Текст книги "Резанов и Кончита. 35 лет ожидания"
Автор книги: Татьяна Алексеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
До самого дома они шли в молчании. Изредка Резанов порывался начать разговор, спросить у жены, успокоилась она или нет, поинтересоваться, чем же ее так расстроила эта пусть безобразная, но совершенно обычная для столичных улиц сцена. Но стоило ему посмотреть на окаменевшее лицо Анны и беззвучно ползущие по ее щекам слезы, и он тут же закрывал рот, так и не вымолвив ни слова. Однажды ему уже пришлось побывать в таком положении, когда вскоре после их свадьбы неожиданно скончался Григорий Шелихов – тогда Анна молчала, не желая говорить о смерти отца, и лишь через несколько дней смирилась с его потерей. Теперь все было точно так же: Анна шла молча и, казалось, не замечала, что Николай смотрит на нее, не видела, куда они идут, и не чувствовала холода. Слезы капали у нее из глаз одна за другой, но на это молодая женщина тоже не обращала внимания – во всяком случае, она даже не пыталась их вытереть. И только когда они свернули в ведущую к их дому подворотню, она как будто немного успокоилась, провела по мокрым щекам муфтой и глубоко вздохнула. Николай вновь осторожно повернулся к ней и, увидев, что лицо жены стало чуть более спокойным, решился заговорить:
– Неужели вас так расстроила эта глупая история? Аннушка, родная моя, нельзя принимать так близко к сердцу всю эту гадость! Это же Петербург, столица, тут и попрошаек, и воришек хватает, и грубиянок вроде этой бабы… Тем более что все хорошо закончилось, девчонка не успела ничего украсть и сама сбежала!
Глаза Анны снова стали влажными от слез, и Николай подавленно замолчал. А его супруга лишь снова молча поднесла к глазам муфту, потом достала из нее носовой платок и, отвернувшись от мужа, принялась тщательно вытирать слезы.
– Аня, Аннушка, вы очень добрая женщина! – снова попытался утешить ее Николай Петрович. – Я вами восхищаюсь, поверьте! Вы можете пожалеть даже эту маленькую воровку, и вы правы, разумеется, она тоже – несчастное существо. Но вам нельзя так расстраиваться из-за каждого беспризорника, вам надо поберечь себя! Пойдемте в дом, у вас лицо на морозе обветрится!
Анна кивнула и, по-прежнему не произнося ни слова, заспешила вслед за Николаем к дверям. Служанка, открывшая им дверь, сразу же скрылась в одном из длинных коридоров: если она и заметила заплаканные глаза хозяйки дома, то ничем этого не выдала. Анна положила муфту на сундук, размотала пуховый платок и еще раз провела ладонями по своему уже сухому, но все еще несчастному лицу.
– Николай, – сказала она вдруг тихо, – простите меня, если можете.
– Аннушка, да что вы такое говорите! – Резанов бросился к жене и крепко прижал ее к груди. – Успокойтесь, мне не за что вас прощать, я на вас вовсе не сержусь! Я вообще не знаю, как можно сердиться на такую женщину, как вы!
– Вы не понимаете… – Анна попыталась отстраниться, но Николай стиснул ее в объятиях еще сильнее. – Совсем ничего не понимаете! Я перед вами виновата…
– Анна, что за глупости? Ни в чем вы не виноваты! – принялся горячо убеждать ее Николай. – Вы расстроились, вышли из себя – такое бывает, неужели вы думаете, что я не способен вас понять?! Успокойтесь, вас никто ни в чем не винит. Даже не думайте об этом, забудьте!
Но Анна продолжала вырываться и дрожать, и Резанов еще на середине своей чуть снисходительной к ее слабости речи внезапно почувствовал, что супруга права. Он действительно чего-то не понимал и, судя по всему, не мог понять в принципе.
– Простите меня… – с трудом сдерживая всхлипы, простонала Анна. – Простите, что у меня нет детей, простите, что из-за меня у вас никогда не будет наследника!..
«Так вот в чем дело! – сообразил наконец Николай. – Господи, ну какой же я дурак!!!»
– Аннушка, вы с ума сошли! – воскликнул он вслух и осторожно погладил жену по растрепавшимся волосам. – Ну кто вам сказал, что у нас вообще не будет детей?! Что за глупости, будут еще, как же иначе?! Всему свое время!
– Ну какое уже время, вы же сами понимаете, что это неправда! – Анна все-таки изловчилась и вырвалась у него из рук, отшатнулась к стене, прижалась к ней спиной и уставилась на Резанова затравленными, беззащитными и в то же время полными ярости глазами. – Мы с вами женаты пять лет, и у нас до сих пор нет ребенка! Неужели вы не понимаете, что это значит?!
Николай шагнул было к ней, но замер на месте, остановленный ее полным боли взглядом. Что он мог ей ответить? Если первые пару лет их супружеской жизни он не придавал отсутствию детей вообще никакого значения, а часто даже радовался, что они с Анной могут дарить всю свою любовь только друг другу, то теперь уже тоже начал беспокоиться о том, не останутся ли они бездетными на всю жизнь. Но он гнал от себя эти мысли, уверенный, что дети у них еще будут и надо только набраться терпения. Да и не слишком ему этого хотелось – стоило Резанову представить себе, что все внимание Анны перейдет с него на новорожденного малыша, и он чуть ли не радовался тому, что пока этого не случилось. Анна же никогда не заговаривала с ним о детях, и Николаю всегда казалось, что она тоже не горит желанием как можно скорее стать матерью. Как же он, оказывается, ошибался!..
А Анна продолжала стоять возле стены и смотреть на мужа сверкающими в полутьме глазами.
– Вы можете со мной развестись, – сказала она с такой злостью, какой до этого Николай ни разу от нее не слышал. Даже во время только что завершившейся прогулки, набросившись на торговку, которая била девочку, Анна была в меньшей ярости. И Резанов снова не решился подойти к ней и попытаться еще раз ее успокоить – ненависть жены слишком пугала. А в чем-то даже и оскорбляла его.
– Анюта, вы говорите совершеннейшую чушь! – произнес он уже не так ласково, как прежде. – Какой еще развод?! Как вы вообще могли мне такое сказать?!
– Но вы имеете на это право! Бесплодность жены – это уважительная причина даже для Церкви! Мы можем разойтись, и вы сможете жениться во второй раз на девушке, которая подарит вам детей!
– Да как вы можете обо мне так думать?! – взвился вышедший из себя Николай. – Чтобы я вас бросил, чтобы я женился на ком-то еще?! Анна, вы не в себе, это точно, и это единственная причина, по которой я прощаю вам эти слова!
Испугавшись, что от обиды он наговорит лишнего, Резанов повернулся и сделал шаг к ведущей на второй этаж лестнице, собираясь уйти в свой кабинет и вернуться к разговору с Анной, когда они оба хотя бы немного успокоятся и одумаются. Оклик жены догнал его, когда он уже начал подниматься по ступенькам:
– Николай, подождите!
Он замер, вцепившись рукой в перила, и оглянулся. Анна все так же стояла у стены и смотрела на него, тяжело дыша – заплаканная и гневная, растрепанная и невероятно красивая.
– Николай, я не хотела вас обидеть! – крикнула она срывающимся голосом. – Ну неужели вы не понимаете, что я ненавижу вовсе не вас?!
«А кого же тогда?» – едва не спросил Резанов, но, к счастью, эти слова не успели сорваться с его языка. За мгновение до этого он понял, на кого была направлена вся эта безудержная, яростная злость его супруги.
– Дорогая, я хочу, чтобы вы запомнили навсегда: я ни за что и ни по каким причинам с вами не расстанусь, – сказал он жестко. – И мне все равно, будут у нас с вами дети или нет. Род Резановых в любом случае не прервется, род Шелиховых – тоже. У моих братьев и сестры есть дети, у ваших сестер есть…
– Но у меня-то их никогда не будет! – еле слышно отозвалась Анна.
– Даже если это случится, даже если Бог не даст нам детей, я все равно всегда буду любить вас больше жизни! – вновь подходя к жене, воскликнул Николай. – И я очень вас прошу больше никогда в этом не сомневаться. Вы и представить себе не можете, как мне больно это от вас слышать!
– Простите меня… – повторила Анна шепотом, и Николай опять обнял жену, теперь уже точно зная, что не выпустит ее, пока она не успокоится.
– Мне не за что вас прощать, вы никогда и ни в чем не были передо мной виноваты, – вновь повторил он уже несколько раз прозвучавшие в темной прихожей слова. – И еще я уверен, что у нас с вами будет наследник. Или наследница. Будет прекрасный сын или очаровательная дочь. Бывают же семьи, где детей нет многие годы и супруги уже ни на что не надеются, а потом вдруг у них рождается ребенок. Вы и сами наверняка о таких слышали!
– Да… – чуть слышно вздохнула Анна. – Мне рассказывали о таких случаях…
– Вот видите! Как знать, может быть, и у нас с вами будет так же! Надо только набраться терпения и немного подождать!
– Я и так уже пять лет этого жду… – Молодая женщина спрятала лицо на груди мужа. – Сколько же еще?.. Не могу больше…
Николай промолчал, не зная, чем еще можно утешить Анну, и лишь осторожно погладил ее по спине.
Глава VI
Россия, Санкт-Петербург, 1802 г.
В доме стояла тишина, и только из соседней комнаты слышался приглушенный бой часов. Скрючившийся на диване Николай открыл глаза, приподнял голову и попытался сосчитать удары, но сбился и, пожав плечами, снова опустил голову на бархатный диванный валик. Семь часов вечера было или восемь – не имело никакого значения. Для него время остановилось десять дней назад, когда вышедший из спальни Анны семейный врач слишком бодрым голосом поздравил его с рождением второго ребенка и небрежно добавил, что к жене ему пока нельзя, потому что ей требуется отдых после тяжелых родов. А глаза его при этом смотрели куда-то в сторону…
Николай усиленно убеждал себя, что Анна действительно просто слишком устала и что скоро ей станет лучше. Он вспоминал, как на свет появился их первый ребенок, Петр, и с изумлением понимал, что, хотя это случилось всего год назад, многие подробности полностью исчезли у него из памяти. Тогда его тоже не сразу пустили к Анне, но, кажется, в тот раз доктор не боялся смотреть ему в глаза и в его словах и жестах не было ничего наигранного? А сама Анна тоже была очень слаба, но вроде бы все-таки потребовала, чтобы ей принесли ребенка уже на следующий день или через день? Или Николай что-то спутал и на самом деле все было так же, как и теперь, Анна тоже долго болела и ему нельзя было ее видеть? Граф, как мог, убеждал себя, что дело именно в этом, что он просто не запомнил, как плохо было его жене после первых родов. Это успокаивало его, помогало поверить, что раз в прошлый раз болезнь Анны благополучно прошла, то есть шанс, что она пройдет и теперь, что еще через пару дней к жене вернутся силы и она захочет увидеть свою новорожденную дочь. А еще через день к ней пустят и маленького Петю, и его, Николая. И все снова будет как раньше, они снова будут счастливы, теперь уже вчетвером. Но что-то подсказывало ему, что он напрасно пытается себя обмануть. Так, как раньше, у них дома уже никогда не будет. Их короткое счастье закончилось.
Где-то в доме, словно бы очень далеко, скрипнула дверь, и раздались чьи-то голоса, потом мимо комнаты, где лежал Резанов, прошаркали чьи-то поспешные шаги, и снова наступила тишина. Николай снова оторвал голову от валика и даже попытался встать, но в последний момент все-таки передумал и остался лежать на диване. Если бы эти шаги и весь этот шум были связаны с Анной, если бы ей стало хуже или, наоборот, она пришла бы в себя и позвала мужа, ему бы сразу об этом сообщили. А раз кто-то из домашних пробежал мимо гостиной, значит, спешили не к нему. Правда, бежать могли и к детям…
Николая как будто бы что-то подбросило на диване – он даже сам не понял, как оказался на ногах. Неужели что-то случилось с кем-то из детей?! Или с ними обоими?!
Он подскочил за дверь и, не обращая внимания на боль в затекшем теле, выбежал в коридор. Там он в несколько прыжков догнал пожилую няньку, как раз подходившую к комнате маленького Петра Николаевича, и бесцеремонно схватил ее за руку:
– Наталья Петровна, что с Петей?! Он не заболел?
– Что вы, Николай Петрович? – изумленно подняла на него глаза нянька. – Петечка спит, не разбудите его!
– Ох… – Резанов выпустил морщинистую руку женщины и прислонился к стене рядом с ведущей в детскую дверью. Безотчетный страх, охвативший его минуту назад, отпустил графа, и он с трудом втянул в себя застоявшийся пыльный воздух.
– Я как раз шла проверить, не проснулся ли он, – шепотом сказала нянька, указывая на дверь.
– Простите меня, мне показалось, что вы очень к нему спешили, – Николаю уже было стыдно за свой испуг, но внезапно тревога за детей вернулась к нему с новой силой. – Скажите, а как девочка? С ней все хорошо?
Наталья Петровна снова посмотрела ему в глаза. Ее старое, покрытое тонкой сеточкой морщин лицо светилось сочувствием и пониманием.
– Я только что от девочки, с ней сейчас кормилица, и она тоже спит, – ответила она и, сделав небольшую паузу, уточнила: – Девочка спит, а не кормилица. Не бойтесь ничего, Николай Петрович.
– Спасибо вам, – еле слышно отозвался он. – Только не оставляйте Петю больше одного, пожалуйста. Он может проснуться и испугаться.
– Конечно, Николай Петрович, – няня понимающе кивнула и потянулась к дверной ручке. – Вам не надо за него беспокоиться, он очень смелый мальчик, даже темноты не боится. Но я все равно буду все время рядом с ним.
– Позвольте, я к нему загляну, – неуверенно попросил Резанов. Ему и в голову не пришло, что он вовсе не обязан спрашивать разрешения у прислуги – Наталья Петровна гораздо лучше него разбиралась в детях, кому же, как не ей, было решать, стоит ли ему заходить в детскую, рискуя разбудить малыша, или нет.
– Хорошо, но только не шумите, пожалуйста, – предупредила нянька и, аккуратно открыв дверь, пропустила его вперед.
Маленький годовалый мальчик с кудрявыми русыми волосами, словно специально родившийся похожим на ангелочка, крепко спал, почти с головой укутанный одеялом – из-под него торчало лишь несколько его светлых вихров. Николай осторожно, на цыпочках приблизился к его кровати и замер в шаге от нее, боясь, что если он подойдет ближе, то обязательно разбудит ребенка каким-нибудь случайным шорохом. Хотя умом он и понимал, что волнуется напрасно: наигравшийся за день ребенок, скорее всего, не проснулся бы и от более громких звуков. Он спал мирно и спокойно, еще не зная, что его матери совсем плохо и она может умереть в любую минуту.
Стиснув зубы, Резанов посмотрел на ребенка и затем, развернувшись, так же медленно и осторожно вышел из комнаты. Нянька неслышно прикрыла за ним дверь.
– А ему правда в темноте не страшно? – спросил Николай, вдруг вспомнив, как в детстве они с братьями не любили оставаться в темной комнате. – Может, оставить ему свечу, на случай, если он вдруг проснется, а вы тоже спать будете?
– Ну что вы, Николай Петрович, – няня вздохнула и против воли слегка улыбнулась. – Он же маленький совсем еще, он не знает, что темноты надо бояться!
– В самом деле? – удивленно спросил Резанов, для которого эта простая мысль оказалась совсем новой и неожиданной. Пожилая женщина посмотрела на него снисходительным взглядом.
– Вот будет ему лет пять-шесть, тогда придется и свечу зажигать, и спать с боем укладывать, – сказала она, снова улыбаясь. Николай еще раз покосился на дверь и тоже едва заметно улыбнулся в ответ – перед глазами снова промелькнуло воспоминание из детства, когда его собственная няня, отправив спать его сестер, пыталась загнать в спальню их с Сашей и Митей. А они спорили и уговаривали ее дать им еще немного поиграть, не обращая внимания на сердитый вид няни и обещания сурово их наказать. Боже, как давно это было!..
– Вы устали, идите ложитесь, – заботливо сказал он старой Наталье. Та с благодарностью кивнула и поспешно юркнула в детскую – должно быть, и правда очень хотела спать после тяжелого дня, но ничем не показала этого графу. Хотя он весь день провалялся на диване в своем кабинете, в то время как она возилась с его сыном, а кроме того, наверняка еще и помогала остальной прислуге и врачам. Виновато опустив голову, Резанов зашагал по коридору назад и вернулся в свой кабинет. Взгляд его упал на висевшее на стене большое зеркало – одну из немногих его слабостей, про которую он теперь совсем забыл – и Николай остановился перед ним, вглядываясь в свое плохо различимое в полумраке комнаты отражение. Это был и он, и не он. Одежда на нем после долгого неподвижного лежания на диване смялась, всклокоченные волосы торчали в разные стороны, похожие на пучки соломы. Резанов подошел вплотную к зеркалу, чтобы рассмотреть еще и свое лицо, и скривился еще сильнее. Ну и вид, лицо совсем бледное, глаза запавшие, под ними огромные синяки!.. Хотя, может, это ему просто в темноте так кажется?
Николай бросился к столу, схватил тяжелый медный подсвечник и долго не мог зажечь торчащие в нем короткие огарки свечей. Наконец сумрак в комнате рассеялся, и Резанов снова вернулся к зеркалу, уже догадываясь, что и при свете не увидит в нем ничего утешительного. Зеркало же лишь равнодушно подтвердило все его опасения.
На кого он стал похож, как мог в таком виде ходить по дому и показываться на глаза слугам?! Хорошо еще, что на улицу в таком виде не вышел, а ведь мог бы! А если бы Анна пришла в себя, если бы ей захотелось его увидеть, если бы она позвала его?!
Резанов в панике заметался по кабинету, потом хлопнул себя по лбу и бросился в свою спальню. Там он первым делом распахнул шкаф, затем вернулся к двери и запер ее, опасаясь, как бы кто-нибудь из домашних не увидел его за самостоятельным одеванием, снова подскочил к шкафу и снова вернулся к двери, чтобы отпереть ее, испугавшись еще больше, что Анна пришлет за ним именно в тот момент, когда он будет занят и не сможет сразу бежать к ней, отошел на середину комнаты, постоял там некоторое время и бессильно опустился на кровать. Переодеваться сейчас было нельзя, оставаться в прежнем неподобающем виде – тоже. И что в такой ситуации ему делать, он не знал.
Но ему все же удалось удержаться от того, чтобы снова не впасть в прежнее оцепенение. Николай встал, подошел к тумбочке, зажег свечу и аккуратно причесал растрепанные волосы, как мог, расправил одежду и снова вышел в темный коридор. Спальня Анны находилась в самом дальнем его конце, под ее дверью виднелась узкая полоска неяркого света. В соседней комнате держали новорожденную девочку, и пока там было темно. Это немного успокоило Николая – темнота и тишина в комнате его дочери означали, что с ней все хорошо, что она здорова, спокойно спит и ни в чем не нуждается. Если бы с ней, с этой крошечной девочкой, которую он еще ни разу не видел, но которая, без всякого сомнения, должна была быть в точности похожа на Анну, тоже что-то случилось, Резанов бы этого не пережил. Впрочем, он не был уверен, что переживет, даже если потеряет только Анну…
Постояв некоторое время под дверью жены, он осторожно, на цыпочках отошел от нее подальше и принялся медленно расхаживать по коридору то в одну, то в другую сторону. В доме было уже совсем тихо, все или спали, или молча лежали в своих комнатах, пытаясь заснуть, несмотря на царившую вокруг тревогу, и скрипевшие под ногами Николая половицы заставляли его испуганно вздрагивать. Но оставаться на месте или тем более пойти в свою спальню он тоже не мог – там ему стало бы еще хуже, и он наверняка снова погрузился бы в то безразличное ко всему состояние, в котором провел предыдущие несколько дней. Заснуть он тоже не смог бы, хотя и не спал толком две или даже три ночи, а о том, чтобы уйти бродить на улицу, не могло быть и речи – Резанов чувствовал, что его в любую минуту могут позвать к жене. Оставалось одно: мерить шагами длинный коридор, стараясь ступать как можно тише, и надеяться, что скрипучий пол никого не разбудит.
Он вновь попытался вспомнить, как на свет появился их с Анной первенец. К тому времени оба уже потеряли всякую надежду иметь детей и ни разу не поднимали этот вопрос в разговоре. А потом, на очередной прогулке по набережной, Анна вдруг еле слышным шепотом сообщила Николаю самую главную новость в их жизни… И спустя девять месяцев Резанов с изумлением понял: все его страхи о том, что жена станет дарить всю свою любовь не ему, а ребенку и что их жизнь изменится в худшую сторону, были напрасными. Да, их жизнь изменилась, но она стала еще счастливее и радостнее. А любви в ней стало еще больше – ведь теперь в их семье было не двое любящих людей, а трое!
Вот только потом Анна стала мечтать о других детях. Она безумно любила сына, но ей очень хотелось еще и девочку. И как Резанов ни опасался за ее хрупкое здоровье, после рождения Пети пошатнувшееся еще сильнее, не уступить жене в этом страстном желании он не смог. Зато теперь настало время жалеть об этом…
Сколько времени он так расхаживал по дому, вспоминая счастливое прошлое, Николай не знал. Несколько раз с нижнего этажа доносился бой часов, но он не обращал внимания на то, сколько времени они пробили. Иногда из комнаты Анны доносились какие-то тихие шорохи или шаги сиделки, и Резанов замирал возле ее двери, готовый вбежать туда в любую минуту. Но потом все шорохи стихали, и он так и не решился войти, боясь побеспокоить ослабевшую жену еще сильнее.
Наконец Николай почувствовал, что устал от этой монотонной ходьбы и его потихоньку начинает тянуть в сон. Он снова заглянул к себе в кабинет, посмотрел на часы и некоторое время с удивлением таращился на качающийся маятник: был уже пятый час утра. Надо было все-таки немного поспать, а днем встать не слишком поздно и хотя бы ненадолго зайти в канцелярию, где за прошедшую неделю, наверное, накопилось огромное количество дел. Вот только кого теперь попросить, чтобы его разбудили, ведь все домашние уже давным-давно спят?
Решив, что, скорее всего, он и так не сможет спать долго и проснется сам, Резанов отправился в спальню, но не успел даже открыть ее дверь. В том конце коридора, где находилась комната Анны, вдруг что-то громко стукнуло, раздался чей-то приглушенный крик и по коридору застучали чьи-то каблуки. Николай обернулся и со всех ног бросился навстречу несущейся к нему сиделке:
– Что..? Что… случилось?
Он уже знал, что она ответит, и поэтому не стал дожидаться, когда девушка переведет дух и сможет объяснить ему, что происходит – он просто бросился ей навстречу, промчался мимо нее и влетел в спальню жены, уже не опасаясь зашуметь и потревожить ее сон. Сиделка вбежала в комнату вслед за ним, но остановилась на пороге, а потом неслышно отступила назад, в темноту коридора, догадавшись, что в эту последнюю минуту супругам надо дать возможность побыть наедине.
– Николай, это вы? – донеся из угла слабый, едва слышный голос Анны, и Резанов, замерший на мгновение посреди комнаты, одним прыжком оказался рядом с ней. Пламя стоящей на тумбочке свечи бешено заплясало.
– Анюта, я здесь, я с тобой! – зашептал Николай, хватая худенькую и теперь уже по-настоящему прозрачную руку жены и прижимая ее к своему лицу. – Аннушка моя…
В полумраке, с трудом разгоняемом маленьким огоньком единственной свечки, почти невозможно было разглядеть бледное лицо лежавшей в постели молодой женщины. Но Резанову и не надо было ничего видеть, чтобы понять: она доживала последние минуты своей жизни. И если до того, как его позвали к ней в спальню, у него еще оставалась слабая надежда, что супруга поправится, то теперь с верой в лучшее пришлось распрощаться. Анна умирала.
– Николай, я вас прошу… – зашептала она хрипло, пытаясь приподняться, но у нее не хватило сил даже на то, чтобы повернуть голову на подушке и посмотреть мужу в лицо.
– Не двигайтесь, не надо, берегите силы! – зашептал в ответ Резанов, наклоняясь к ней еще ниже и прекрасно понимая, что его слова бессмысленны. Никакой отдых Анне уже не помог бы, сил у нее не осталось совсем. И она тоже прекрасно понимала это.
– Выслушайте меня! – зашептала она слабеющим с каждым словом, но все равно требовательным голосом. – Николай, любимый!.. Дайте мне сказать!
– Хорошо, хорошо, говорите, я вас слышу! – тут же уступил Николай, окончательно осознав, что это их последний разговор с Анной.
– Николай, дорогой, не вините нашу девочку в моей смерти, она ни в чем не виновата, постарайтесь ее полюбить! – быстро заговорила умирающая. – Она, наверное, будет на меня похожей, как Петя – на вас, вы сможете ее любить хотя бы за это!..
– Анна, не надо так говорить, я уже ее люблю… – забормотал в ответ Николай, меньше всего в тот момент думая и об их новорожденной дочери, и о старшем ребенке.
– Любите ее и Петю за нас двоих! – попросила Анна. – Рассказывайте обо мне, говорите, что я тоже их любила, что мне очень жаль, что все так получилось, что я не могу быть с ними…
– Конечно… я все, все буду рассказывать… – бессвязно отвечал Резанов, не спуская глаз с ее исхудавшего и измученного лица.
– И еще… – начала Анна, но вдруг замолчала, прикрыв глаза, и Николай, охнув, прижал ее к себе. Ему показалось, что все кончено, но, обняв жену, он почувствовал ее слабое дыхание и услышал, как неровно, пропуская удары, бьется ее сердце. Он осторожно опустил жену обратно на подушку, и ее опущенные веки с дрожащими ресницами снова поднялись, а глаза как-то странно сверкнули. Хотя, возможно, в них просто отразилось ярко вспыхнувшее и заплясавшее пламя свечи.
– И еще, – снова медленно заговорила женщина, с трудом выговаривая каждое слово, – я хочу попросить вас… посоветовать… Пожалуйста, Николай, не оставайтесь в одиночестве! Найдите другую женщину, которая вас полюбит, которая полюбит наших детей и подарит вам еще своих! Я хочу, чтобы вы были счастливы!..
– Конечно, Анюта, конечно, я сделаю все, как вы хотите, – продолжал соглашаться с ней граф, уверенный, что жена уже не понимает, что говорит, и мысленно обещая себе никогда даже не думать о других женщинах и о повторной женитьбе.
– Николай, я не брежу! Прошу вас, отнеситесь к моим словам серьезно! – простонала Анна. – Не надо горевать обо мне всю жизнь, вы должны жить дальше и жить счастливо!
– Аннушка, ну как вы можете такое говорить? – ласково спросил Николай дрогнувшим голосом. – Вы поправитесь, и мы будем счастливы вместе, еще очень-очень долго.
– Вы же знаете, что это не так… – почти неслышно возразила ему Анна.
– Я люблю вас. И буду любить всю жизнь. Только вас и никого другого, – твердо ответил Резанов, неспособный солгать жене в таком вопросе даже в этот момент.
– Вы меня любите, – подтвердила Анна, и на ее белом, как простыня, лице появилось вдруг слабое подобие улыбки. – И именно поэтому вы сумеете полюбить еще раз. Я это знаю… Я хочу, чтобы вы были счастливы и наши дети – тоже.
– Анна… – Резанов не мог спорить с женой, он вообще не мог больше говорить, все, чего ему хотелось – это просто сидеть рядом с ней, смотреть на нее и прижимать ее к своей груди. И она, то ли догадавшись о его желании, то ли почувствовав, что силы покинули ее окончательно, затихла и молча протянула ему дрожащую руку.
Николай снова притянул ее к себе, обнял ее хрупкое и почти невесомое тело обеими руками и замер, слушая ее едва уловимое дыхание. Анна тоже обхватила его совсем обессиленными руками и положила голову ему на плечо. Так они и сидели, не шевелясь и не произнеся больше ни слова. Минуты сменяли одна другую, и больше всего Николай боялся, что в спальню войдет сиделка или кто-нибудь еще, и им с Анной помешают. А еще ему страстно хотелось, чтобы это их прощание длилось вечно.
Их никто не побеспокоил – все слуги понимали, что им нечего делать в спальне умирающей, и Николай был безумно им за это благодарен. Он закрыл глаза и старался не думать больше ни о чем, кроме доверчиво замершей у него на руках любимой женщины, старался запомнить каждую секунду их последней встречи. А потом тело Анны обмякло и как будто стало чуть тяжелее, и Резанов осторожно опустил его обратно на смятую подушку.
Теперь ее лицо было еще белее, чем раньше, но оно сделалось совершенно спокойным, и на нем застыла слабая улыбка. Николай еще некоторое время смотрел на него, заставляя себя как можно лучше запомнить каждую любимую черту, а потом накрыл его одеялом и вышел из комнаты.
