Текст книги "Утро после «Happy End»"
Автор книги: Татьяна Веденская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Глава 3
Жизнь как чудо (почти как у Кустурицы)
Кризисы, природные катаклизмы и войны – это то, чего невозможно предусмотреть, сколько ни пытайся. Случись что, нам не помогут ни аналитические обзоры, ни прогнозы. Соломки подстелить не удастся. Иногда, правда, можно положиться на интуицию. Но и внутренний голос как ни в чем не бывало может вам заявить: «О, как я ошибался». В общем, как ни стараемся мы уберечь себя от неприятностей, они все равно случатся, и, как всегда, в самый неподходящий момент.
Высшие обязательно придумают что-нибудь, чтобы вам не было скучно.
Собственно, примерно это самое и произошло с Москвой, когда моему сыну Константину исполнилось тридцать дней. На дворе стоял все еще теплый, но уже не убедительный октябрь. Со дня на день ожидались холода и дожди, отчего у меня на душе периодически скребли кошки.
– Чего ты депрессуешь? – возмущалась Динка, которой приходилось работать, как ишаку, и терпеть Костины вопли по ночам. – Обещала же излучать счастье.
– У меня послеродовая депрессия, – отмахивалась я. – Скоро зима. Это очень, ОЧЕНЬ грустно. Будет холод.
– И что?
– Ничего, – отворачивалась я.
На самом деле, конечно, больше всего меня расстраивали вовсе не природные условия, хотя перспектива ходить в нарядах, похожих на слои лазаньи, где всевозможные тряпки будут как «бабка за внучку, внучка за жучку», меня не радовала. А печалила полнейшая тишина со стороны Константина. В конце концов, он прекрасно знал, где я обитаю. И прекрасно понимал, что я уже точно должна была родить. И чего? И ничего! Никакого интереса к моей персоне, равно как и к персоне новорожденного, который, как ни крути, мог бы быть и его сыном. Такого рода мысли сами собой, невольно стучались в мою пустую и занятую только кормлением голову. Но Динке я ничего этого не говорила, потому что всякий раз, как разговор заходил о моем супруге, она странным образом деревенела и впадала в уныние. Ее бодрые «все образуется» и «конечно же, он вернется» так плохо сочетались с интонациями, которыми она это говорила, что я прекратила даже мимолетом затрагивать эту тему. Мы просто жили, как в старые добрые времена, когда только-только приехали в Москву и нам не на кого было полагаться, кроме друг друга. Я убиралась, готовила еду (что очень радовало Динулю, поскольку готовлю я классно), кормила сына, гуляла с ним и стирала белье. Домохозяйка на пять с плюсом. Динка притаскивала продукты, один раз, как самый настоящий папаша, помогла мне вытащить Костика на ежемесячный осмотр, и иногда выпускала меня в одиночку пройтись по вечерним улицам, «чтобы поставить на место крышу», как она сама выражалась. В общем, мы жили, как нормальная, добропорядочная тихая семейка. Тот факт, что я все время, постоянно жду знака от Константина-старшего, почти не бросался в глаза. Но однажды случилось событие, которого никто никак не ожидал. Однажды вечером Динка вошла в квартиру, бросила сумку в прихожей и сказала:
– Все кончено! – После этого она села на пол и уткнула лицо в ладони. Я с Костиком на руках изумленно смотрела на Динку.
– Что случилось?! – испугалась я. – Ты заболела? Что-то с мамой?
– Мой фонд лопнул, – сквозь слезы сказала Дина.
Я вздохнула с облегчением. Надо же, фонд лопнул. Велика беда!
– Ничего страшного, прорвемся, – примирительно сказала я.
Динка посмотрела на меня с жалостью, с которой смотрят на смертельно больного, которому только что сообщили, что он обязательно поправится.
– Слушай, ты большая девочка, так что будет правильным, чтобы ты все знала. В конце концов, это коснется и тебя.
– Что коснется? – забеспокоилась я.
– Кажется, в Москве случился новый кризис. Мать его! Как же не вовремя! – Динка от досады так сильно хлопнула себя по коленке, что даже поморщилась от боли.
– Что? – ахнула я от неожиданности. – Какой кризис? Я не смотрела новости и что-то важное пропустила?
– В Москве лопнуло около десяти паевых инвестиционных фондов. Самых крупных. Скоро, я уверена, обрушатся и еще сотни мелких. Это только вопрос времени.
– Но почему? – Я все еще отказывалась понимать, что произошло. Однако ощущение непоправимого уже заполнило нашу квартиру.
– Потому. Все, оказывается, вкладывали деньги в одно и то же. В московские квартиры, в основном новостройки.
– Это же очень надежное вложение, – пожала я плечами. Константин закряхтел, и я отвлеклась, чтобы утрясти его. Со стороны это выглядело, как если бы я музыкально гремела огромной погремушкой, изготовленной в виде ребенка.
– Конечно, если бы только этого не сделали все, кому не лень. Вот уже в течение, наверное, трех лет (а то и больше) ВСЕМ кажется, что это самое выгодное вложение.
– Но это же так и есть.
– Это так и было. БЫЛО, а теперь нет. Потому что правительство Москвы вдруг ни с того ни с сего выбросило на рынок свои объемы. Огромные объемы! Оказалось, знаешь, сколько новостроек было прикопано в недрах чиновничьих структур? – язвительно засмеялась Динка.
– Сколько?
– Шестьдесят процентов! Они их просто держали, чтобы взвинчивать цены. Сначала двадцать, потом тридцать, а потом шестьдесят процентов новостроек.
– И что теперь? Подумаешь, выбросили.
– А то! Кто ж купит по таким ценам такое количество квартир? Представляешь, что в доме, где еще вчера была только одна квартира на первом этаже, да и та стоила сто пятьдесят тысяч долларов, теперь продается десять аналогичных квартир?
– И цены упали! – наконец догадалась я, хотя вся эта чехарда была столь запутанна и непонятна, что мне ужасно захотелось отложить разговор на потом. А пока попить, например, чайку. Однако, судя по Динкиному выражению лица, ей было не до чая. Выговориться – вот чего ей действительно не хватало.
– Упали? Рухнули. Потому что вслед за правительством свои объемы выставили банки и наши паевые фонды. И оказалось, что наш фонд все деньги вкладывал в новый район около МКАДа, который вообще еще существует только на бумаге. И денег от реализации этого воздуха, который, скорее всего, никогда не будет построен, не хватает, чтобы покрыть даже проценты по вкладам. Не то чтобы вернуть сами вклады.
– Ты что, потеряла все деньги! – доперло до меня. Я ужаснулась. Мы жили весь месяц как раз на Динкины проценты, так как мои жалкие копейки, которые НН переводил на карточку, не покрыли бы даже памперсов. И хоть я тщательно записывала все свои траты, чтобы потом возместить их подруге, сейчас я абсолютно, полностью, катастрофически зависела от нее.
– Не только свои, понимаешь! Не только! И все, все, у кого сейчас вместо денег будут какие-то дурацкие метры, потеряют все. Потому что, оказывается, в общей сложности, все эти годы из оборота было выведено около восьмидесяти процентов квартир. Как новостроек, так и обычных квартир. А покупателей, которые бы купили все эти внезапные объемы, просто физически нет. Ну, нет столько идиотов, мечтающих за ТАКИЕ деньги получить сраные сорок метров.
– А ипотечники? – вспомнив о наших с Костей проблемах, предположила я.
Динка фыркнула.
– Какие, на фиг, ипотечники. Банки давали кредиты, зарабатывая на тех же самых квартирах. Я не удивлюсь, если сейчас рухнет и куча банков. Все их активы теперь ничего не стоят. У всех, абсолютно у всех вместо денег теперь только метры, подчас липовые, не построенные. А вот собственно наличных денег ни у кого и нет. Хотя банки-то, скорее всего, выживут. За счет тех самых ипотечников. Они-то так и будут оплачивать свои хибары по бешеным ценам, да еще с процентами.
– Слушай, может, все не так уж и плохо. Может, не будет такого уж глобального кризиса, – попыталась я как-то образумить Динулю.
Она только расхохоталась мне в лицо.
– Ты что, не поняла, что я уже попала? Уточняю: по полной программе. У меня-то вместо денег уж точно только бесполезные сертификаты закрывшегося паевого фонда. Это-то уж точно не исправить. А там и двадцать тысяч чужих, которые я взяла в долг, под расписку. Их-то я как буду отдавать? – почти рыдала она.
Я в ужасе прикрыла рукой распахнувшийся от шока рот.
– Двадцать штук?! Сколько?! Откуда?!
– Столько! Оттуда! Мне надо было добавлять, чтобы получать самые высокие ставки процентов! Поняла?! – яростно бросила мне в лицо Динка, словно бы я требовала у нее отчета.
– Поняла, – оторопело кивнула я и уставилась на нее. Неужели же Дудикова пошла на такой риск? Впрочем, кто мог предположить, что московская недвижимость окажется таким раздутым мыльным пузырем.
– И не смей смотреть на меня таким взглядом, – вдруг выкрикнула Дудикова и ушла на кухню, хлопнув дверью.
– Я не смотрю! – посеменила я следом. – Сделать тебе чаю?
– Сделай мне лопотомию! – попросила она.
Я стояла и не знала, за что хвататься. В комнате, как назло, надрывался ребенок.
– Я сейчас, – заверила я подругу и умчалась к сыну. Мысли судорожно перескакивали с одного на другое. Вопросов, которых утром еще не было, теперь появилось столько, что я растерялась. Будет ли Динка и дальше снимать эту квартиру, если теперь ей все не по карману. Куда деваться нам в случае, если ей придется съехать? На что мы все будем жить? Что теперь будет вообще. Просто поштормит, или все это выльется в полномасштабный кризис, из которого всей стране придется вылезать несколько лет. Господи, как же я была не готова к подобным вопросам.
– Выпьешь? – вдруг раздался голос от двери. Динка стояла в проеме с бутылкой мартини и двумя бокалами. Кажется, пока я тут металась и кормила, она успела уже принять на грудь.
– Я ж кормлю, – бросила я.
– И что? – Динка пожала плечами и разлила вино по бокалам. Я послушно взяла бокал и отпила. Немного мартини сейчас никак не повредят Костику, я уверена.
– Это будет что-то вроде тоста за упокой души, – трагично прошептала Динка.
Я чуть не подавилась.
– Ты что, совсем ополоумела? Думаешь, что несешь? Это же всего только деньги.
– Это всего только звездец, – кивнула Динка и выпила залпом бокал мартини. – А ты чего не пьешь?
– Не хочу, – разозлилась я. – А ты уверена, что из фонда нельзя вынуть хоть часть денег. Ты же говорила, что в случае чего успеешь. В конце концов, ведь не все же они хранили в недвижимости. Наверняка был какой-то стабилизационный фонд.
– И откуда ты такие слова-то знаешь, – ухмыльнулась Динка. Надо же, и сейчас она оставалась насмешлива и высокомерна, как всегда. Горбатого могила исправит.
– Ну, деньги в каких-нибудь стабильных ценных бумагах, может, произведениях искусства… – предположила я.
– Ты знаешь, я тоже об этом думала. И оказалось, что паевым фондам запрещено хранить деньги в чем-то стабильном. Законодательно запрещено, представляешь?! Я уж не помню, как назывался этот закон. В общем, паевые фонды обязаны все время обеспечивать быстрый оборот. Они не могут просто купить вагон золота или там алмазов и сидеть на нем годами, гарантируя сохранность капитала. Они могут только спекулировать.
– Так что, никакого шанса нет?
– Не знаю. Около здания фонда драка. Двери закрыты, висит объявление примерно такого содержания: «Простите нас, люди добрые, не поминайте лихом. В конце концов, вы сами виноваты, что верили в Деда Мороза». И еще «Какая на хрен экономика России?! О чем вы?!». – Динка развеселилась, подогретая еще несколькими бокалами мартини. Я… в общем, тоже не отставала от нее. Перспектива голодной зимы на улице отбила у меня охоту к трезвости.
– А почему банки – такие идиоты?
– Да почему идиоты? Банки накачали из фондов деньги, риски застраховали, а сверхприбыли теперь им обеспечат все эти тучи ипотечников, которые купили втридорога то, что теперь будет стоить копейки. Они ж теперь десять лет будут выплачивать свои долги банкам, и заметь, что платить они будут по тем, сумасшедшим ценам, да еще с процентами.
– Весело. А что будет с нами? – задала я спьяну вопрос, от которого мы обе сразу протрезвели.
Динка помрачнела:
– С нами все плохо. Я еще попытаюсь, конечно, выколотить из фонда хоть что-то, но… Они же теперь официально обанкротятся. А имущества у них – одни пустые бумажки. Я же тебе говорила.
– Я не все поняла, – виновато потупилась я. – Что ты хочешь, у меня вместо мозгов сейчас грудь.
– Они в погоне за сверхдоходами додумались вложить почти все наши денежки в несуществующий район. Я проверила. Там сейчас даже стройка не началась. Так, вырыт один котлован. А земля, на которой должна была вестись стройка, вообще в частной собственности дачников. И никто их и не думал выселять.
– А почему же этого раньше никто не проверял? – удивилась я. Костя бы наверняка сначала вывернул бы все наизнанку.
– Да потому, – обозлилась Дудикова. – Чего проверять, когда проценты регулярно падают в твой карман? Это ж был самый стабильный рынок в стране.
– А как же все эти забастовки обманутых инвесторов. Помнишь, еще полгода назад по телевизору показывали? – Я вспомнила, как какие-то красные от возмущения толпы людей осаждали с плакатами мэрию. Кажется, они требовали, чтобы достроили какие-то их дома.
– Было, помню, – кивнула подружка, разливая остатки мартини. – А потом оказалось, что на каждого инвестора приходятся десятки квартир. То есть все они – игроки. И сейчас все они так же, как и правительство Москвы, сольют все свои активы, переполняя и без того перенасыщенный рынок еще бесконечным количеством никому не нужных метров в недостроенных или даже достроенных домах.
– Грустно, девушки, – обреченно кивнула я.
Мы принялись с удовольствием обсасывать тему, насколько же мы теперь «бедные-несчастные».
– Очень, очень несчастные, а главное, бедные, – кивала Динка. Мы, конечно же, были уже совершенно пьяны, насколько это было возможно в нашем положении и с одной бутылки мартини. – Особенно я, бедная, как я буду доставать двадцать штук?
– Может, твои кредиторы подождут?
– Ага. Пару дней, – усмехнулась Динка. – Особенно наш главврач, просто кладезь терпения!
– Утро вечера мудренее, – попыталась успокоить я подругу.
– Конечно, – мрачно усмехнулась Динка и завалилась спать.
Однако ни это, ни какое-либо другое утро не принесло нам ни облегчения, ни надежды. Оказалось, что Динка, допустившая просчет в отношении вложения денежных средств, во всем остальном была удивительно проницательна. Видимо, так всегда и бывает. Пока мы говорим о чем-то абстрактном, все рисуется правильно, как должно быть и как будет на самом деле. Прогнозы рынка ценных бумаг, цены на хлеб, перспективы разделения Сербии и Черногории… Все, что угодно, если оно никак не касается нас самих. Но как только дело доходит до нашего собственного кармана, мы вполне способны поверить, что какой-то особо добрый и особо глупый джинн сделает из одной нашей денежки пять. Или двадцать пять. Отдаст все нам и ничего не попросит для себя. А самое главное, что нам не придется трудиться над этим превращением ни минуты. Достаточно только закопать монеты на поле чудес в Стране дураков, как наутро само собой вырастет денежное дерево. Как и чем закончились подобные капиталовложения для Буратино, известно всем, но никогда и никто не готов узнать в этом деревянном дурачке себя.
– И я. И я не готова! – била себя пяткой в грудь Динка, когда ее любимый главврач настоятельно потребовал обратно свои семь тысяч долларов, одолженных Динке под проценты.
– Деньги может потерять каждый, – анализировала ситуацию я. – А вот получают их те, кто работает над этим лично. Например, я уверена, что организаторы этого вашего фонда сейчас живут в полнейшем шоколаде где-то на Кипре или на Канарских островах.
– Убью. Еще слово, и уничтожу, – рычала на меня Динуля.
Но проходил час, два, и мы все равно снова возвращались на круги своя и принимались мусолить подробности происшедшего. И то, что теперь, по всей вероятности, эти проходимцы, прикарманившие Динкины деньги, как раз и накупят себе квартир в Москве, которые скоро будут стоить просто смешные деньги.
– Их бог накажет, – утешала я подругу, хотя, по-честному, и я, и сама Динка понимали, что в принципе во всем виноваты мы сами. Никто нас за карман не тянул и в наш кошелек не влезал. Вернее, в ее кошелек. Потому что все-таки моих денег там никогда не было. Мои деньги все были у Кости. И никаких шансов, что он отдаст их в фонд помощи Дины Дудиковой, в общем-то, не было. Единственное, что Костя мог сказать, так это «я же предупреждал». К сожалению, на этот раз он был бы совершенно прав. Потому что через месяц после обрушения Динкиного фонда ситуация стала принимать самый зловещий оборот. Все самые мрачные прогнозы Динкиного воспаленного воображения стали сбываться. Крах паевых фондов захлестнул всю страну. Оказалось, что паевые фонды, которые играли в азартную игру под названием московская недвижимость, были организованы по всей России. Как в старые добрые времена кризисов, почти все члены многострадального русского среднего класса так или иначе потеряли деньги на этом пузыре. Многие мелкие банки тоже не выдержали и пошатнулись под натиском вкладчиков, разом отзывающих свои сбережения с банковских счетов. Все сидели в страхе, что огонь нового кризиса спалит все, что нажито непосильным трудом. Снова появилась разномастная толпа безработных самой лучшей квалификации. Потому что в нашей стране кризис не задевает только токарей и сантехников. А всех, кто в белой рубашке сидит перед компьютером, исчезновение такого количества работодателей ставит в крайне невыгодное положение. Конкуренция, конкуренция и еще раз конкуренция. Оказывается, в России огромное число менеджеров среднего звена, прекрасно владеющих английским, имеющих опыт работы и диплом MBI. И чтобы получить хорошее место, надо предложить работодателям что-то еще.
– А как там твой Константин? – ляпнула однажды моя мама, когда я ей позвонила, чтобы в очередной раз сообщить, что со мной и ее внуком все в порядке. Первая мысль, появившаяся в голове мамы после моих страшных историй про пропадающих ни за что менеджеров, была, «а не пропадает ли там один скучный ворчливый менеджер по международным перевозкам».
– Прекрасно, просто прекрасно, – проглотив слезы, выдавила я, хотя и не знала этого точно. Почему-то ни на секунду мне не пришло в голову, что Костя тоже мог пострадать. Однако звонков от него так и не было. Что и говорить, ему давно было пора появиться на моем горизонте. Видя, как Динке сложно сейчас еще и отвечать за меня, я стала подумывать о том, чтобы позвонить Косте и сообщить ему радостную новость. В смысле, сообщить ему про рождение сына. Возможно, его сына. Меня сильно смущала мысль, что прошло уже почти три месяца, а Костя проявляет потрясающее равнодушие к моей судьбе.
Несколько дней я мучилась, но потом все-таки пересилила себя и набрала наш домашний номер. То есть сначала я набрала Костин мобильный, но он был недоступен. Вне зоны доступа. Я сжала зубы и набрала домашний.
– Ту-ту, – ответила мне трубка.
Я попробовала перезвонить Косте еще через час и еще. С тем же результатом. Каждый раз, когда я набирала его номер и слушала гудки, мое сердце ухало куда-то вниз и в страхе сжималось. Я мечтала услышать его голос. Я боялась его услышать. Я боялась, что не услышу его. Мое волнение было невозможно описать. Однако и через два часа, и через четыре Костя не ответил. Мобильный в зону доступа не входил.
– Ты чего такая дерганая, – спросила меня Динуля.
– Я? С чего ты взяла? – попыталась я отвертеться, но предательские слезы уже стояли в глазах. Я зарыдала. Я рыдала целый час без остановки, а Динка бегала вокруг меня с валерианкой и выслушивала мои отрывистые вопли про то, «что он больше меня не любит», «он, наверное, переехал», «я теперь пропаду, совсем пропаду».
– Прекрати! – крикнула она, вконец изведенная моими причитаниями. – Зачем ты ему звонила?
– Я думала… я хотела, чтобы…
– А чего ты ждала, когда сообщала ему, что трахалась с Денисом? Ты вообще в своем уме была?
– Ты что? – ахнула я от обиды. Мои глаза моментально просохли.
– А то! Не вернется он, хватит тешить себя мечтами.
– А ты почем знаешь? – с подозрением посмотрела я на нее.
Динка отвела глаза.
– Знаю. И не спрашивай.
– Нет, я спрошу, – уперлась я.
– Успокойся, а то у тебя молоко пропадет.
– Я скоро сама пропаду, – крикнула я. – Говори! Ты что, что-то от меня скрыла?
– ДА! – гаркнула Динка в ответ.
И замолчала. Прошло несколько минут, которые мы провели на диване в полном молчании. Потом она вздохнула, откашлялась и посмотрела на меня.
– Ты с ним говорила?
– Да. Я звонила ему. Еще когда ты была в роддоме. Думала, что, может, он к тебе туда придет, увидит сына и все такое. Вы помиритесь…
– А он?
– Он сказал, что ему абсолютно безразлично, кого ты родила и от кого. И бросил трубку. Я не поверила даже. Мне показалось, что это просто нервы, что он не понял. Я перезвонила. Он сказал, что съезжает с квартиры и подает на развод. И попросил его больше не беспокоить. Так и сказал: «Я попрошу вас всех меня больше не беспокоить». НЕ БЕСПОКОИТЬ! – фыркнула она. – Мы его слишком, понимаешь, обеспокоили.
– Это уж точно, – сказала я одними губами.
– Ты что? Эй, ты там только смотри, не натвори глупостей! Я и не хотела тебе говорить.
– Это ты зря, потому что я бы тогда не тешила себя иллюзиями. Понапрасну. Но лучше поздно, чем никогда, – кивнула я. – Мне надо побыть одной.
– Я тебя одну не отпущу! – в панике хватая меня за руки, сопела Динка.
Я лихорадочно одевалась. Мне показалось, что мне не хватает воздуха.
– Я скоро приду.
– Ты что задумала? – завизжала Динка. Я вдруг поняла, чего она боится, и засмеялась.
– Я вернусь через час. Обещаю. Мне просто надо немного подумать, как быть дальше. Ты же не считаешь, что я способна оставить сына!
– Нет, – согласилась она и отпустила мою руку. На месте, где она ее держала, остался красный след.
– Я скоро вернусь. Хорошо?
– Ладно, – растерялась от моего спокойствия Дина.
Я застегнула куртку, вышла во двор, прошла сквозь проем между двумя домами и побрела дальше, не выбирая особенно дороги. Только аккуратно переступала через лужи, чтобы не промочить ноги. Оказалось, что днем шел дождь. Надо же, а я и не заметила. Как много же я не заметила. Костя-то меня давно разлюбил, а я так боялась его потерять, что даже не представляла, как мы далеки.
– Простите, – пробубнил кто-то за моей спиной, потому что я от всех этих мыслей остановилась на тротуаре, и этот кто-то со всего маху налетел на меня.
– Ничего страшного, – махнула я ему рукой. И тут вдруг поняла, что действительно все самое страшное уже произошло. Вот она – та боль, которой я так боялась. Вот она. Кости больше не будет в моей жизни. Никогда. Я не буду сидеть с ним рядом за столом, лежать с ним под одним одеялом, вдыхая его родной и такой вкусный запах, не буду слушать его бесконечные аналитические прогнозы. Больно было так, что разрывало всю грудь. Я подумала, что если бы можно было повернуть жизнь вспять, я бы ни за что не оказалась на той злосчастной вечеринке. Именно тогда от меня навсегда отрубили Константина, который оказался таким родным и близким, что теперь мне было больно, словно мне ампутировали руку. Я не подошла бы ни к одному мужчине, ни к одному, даже самому прекрасному, принцу, чтобы только не потерять право слушать нудное ворчание Кости по утрам. Все случилось, все произошло именно так, как я боялась. И мне не удалось соорудить себе в конце очередной хеппи-энд, который бы стер из нашей памяти всю эту историю с изменой, с Денисом и его голубыми глазами, от которых мне теперь ни холодно, ни жарко. Костя не понял, не простил, не забыл, не вернулся и не вернул меня. Впрочем, не исключено, что даже останься я ему верной, мы бы все равно разошлись, распались, как частицы, которых раньше держало рядом какое-то невидимое магнитное поле любви, а потом перестало держать. Исчезло поле, исчезла любовь, а если это так, то никакие жертвы с моей, да и с его стороны не оставили бы нас вместе. Мы все равно разлетелись бы, как после космического взрыва, две разные, абсолютно чужие друг другу галактики. Возможно, что Денис был только поводом, возможно… И теперь, когда все случилось, когда сердце готово выскочить из груди, а рыдания разрывают меня на части, я понимаю, что наконец стала окончательно свободна. Вот я – одинокая, брошенная, несчастная, но… Сейчас я хожу и рыдаю по улицам Москвы, а что будет завтра, я не знаю. Я перевернула страницу, это было больно, да. Но передо мной лежит чистый лист, на котором я могу написать все, что угодно. Что только придет мне в голову. Я гораздо сильнее. Раз я пережила этот день, эту боль, раз я не только ее пережила, но даже местами почувствовала тот самый неизвестный, необъяснимый глубокий смысл всего происходящего, то все будет меняться. Обязательно. Черное на белое, белое на серое… и на зеленое, цвета весенней травы, на голубое, как море, отражающее в своих водах ясное безоблачное небо. И на любые другие оттенки радуги, которые я только соизволю захотеть увидеть. Странным образом именно тогда, именно в тот момент, мне удалось наконец постичь истину, что жизнь прекрасна. Прекрасна в любом случае. И это никак не зависит от того, что именно происходит в настоящий момент.
