа для такой драгоценной штучки, как Соня…

– Ты зачем мне это говоришь? – сухо осведомился Максим.

– Просто так, – невозмутимо ответил Вадим. – Разговор зашел. А что, не надо было? – с еле заметной иронией спросил он.

Максим хмуро протянул стопку страниц Вадиму:

– На, читай вот отсюда!

" – …Наташа, Наташенька, – шептал Дмитрий Ильич, гладя остриженные после тифа волосы жены. – Все хорошо, не волнуйся, все будет хорошо… Меня большевики оставили в пароходстве работать, в прежней должности… Зарплата у меня теперь меньше, зато паек дали… Им нужны квалифицированные специалисты.

Государству, даже рабоче-крестьянскому, всегда нужны специалисты… Все оказалось не так уж страшно, знаешь…"

Глава 14

Объездив нескольких коллекционеров по списку Пьера, Реми понял, что действует не правильно. Все знали об антикварном туалетном столике Арно, но никто не имел понятия о попытке его украсть год назад.

До обеденного перерыва, в который у Реми было назначено свидание с Мадлен в кафе недалеко от парка Монсо – она работала поблизости в одном рекламном агентстве, – оставался еще час, и Реми решил использовать его более продуктивно. Он набрал номер одного своего собрата по профессии, с которым они иногда сотрудничали.

Тот, к счастью, оказался на месте.

– Дидье? Салют, Реми. Мне нужна консультация. Ты вел недавно дело с антикварами, так что я тебя теперь держу за специалиста.

– Что нужно, говори.

– Существует антикварная вещица, туалетный столик, дорогой. Год назад его пытались украсть. На месте застукали грузчика, который испарился без следа.

Мне нужно понять, кто его мог нанять.

– Записывай адрес: набережная Лувра, шестнадцать. Месье Фредерик Жантий, владелец антикварного магазина. Скажи, что от меня. Он мне кое-чем обязан… Даст тебе консультацию.

– Это очень мило с твоей стороны. Я в долгу.

– На этот счет не беспокойся, я его тебе не забуду.

– У тебя как дела-то, я даже не спросил!

– Как и у тебя, я надеюсь: по горло.

– Да уж, верно замечено. Я тут в полном дерьме со своим антиквариатом…

Месье Жантий был низенький, опрятненький, пожилой мужчина в очках, с остатками седых волос вокруг загорелой лысины и сладким улыбчивым лицом. Реми долго следовал за ним по лабиринтам среди старой мебели, пахнущей чужими жизнями, уже законченными; мимо стеклянных витрин, уставленных оббитой и не раз склеенной посудой, с темными щербинами и стертой позолотой; мимо прилавков с ювелирными украшениями, подслеповато глядевшими на покупателей пустыми глазницами пазов, похожих на паучьи лапки, некогда державших потерянные ныне жемчуга и бриллиантики, обвивавшие прелестные шейки и запястья ушедших в небытие красавиц.

"Что за чудные люди покупают все это! – думал Реми, пробираясь через мебельные заставы. – И охота им тащить к себе в дом весь этот тлен и прах?

Ладно бы еще по наследству досталось, но платить за него бешеные деньги? Не понимаю. Мне заплати – и то подумаю, прежде чем у себя дома поставить эти кладбищенские призраки…"

Реми добрался наконец до двери, которую уже распахнул услужливый хозяин, и вошел в небольшой, дорого убранный кабинет. Не переставая сладко улыбаться, антиквар усадил Реми в старинное кресло (Реми не взялся бы определить, к какому стилю и к какой эпохе его отнести; для него все вещи делились – на современные, старые и старинные), предложил ему напитки, достал их откуда-то из стенки, разлил по хрустальным стаканам и забрался наконец за громадный старинный письменный стол, из-за которого был едва виден.

– Не подумайте, что я от вас что-то скрываю, месье Деллье, – говорил он, выглядывая из-за стола и потягивая свой коньячок. – Ваша рекомендация, так сказать, служит ключом ко всем замкам моих секретов. Я наслышан об этом, так сказать, «русском наследстве», хотя самолично его никогда не видел. Но – поверьте мне! – моего слуха никогда не касались разговоры о желании его продать или приобрести, так сказать.

– То есть украсть? – уточнил Реми.

– Боже упаси, нет! Так у нас не выражаются.

– А как у вас выражаются?

– Я же вам сказал «продать или приобрести». – Улыбка не сходила с лица Фредерика Жантия. – Если бы кто-то решил его украсть, мне бы об этом не стали докладывать. До меня могла дойти информация, допустим, в виде того, что его желают продать. Или, допустим, что кто-то знает, что он будет в продаже и желает приобрести. Но такой информации до меня не доходило. И никто из моих коллег меня также об этом не информировал.

– Кто-нибудь из самих антикваров мог заказать кражу?

– Что вы! Это абсолютно невозможно. На этом можно только погореть!

– А купить краденое?

– Это дело совести каждого, так сказать.

– То есть такое не исключено?

– В данном случае – нас ведь интересует данный случай, не правда ли? – в данном случае я не думаю, что кто-нибудь из моих собратьев пошел бы на подобный риск. Всем довольно хорошо известно, откуда вещь, кто ее владелец, и никто бы не осмелился выставить ее у себя в магазине.

– А если не выставлять? Если заранее известен покупатель?

– Тогда и антиквар не нужен. Зачем им посредник? Такие вещи делаются напрямую: есть продавец – есть покупатель, из рук в руки, – сиял по-прежнему антиквар.

– Продавец и покупатель могли не знать друг друга. Допустим, они из осторожности действовали инкогнито, через антиквара. Но сделка могла пройти неофициально, без регистрации в магазине. А?

– Чисто теоретически, так сказать, я не исключаю такой возможности, – покивал антиквар. – Но только теоретически. Практически это нереально. Какой покупатель посмеет поставить у себя дома краденый столик? Эта мебелишка слишком знаменита… А наши клиенты – уважаемые люди, солидные, знакомые между собой по большей части… Кто ж посмеет?

– А если в другой город, например?

– Вы забываете, что сообщение о краже было бы опубликовано в газетах…

Месье Дор – человек известный, на виду. Полиция бы расстаралась… Я не вижу человека, который отважился бы на подобный шаг, так сказать.

– За границу?

– Трудно. Трудно вывезти без надлежащих бумаг. Кроме того, за границу обычно вывозят ювелирные изделия, картины, небольшие скульптуры – словом, дорогое и компактное. В одной маленькой картине или ювелирной безделушке можно вывезти три, а то и тридцать таких столиков по цене. Понимаете?

– А на аукцион его могли бы выставить?

– Краденый? Абсолютно невозможно. Там контроль еще строже, чем в магазинах. Я, разумеется, имею в виду приличные аукционные заведения. Но такую вещицу и не могли бы поставить на торги где попало. На мелких провинциальных аукционишках нет покупателей, которые могут дать достойную цену.

– Вы меня ставите в тупик, «так сказать», – улыбался в ответ Реми.

Месье Жантий покивал ему с радостной улыбкой из-за стола, как китайский болванчик.

– Я был бы рад вам помочь, но увы…

Реми встал, и антиквар выкарабкался из-за своего блиндажа.

– Что, вы думаете, исчезновение месье Арно Дор связано с этим столиком? – спросил на пороге своего кабинета Жантий.

– А вы откуда знаете о его исчезновении?

– Газеты читаю, – покивал ему снова антиквар, – там про все пишут.

– Гм, действительно… Вы знакомы с его зятем, Пьером Мишле?

– Он захаживает ко мне в магазин, захаживает…

– Это страстный коллекционер, не так ли?

– Уж не думаете ли вы, – испуганно посмотрел на него антиквар, и улыбка первый раз сбежала с его лица, – что месье Пьер Мишле мог быть причастен к этому делу?!

– К которому?

– К попытке похищения столика!

– По-вашему, это невозможно?

– Никогда! – клятвенно провозгласил месье Жантий. – Никогда не поверю!

– И это почему же?

– Месье Пьер Мишле – солидный господин. Приличный. Точный. И не думайте даже, месье детектив, выбросьте это из головы. И потом, зачем ему? Он его получит нормально, по наследству, со временем, конечно…

– Наследство ведь «русское».

– Это, так сказать, легенда!

– Возможно. Только эта легенда уже в Париже. Русский родственник приехал за столиком.

– Да что вы? Я не знал… Неужели и вправду?.. Какая жалость!

– Отчего это вам такая «жалость»? У вас на него были виды?

– Какой вы подозрительный, месье детектив. Это у меня чисто платонически, из любви к искусству: жалко, что вещь уходит из Франции…

– Понятно.

– Только ведь история с похищением уже год назад вышла, правильно?

Никто не мог знать, что приедет русский наследник, правильно? Так что зря вы подозреваете месье Пьера… Год назад месье Пьер спокойно мог надеяться на наследство своей жены, правильно я рассуждаю?

– Надо так понимать, что вы ничего не слышали о том, что у месье Дора нашелся русский родственник, правильно я рассуждаю?

– Не слыхал, не довелось.

– А Пьер Мишле вам не говорил?

– Мы не в таких отношениях, признаться… Есть, конечно, у меня клиенты, которые делятся со мной своими новостями. Вот мадам Пьерар, к примеру, – она мне всегда рассказывает про свою дочку, а месье Пино – всегда про здоровье говорит… Но месье Пьер Мишле – нет, он не распространяется, он не очень разговорчивый…

– Значит, как я понял, в ваших кругах слухов об этом русском родственнике не было?

– До меня, по крайней мере, не доходили…

– Хорошая мысль!

– Простите?

– Вы мне подали очень хорошую мысль!

– Я? – опешил антиквар.

– Благодарю вас за содействие, месье Жантий. Всего вам доброго! – И Реми покинул антиквара.

В машине Реми набрал номер Арно. Трубку снял Максим.

– Реми. Добрый день. Вы, помнится, узнали о существовании вашего дяди на прошлогоднем фестивале, во время разговора с Вадимом?

– Правильно… добрый день, – удивился Максим.

– А когда Арно узнал о вашем существовании?

– Я не знаю точно… Вадим ему сказал по возвращении в Париж, хотите, я у него спрошу…

– К сентябрю уже знал?

– Знал. Я от него получил первое письмо, если не ошибаюсь, уже в июле.

Это имеет какое-то значение?

– Еще какое!

– И какое же?

– Мне это сокращает работу, вот какое!

Максим растерянно замолчал, не зная, что сказать.

– Поздравляю, – наконец произнес он. – И что же вы теперь не будете делать?

– Я не буду искать коллекционеров по всей Франции!

– А где вы их будете искать?

– В узком семейном кругу…

– Я ничего не понял, но вряд ли сей факт имеет для вас какое-либо значение…

– Абсолютно никакого! – весело откликнулся Реми. – Вадим у вас?

– Да. Мы работаем.

– Привет ему. Я еще позвоню. Чао, бай! Максим с минуту тупо смотрел на трубку, затем положил ее и обернулся к Вадиму.

– Пойми меня, – продолжал он прерванную звонком Реми речь, – я не хочу никакого обличительства. Тут мы с тобой не сойдемся. Вы здесь во Франции, и вообще на Западе, становитесь в позу правозащитников, забираетесь на трибуны комитетов и обличаете. Ваше право и ваша правда. А мы жили той жизнью, наши родители жили изо дня в день и были счастливы и несчастны, радовались, страдали и боялись – но это была наша жизнь, и у нас не было другой. И я не хочу ее обличать – я хочу ее показать, дать возможность ею пожить зрителю, понимаешь?

– Это Реми звонил? – спросил Вадим.

– Да. У него там какие-то свои маленькие радости, я так и не понял, какие. Так вот, я хочу заставить зрителя сострадать и порадоваться, а не прикармливать его сладким хлебом судьи и обличителя…

Реми узнал Мадлен сразу. Высокая, стройная, одетая в элегантный бледно-голубой костюм, она была необычайно эффектна, намного эффектнее, чем на фотографии. Он поднялся и сделал ей знак рукой. Величаво обойдя столики, она приблизилась к Реми и холодно поздоровалась.

Подлетел официант. Заказав салат с ветчиной и сыром, Мадлен устремила свои серые глаза на детектива.

– Вы теряете время, господин детектив. Но раз уж вы так настаивали на встрече – у вас есть пятнадцать минут, пока я ем, чтобы задать ваши вопросы.

Ответов у меня нет, я вас предупредила по телефону, так что вам это сэкономит время.

Реми чувствовал себя неуютно. Эта женщина вызывала в нем восхищение, близкое к робости. В ней не было ничего того, что его обычно привлекало в женщинах, ничего того, что ему так нравилось в Ксюше: непосредственности, нежности, беззащитности. Это была уверенная в себе великанша с царственными жестами и гордой посадкой головы; не просто деловая женщина – начальство.

Патрон, шеф, босс, вершащий дела и судьбы мелких людишек.

– Кх-кх, – откашлялся он для смелости, гоня от себя ощущение ученика перед директрисой школы. – Я хотел узнать, встречались ли вы с Арно Дором в субботу?

В ее глазах на одно мгновение мелькнула печаль, смягчившая черты ее лица, но тут же исчезла, уступив место холодной надменности.

– Нет.

– Не встречались?

– Вам на каждый вопрос надо по два раза отвечать?

Паф! Не сдавайся, Реми, не робей! Куда девался твой уверенный, слегка ироничный вид? Ты взрослый красивый мужчина и детектив в придачу, и тебе не идут короткие штанишки нашкодившего школьника!

– А с вашим отцом? – придал он вескость голосу.

– Тоже нет.

– Вы его не видели?

– Нет.

– Вы не знаете, где он был в субботу?

– Нет.

– Вы ему не звонили?

– Нет.

– А он вам?

– Нет.

– Хорошо… А вы где были в субботу, могу я полюбопытствовать?

– Можете. На рынке, в супермаркете, в химчистке, завезла продукты к отцу, вернулась домой и больше не выходила.

– В котором часу вы завозили продукты к отцу?

– Я не помню точно.

– Скажите приблизительно.

– Между десятью и одиннадцатью часами.

– И его не было дома?

– Нет.

– А где он был?

– Не знаю.

– В его отсутствие никто не звонил?

– Нет.

– На автоответчике не было звонков?

– У него нет автоответчика.

– В его квартире вы пробыли долго?

– Я выложила продукты в холодильник и вымыла грязную посуду. Посчитайте сами, сколько это занимает времени.

– Вы не заметили ничего странного, необычного в квартире отца?

– Нет.

– Где он паркует свою машину?

– Во дворе.

– У него белый «Рено-19»?

– Вы хорошо осведомлены.

– Машина была на стоянке?

– Я не обратила внимания.

Мадлен методично ела, и этот маленький допрос, по всей видимости, не лишал ее аппетита.

– Когда он вернулся, он вам не звонил?

– Я вам уже сказала: в субботу я его не видела и с ним не созванивалась.

– Вы с ним часто видитесь?

– Почти каждый уик-энд.

– Обычно вы встречаетесь у него дома или у вас?

– У отца.

– Почему?

– Я ему немножко помогаю по дому, и потом… Впрочем, это не ваше дело.

– Вы договариваетесь о встрече каждый раз или у вас есть условленный день и время, в который вы к нему приходите?

– Я обычно ему звоню и говорю, когда приду.

– И он вас не предупредил, что его не будет в субботу?

– Нет.

– Вы ему не звонили перед тем, как к нему поехать?

– Нет. Я просто решила завезти продукты, которые купила. У меня есть ключ от его квартиры.

– А ключ от квартиры Арно у вас есть?

– Нет. С какой стати?

– Вам не показалось, что последнее время ваш отец был чем-то озабочен, взволнован?

– Нет.

– Ваш отец – актер. Способен ли он пародировать людей, подделывать голоса?

– Не замечала.

– А вы способны подделывать голоса?

– Вот уж чего за мной не водится, так это актерских способностей! – усмехнулась Мадлен. – Я вся в мою мать пошла, от отца ничего не досталось.

– У вашего отца есть женщина?

– Вас это не касается.

– Эта женщина – актриса?

– Я уже вам ответила.

– Она смогла бы подделать голос Сони?

Наконец на лице Мадлен отразилось что-то похожее на удивление.

– Сони? Зачем кому-то подделывать голос Сони?

– Смогла бы?

Молчание. Реми подождал. Ответа не было. Ну что ж, у него есть еще вопросы.

– У вашего отца есть другое жилье? Загородный дом, например?

– Нет.

– А у вас?

– Дом.

– Где?

– На Лазурном берегу. В двадцати километрах от Ла Сьота.

– Другого жилища в Парижском округе нет?

– Нет. У вас все? Время заканчивается.

– Секундочку. Вы виделись с вашим отцом на следующий день?

– В воскресенье? Да.

– В котором часу?

– Около полудня.

– У него есть ключи от вашего дома на юге?

– Нет.

– Вам не показалось, что он ведет себя необычно?

– Нет.

– Он не был встревожен…

– Не был.

– Или слишком нервным, беспокойным…

– Он всегда нервный и беспокойный. Он алкоголик, господин Реми, что, я полагаю, вам известно. И характер у него скверный, что, я полагаю, вы также знаете.

– Ваш отец не раз угрожал рассчитаться с месье Дором…

– Это так. И я полагаю, что у вас есть тому свидетели.

– Мог он, по-вашему, реализовать свою угрозу?

– Глупый вопрос.

– То есть?

– Вы спрашиваете дочь об отце. Конечно, я вам отвечу «нет».

– А других аргументов у вас нет? Чего-нибудь более тонкого, чем родственные связи, – отомстил за «глупый вопрос» Реми.

Мадлен удостоила его несколько более продолжительным взглядом спокойных серых глаз, и краешки ее губ дрогнули в легкой улыбке.

– Вам, как детективу, следовало бы знать, что есть люди-делатели и люди-говорители. Делатели редко говорят, а говорители редко делают. Мой отец относится к последнему типу.

– Допустим. Однако же… Вы ведь были у него в среду? Вы слышали, как мы приходили с Вадимом Арсеном к вашему отцу?

Заколебалась, сомнение на секунду мелькнуло в ее лице. Но только на секунду.

– Была, – ответила Мадлен твердо, глянув Реми в глаза.

– Почему ваш отец не пустил нас в квартиру?

– Это его квартира. Он волен пускать или не пускать кого он хочет.

– Или он что-то в ней скрывал?

– Нет. Ему нечего скрывать в своей квартире. Кроме бардака и пустых бутылок.

– Уходя, я слышал ваш голос за дверью. Вы крикнули «Что ты с ним сделал?» («ничтожество» Реми решил опустить). Вы могли бы мне объяснить эти слова? Они расходятся с вашей теорией о делателях и говорителях.

– Вам послышалось.

– Нет.

– Я не помню, чтобы я это сказала.

– Я очень хорошо помню. Вы произнесли именно эти слова. Почему?

– Я не могу вам объяснить, так как я не помню, чтобы я что-то подобное произносила.

– Я помню, повторяю вам, вы их произнесли.

– Вот вы и объясняйте, раз помните. Ваше время истекло, господин детектив.

– Погодите. Ваш отец пьет обычно где – дома или в баре? У него есть компания или он предпочитает одиночество?

– По-разному.

– Вы можете мне назвать бар, где он бывает чаще всего?

– Я не в курсе.

У Реми был еще вопрос, и, боясь, что она уйдет, он решил его сформулировать самым ошарашивающим образом.

– Зачем вы приходили позавчера в квартиру Арно? Брови Мадлен выгнулись, очертив две крутых темных дуги над ее холодными серыми глазами.

– Если бы я располагала временем, мне бы следовало вас спросить, что означает ваш странный вопрос. Но у меня времени нет, и поэтому я остаюсь без вопроса, а вы – без ответа. Меня работа ждет.

Она поднялась, вознесясь над столиком и сидящим Реми, который поспешил встать. Мадлен кивнула ему, не подавая руки, и направилась к дверям.

– Где вы были в среду вечером, около девяти часов? – крикнул ей вдогонку Реми.

– Дома, – ответила Мадлен не оборачиваясь и величественно покинула кафе. Реми проводил ее взглядом, выключил портативный диктофон, лежавший рядом на соседнем стуле, и принялся доедать свой застывший крок-месье (Горячий гренок с ветчиной и сыром.).