Текст книги "Деньги для киллера"

Автор книги: Татьяна Полякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

– Буду! – Сонька села к столу и ложку схватила.

– Полотенце на колени положи, – сказала я, потому что Сонька была в моем костюме, а у нее прямо-таки дар сажать пятна.

– Да ладно. Я аккуратно.

– Вот уж не поверю. Чего случилось? – спросила я, хотя про Славку мне было неинтересно.

– Представляешь, пока мы в деревне были, этот подлец меня ограбил. Взял у тети Веры ключи, ты знаешь, я ключи у нее оставляю (я знала, что в противном случае Сонька их непременно бы потеряла и не смогла бы попасть в собственную квартиру). Ну, вот, так этот подлец пришел к ней, взял ключи, якобы я просила кое-какие вещи привезти на дачу, и меня ограбил. Форменным образом. И что мне теперь делать? В милицию заявлять?

– Заяви.

– Ну, не чужие мы с ним все-таки люди.

– Тогда не заявляй.

– Так ведь все выгреб. Шестьсот долларов, что на черный день были, и золото. Все золото уволок.

– Тогда заяви, – кивнула я. Сонька была вялой и на себя непохожей. Именно такое ее состояние навело меня на мысль… – Нет, только не это! – воскликнула я и уставилась на нее.

– Кто ж знал, Греточка. Я ведь спрятала. Вместе с кольцом и серьгами.

– Медальон? – спросила я.

Сонька испуганно кивнула.

– Греточка…

– Убогая ты моя, я ль тебе не говорила, что брать его опасно?

– Греточка, – приготовилась реветь Сонька.

– Ну вот, – сказала я. – Здорово повезет, если смерть у нас будет легкой.

– Я ведь…

– Пей чай и молчи.

Сонька торопливо пила чай, конечно, с ложки капало, и подол моего любимого костюма пошел пятнами.

– Ой, – произнесла Сонька тонким-тонким голоском. – Я нечаянно. Честно.

– Ерунда, – улыбнулась я и опрокинула вазочку с вареньем ей на грудь. Мне сразу стало легче, я смогла даже допить чай, хотя Сонька визжала, топала ногами и грозилась меня убить. Я смотрела на стену перед собой и размышляла о тщете всего сущего.

– Гретка, – позвала Сонька, вдоволь наоравшись и переодевшись в другой мой костюм, – надо Славку искать.

Разумеется, подруга была права.

– Сколько, говоришь, он денег прихватил?

– Шестьсот баксов.

– Шестьсот долларов пропить надо. Где он, как ты думаешь?

– Да где всегда, в «Витязе».

«Витязь» – забегаловка средней руки. Главной ее достопримечательностью, кроме чудовищной грязи, был зал с очень низким потолком, где стояли два бильярдных стола. Славка мнил себя непревзойденным игроком в бильярд и здесь просаживал свои деньги, когда они у него случайно появлялись.

– Поехали, – сказала я, – может, он еще не успел медальоном похвастать.

Мы поймали такси и махнули в «Витязь».

– Смотри, Славкина машина, – обрадовалась Сонька, завидев на стоянке перед рестораном знакомую «девятку». Я не смогла скрыть вздоха облегчения, но, как выяснилось, радовались мы зря: Славки здесь не оказалось. Мы раз пять прошлись по залам, заглянули в бар, но его так и не нашли. Зато в баре сидел Славкин друг Олег. Сонька направилась к нему. Я ждала у стойки, она вернулась через десять минут, едва живая. – Ну? – спросила я.

– Хуже не бывает. Славка ошивался здесь со вчерашнего дня. Проигрался. Доллары еще вчера спустил. И медальон ставил. Олег видел. А сегодня к обеду заявился, при деньгах, видно, где-то занял, – Сонька запечалилась. – Олег говорит, полчаса назад видел, как Славка выходил отсюда с двумя какими-то парнями.

– Куда выходил?

– Не знает. Столкнулись в дверях.

– Все, – обреченно заявила я, – Славку мы больше не увидим.

Я была права. Прождав часа четыре, мы поняли всю бессмысленность этого занятия и вышли из ресторана. Машина по-прежнему находилась на стоянке, но я почему-то была уверена, что ей нужно искать другого хозяина.

– Гретка, ты только не злись, – канючила Сонька, – может, я, конечно, и виновата, но я не нарочно. Давай дружить, а?

– Давай. Перед смертью нужно все прощать друг другу.

– Плохи дела?

– Возможно, бывают и хуже, но мне о них ничего не известно.

– И что же нам делать?

– В милицию идти, сдаваться.

– Это что же, с тюрьму?

– Ну, не хочешь в тюрьму, давай в могилу.

В могилу Сонька не хотела, она посопела и опять полезла ко мне:

– Греточка, ты ж такая умненькая-преумненькая, неужели ничего придумать не можешь?

– Ничего, – отрезала я, – идем в милицию.

– Сами себя в тюрьму сажать? – ахнула Сонька.

– Нет, сообщить о пропаже твоего возлюбленного.

Пропажа возлюбленного милицию не взволновала.

– Давно пропал?

– Часов пять.

Милиционер заскучал, а когда узнал, что Сонька не является законной супругой пропавшего, и вовсе потерял к нам интерес. Мы вышли из отделения: я усталая, Сонька взбешенная.

– И таким козлам сдаваться? – бушевала она. – Да пусть меня повесят!

– Возможно, нам повезет меньше… Вот что, поехали к Игорьку.

– К какому Игорьку? – не поняла Сонька.

– К соседу. Я думаю, он должен помочь. Как-никак влюблен.

– Да он на сто лет моложе тебя, – съязвила Сонька.

– Ну и что, а тебя – на двести. – Сонька старше меня на девять месяцев и напоминаний об этом не выносит. Она сразу же замолчала и всю дорогу до моего дома обиженно сопела, что дало мне возможность обдумать мое обращение к Игорьку. Он был влюблен в меня с самого детства. Мы живем в одном подъезде – я на втором этаже, он на пятом. Как правильно заметила Сонька, был он моложе меня, потому долгие годы я просто не обращала на него внимания. Но делать это было все труднее, потому что любовь его становилась все настойчивее, точнее, не любовь, а молчаливое обожание. Он смотрел на меня по-особенному, бродил следом и оставлял цветы у порога. В доме все добродушно посмеивались, его мать в шутку называла меня «снохой». Я уехала учиться, но, наведываясь в родной дом, по-прежнему видела под моим окном упитанного мальчишку с веснушчатым лицом и оттопыренными ушами. Из армии он вернулся рослым здоровяком, но уши остались прежними и способ выражать свою любовь тоже. Потом в жизни Игорька и в наших отношениях произошли разительные перемены. Все началось с шелковой турецкой рубашки. Когда он в нее вырядился, то при встрече со мной стал смотреть мне прямо в глаза и при этом лихо улыбаться. Когда к рубашке добавилась цепь на шее, начал здороваться, а когда возле нашего подъезда возник белый «Мерседес», Игорек стал невероятно разговорчивым, то есть, обращаясь ко мне, мог произнести слов пятнадцать, при этом почти не краснея. Однажды, в состоянии опьянения, он даже решился зайти ко мне в гости, плакал пьяными слезами на моей кухне и клялся в вечной любви. После чего мне пришлось подняться к Вере Сергеевне, его матушке, и Игорек был выдворен по месту жительства. Утром он пришел ко мне красный как рак и, пряча глаза, извинялся. В результате этого случая наши отношения стали почти дружеские.

Во дворе Игорька считали бандитом. Подрастающее поколение с энтузиазмом намывало его «Мерседес». Выло от счастья, когда Игорек, подъезжая, бросал им: «Здорово, мужики!» О нем рассказывали истории, бабульки у подъезда поджимали губы при его появлении, а родная матушка под горячую руку называла его «бандюгой». В общем, если и был человек, способный помочь нам в нашей дрянной ситуации, так это, видимо, Игорек.

– Вот что, ошибка природы, – сказала я Соньке, когда мы входили в подъезд, – помалкивай, что бы я ему ни сказала. Лучше всего притворись глухонемой.

– Ладно, – кивнула Сонька. – Только ты бы мне сначала…

– Потом, – перебила я и надавила кнопку звонка Игоречкиной квартиры.

Дверь открыла Вера Сергеевна.

– Здравствуйте, – дружно улыбнулись мы. – Игорь дома?

– Дома, – сказала она, запуская нас в прихожую, – спит. Явился под утро.

– А разбудить его нельзя? – заискивающе спросила я. – Он нам очень нужен.

– Чего ж нельзя, можно. Вы в кухню проходите. Сейчас чайку попьем.

Тут из спальни послышался сонный Гошкин голос:

– Ма, кто там?

– Маргарита из четвертой квартиры с подругой, тебя спрашивают.

– Я сейчас, пусть подождет! – крикнул он и вскоре появился в кухне с мокрыми зачесанными назад волосами и лихой улыбкой. На нем были шорты и на шее золотая цепь толщиной с мою руку.

– Привет, – сказал он, садясь за стол. – Какие люди пожаловали…

– Мы по делу, – сообщила я, пленительно улыбаясь, по крайней мере, я старалась улыбаться подобным образом. – Помощь твоя нужна.

– Машину угнали? – деловито поинтересовался он.

– Откуда у нас машина? – удивилась я. – Такая вещь с нами приключилась, даже не знаю, как начать. – Тут я на Веру Сергеевну покосилась, та была женщиной с пониманием и незамедлительно удалилась, хоть и выглядела при этом слегка недовольной.

– Начинай сначала, – усмехнулся Гоша, хрустко раздавив кулаком грецкий орех. Во мне созрела убежденность, что он нас спасет.

– Ладно, – вздохнула я, – дело такое…

И стала излагать. По мере моего изложения лица Соньки и Игорька менялись, сначала они слегка вытянулись, потом обеспокоенно нахмурились, а затем и вовсе стали выглядеть очумелыми. Сонька, естественно, в своих эмоциях заметно опережала Игорька. Тут надо пояснить, что с историей, происшедшей с нами, я поступила весьма художественно, то есть несколько, а если быть точнее, весьма существенно отступила от правды. О моем личном присутствии при захоронении и речи не было. Из моего рассказа выходило следующее: покойный Максимыч 29 апреля ночью видел двух мужчин, которые подозрительно вели себя на кладбище. Утром, движимые любопытством, мы обследовали свежевырытую яму и на дне ее обнаружили медальон: в овале две сплетенные змеи. Далее следовал рассказ о гибели Максимыча, краже Славкой Сонькиного имущества и последующем Славкином исчезновении.

К концу рассказа Гоша орехи не щелкал, сидел потупившись и явно ощущал неловкость. Я с печалью поняла, что он вряд ли поможет нам, и поздравила себя с тем, что разумно поостереглась рассказывать историю в ее первозданном виде. Я замолчала, хлебнула остывшего чаю и уставилась на Гошу.

– И чего? – спросил он, явно туго соображая.

– Если из-за этой ямы погиб сосед и исчез Славка, значит, в ней что-то было.

– Или кто-то, – влезла Сонька, долгое молчание отрицательно сказалось на ее здоровье, она даже слегка посинела.

– Если Славка сказал, откуда у него медальон, значит, Соньке надо ждать гостей.

– Почему мне? – испугалась та.

– Потому что медальон обнаружился у тебя, – злорадно ответила я. Сонька заревела.

– Да, – Гоша покачал головой. – Вляпались вы. Чё сунулись-то, зачем взяли?

– Как же не взять-то, Игоречек, – заблеяла Сонька. – Ведь золото, а мы женщины бедные…

– А от меня вы чего хотите? – задал Гоша вполне разумный вопрос.

– Хотим, чтобы ты нас спас, – ласково пояснила я, считая, что это должно его воодушевить. – У тебя… большие связи, так вот, не мог бы ты узнать, кому этот медальон интересен, и объяснить ему, что мы всей этой истории – сбоку припека.

Гоша хмурил лоб и сопел.

– Да, слышал я про этот медальон, – заявил он наконец весьма неохотно. – Есть в городе человек, Витька Рахматулин. Крутой, полгорода под ним ходит. Вот один из его ребят перед Первым мая пропал, зовут Илья Большаков, у него такой медальон имелся. Слухи разные ходят, то ли убили его, то ли сам сбежал, и вроде при нем были большие деньги. Очень большие, не для вас и меня, для Рахматулина. Соображаете?

– Дела, – сказала Сонька. – А где же они? Ничего при нем… – Я пнула ее ногой со всей силы, на которую была способна, и она заткнулась, но ненадолго. – Гош, так ты сходи к этому типу и объясни, что к чему, как медальон к нам попал, и все такое…

Гоша криво усмехнулся:

– Ага, будет он меня слушать. – Представляю, чего ему стоило это признание, стало ясно: дела наши из рук вон плохи.

– Может, послушает? – не унималась Сонька.

– Как же, меня и близко к нему не подпустят. Во-первых, я из другой команды, мне придется своим объяснять, что к чему, а во-вторых, не тот я человек, чтобы Рахматулин меня слушал.

– Ладно, – сказала я, придав своему голосу возможную теплоту. – Нет так нет, попробуем еще что-нибудь придумать.

– Может, вам уехать ненадолго, Маргарита? – предложил он. – Ну, пока я все не выясню и вообще..

– Куда ехать, Игорь? У меня работа. И на что жить?

– Кое-что у меня есть… Ты не думай. – Далее он стал путано объяснять, что именно я не должна думать. Сонька все это время пребывала в подозрительной задумчивости, я поначалу решила, что она готовит себя к бегству с последующей эмиграцией, но по нездоровому блеску в глазах поняла, что это не так. Сонька размышляла. Дело это для нее трудное и поглощало подругу целиком. Мы выжидательно смотрели на нее, не решаясь прервать столь важный процесс. Тут она подняла брови и спросила:

– А этому Витьке Рахматулину сколько лет?

Гоша задумался.

– Да, наверное, ваш ровесник.

– Он, случаем, раньше не жил на Садовой? Гимнастикой не занимался?

– Он и сейчас на Садовой живет, коттедж отгрохал в три этажа. А гимнастикой… Точно, ведь кто-то говорил мне, что он чуть ли не чемпионом был, ей-богу!

Сонька плотоядно ухмыльнулась.

– А выглядит он как? Невысокий, смуглый, темные волосы и светлые глаза, на подбородке шрам, хотя, теперь он, может, и не заметен.

Лицо Гоши по мере описания становилось все более озадаченным.

– Точно, – кивнул он, с любопытством глядя на мою подружку. – Я его два раза видел, близко. Про шрам не скажу, не заметил, а все остальное – точняк.

Я хмурилась и смотрела на Соньку: ее связи с уголовным миром были для меня новостью. – Где его можно найти? – между тем спросила она. – Домой как-то неудобно, вдруг женат.

– Он постоянно бывает в ночном клубе «Айсберг». В нижнем баре у него что-то вроде штаб-квартиры.

– Ясно, – сказала Сонька, поднимаясь, – считай, дело в шляпе.

– Может, объяснишь? – поинтересовалась я, когда мы уже были в моей квартире.

Сонька обворожительно улыбнулась и заявила:

– Он мой одноклассник. В девятом и десятом классе был в меня влюблен. До безумия.

Это естественно – влюбиться в Соньку мог только сумасшедший или предрасположенный к помешательству.

– Шрам на подбородке – на память обо мне, на коньках катались. – Далее я выслушала первый рассказ о Витьке Рахматулине, за ним последовал второй, третий, потом рассказы хлынули бесконечным потоком.

– Стоп, – сказала я, – нам нужно его найти, и желательно сегодня.

Сонька кивнула:

– Поедем в «Айсберг». – Тут она на мгновение задумалась, а затем развернула кипучую деятельность. – Подумай, что наденем. Надо ж выглядеть. Не могу я предстать перед ним ободранной кошкой.

Все мои вещи были извлечены из шкафа и разбросаны на диване.

– Ну? – спросила Сонька, примеряя фиолетовое платье.

– Нормально.

– На тебе лучше, ты его и наденешь. А я малиновый костюм.

– Но там пятно.

– А чего до сих пор в чистку не снесла? Живешь – свинья свиньей.

– Свинья та, кто пятно поставила.

– Это я, что ли?

– А то…

– Пятно большое?

– А ты умеешь ставить маленькие?

– Ну, иногда.

Мы занялись пятном. Сонька успела рассказать еще пяток историй об однокласснике, но они не показались мне особенно полезными из-за срока давности. С пятном было покончено, и мы занялись корректировкой внешнего вида.

– Он, кстати, неровно дышал к блондинкам, слышь, белокурая бестия…

– Как же он с тобой оплошал?

– Я – это я, ты ж понимаешь… – Я понимала. – В общем, на девок он всегда заглядывался, боек был… С возрастом эта черта должна усилиться, я правильно выразилась?

– Правильно.

– Вот. Нам главное – к нему подъехать, а там не я, так ты его сделаешь. В юности он был очень ничего.

– А кто из вас кого покинул? – спросила я, и Сонька задумалась.

– Черт его знает, годов-то сколько… Я хочу сказать, не вчера это было, разве вспомнишь?

– Да уж, не вчера, – согласилась я, – но лучше б ты вспомнила, а ну как он на тебя здоровенный зуб имеет.

– Да брось ты, старая любовь долго не забывается, вот увидишь, встретит как родных.

Мне очень хотелось поверить в это. Подготовка к встрече была закончена, но отправляться в клуб было еще рано, и я решила использовать это время для инструктажа.

– Ты поняла, что именно должна ему сказать?

– Поняла, что я, дура какая, что ли?

– Он может задать дополнительные вопросы.

– Как будто я не найду, что ответить.

– Это меня и беспокоит.

– Началось… Опять ты со своей национальной въедливостью…

– Слушай, племянница гиббона, для существа, чьи мозговые функции не превышают нулевой отметки, ты слишком разошлась. Если этот Рахматулин чего-то стоит, он из тебя махом все выжмет, и что тогда?

– Что?

– Как ты, убогая, ему объяснишь, зачем затеяла весь этот обман?

– А в самом деле, зачем?

– Я и сама не знаю. Но в любом случае, не стоит все выкладывать. – Сонька сосредоточилась, а я, чтобы окончательно ее озадачить, процитировала: – Знание – это ад, по которому гонят тех, кто позволил себе открыться.

– Да, умного-то человека и послушать приятно, – запечалилась Сонька. – Только ведь я ничего не поняла.

– Может, оно и неплохо? – пожала я плечами. – Зачем тебе лишняя мудрость, еще скорбеть начнешь. А покойника про запас оставим, кое-кто совсем не уверен, что он покойник.

По лицу моей подружки промелькнула тень вдохновения.

– Голова у тебя… Может, ты скромничаешь, может, у тебя в предках большие люди ходили? Вот один, на мартышку похожий, очень любил такие фокусы.

– Господи, тебе-то откуда знать?

– Телевизор смотрю, окно в мир. Ладно. Я все поняла: давай тренироваться, ты поспрашиваешь, я поотвечаю. Но все равно, ты не должна была меня оскорблять, высказываться о моем уме подобным образом и говорить, что я обезьяна.

– Гиббон. Как только встречусь с ним, извинюсь.

– Свинья, – равнодушно ответила Сонька, и мы занялись вопросами-ответами. Подружка потрясала разумностью ответов, я бы даже сказала, виртуозностью.

– Порядок, – сказала я, – можешь претендовать на работу в МОССАД. – А что это?

– Еврейская разведка.

– Путевая или так себе?

– Лучшая в мире.

– Смотри, могем, – лучезарно улыбнулась Сонька, и мы разом взглянули на часы. – Пора? – спросила она.

– Пора, – кивнула я. На пару минут мы замерли возле зеркала. Сонька победно усмехнулась:

– Его песенка спета. Против нас он не потянет.

Вообще-то я была с ней согласна.

Мы вошли в бар. Посетителей было немного, в основном мужчины.

– Его здесь нет, – сообщила Сонька.

Я прошла к стойке и спросила бармена:

– Извините, Виктор Рахматулин здесь?

– А зачем он вам? – сурово спросил бармен и кашлянул. Благодаря моей открытой внешности мужчины, как правило, стесняются мне грубить.

– У меня к нему дело. Он здесь?

– Нет, – покачал он головой, – но скоро приедет. Налить вам что-нибудь?

– Тоник, если можно.

– И рюмку водки, – добавила Сонька, плюхаясь рядом, и пояснила: – Для храбрости… Вот мы с тобой все обдумали, – вдруг запечалилась она, – а о достойной биографии для меня не позаботились. Поинтересуется Витька, где, кто я. И что отвечу?

– Скажешь, что ты кактусовод.

– Ууу, отродье фашистское, – озлобилась Сонька, хотя действительно была кактусоводом, в том смысле, что последним местом ее работы являлся Дворец пионеров, где она вела кружок любителей кактусов. Однако упоминать об этом Сонька почему-то не любила, видимо, считая, что данное занятие не является достаточно блестящим для такой артистической и одаренной натуры. Тут надо пояснить, что в своей жизни Сонька работала от случая к случаю и весьма неохотно, зато много училась, в смысле, во многих местах. Как правило, хватало ее на первый семестр, после чего она с негодованием узнавала, что просто отсидеться не удастся, и в гневе отправлялась дальше. Несмотря на свою несокрушимую дремучесть, Сонька умудрилась поступать во многие учебные заведения среднего звена, на высшие она не замахивалась. Думаю, такому успеху способствовала хорошая память и умение собрать все крохи своих знаний воедино в нужный момент – черта похвальная и, безусловно, вызывающая уважение. Еще одним Сонькиным козырем была внешность, которая как-то подразумевала большое внутреннее содержание. Сама себя она искренне считала самородком.

– Ну и что я ему скажу? – вернула меня Сонька в реальность бара.

Я пожала плечами.

– Скажи, что ты домохозяйка, это сейчас модно.

– А муж?

– Погиб в автомобильной катастрофе на «Боинге».

– Путевая тачка?

– Высший класс.

– Ладно, – успокоилась моя подружка, – что-нибудь соображу.

Тем временем мы стали объектом мужского внимания, и это нам не очень нравилось, так как собрались здесь мужчины совершенно особого склада.

– Может, лучше на улице подождем? – шепнула я Соньке, и мы покинули бар.

На улице мы тоже обращали на себя внимание.

– Вот черт! – злилась Сонька. – Чего цепляются? Может, мы на съемном месте торчим?

– Откуда мне знать?

– Да уж.

– Давай отойдем подальше от входа.

– Отойдем и Витьку провороним.

– Можно снова зайти в бар и спросить.

– Стой уж… Смотри, бельмы-то вылупил. Под ноги гляди, чучело, а то рожу расшибешь! – Слава богу, шипела она тихо, но это ненадолго, выйти из себя Соньке ничего не стоило. – Ну ты подумай, чего им неймется?

– Конечно, вырядились, как идиотки, и торчим у самых дверей. Как хочешь, а я в сторонку отойду, он ведь на машине подъедет, увидим.

Сонька согласно кивнула, и мы покинули свой пост.

– Может, прогуляемся немного? – предложила я. – Надо было поскромнее одеться, и вообще.

– Правильно мы оделись. Видела, ни один мужик мимо не прошел, чтоб не споткнуться. Я знаю, что делаю, а ты в этих делах ничегошеньки не соображаешь, так что слушай меня.

– Так уж и не соображаю? – поддразнила я.

– Не соображаешь. Витаешь все в этих… в ампирах.

– В чем я витаю?

– Ну, ты знаешь…

– Понятия не имею.

– Знаешь, знаешь.

– Я тебе сколько раз говорила, не засоряй свою голову незнакомыми словами, береги извилины.

– Ага. – Тут Сонька вытянула шею и сказала: – Вот это тачка, умереть в девицах… Спорю на твоего любимого паука – это он!

Машина тормознула возле лестницы, надо сказать, на нее стоило посмотреть, лично я такую видела в первый раз. Дверца распахнулась, и оттуда с трудом выбралась здоровенная горилла в зеленом пиджаке. Если это был Сонькин одноклассник, то он здорово изменился. Знакомиться с ним совершенно не хотелось. Взглянув на его лицо, я и вовсе опечалилась: может, он и похож на гориллу, только мозгов у нее явно больше. Рядом с ним появились две обезьяны поменьше, очень суетливые. Дверь распахнулась на всю возможную ширину, и Сонька выдохнула: «Он!» Описание, данное ею Рахматулину, было довольно точным: невысокий брюнет в очень дорогом костюме, великолепная фигура скрадывала недостаток роста, и выглядел он просто сокрушительно, особенно на фоне трех мартышек, причем совершенно не был похож на уголовника, как я их представляла, хотя я и не очень утруждала себя на этот счет.

Пока мы глаза таращили, Рахматулин поднялся по ступенькам и направился к дверям «Айсберга». Одна из обезьян, та, что помельче, предусмотрительно забежала вперед. Он прошел мимо нас, совершенно не заметив. Сонька, которая при виде всего этого великолепия малость растерялась, пришла в себя и громко позвала:

– Витя!

Рахматулин обернулся, недовольно нахмурившись. Я покосилась на Соньку, конечно, женщина она сногсшибательная, но как-то мне не верилось, что любовь к ней он пронес через всю жизнь. Мне стало жаль наших усилий. В этот момент в лице Рахматулина стали происходить разительные перемены: сначала он нахмурился еще больше, точно что-то вспоминая, потом вдруг улыбнулся и пошел к нам, широко раскинув руки.

– Бог мой, Софа, ну надо же… Какая встреча!

Софа мгновенно расцвела, повела глазами и плечами и запела в ответ:

– Только не говори, сколько лет прошло, не стоит напоминать, что я уже старуха.

– Ну уж нет, потрясно выглядишь. – Он подошел вплотную, они с Сонькой обнялись и троекратно облобызались, по русскому обычаю, надо полагать. Три обезьяны выжидающе замерли, самая крупная сочла нужным нерешительно улыбнуться.

– Какими судьбами в наших краях? – спросил Рахматулин, отступая на шаг.

– Я ведь тебя ищу, Витя.

– Серьезно? – Тут Витя посмотрел в мою сторону. Сонька права, к блондинкам он явно дышал неровно.

– Моя подруга, – влезла Сонька, обладавшая собачьим чутьем. – Познакомься, Грета.

– Вообще-то Маргарита, – сказала я, – Гретой меня называет Софа и еще несколько друзей.

Он осторожно пожал мне руку.

– Виктор. Что ж мы стоим, а? Пойдемте, посидим, встречу отметим. Сколько лет не виделись… Ты Надьку Сорочинскую помнишь?

– Конечно.

– Так она в ментовке, следователь, прикинь?

– Серьезно! – ахнула Сонька. – Впрочем, она всегда была занудой, а этот ее дурацкий хвост…

Далее последовали воспоминания, обычные в таких случаях. Мы вошли в ресторан и заняли стол в нише, что-то вроде отдельного кабинета, обезьяны расположились неподалеку. Воспоминания продолжались.

– А помнишь, как Вовка Новосадов жука принес?

Я вежливо улыбалась и скучала, так как школьные воспоминания бывают интересны только самим вспоминающим.

– Что ж, – сказал Рахматулин, поднимая бокал с шампанским. – За встречу! – Мы выпили. – Да, сколько лет прошло, а ты не изменилась. Только красивее стала.

– Это ты из вежливости говоришь.

– Брось, ты была самой красивой девчонкой в школе, все парни по тебе с ума сходили, а я больше всех… Рассказывай, что, как, замужем, дети?

– Нет, Витенька, выбирала, выбирала и довыбиралась, осталась в старых девах.

– Не похоже, – засмеялся он, цепко ухватив взглядом костюм за доллары и бриллиантовые серьги. Как бы Сонька не пережала и он не решил, что мы проститутки. Сонька тоже уловила эту опасность и спросила с избытком интереса:

– А ты? Женат?

– Был. Теперь свободен как птица.

– Дети?

– Дочь, пять лет.

– Да, время бежит, – Сонька напустила в глаза задумчивости.

– Не дождалась меня, – улыбнулся Рахматулин, – а я ведь тебе каждый день письма писал.

Сонька, видно, вспомнила, как именно они расстались, и пояснила, обращаясь ко мне:

– Витя был в армии, – по ее тону было ясно, о какой армии идет речь, – а я как раз уехала в другой город. Знаешь, как это бывает – новые люди, новые впечатления. Как видишь, особого счастья мне это не принесло, – загрустила подруга и вдруг брякнула: – Вся жизнь в труде.

– Где трудишься?

– На телевидении. – Я слабо хрюкнула. – В общем, деловая женщина, уж что верно, то верно. Витя, мы ведь тебя специально поджидали, у нас проблема.

– Забудь, – отмахнулся Рахматулин, – у тебя уже нет проблем. Кого из наших видела?

Я слушала, силясь выглядеть заинтересованной, Рахматулин все чаще поглядывал в мою сторону, я сидела, потупив глазки – скромность идет мне необычайно, это еще моя бабушка говорила. Сонька решила перевести разговор на меня.

– Жаль, ты с нами не училась, класс у нас был очень дружный, везде вместе, мы ведь почти соседи были?

– Да. Я училась в 31-й школе, – улыбаясь, согласилась я.

– Серьезно? – необыкновенно заинтересовался Рахматулин. – Это ж рядом совсем. Но ты, наверное, еще в первоклашках бегала…

Сонька сурово нахмурилась:

– Она одного с нами года.

– Да? Как же это мы не встретились? – вроде бы в шутку сказал он, но не шутил, и я и Сонька кое-что в этом понимали.

– Она у нас маменькина дочка, – проглотила обиду Сонька, потому что была мудра и знала: дело прежде всего, – зубрилка, отличница, консерваторию закончила, ей не до гуляний было.

Витька с пониманием потряс головой:

– Давайте-ка еще выпьем. Хороший вечер сегодня. Подумать только, живем в одном городе, а ни разу не встретились.

– Ты теперь большой человек, – ласково улыбнулась Сонька, – просто так беспокоить неловко. Шла и боялась, думала, может, узнать не захочешь.

– Глупости. Друзьям всегда рад и сделаю все, что могу. Что у тебя за проблема? Машину угнали?

Я начинала думать, что наша мафия – это районное отделение ГАИ. Конечно, мысль эту я удержала при себе.

– Машины нет ни у меня, ни у Греты. Тут дело такое, Витя… В общем, по пустякам беспокоить бы не стала.

– Рассказывай.

– Грета расскажет. У нее лучше получится.

Я рассказала нашу историю в ее, так сказать, усеченном варианте, так, как Гоше ее рассказывала. С первых же слов он насторожился, но мой робкий голос в сочетании с внешностью, как видно, его успокоил. Сонька удовлетворенно наблюдала за изменениями в его лице, не забывая налегать на еду.

– Вот вкратце, что произошло с нами, – закончила я.

– Полное дерьмо, – подергав мочку уха, подвел итог Рахматулин. – Этот старикан когда мужиков заметил?

– Где-то в два, хотя теперь не уточнишь.

– Так… а больше он ничего не рассказывал?

– Нет. История выглядела довольно глупой. Когда медальон на кладбище нашли – любопытной, а теперь, когда Славик исчез, – страшной.

И тут в своем стремлении быть полезной Сонька заявила:

– Да, вот еще, соседи по даче говорили, в деревне в день, когда старик пропал, вертелся парень на «восьмерке» цвета «мокрый асфальт». – Я съездила ей каблуком по колену, и Сонька заткнулась.

– Да, история, – вздохнул Рахматулин. – Очень интересная история. Твоего друга найти попробую, хотя… не хочу тебя пугать…

– Ты думаешь? – прошептала Сонька и очень натурально заплакала. Он протянул руку, сжал Сонькину ладонь и сказал:

– Софа, я сделаю все, что смогу. – (Кларк Гейбл в самой знаменитой своей роли.) Да, Рахматулин был далеко не дурак. Никак не дал понять, что лично заинтересован в этом деле, впрочем, было бы странно, посвяти он нас в свои проблемы. Но и мы не торопились выкладывать всю правду. В общем, в настоящий момент мы здорово походили на трех шулеров за одним карточным столом. К несчастью, Витькин шулерский опыт явно превышал наш.

Тут Сонька, потирая ногу в том месте, где побывал мой каблук, спросила:

– Ты про Сашу Герасимова знаешь?

– Да. Мы часто виделись.

– А я встретилась с ним как раз перед тем, как он разбился. Ведь это он мне о тебе рассказал, я и не знала, что ты в городе, – ласково закончила Сонька, а я мысленно ее поздравила: когда она хочет, может поступать весьма здраво. В этот момент возле стола возник один из человекообразных с телефоном в руке, пытаясь согнуть тушу в почтительном полупоклоне, и сказал:

– Просят срочно.

– Кто? – спросил Рахматулин.

– Не сказал.

Поморщившись, Витька взял телефон и бросил отрывисто:

– Да. – А потом начались интересные вещи: ни одного слова Витька больше не произнес, зато слушал внимательно, выражение глаз менялось: сначала в них мелькнула настороженность, потом злость, а затем и страх – я могла бы поклясться: он испугался. Рахматулин передал телефон охраннику и, улыбаясь, сказал:

– Извините, дела. – Улыбка выглядела фальшивой, а вот руки слегка дрожали. Любопытно, кто его так напугал?

– Мы тебя не задерживаем? – спросила Сонька.

– Что ты, Софочка, конечно, нет. Ты представить себе не можешь, как я рад. Жаль, встретились по такому невеселому поводу.

Я сочла, что самое время поговорить о главном, и ласково начала:

– Виктор, нас еще вот что беспокоит: если кто-то Славиком заинтересовался, могут заинтересоваться и нами, ведь медальон он у Софы утащил. Конечно, разобраться во всей этой истории мы не можем, но чувствуем: история опасная. А мы женщины одинокие, и вообще…