Текст книги "Человек без сердца"

Автор книги: Татьяна Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ну?

– Там справа, третья или четвертая по счету, книга в синей обложке. Нашел?

– Ага.

– Что там написано? Прочитай название.

– «Интегративная психотерапия расстройств аффективного спектра», – запинаясь, продекламировал Макс.

Джек мотнул головой.

– Нет, не та. Рядом есть другая синяя книга?

– Да. – Макс вытащил томик. – «Основы психотерапии».

– То, что нужно, – улыбнулся Джек. – Это тебе подарок. Читай с удовольствием.

– Вот падла, – беззлобно фыркнул товарищ, ставя книгу обратно на полку. – Могу я еще чем-то тебя порадовать?

– Принеси мне чаю, что ли…

– Это другой разговор, – обрадовался Макс и исчез на кухне.

Глеб рассеянно наблюдал за происходящим, не в состоянии избавиться от растущей тревоги. Муж Ольги идеально подходил под описание Макса. Седина, костюм, запонки, двое телохранителей… К тому же Велецкий, помнится, тоже не горел желанием присутствовать при его допросе, предоставив охранникам полную свободу. Что, если он и есть тот таинственный мститель? Здравый смысл в этом есть. Если Ольга поделилась с супругом историей об изнасиловании, он вполне обоснованно мог воспылать праведным гневом. Обладая базовой информацией, довольно просто отыскать любого человека. Похоже, Макса он нашел первым. Далее на очереди стоял Джек, однако он пострадал и без участия Велецкого. От старого паспорта Глеб избавился, а новый нигде не светил, оставаясь для преследователя невидимкой. А вот Лизе, похоже, не повезло. С каждой минутой Глеб все больше верил в то, что именно Велецкий причастен к исчезновению подруги. Но что делать с этой уверенностью?

Если поделиться с Максом своими подозрениями, тот сразу же ринется в бой, спасать принцессу. Когда дело касается Лизы, у него напрочь сносит голову. Он запросто может прикончить обоих – и Велецкого, и Ольгу. Первого за то, что навредил Лизе, а вторую за то, что поспособствовала этому. И ведь с Джеком даже не посоветуешься – не в том он сейчас состоянии. Почему самое разное дерьмо приплывает к их берегу одновременно?

Глеб с тоской подумал, что уснуть сегодня вряд ли удастся. Слишком много накопилось проблем, требующих срочного решения. Он сделал Максу знак, что пора уходить.

– Ладно, засиделись мы у тебя. – Гладко встал с дивана. – Ты уже, наверное, на это и не надеялся, но мы отчаливаем. Завтра-послезавтра снова нагрянем. Даже не прячься.

Джек устало улыбнулся:

– Хорошо. Прятаться не буду.

– Если что-то понадобится, звони в любое время. – Макс обнял его, похлопав по спине.

Попрощавшись, друзья покинули квартиру. Выйдя из подъезда, молча остановились, испытывая похожие чувства.

– Совсем ему хреново. – Макс озвучил мысль Глеба. – Надо вызывать тяжелую артиллерию.

– Ты о чем?

– О ком.

Глеб вопросительно уставился на него.

Макс кивнул, указывая на машину:

– Пошли, по дороге расскажу.

Едва в коридоре затихли шаги, Джек снова улегся на спину, словно и не прерывался на пятичасовую встречу с друзьями. Он был благодарен им за внимание и заботу, но в данную секунду эти внимание и забота не имели никакого смысла. Джек понимал, что сам должен справиться с испытанием. Никто его не спасет, кроме него самого. Нужно заставить себя бороться. Внушить позитивный настрой. Строго следовать указаниям разума. Воспринимать себя как собственного пациента…

Джек прекрасно знал, что следует делать, – и не делал ничего. Впервые холодный рассудок психотерапевта Кравцова безнадежно проигрывал эмоциям.

Он достал мобильный и, не поднимаясь с пола, на голосовом наборе продиктовал номер службы такси.

– Здравствуйте. У меня будет не совсем стандартный заказ.

Глава 7

Вода была прохладная – Глебу такая нравилась. Взявшись за бортик бассейна, он отдыхал после двухкилометрового заплыва. С непривычки мышцы гудели, а дыхание долго не выравнивалось. В лучшие времена он на такой дистанции едва бы разогрелся. Вот что значит забросить тренировки. Он решительно выдохнул и оттолкнулся от кафельной стены, отправляясь на очередной заход. Ему хотелось восстановить нормальную форму.

Глеб любил плавание. Оно успокаивало нервы и помогало привести мысли в порядок. После тренировки, намыливаясь под горячим душем, он прикидывал в уме дальнейшие действия. Подумать было о чем. Вчера они с Максом наконец наняли частного детектива, и тот пообещал докладывать немедленно, как только раздобудет какие-либо сведения о Лизе. Макс почувствовал заметное облегчение, а вот Глеб, наоборот, напрягся. И причин тому было достаточно.

Прежде всего, он не хотел спасения Лизы. Она была редкостной дрянью и впервые в жизни получала то, что заслужила. Глеб и пальцем бы не пошевелил, чтобы вызволить ее из неприятностей. Не слишком благородно, зато честно. Единственная причина, по которой Глеб решил вмешаться, – это долг перед Максом. Друг неоднократно выручал его в критических ситуациях, и, как бы ни велико было искушение забыть обо всем и начать новую жизнь, что-то внутри Глеба противилось предательству. Макс не являлся святым и совершил массу мерзких поступков, но все это перекрывалось жертвой, на которую он пошел ради Юрки. Глеб не ощущал в себе достаточно сил, чтобы бросить нуждавшегося в помощи друга. Пообещал себе, что сперва расчистит авгиевы конюшни, а потом уже пойдет восвояси.

Беспокоило Глеба еще кое-что. Если сыщик выяснит личность мстителя, то дело примет нешуточный оборот. Макс не будет ждать доказательств того, что именно Велецкий похитил Лизу. Он просто нагрянет в загородный дом и разнесет там все к чертям собачьим. Вероятно, его пристрелят прямо там же, если он не успеет первым. Перспектива малопривлекательная. Сперва стоило идентифицировать истинного виновника, а уже потом обрушивать на него гнев.

Глеб не испытывал симпатии к Велецкому, но его желание наказать насильников жены понимал. Он реагировал как нормальный любящий муж, и, честно говоря, Глеб не хотел причинять ему вред. К сожалению, никто не гарантировал, что Сергей остановится на достигнутом. Позволить ему и дальше мстить – значит подвергнуть риску себя и товарищей. Как ни крути, все плохо. Но хуже всего было то, что Глеб интуитивно чувствовал: не мог Велецкий так долго держать Лизу в плену. Хоть ты тресни, не мог. При всей его жесткости человеком он был справедливым и адекватным. По крайней мере, такой вывод напрашивался после беглого анализа его поступков.

Сильнее всех он наказал Максима – однако в живых оставил. Джека он не стал трогать, удовлетворившись его плачевным состоянием. Неизвестно, что бы Велецкий сделал с ним, Глебом, попадись он ему в руки. Скорее всего, поломал бы пару костей и остановился бы. В связи с этим нелогичным выглядело предполагаемое похищение Лизы. Слишком несоизмеримым проступку выходило наказание.

Как растолковать это Максу? Даже если тот поверит, что Велецкий не трогал Лизу, все равно захочет отыграться за разорение собственной фирмы. В этом пункте они явно расходились. Глеб оправдывал поведение Сергея Велецкого. Макс не стал бы.

Глеб повернул вентиль крана, обмотал полотенцем бедра и вышел из душевой. В раздевалке несколько подростков переодевались на тренировку, весело что-то обсуждая. Он с грустью подумал о том, что никогда не умел веселиться. Отец их бросил в раннем детстве, мать работала за двоих, но денег всегда не хватало. Глеб подрабатывал с четырнадцати лет, помогая ей. Очень не хотелось, чтобы младший брат в чем-то нуждался. Глеб беспокоился за Юрку с первого дня его рождения, чувствовал повышенную ответственность за судьбу братишки. Когда мама умерла, старшему едва исполнилось двадцать, а младшему – четырнадцать. С того момента Глеб принялся опекать Юрку с еще большим рвением, чем здорово выводил того из себя. Наверное, слишком рано примеренная роль главы семьи и мешала Глебу наслаждаться жизнью, лишив подростка присущих этому возрасту легкомысленности и задора. Но, черт побери, он никогда об этом не жалел. Он любил своего брата. И тосковал по нему. Очень тосковал.

Глеб оделся, заставив себя отвлечься от грустных мыслей. Нужно было срочно разбираться с Велецким. Хорошо, хоть проблема с Джеком будет решена не сегодня завтра. Макс хорошо придумал.

На улице светило солнце; выйдя из здания, Глеб несколько минут постоял на крыльце, жмурясь от ярких лучей. Как бы то ни было, жизнь продолжается, и чем больше препятствий на пути, тем интересней путешествие.

В такую ясную погоду на метро ехать не хотелось. Глеб перешел дорогу и двинулся по улице, намереваясь прогуляться. Отсюда добраться до дома можно за час-полтора бодрым шагом. Зазвонил мобильный. Глеб поднял трубку:

– Да?

– Привет, это Даша.

– Рад тебя слышать.

– Я тоже рада, – не слишком весело ответила она. – Как ты? Чем занимаешься?

– Все в порядке. А ты? Голос угрюмый. Что случилось? – Глеб остановился, подыскивая место, где бы присесть. Похоже, невестку что-то тревожило.

– Ничего не случилось. – Даша вздохнула. – Просто хотела тебя услышать.

– А ну говори, в чем дело. – Глеб облокотился о высокую бетонную клумбу и приготовился слушать. – Я не припомню ни единого случая, когда бы ты мне позвонила просто потому, что хотела услышать.

Даша замялась:

– Я не уверена, стоит ли об этом…

– Надеюсь, ты понимаешь, что после такого вступления я от тебя точно не отстану? Не вынуждай меня приезжать к тебе и устраивать допрос с пристрастием.

– Я тебе не все рассказала о нашей встрече с Галей, – выдавила Даша.

Глеб крепче сжал телефон:

– Продолжай.

– Я правда не знаю, может, мне просто померещилось…

– Даша, не нервируй меня, ясно? Хватит мямлить, говори прямо.

Она откашлялась:

– Мы встретились на кладбище в начале декабря, на Гале была свободная зимняя куртка, но мне показалось… Показалось, что твоя жена беременна. Вероятно, она не хотела, чтобы я это заметила. Но я почти уверена, Глеб. У нее был животик.

Глеб поднес мобильный к другому уху:

– Повтори, пожалуйста.

– Она точно была беременна. Я не разбираюсь в сроках. Месяцев шесть приблизительно. Я хотела, чтобы ты знал. Ведь это может быть твой ребенок. Ведь может? Тогда Галя не имеет права прятать его от тебя. Это нечестно.

– Даш, прости. Я тебе перезвоню, хорошо? – Глеб отключился и до боли сжал переносицу. Он думал, их с Галей история закончилась. Сердце все еще ныло, но время лечит любые раны. Глеб верил, что однажды перестанет мучительно вздрагивать, вспоминая любимую женщину. Он больше не удерживал прошлое, собираясь жить дальше. В одну секунду все перевернулось с ног на голову. Прошлое вернулось, разрушив хлипкий порядок настоящего. Приятная майская прохлада превратилась в удушливый зной. Глеб почувствовал, что задыхается. Резко рванул воротник рубашки, оторвав две верхние пуговицы.

Галя беременна?

Они расстались в июле прошлого года. Если она забеременела незадолго до этого, то в декабре ее срок составил бы как раз около шести месяцев. Последний раз Глеб видел Галю в августе. Он подкараулил ее на детской площадке, где она сидела и смотрела на детвору. Вероятно, тогда жена уже знала, что ждет ребенка. И поэтому исчезла. Сменила номера телефонов и место жительства. Не хотела, чтобы он узнал.

Это был его ребенок. Его сын.

Глеб не предполагал. Он просто внезапно понял, что у него есть сын. Родное, крошечное продолжение его самого. Сейчас ему, наверное, месяц-два от силы… Они с Галей давно придумали имена: Андрей – для мальчика, Анюта – для девочки.

Глеб стоял, потрясенный новостью, все еще до конца не осознавая, насколько изменилась его жизнь. Он понимал: нужно куда-то идти, что-то делать, но не находил в себе сил оторваться от бетонной клумбы, удерживавшей его от падения. Наверное, он выглядел предельно растерянным – некоторые прохожие с замешательством поглядывали на него, не решаясь предложить помощь. Минуло десять минут, прежде чем Глебу удалось справиться с шоком. Он поспешно развернулся и зашагал к метро – хотелось быстрее очутиться дома и подумать над ситуацией.

Переступив порог квартиры, Глеб уже знал, что должен отыскать Галю. Даже если они никогда не будут вместе как муж и жена, он не позволит ей растить сына в одиночестве. У ребенка есть отец, и он будет принимать активное участие в его жизни. Даже если Галя всерьез решила спрятаться от бывшего супруга, она не могла замести все следы. Ее родители, друзья наверняка поддерживают с ней контакт. А значит, Глеб обязательно выяснит, где она скрывается.

С родителями Гали у него отношения были хоть и не близкие, но дружелюбные. Жили в одном городе, виделись регулярно, но не часто. Тесть и теща не стремились влезать в дела молодой семьи, за что Глеб был им благодарен. Однако захотят ли они общаться с ним после развода? Галя вряд ли поведала им истинные причины расставания, но по любой из версий виноватым выходил определенно Глеб.

Он набрал номер тещи. Она ответила не сразу.

– Елена Алексеевна, здравствуйте.

– Здравствуйте, с кем имею честь? – не узнав голос, спросила та.

– Это Глеб. Ваш зять. Я хотел… – он так и не договорил фразу, услышав в трубке короткие гудки. Позвонил снова. На этот раз безрезультатно. Похоже, дочь провела с матерью добросовестную разъяснительную работу. Что ж. Глеб знал их домашний адрес.

Он звонил в дверь целую вечность. Дома явно кто-то был: посмотрел в глазок и отошел. Глеб улыбнулся, ощущая себя полным идиотом. Ломится в жилище к добропорядочным людям…

– Елена Алексеевна, пожалуйста, давайте поговорим, – произнес довольно громко, надеясь, что его услышат. – Я не прошу впускать меня, просто откройте дверь, и мы пообщаемся через цепочку.

В квартире послышалось движение, но вскоре затихло. Глеб выждал пять минут и повторил:

– Елена Алексеевна. Я же знаю, что вы дома. Пожалуйста. Мне нужно встретиться с Галей. Я знаю, что она родила ребенка.

Никто не отреагировал. Глеб снова позвонил.

– Я не в курсе, что вам рассказала дочь, но я не причиню ей вреда. Я люблю ее. И нашего ребенка. Мне нужно увидеться с ними. Елена Алексеевна!

– Прекратите орать! – из соседней квартиры донесся раздраженный окрик. – Если вы немедленно не уйдете, я вызову полицию!

Глеб уперся спиной в гладкую поверхность двери и устало прикрыл глаза. За последние трое суток он почти не спал, но только сейчас в полной мере почувствовал, как сильно вымотался. Слишком много эмоций, слишком много проблем. Нескончаемый хоровод мыслей – о Джеке, о Лизе, о Велецком, а теперь еще и о собственном ребенке… Глеб измучился, расчищая беспорядок в своей голове в попытках отыскать верные решения. Он не справлялся с обрушившимся на него объемом информации. В таком режиме долго не протянешь. Ему действительно надо отдохнуть.

Прежде чем направиться к лифту, еще раз попросил:

– Елена Алексеевна, простите за беспокойство. Я ухожу. Подумайте, пожалуйста, о моей просьбе. Я всего лишь хочу увидеть своего ребенка. Я позвоню вам завтра. До свидания.

Дома Глебу едва хватило сил, чтобы снять кроссовки. Он повалился на кровать и отключился мгновенно, едва голова коснулась подушки.

Глава 8

Ладонь горела так, будто в нее воткнули нож и медленно проворачивали лезвие. Странно, как могла небольшая ранка причинять столь нестерпимую муку. Джек погладил больную руку – бинт был влажным и пахнул спиртом. Он пошевелил пальцами и едва не вскрикнул от острой боли. Кровь пульсировала в кисти с такой силой, что казалось, прорвет кожу и брызнет наружу. Джек на ощупь добрался до ванной. Включил холодную воду и умылся здоровой рукой. Боль не уменьшилась, но гул в ушах поутих. Это ж надо было умудриться так облажаться…

Позавчера Джек вызвал такси, чтобы добраться до поля. Водитель попался понимающий и неразговорчивый, все дорогу молчал, изредка уточняя путь. Прибыв на место, помог пассажиру выйти из машины и спуститься по пологой насыпи вниз.

– Скажите, линии электропередачи находятся прямо передо мной? – спросил Джек.

– Да. В пятидесяти метрах. Вас проводить?

– Нет. Я дойду сам, спасибо. Подождите в машине, пожалуйста. Я не задержу вас надолго. Возвращайтесь за мной минут через двадцать.

– Хорошо, – меланхолично кивнул водитель, не удивляясь причуде пассажира. За годы работы таксистом ему встречались и более странные клиенты.

Дождавшись, когда он уйдет, Джек двинулся вперед – туда, где в высоте вибрировали провода. Странное чувство охватило его; он не мог идентифицировать собственные эмоции. Это была болезненная эйфория, и Джек не понимал, чего в ней больше – страдания или удовольствия.

В последний раз он приезжал сюда здоровым и полным сил. Его переполняли амбиции и вера в грандиозное будущее. Он находился в шаге от своей мечты, планировал осуществить уникальный эксперимент и не сомневался в успехе. И вот теперь он снова на этом поле – но как сильно изменился мир… Впрочем, вздор. Мир остался прежним. Изменился только Иван Кравцов. Вселенная щелкнула его по носу, превратив в слабое и никчемное существо. «Ха-ха. Прекрасное чувство юмора, спасибо, я оценил».

Теплый ветер ласково касался кожи и, должно быть, светило солнце. Джек расстегнул куртку и задрал голову вверх, представляя, что всего лишь на мгновение закрыл веки и просто наслаждается жужжанием электричества. Жизнь прекрасна, а цели дерзки и реальны. И нет препятствий.

Нет препятствий.

Он откроет глаза. Вернется к автомобилю. Сядет за руль. Вдавит в пол педаль газа. Рванет прочь, набирая скорость. Выжмет из турбированного двигателя все, на что тот способен. Он будет лететь в миллиметре над дорогой. Быстрый. Свободный. Зрячий.

Джек открыл глаза, но ничего не увидел. Его по-прежнему окружала темнота.

Какая идиотская затея – приехать на это поле! Когда перед тобою простирается целый мир – ясный и доступный, – легко придумывать сказки, выбирая необычные места и наделяя их особой магией. А между тем никакой магии не существует. И это поле – обычный участок земли, изгаженный цивилизацией. Нет в нем ни красоты, ни очарования. Ничего в нем нет!

От злости Джек отчетливо скрипнул зубами. Пора закрывать этот балаган и разгонять клоунов. Волшебства не будет. Билеты отзываются. Идите к дьяволу, дорогие детишки.

Он развернулся, чтобы направиться к дороге, но провалился ногой в неглубокую ямку и потерял равновесие. Упал на ладони и едва не закричал от резкой боли, пронзившей левую руку. Что-то острое распороло кисть и застряло в ней. Джек поднялся на ноги, кипя от гнева. Это сатанинское поле решило его достать!

Нащупал торчавший из ладони осколок, похожий на кусок камня. Вытащил его и зачем-то положил в карман. Руки стали липкими. Боль усиливалась с каждой секундой, вдобавок ко всему Джек потерял ориентир. Он понятия не имел, в какой стороне находится автотрасса!

О, как же искренне и глубоко он ненавидел сейчас этот мир – такой большой и такой равнодушный… Джека трясло от злости, боль поползла к локтю, добралась до плеча и застряла в районе лопатки. Нужно срочно что-то менять. Дальше так не может продолжаться. Он приблизился к опасной грани, переступив которую уже не выберешься самостоятельно.

Кравцов заставил себя сделать несколько глубоких вдохов и тут услышал:

– Простите, что вмешиваюсь. Я заметил, что вы упали и поранились. Вы здесь закончили? – таксист говорил тихо и почти равнодушно. Его безучастный голос подействовал на Джека успокаивающе.

– Да, я закончил. Вас не затруднит довезти меня до травмопункта?

– Вы платите. Мне совершенно неважно, куда вас везти.

Минувшие два дня рука болела не переставая, однако таблетки Джек не пил принципиально. Боль держала его в тонусе, стимулировала мыслительный процесс. Впрочем, мысли рождались одна печальнее другой. Джек понимал, что нужно не зацикливаться на проблеме, а сосредоточиться на поиске решений. Однако проблема казалась такой грандиозной, и с каждой минутой она лишь ширилась и набирала массу, высасывала все душевные силы.

Психотерапевт Кравцов никогда не страдал от одиночества. Не скучал в компании самого себя. Мог подолгу предаваться размышлениям, укрывшись в уединенном месте и не ощущая дискомфорта от нехватки общения. Даже находясь в толпе, умел абстрагироваться от окружающей суеты и просто наблюдать, наслаждаясь собственной автономностью. Впервые одиночество не приносило удовольствия. Джек чувствовал себя покинутым и забытым, и это гнетущее ощущение усиливалось в геометрической прогрессии.

Да, у него есть родные и близкие, а друзья постоянно напоминали о себе, но что они знают об его истинных эмоциях? Они могут только предполагать, как ему нелегко, но они видят! Видят! А значит, находятся по ту сторону. Нелепо требовать от них понимания. Сытый голодного не разумеет.

С того момента, когда Джек попал больницу с ранением глаз, он неоднократно воспроизводил в памяти события злополучного дня, удивляясь парадоксальности жизни. Он приехал в любимый бар пропустить стаканчик бренди и сел у стойки, поскольку его столик был занят. Вскоре место освободилось (не без усилий с его стороны), и Джек перебрался в мягкое кресло у стены с огромной фреской, на которую он постоянно заглядывался. Кравцову нравилась эта мрачная атмосферная картина, много раз он предпринимал попытки выяснить имя автора, но тщетно. Загадочная фреска не раскрывала свою тайну. Она баловала преданного почитателя угрюмой красотой, а потом уничтожила его. Проклятая фреска, чью копию Джек мечтал приобрести, разрушила всю его жизнь! Какой удивительный фарс!

Почему-то вспомнилась Елизавета. Вероятно, она испытывала нечто подобное, когда осознала, что влюбилась в старого приятеля. Будто собственная судьба предала тебя, выдернув родной и привычный элемент твоей Вселенной и превратив его в нечто чужое и враждебное. И ты в растерянности взираешь на то, как некогда знакомое и понятное теперь разрушает тебя пядь за пядью. Джек сочувствовал Елизавете. Но даже сейчас, когда ее страдания воспринимались им более чутко, не смог бы ответить взаимностью. Это заблуждение, что чувствам нельзя приказать. Еще как можно. При желании реально внушить себе и легкую влюбленность и пылкую страсть, но желания у него не было. Человек – предельно циничное животное. Джек мог осчастливить как минимум одно существо на планете, однако же «не имел желания». И наплевать, что кому-то от этого больно.

Фреске на стене бара тоже было наплевать. Она рухнула и погребла под руинами одну человеческую жизнь.

Джек поморщился: желудок свело от голода. Сколько он уже не ел? Два дня? Три? Было невозможно запихнуть в себя пищу, сразу же хотелось вырвать. «Нужно выпить хотя бы чай с сахаром», – устало подумал он и пошел на кухню. Набрал воды, включил электрический чайник и сел, упершись локтями в стол и спрятав лицо в ладонях.

Обычно человек начинает ценить то, что имел, когда лишается этого. В данном контексте утрата предстает закономерным уроком, толчком к самосовершенствованию. Но Джек был из той редкой породы людей, кто никогда не жалуется на судьбу, испытывая благодарность за возможность жить так, как им нравится. Его все устраивало. Он ценил здоровье, силу и ум и не понимал, зачем понадобился сей жестокий урок. В чем смысл? Вряд ли он поймет больше, чем уже понял. Разум услужливо подкидывал ответ. И этот ответ был страшнее, чем сама слепота. В случившемся нет никакого смысла. Обычное стечение обстоятельств. Просто не повезло.

Что ж, все когда-нибудь случается в первый раз. Джеку всегда сопутствовала удача. Он родился в интеллигентной семье. Его не ругали, не наказывали. У него были хорошие игрушки. К семи годам он свободно говорил на двух языках – русском и немецком. Одноклассники не притесняли Ваню, педагоги любили. В последних классах школы у него появилось трое настоящих друзей. Поступил в институт с первого раза без чьей-либо помощи. С первого курса стал жить отдельно от родителей. Иван Кравцов занимался любимым делом, в меру работал и в меру развлекался. Ему было где жить и на чем ездить. Он нравился людям. Жизнь складывалась наилучшим образом.

Все закончилось в один миг.

Это неправильно! Неправильно…

Чайник давно остыл, а Джек по-прежнему сидел за столом, раздавленный и обессиленный. Он осознавал, что никогда не согласится с приговором врачей, сколько бы обоснований те ни приводили. В конечном итоге прав оказывается тот, кто не сдается. Здравый смысл не в том, чтобы примириться с реальностью, а в том, чтобы эту самую реальность изменить в соответствии со своими нуждами. Вопреки бунтующему рационализму. По вере вашей воздастся вам.

Но откуда взять веру? Откуда взять веру, когда все твое существо бунтует против несправедливой кары? Когда сознание вопит, что есть силы, превосходящие твои собственные.

Джек не знал, что делать дальше. Он хотел вернуть зрение. Во что бы то ни стало. Но он не верил в чудо и не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы победить. Было страшно. По-настоящему страшно. Джек нащупал в кармане осколок и осторожно провел по острому краю. Теперь Иван понимал, почему не выкинул его: хотел сохранить напоминание о мгновении наивысшей слабости. Откровенный акт незамутненного мазохизма…

В квартиру позвонили. Джек машинально встал, подошел к двери и повернул замок. И только потом спохватился, что поступил опрометчиво, не спросив, кто там.

Гость не спешил заходить в прихожую. Стоял на пороге и молча разглядывал хозяина. Джек чувствовал на себе чей-то взгляд, но упрямо не раскрывал рта. Мелькнула мысль: уж не загадочный ли мститель явился снова позлорадствовать? Немая сцена длилась минуту.

– Здравствуй, Иван! – наконец не выдержал невидимый гость. – Разрешишь войти?

Ноги подломились. Джек прислонился к косяку, ощущая, как стремительно улетучивается недавняя воинственность, превращая его в маленького мальчика. Мальчика, который мечтал о независимости, но которому предстояло еще очень многому научиться.

– Пап? Ты приехал?

– К счастью, один из твоих друзей оказался умнее тебя и додумался позвонить мне. Неужели ты всерьез намеревался скрыть от меня случившееся? Я не узнаю тебя, сын. Я полагал, что ты давно повзрослел.

– Прости. Я не хотел вас с матерью огорчать.

– Насчет матери согласен – незачем ее лишний раз волновать. Но мне-то ты мог сообщить? – Сергей Иванович Кравцов вошел в коридор, снял легкое пальто из английской шерсти и кашемировый шарф и повесил на вешалку. – Ладно. Поговорим об этом позже. Что с рукой?

– Ничего серьезного, – Джек улыбнулся. На долю секунды – на одну короткую долю – все стало простым и понятным, а ситуация утратила драматичность. Был на земле лишь один человек, которому Джек доверял больше, чем себе самому. И этот человек стоял сейчас перед ним.

Сергей Иванович обнял сына и огляделся:

– Сделал ремонт? Недурно.

– Ремонт уже не новый. Просто ты давно не приезжал.

– Что верно, то верно, – согласился отец, следя за тем, чтобы голос не звучал чрезмерно напряженно. Известие о несчастье, постигшем сына, повергло его в недоумение. У них в семье не водилось секретов, с раннего детства Иван воспитывался в либеральной обстановке. Родители принимали его право на самостоятельные решения, однако сын не чурался обсуждать проблемы и просить советы. Сергей Иванович не сомневался в здравомыслии своего сына и знал: если возникнет сложная ситуация, тот обратится за помощью. Тем более неожиданным стало молчание Ивана о потере зрения.

Максим позвонил два дня назад и вкратце обрисовал положение. Сергей Иванович вылетел из Мюнхена на следующий день, предварительно побывав в лучшей офтальмологической клинике и договорившись с врачами о консультации. Кроме того, пришлось сделать несколько важных звонков в Москву бывшим коллегам.

Последние тридцать лет жизнь Сергея Ивановича и его семьи протекала между Россией, Германией и Австрией. Кравцов-старший служил военным атташе при российском консульстве, поэтому ребенок жил на три страны. В начале девяностых на несколько лет семья вернулась в Москву – родители хотели, чтобы последние классы школы сын отучился на родине. Когда Иван поступил в медицинский институт, отец и мать уехали в Германию, предоставив сыну полную самостоятельность. С тех пор пару раз в год Иван наведывался к родителям, проводя у них летние каникулы, а затем и отпуск, всегда имея в наличии действующую долгосрочную шенгенскую визу. В Москву мать и отец приезжали редко – говорили, что отвыкли от дикой российской действительности.

После выхода на пенсию Сергей Иванович занялся бизнесом и весьма преуспел: помогла дипломатическая закалка. Не единожды звал сына переехать в Германию, впрочем, не особенно настаивая. Он одобрял выбранную Иваном специальность и уважал его профессиональные навыки. Если сыну нравилось делать карьеру в России, значит, так ему лучше. За будущее Ивана он не переживал. Покуда не услышал чудовищное известие. И от кого? От чужого фактически человека.

Максим встретил Кравцова-старшего ранним утром в аэропорту Домодедово и первым делом повез в клинику, где тот переговорил с заместителем главврача. Пожилой суетливый мужчина немного нервничал (не каждый день получаешь запрос из департамента здравоохранения Москвы), но отвечал на вопросы кратко и по существу, предоставив исчерпывающую информацию о лечении Кравцова-младшего. Получив копии медицинской карты и результатов обследований, Сергей Иванович покинул клинику. Затем подробно расспросил Максима о произошедшем, поинтересовался душевным состоянием сына и, поблагодарив его друга за содействие, отправился к Ивану. И хотя Сергей Иванович морально подготовился к встрече, все равно разволновался, поймав невидящий взгляд своего ребенка. Отцу понадобилось несколько долгих секунд, чтобы вернуть хладнокровие. Излишние эмоции только вредят. В критические моменты нужны спокойствие и трезвый ум.

– Кто тебе наябедничал? Максим? – спросил Джек, садясь на диван. – Как он тебя нашел?

– Сказал, что переписал контакты из твоего телефона, пока ты валялся в больнице.

– Я так и понял, – усмехнулся Джек. Он не только не злился на товарища, а пожалуй, был ему признателен. Не то чтобы Иван Кравцов стеснялся обратиться за помощью к родителям. Просто не считал это необходимым. Он ведь не серого вещества лишился, а зрения. А значит, и сам бы справился. По крайней мере, ему хотелось так считать. Однако сейчас, в присутствии отца, Джек отдавал себе отчет в том, какое облегчение испытывает… Он внушал себе, что должен быть стойким, изображал сильную личность, но при этом нуждался в поддержке. Нуждался отчаянно. Впервые за последние недели Джек почувствовал, что напряжение покидает его.

– Где у тебя шкаф? В спальне? Я соберу твои вещи. Вечером мы вылетаем в Мюнхен. Тебя уже ждут в клинике Карла Теодора.

Поскольку Иван молчал, Сергей Иванович достал чемодан, проверил молнии (все работало) и направился в спальню, чтобы упаковать необходимое для поездки.