Текст книги "Прынцесса из ЧК"
Автор книги: Татьяна Назаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Назаренко Татьяна
Прынцесса из ЧК
Татьяна Назаренко
П Р Ы Н Ц Е С С А И З Ч К
Татьяна Юрьевна Назаренко родилась в 1970 году в г. Северске Томской области. Окончила Томский государственный университет. Защитила кандидатскую диссертацию по теме "Опричники. Опыт историко-психологического исследования". Работает в музее. Ее рассказы публиковались в журналах "Северский меридиан", "Сибирские Афины"; повесть "Прядь о Скади" издана в 2000 году в сборнике "Летать легко".
Участница семинаров молодых писателей в Томске "Сибирские Афины" (1998, 2000) и Второго Форума молодых писателей России (2002).
Рядовая операция
Для нас нет и не может быть старых устоев морали и "гуманности", выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации "низших классов". Наша мораль новая, наша гуманность абсолютная, ибо она покоится на светлом идеале уничтожения всякого гнета и насилия. Нам все разрешено, ибо мы первые подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого-либо, а во имя раскрепощения от гнета и рабства всех.
"Красный меч",
орган политотдела
Особого корпуса войск ВУЧК.
18 августа 1919 г.
19 июля 1921 года
Пофыркивая и отплевываясь, Марк плескался у колодца, подставляя солнцу покрасневшую от студеной воды мускулистую спину. Настроение у него было превосходное. Накануне он прибыл в Кирсанов и легко нашел себе дом для постоя, в котором его приветили, хорошо накормили. ("И не только, ухмыльнулся Марк своим воспоминаниям.– Хозяйка, стервь, попалась красивая и ласковая".) Он наскоро обтерся холщовым полотенцем, натянул на еще влажное тело приятно чистое белье и гимнастерку. Достал из кармана малиновых галифе частый гребешок, тщательно зачесал назад свои густые, выгоревшие на солнце волосы.
На крыльце появилась хозяйка, позвала сладким голоском завтракать.
– Сейчас, – отозвался Марк. Отряхнул плечи, вытер пальцами зубья гребешка и уже собрался пойти в дом, когда во двор вбежал юный красноармеец из штаба и, запаленно дыша, затараторил:
– Товарищ Штоклянд, скорее в штаб! Товарищ Клява велел!
Марка эта торопливость настолько обеспокоила, что он невольно перешел на привычную с детства мову, хотя с гимназии старался не только говорить, но и думать по-русски.
– Шо таке?
– Товарищ Клява зовет!
Поди разбери, действительно случилось что-то серьезное или торопливый дурень всполошился от излишнего усердия.
– Сейчас, – недовольно буркнул Марк и спокойным, деловым шагом пошел в дом.
Шевельнувшееся было сожаление о пропавшем случайном уюте и завтраке исчезло бесследно. За годы гражданской Марк привык ни о ком и ни о чем не жалеть, забывая о самых болезненных потерях за новыми впечатлениями и заботами. Вышел скоро, на ходу застегивая аккуратную кожанку. Деловито, без лишних движений поправил оружие и зашагал за курьером. Свернув из переулка на главную улицу, пересек неширокую площадь, немощеную, изрытую свиньями и заплеванную подсолнечной шелухой. Поднялся на крыльцо здания штаба. Часовой пропустил его. Провожатый указал нужную дверь в коридоре и умчался куда-то. Марк постучал.
– Входите!
Штоклянд с порога оценил обстановку и с облегчением почувствовал, что нет ничего экстренного. Выругал про себя вестового и осмотрелся. В кабинете было накурено до такой степени, что дым слоями стелился под потолком. За столом с расстеленной на нем картой сидели несколько человек. В центре начальник штаба 1-го боевого участка Федько. Рядом – непосредственный начальник Марка из Особого отдела товарищ Клява – высокий худой латыш. Дальше Серега Свободин (вообще-то Софрон Логгинов, но по-революционному Сергей Свободин), как всегда, щеголеватый, с лихо закрученным белесым чубом и в новой гимнастерке – командир кавэскадрона. И еще двое незнакомых: невысокий толстенький мужчина в штатском, с таким же неуклюжим, как и он сам, портфелем. И молодая, по-военному подтянутая женщина в кожанке. Она курила, жадно затягиваясь, и цигарку держала по-мужски, в трех пальцах. Когда Марк вошел, женщина неодобрительно уставилась на его ладную фигуру в добротном новехоньком обмундировании. Штоклянд принял ее осуждающий взгляд как вызов и, усмехнувшись про себя, определил: "Стервь партейная".
– Здравствуйте, товарищи, – произнес Марк, ослепительно улыбаясь только женщине.
Она смутилась, опустила глаза на карту. "Активистка, а как быстро капитулировала!" – удивился Штоклянд.
– Распустились, товарищ, опаздываете, – строго произнес Клява и повернулся к начальнику штаба. – Все в сборе.
Тот встал, машинально провел рукой по бритой наголо голове и начал серьезным тоном:
– Товарищи. В настоящее время подавление кулацкого мятежа антоновцев в общем завершено. Почти полностью ликвидированы банды в Моршанском уезде, решающие боевые действия ведутся южнее Кирсанова. – Он уверенно обвел толстым, черным пальцем значительный участок на карте. – Здесь сосредоточены наши главные силы. Но в тылу, вот тут, в районе сел и деревень Большое Шереметьево, Рудовка, Осино-Гай, Козьмодемьяновка, Дмитриевка, Кянда, орудует банда кулака Епифанова. Сами понимаете, оставлять ее в тылу нельзя. Банда небольшая, всего-то с полторы сотни человек или около того. Мы направляем на операцию по ее уничтожению и изъятию особо злостных бандитов отряд в полторы сотни сабель и полторы сотни штыков под единым командованием товарища Свободина. ("Ладно, терпимо", – подумал Марк.) Из особистов командируются товарищи Штоклянд и Громова. С вами поедет сотрудник газеты товарищ Лисицын, вы его привлекайте для политработы. ("Баба и штатский тюфяк", – недовольно поморщился Штоклянд.) Ревтрибуналист товарищ Устимов. ("Хорошо, дельный товарищ!" – обрадовался Марк.) Думаю, вы осознаете всю ответственность...
Дальше можно было и не слушать, Штоклянд сам мог наговорить подобных слов с три короба. Он тронул за рукав Серегу:
– Что за баба? Не припомню среди наших такую.
– Прибыла недавно. Клява ее знал раньше, говорит, стоящая. – И добавил насмешливо: – Большевик с дореволюционным стажем, между прочим, не фунт изюму.
Начальник штаба тем временем закончил о долге и ответственности и произнес:
– Подробнее обстановку доложит товарищ Громова.
Она поднялась, одернула свою потертую кожанку, начала по-волжски нараспев, сильно окая:
– Сводка составлена по материалам Тамбовского ГубЧК и местного Политбюро*. Главарь – Епифанов Спиридон Иванович, кулак, уроженец села Большое Шереметьево, тридцати двух лет, фронтовик, имеет солдатского Георгия за храбрость. Когда объявили продразверстку, отказался платить и на сходе вел агитацию, чтобы и другие не платили, говорил, жиды обдерут вас как липку. А тут еще отряд продкомиссара Михайлова допустил перегибы. Продразверстку собирали, не глядя на социальный слой, по едокам. Картошку поморозили, скотину поморили голодом, из зерна самогонку гнали и пьянствовали, грабили напропалую, портили девок. В общем, почва для возмущения имелась. Местные бандитов считают своими заступниками, обеспечивают им поддержку. Были попытки внедрить в банду своих агентов от Политбюро – безуспешно. Ну что еще сказать? Банда как банда. Много таких. Что делает? Совработников зверски убивает. Вот у меня тут несколько фотографий...
Пока Марк слушал доклад без особого интереса – банда действительно была рядовая.
Громова тем временем подвела итог:
– ...По донесениям я выписала наиболее активных бандитов, пособников и так далее. Тридцать четыре человека, у всех указано место жительства, отдельно живущие родственники. ("Так, это уже лучше! Вот это мне и нужно!" оживился Марк.) У меня все.
– Ваша задача, – сказал начальник штаба, – не только уничтожение бандитов и разоружение населения, но и формирование отрядов милиции и самообороны из бедняков и сочувствующих советской власти середняков, советизация и агитация на местах. И последнее. Я, товарищи, должен вам напомнить Приказ № 116 Полномочной комиссии ВЦИК от 23 июня 1921 года. Это будет ваше основное руководство к действию. – Он достал из потертой папки, лежавшей возле него, листок и начал читать, старательно выделяя голосом места, которые считал наиболее важными: – "Опыт первого боевого участка показывает большую пригодность для быстрого очищения от бандитизма известных районов по следующему способу чистки. Намечаются особенно бандитски настроенные волости, и туда выезжают представители соввласти вместе с частями РККА. По прибытии на место волость оцепляется, берутся шестьдесят сто наиболее видных лиц в качестве заложников, вводится осадное положение, после этого собирается полный волостной сход, на коем прочитываются приказы Полномочной комиссии ВЦИК". № 130 и 171, – пояснил он. – "Жителям дается два часа на выдачу бандитов и оружия, и население ставится в известность, что в случае отказа дать вышеупомянутые сведения заложники будут расстреляны через два часа на глазах у населения. После чего берутся новые заложники. Каждый житель должен дать показания, не отговариваясь незнанием, в случае упорства проводятся новые расстрелы. По окончании чистки осадное положение снимается, водворяется ревком и насаждается милиция. Настоящее Полномочная комиссия ВЦИК приказывает принять к неуклонному исполнению". Подписали председатель Полномочной комиссии Антонов-Овсеенко, командующий войсками – Тухачевский.
Ну и напоминаю: чтобы никаких утеснений трудового элемента. Свободин, это я про твоих орлов. Прошлый раз с рук сошло, теперь – вплоть до расстрела, понял? Все ясно? Тогда выступаете через два часа. Сбор во дворе штаба.
Встал, давая понять, что разговор окончен. За ним поднялись и остальные, выбрались из-за стола. Марк отметил, что Громова одета в не менее потертые, чем ее кожанка, штаны и разбитые солдатские ботинки с обмотками. Издали смотреть – так совсем мужичок. Но именно этот костюм придавал ее внешности что-то очень трогательное, что отличало ее от других активисток и очень нравилось Марку. Серега кивнул им и, сославшись на занятость, крутнулся на высоченных каблуках, звякнув шпорами, пошел прочь по коридору. Женщина недобро посмотрела на его подчеркнуто прямую фигуру в развесистых малиновых галифе и усмехнулась:
– Гонору – что у командарма.
– Не без этого, но парень геройский, – ответил Штоклянд, про себя решив, что Свободин уже начал обрабатывать эту активисточку. – Ладно, давай знакомиться. Марком меня зовут.
– Лизавета.
И улыбнулась – улыбка очень шла к ее худенькому, сильно загорелому лицу, усеянному точечками въевшейся в поры пороховой гари. "А ведь хорошенькая. Таки приударить за ней стоит", – подумал Марк.
– Волжанка?
– С Нижнего. А ты?
– Из Винницы. Вы правда с Клявой знакомы? Когда успели?
– В Нарыме, в шестнадцатом году. – И добавила не без гордости: – Он мне рекомендацию в партию давал.
– Мне тоже. Только в девятнадцатом. Так мы, выходит, по нему – родня! Вроде крестников одного человека, – рассмеялся Марк. И положил ей ладонь на талию.
Лиза решительно ударила по его руке и строго посмотрела на него огромными серо-голубыми глазами. Марк убрал руку и подумал чуть ли не с азартом: "А все равно я тебя обработаю!"
Лиза явилась в штаб задолго до срока, но во двор не пошла, пристроилась на широком подоконнике в коридоре, достала из кармана потрепанную брошюру Докукина "Правда о бандитах" и стала читать. Она так углубилась в это занятие, что, когда кто-то неожиданно схватил ее под мышки, взвизгнула, как фабричная девчонка, и, не глядя, стукнула кулачком по крепкой груди. Только потом разглядела Штоклянда.
– Извини, товарищ, – смутилась она.
– Здорова ты визжать, товарищ Лизавета, – дружески ткнул ее кулаком в плечо Марк. – Чего не в саду?
– Я позже.
За напускной суровостью Марк распознал обычный страх перед толпой наглых, незнакомых парней.
– Кавалеристов боишься? Жеребятины?
– Справлюсь, – буркнула она. – Не первый раз.
Ей было откровенно неприятно, что Марк догадался об этом.
– Они все в сборе, пора.
Лиза сразу посерьезнела, деловито одернула кожанку и пошла за ним. Увидев чекистов, Серега велел трубить построение. С гордостью посмотрев на ряд высоких, статных как на подбор парней, Сергей поправил свой щегольской льняной чуб и начал речь, картинно подняв руку:
– Товарищи! Перед нами важная боевая задача – ликвидировать банду кулака Епифанова. Для ее выполнения штаб командировал к отряду товарищей Лисицына, чекистов Штоклянда, Устимова и Громову. Как говорится, прошу любить и жаловать.
Как Марк и ожидал, женская фамилия была встречена гомоном и смехом. Он невольно покосился на Лизу. Та стояла, равнодушно слушая этот гул.
– А разрешите вопрос к товарищу Громовой? – ехидно начал красноармеец Балашов, отчаянный смельчак и похабник, каких поискать. – Что вы, товарищ, думаете о половом вопросе и разделяете ли точку зрения товарища Коллонтай?
Гомон стал тише – балашовские шутки в полку ценили. И Громова вдруг легко, без натуги перекрыла этот ослабший гул тренированным митинговым голосом:
– Отставить жеребятину!
Стало тихо – больше из-за спокойного, уверенного тона, которым была отдана команда.
– Товарищи, – продолжила она. – Перед нами стоит слишком ответственная задача, чтобы разводить дискуссии на посторонние темы. А что касается красноармейца...
– Балашова, – подсказал Марк.
– Балашова, то он после операции может поискать кого-нибудь для дискуссии по этому вопросу. Вне отряда. Ясно?
– Ишь, прынцесса! – довольно громко прошипел Балашов и осекся под ее взглядом.
"А ведь в наблюдательности ему, чертяке, не откажешь, – подумал Марк. Как есть прынцесса".
– Ясно? – уже без угрозы повторила она.
– Куда уж яснее, – засмеялись бойцы.
– Тогда – по коням, – скомандовал Свободин.
* * *
"Некого винить, батенька. Сидел бы спокойно в редакции, писал передовые, товарищи бы тебя ценили. Ведь отговаривали же ехать на Тамбовщину! Нет, настоял на своем! Получил подтверждение, что революцию нельзя делать в белых перчатках?" – упрекал себя Лисицын, сидя в тачанке. Он попытался было найти в своих спутниках достоинства, но не нравились ему эти люди – и все тут. Борцы за дело революции оказались совсем не такими, какими он видел их из редакции. Отважный комотряда Свободин и отличный чекист Штоклянд оказались из той породы людей, которую Алексей называл "мусором, вынесенным на поверхность буйными водами революции". Грубые, наглые, самоуверенные парни, судя по всему, не совсем чистые на руку. Откуда, спрашивается, в это суровое время у них новехонькое, щегольское обмундирование? Неподкупный Устимов на деле оказался узколобым и черствым фанатиком-аскетом. Лисицыну уже успели рассказать историю о том, как отец семейства товарищ Устимов получил от супруги письмо, что, мол, все ее товарки дождались от мужей гостинцев из армии, а он их и не побалует. Тот мигом собрал подарочек – кружевную барскую кофточку, снятую с трупа убитой буржуйки – в засохшей крови, со следом солдатского ботинка на груди. Судя по рассказам бойцов, сами они "реквизировали" все, что плохо лежало, а потом оживленно обсуждали, где и как добыли "золотишко и шмутье".
В довершение всех неприятных впечатлений сегодняшнего дня Громова и Штоклянд ехали всю дорогу рядом с тачанкой Лисицына, оживленно обсуждая какие-то допросы, расстрелы, методы вербовки агентов и способы проверки сотрудников ЧК на профпригодность.
– По-моему, надо проверять не только деловые качества. Ну, заставили следить или там допрашивать. Если он справился, вовсе не значит, что он сможет стать хорошим чекистом! А если у него нутро гнилое? Знаешь, как меня проверяли? Отправили как бы с заданием в село, конспиративно. Вдруг ночью врываются двое, хватают – и на допрос. Всю ночь мурыжили, револьвером грозили, даже побили, а утром в лес повели, на расстрел. Поставили лицом к березе, затвором щелкнули. И говорят – все, прошла проверку, товарищ Громова, молодец. Я думаю, всех надо смертью проверять! Не имеешь ты права ставить людей к стенке, не побывав в их шкуре!– Лиза нервно передернула плечами.
Марк это заметил.
– А натерпелась-таки тогда страху?
– Конечно, – искренне призналась она и рассмеялась. – Ой, ты бы видел, как я ревела на допросе! А все равно никого не выдала!
– Сложный вы народ, бабы, – отозвался Марк. – С мужиками проще. Они или как кремень – или ломаются. А ваша сестра – иной раз весь пол соплями перемажет, а ничего от нее не добьешься.
– Да уж, хуже нет, как бабу допрашивать, – согласилась Лиза и замолчала. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять, что в ближайшее время придется работать именно с бабами и детьми.
После недолгого молчания Лиза перевела взгляд на Марка и сказала тихо:
– Не бойся, не подведу. Я сознательная. Приказ есть приказ.
– Извините, а вы, товарищи, не находите этот приказ бесчеловечным?– не выдержав, встрял в их разговор Алексей Лисицын.
Лиза непонимающе уставилась на него, а Марк решительно ответил:
– Зато дает хорошие результаты!
– Неужели, по-вашему, цель оправдывает средства, товарищ Штоклянд? Это же школа Лойолы!
– Мне плевать, кто это придумал – дохлые иезуиты или товарищ Тухачевский. И потом – лучшего бандиты не заслужили, – резко ответил Марк.
– Но ведь в заложники берутся женщины и дети, вы, я вижу, человек образованный, неужели вы не понимаете, что это негуманно!
– А животы вспарывать нашим парням гуманно? А коммунисток насиловать гуманно? Вы хоть раз видели, как это происходит? Нет? Ну и молчите, барин!
Марк был в такой ярости, что Лиза поторопилась вмешаться, произнесла примирительно:
– Товарищ Лисицын, он прав. Вы не знаете этих сволочей. А бабы и дети им помогают! И вообще, мы для того здесь, чтобы невинные не пострадали, а виновные от расправы не ушли.
– Чего ты перед ним извиняешься, Лиза? – огрызнулся Марк. – Он или дурак, или контра.
– Марк! – укоризненно произнесла она. Тот перекатил желваки на скулах, но замолчал.
– Лиза, вы расстреливали заложников? – спросил Лисицын.
– Да, – спокойно отозвалась она и добавила: – Кто-то должен делать эту работу, товарищ Лисицын.
– Работу? – начал было Алексей, но Марк грубо перебил его:
– Лиза, если этот субъект не понимает, что совесть в отрыве от классового сознания – ложная буржуазная выдумка, я не вижу смысла вести с ним дискуссии. А вот предупредить, что если вы будете вести агитацию в таком духе среди бойцов... – Он не договорил, но выражение его лица не обещало ничего хорошего. И, тронув поводья, поехал вперед.
Лиза нагнала его.
– Ты чего так на него окрысился? Обычные интеллигентские заблуждения.
– Причина есть, – буркнул Марк и замолчал. Потом, привстав в стременах, подчеркнуто-равнодушным тоном заметил: – Булгаковка видна. Последняя советская деревня у нас на пути.
– Орлы! – донеслась до них команда Сереги. – Подтянись! Песню запе-вай!
Отряд гаркнул "Варшавянку". В Булгаковку вступили с песней, лихо. В деревне уже прошла советизация. Кое-где меж дворами виднелись плешиныраскатали дома бандитов. Только в одном месте торчала среди соломенных крыш железная зеленая кровля большого крестовика, из которого выскочил низкорослый молодой мужик в буденновке, с перевязанной рукой. Доложил:
– Председатель булгаковского комбеда Фаддей Булгаков.
– Молодец, – похвалил его Серега и закончил строго: – Что за дом торчит? Кулацкий?
– Кулацкий. Мы его на комбеде решили под правление оставить, беды, чай, нету? – не испугался Фаддей.
Марк спешился. Хотел помочь Лизе, но она уже сама неуклюже, по-бабьи, сползла с седла.
– А это что за мелюзга? – поинтересовался Сергей, кивая на десяток молодых парней, жавшихся на почтительном расстоянии.
– Чоновцы. Пришлось из комсы набрать, бандиты наших мужиков сильно повыкосили. Боевые ребята, конечно, но... – пояснил Фаддей.
– Верно, какие из них бойцы! – согласился Марк и спросил: – Что, пошаливают тут?
– Пошаливают, – горько вздохнул председатель комбеда.
– Милиция далеко?
– В Гавриловке. Только их тоже мало. А бандиты – близко, тем более их Митька Макаров – конный, с головорезами своими. Набрал каторжных!
– Это он животы вспарывает? – поинтересовалась Лиза.
– Он, окаянный, – кивнул Фаддей и сплюнул.
Марк велел Лизе обождать и пошел к чоновцам, о чем-то заговорил с ними. Те наперебой стали ему объяснять, размахивая руками. Тем временем несколько деревенских молодух, собравшись поодаль, с любопытством разглядывали и обсуждали стриженую бабу в штанах, ничуть не стесняясь ее присутствия.
– Да правда, что ли, сучка ихняя? Худющая какая, – сомневалась одна.
– Дак весь эскадрон пропусти-ка! Худые, говорят, горячие, – хихикнула другая.
Лиза поджала губы. В это время вернулся Марк, удивленно посмотрел на нее и, догадавшись, в чем дело, оглянулся на баб. Впереди стояла одна, в розовой кофтенке, грудастая и быстроглазая, улыбалась ехидненько. Видно, она и сказала что-то обидное. Марк, не торопясь, с видом заправского кобеля, со знанием дела оглядел ее груди, бедра, бугрящийся под фартуком тугой живот. Под его оценивающим, нахальным взглядом молодайка сразу стушевалась, отступила, вся пунцовая, за спины товарок. Те тоже законфузились, попятились. Лизу эта странная, но действенная расправа неприятно задела.
– За что ты ее так? – вступилась за недавнюю обидчицу.
– Пусть помелом меньше метет. Паскуда... Какая сама – такими всех видит, – нарочно громко, чтобы бабы слышали, сказал Марк.
Лиза, резко повернувшись, пошла прочь.
– Я их насквозь вижу, сучек, – нагнав ее, продолжил он.
– Опытный, – огрызнулась Лиза.
– Да уж было дело.
Ни тени смущения в его наглых желтых глазах Громова не заметила. Но и обычной жеребятины по отношению к себе – тоже. Он вообще держался с ней как с парнем, и Лизе это нравилось.
Военный совет проходил в разоренной горнице бывшего кулацкого дома; мебель из нее была вся вынесена, а помещение загажено до предела. На голубеньких, в наивный мелкий цветочек обоях – харчки и прилипшие папиросы, в красном углу матерное слово нацарапано. Должно быть, булгаковским парням доставляло удовольствие видеть разрушенным некогда уютное гнездышко. Свободин, Лисицын и Устимов уместились на скамье у стены, Марк и Лиза пристроились на двух обшарпанных табуретах. Карту района расстелили на раздолбанном столике-угловичке.
– Ну, приступим, товарищи. Наша задача – ликвидировать банду. Предлагаю выманить гадов из лагеря и разбить их. Риска никакого – мы превосходим их по силам почти вдвое. Пошлем взвод под командованием бойца Балашова в Осино-Гай, где он будет жестко выполнять приказы Полномочной комиссии ВЦИК за № 116 и 171. Узнав, что отряд небольшой, бандиты нападут на него. Сами же мы распустим слухи, что выступаем на Козьмодемьяновку. И на самом деле выйдем в этом направлении, но вскоре вернемся, пересидим в засаде, и как только Епифанов ввяжется в бой, мы его накроем!
Совет внимательно слушал Свободина. Марк загибал пальцы – не то версты подсчитывал, не то слабые места плана. Устимов потирал выпуклый, шишковатый лоб с залысинами. Лиза задумчиво курила. Один Лисицын был в восторге. План, несмотря на явное численное превосходство красноармейцев, предлагал все-таки честную борьбу.
– Взвода не хватит, надо два, и самых отборных бойцов, – выслушав, заметил Устимов.
– Да, наверное, два, – произнес Серега, мрачнея.
– Почти на верную смерть, – задумчиво протянула Лиза и смутилась.– Нет, товарищи, я в военном деле не смыслю ни черта, так что...
– Очень хороший план, Серега, – отозвался Марк. – Но я предлагаю другой. Просто как можно быстрее дойти до Шереметьева, взять заложников и действовать по приказу № 116. Бандиты же не выродки какие, пожалеют своих родных. И вряд ли осмелятся напасть – это уж совсем дураком надо быть, чтобы связываться с таким сильным противником. Хотя совсем исключать нападение не стоит. А вообще у них будет один выход – сдаться.
– Значит, заложников расстреливать будем? Много? – воинственно поблескивая пенсне, спросил Лисицын.
Марк презрительно покосился на него:
– Сколько надо, столько и расшлепаем. В Паревке вон восемьдесят человек в штаб Духонина отправили, зато их командир, Санфиров, всю банду привел и сотрудничать согласился!
Лисицын вскинул на него испуганные глаза.
– Страшный вы человек, Штоклянд!
Марк презрительно скривил губы:
– Страшный? Это война, господин Лисицын, а не бал!
– Вы меня господином не оскорбляйте! Я такой же большевик, как и вы! Просто это не война, это... – Лисицын от возмущения не смог найти слова.
– А я за план товарища Штоклянда, – сказал Устимов, до сих пор с отсутствующим видом слушавший их спор. – Посчитать, так крови меньше выходит. Если получится, у нас может вообще без жертв обойтись, а расстрелянных вряд ли будет больше пятидесяти-шестидесяти человек. Гуманнее эдак. Возражения Лисицына – несознательное чистоплюйство.
– Я тоже за. Обидно своих орлов из-за дерьма класть, – сказал Свободин, уже оценивший новое предложение.
Лисицын перевел взгляд на Лизу. Она просто молча подняла руку, спокойно глядя на всех.
– До завтра никому ни слова, – распорядился Серега, вставая. – Пойдем повечеряем.
Стол в избе уже был накрыт, бойцы ждали командира. Марку и нравился, и казался забавным порядок, принятый в отряде. Свободин любил дисциплину даже в мелочах, поэтому и места за столом распределял по принципу ценности человека в эскадроне. Сам всегда восседал во главе, словно царь среди бояр. Ел не торопясь. Отхлебнув с ложки, клал ее на стол, закусывал хлебом. Если кто-то из сотрапезников черпал чаще командира, награждал его таким взглядом, что казалось, в следующий раз виновному достанется ложкой по лбу. Сейчас Марк, по обыкновению, занимавший место одесную Сереги, насмешливо косился на Лизу, которую, не спросясь у Свободина, посадил рядом с собой. Она, видно, просто не заметила чинного ритуала, ела торопливо, как привыкла за последние годы. Свободин бросал на нее яростные взгляды, но одернуть при Марке не решался. Вдоволь позабавившись видом Сереги, Штоклянд наконец произнес, опуская руку на плечо соседки:
– Куда торопишься, комиссар? Сегодня торопиться некуда, завтра будешь спешить.
– Да уж, завтра начнется такое... – вздохнул Серега. – Только и будем держаться, что на классовом сознании да на самогоне.
20 июля 1921 года
– Здесь будет лагерь. Село рядом, и место прикрытое! – распоряжался решительно Серега, размашисто тыча пальцем в сторону возвышавшегося на берегу Кашмы овина. – Дома вон те раскатаем, а вон те две мазанки определим под опросную комиссию. Марк с Лизой в одной, Устимов с щелкопером – в другой. На овин поставить пулемет, а заложников запереть внутри. Колючую проволоку городить не будем, в овине – надежнее. Сами– под открытым небом... не баре, чай.
Марк внимательно смотрел в сторону Большого Шереметьева, где уже действовали красноармейцы. Там, мешаясь с воплями и плачем, бестолково, беспорядочно голосил колокол. На краю села вспыхнула пальба – видно, кто-то пытался уйти в лес и нарвался на оцепление.
Мимо провели первых заложников. Двое красноармейцев погоняли прикладами бабу лет тридцати, в широкой кофте и полосатой домотканой юбке. К ней жались трое детей, четвертого, годовалого, она держала на руках. Следом шел мальчик лет одиннадцати и старуха, честившая конвоиров на чем свет стоит.
– Чья? – удивился ее бедняцкому виду Марк.
– Федорова жена и мать. Дети тоже его, – отозвался красноармеец и пояснил недоуменно: – Чудно, бедняки ведь, пол в избе земляной. Почто он в банде?
– Эту бабу не трогать, раз из бедняков. А старую все равно расшлепаем сегодня же – больно уж язык длинный, – отметил Марк.
Со стороны села подъехала Лиза. Спешилась, кто-то из красноармейцев подхватил поводья ее коня.
– Одни бабы да сарынь в заложниках, только иной раз старика увидишь, мужики, знать, все в банде.
Мимо провели еще одну семью – старика, двух девок, парня-подростка и трех баб. "Епифановы", – догадался Марк, вспомнив список. Потом прогнали растрепанную женщину средних лет, одетую старомодно, но по-городски. Она испуганно оглядывалась на ведшего ее красноармейца и спрашивала, ежась по-птичьи:
– За что? За что? Господи...
Следом Балашов с похабными шутками гнал толстую, растрепанную бабу, окруженную кучей детей. Та шаталась на ходу и душераздирающе кричала. Увидев две фигуры в кожанках, упала на колени, поползла к ним:
– Родненькие, помилуйте!
Платок ее сбился, и на плечи упали две отменной толщины русые косы. Лицо, бледное до серого, распухшее от слез, перекошено животным ужасом.
– Что за корова? – резко спросил Марк.
– Наталья Макарова, – кисло отозвался второй красноармеец.
Марк свел брови: подобного рода настроения в отряде следовало пресекать в корне.
– Важная птица. Муж ее – сволочь, каких поискать, садист и убийца. А она – наверняка его пособница, понял? – отчеканил он. – В овин это бандитское отродье!
Устимов махнул красноармейцу на колокольне, тот перестал мучить колокол, и сразу стало зловеще тихо. Председатель ревтрибунала вышел вперед. Обвел толпу собравшихся крестьян мрачным, ничего хорошего не предвещающим взглядом. Достал из кармана кожанки смятый листок.
– В общем, так! – начал он решительно. – Ваше село особо злостно заражено бандитизмом. Здесь орудует банда вашего односельчанина Епифанова! Посему в селе вводится военное положение! Если через два часа никто из вас не сообщит нам сведений, способствующих поимке бандитов, взятые заложники будут расстреляны! У вас на глазах! Через два часа пустим в расход еще партию! И так до тех пор, пока вы не выдадите нам все, что требуется! Пока банда не уничтожена, в селе действует приказ Полком ВЦИК № 171. – И, с силой встряхнув лист, чтобы он развернулся, начал читать, почти не глядя в текст: – "Дабы окончательно искоренить эсеро-бандитские корни, Полномочная комиссия приказывает:
Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать без суда, на месте.
В селениях, в которых скрывается оружие, властью уездной политкомиссии объявлять приговор об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия.
В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте, без суда, старшего работника в семье.
Семья, в доме которой скрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество ее конфисковывается, старший работник в семье расстреливается без суда.
Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматриваются как бандиты, и старшего работника в семье расстреливать на месте, без суда.
В случае бегства семьи бандита имущество таковой распределять между верными советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать или разбирать.
Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно.
Председатель Полномочной комиссии ВЦИК Антонов-Овсеенко, командующий войсками Тухачевский, председатель губисполкома Лавров".
