Текст книги "Роза прощальных ветров"
Автор книги: Татьяна Тронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Собрались они в спешке, выскочили из дома в прозрачных вечерних сумерках – скорей, скорей... Неволину передалось волнение Розы.
– Слушай, он бьет тебя, что ли?
– Кто?
– Да муж твой! Ты его прямо так боишься... – с неприязнью к неизвестному супругу произнес Неволин.
– С ума сошел! У меня очень интеллигентный муж.
...В центре, в одном из переулков возле Мясницкой, Неволин высадил Розу рядом с ее машиной – блестящей, похожей на игрушку.
– Я позвоню тебе?
– Нет. Не надо! – Она посмотрела на него своим ускользающим, странным взглядом. Необычным. Который очень шел ей, придавал особый шарм – только что понял Неволин. И от которого ему почему-то стало трудно дышать.
* * *
Мятлевская строка, воспевающая розы, была использована, кроме Тургенева, еще и русским поэтом Игорем Северяниным. Находясь в эмиграции и тяжело переживая разлуку с родиной, он писал в 1925 году:
В те времена, когда роились грезы
В сердцах людей, прозрачны и ясны,
Как хороши, как свежи были розы
Моей любви, и славы, и весны!
Прошли лета, и всюду льются слезы...
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...
Как хороши, как свежи ныне розы
Воспоминаний о минувшем дне!
Но дни идут – уже стихают грозы.
Вернуться в дом Россия ищет троп...
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!
(Из учебника русской литературы.)
* * *
– ...Ле-Бурже, Ле-Бурже... – недовольно пробормотал Герка Кобзев, не отрывая глаз от своего монитора. – Прямо все печенки проел своим Ле – Бурже!
Кобзев ворчал из-за Главного, который утром, на планерке, устроил своим подчиненным разнос – дескать, работаете из рук вон плохо, бездельники. Больше всего досталось Кобзеву – тот никак не мог сдать свой отчет по аэродинамике.
От авиасалона в Ле-Бурже действительно зависело очень многое – в том числе возможность получить выгодные контракты.
Неволин, тоже не отрываясь от своего монитора, крикнул в ответ:
– Знаешь, чего он хочет?
– Чего?
– Главному не просто контракты нужны. Он еще, ко всему прочему, хочет участвовать в коммерческом авиастроении.
– Ну, ясное дело...
Константин уставился в окно. Ему были видны корпуса цехов и лаборатории, и солнце отражалось от железных крыш... Мимо него пробежал расчетчик из соседнего отдела.
– Яшин, ты куда так торопишься? – спросил Неволин.
– В Жуковский.
– Зачем?
– Надо, уважаемый начальник отдела!..
Начальником отдела Неволин стал всего две недели назад.
В акционерном обществе открытого типа «ОКБ Лихого» (ОКБ – опытно-конструкторское бюро) шла полным ходом разработка военного самолета нового поколения и надо было успеть к международному салону во Франции.
В комнату осторожно вошел Иван Иваныч Руденко – седой, с хитрым выражением лица. Раньше он был летчиком-испытателем, теперь работал слесарем в одном из цехов, решительно не желая выходить на пенсию.
– Работаете, ребята?
– Что, Иваныч, как дела?..
– Потихоньку... У вас, говорят, свежие газеты есть. Почитаю.
Руденко взял с подоконника газеты, но, судя по всему, душа его жаждала общения. Он сел в вертящееся кресло.
– Помню, я в начале пятидесятых проводил испытания нового «МиГа»... У нас какой основной критерий: проверять самолет так, чтобы потом в боевом применении он был послушен и подвластен каждому строевому летчику. И мы должны были проверять эти машины на сверхмаксимальных режимах!
– И что, Иваныч?
– Ну что... Короче, в феврале дело было. Погода ясная. Взлетаю, набираю высоту – 5 600, разгоняю самолет до максимальной скорости и вижу – что-то не то. Чем больше скорость, тем больше самолет стремится поднять нос. С огромным усилием давлю на ручку... А она возьми да и вырвись! В общем, «МиГ» резко пошел вверх. Ручка встала намертво, работают только элероны на крыльях. Я передаю на командный пункт – так, мол, и так. А мне оттуда – «прыгай!» А там, за бортом, между прочим, минус тридцать!
– Что, не прыгнул? – с интересом спросил Неволин.
– Не-а. Я что сделал? Я убрал обороты двигателя, и машина опустила нос. Дал газ – подняла... В общем, я понял, что можно управлять ею с помощью тяги двигателя. Короче, дотянул до аэродрома, убрал газ. Сел кое-как. Выхожу, смотрю – разрушены кромки рулей высоты, заклинило рули, эти же рули заклинили руль поворота – весь хвост изуродован! Если б я этот хвост видел, я бы точно прыгнул...
– Молодец, – вздохнул Кобзев.
– А то! Потом оказалось – выпрыгни я, закрыли бы наше КБ к едрене фене. За тот полет Артем Иванович Микоян мне лично ручку пожал...
Старик еще немного повспоминал прошлое, потом, шаркая, ушел.
«Значит так: сохранить в общих чертах особенности аэродинамической компоновки и взаимного расположения основных агрегатов конструкции... – размышлял Неволин, глядя в монитор, на котором медленно поворачивалась перед ним электронная модель будущей машины. – Обводы крыла тоже не изменяем. Новыми будут только головная часть фюзеляжа, усиленное крыло, вертикальное оперение – но без подблочных гребней... А вот что с воздухозаборниками делать? Главный говорит, они сильно утяжеляют конструкцию. Для военного самолета это минус...»
– Костя, я в столовку! – крикнул Кобзев. – Уже половина второго. Пойдешь?
– Да, через пять минут!
– Ладно, займу очередь...
Неволин потер глаза. Стоило ему отвлечься, как он снова вспоминал о Розе. Она была рядом, никуда не уходила. И это было неприятно, тяжело – ведь кроме Розы существовала Лиза. «Ой, я дурак... Это ж надо так все запутать!»
Неволин выключил компьютер и спустился вниз. На первом этаже была столовая – огромная, шикарная, с ресторанным интерьером. Герка Кобзев уже ждал его.
Суп-харчо, свиная отбивная с картофельным пюре, два вида салатов, густой вишневый кисель – целых три стакана. Вот таким был сегодня выбор Неволина.
– Ты у нас сладкоежка, Константин Георгиевич! – захохотал Кобзев, глядя на его поднос. – Куда столько киселя?
– Отстань, – огрызнулся Неволин.
– Я тут в одной передаче слышал, что единственным аналогом нашего детища является американский тактический истребитель «F-15Е», – сказал Кобзев, с аппетитом прихлебывая борщ, в котором плавали островки сметаны. – Но, типа, у них круче.
– Журналюги! – мрачно буркнул Неволин. – Это у нас круче.
– Вот именно.
– Герка...
– Что?
– Тебе какие женщины нравятся?
Кобзев удивленно вытаращил глаза и закашлялся.
– Ты в каком смысле?
– Брюнетки, блондинки, худые, полные... Какие?
Кобзев подумал, провел ладонью по лысеющей голове. Потом придвинул к себе тарелку со вторым и ответил дипломатично:
– Мне, братец ты мой, все равно. Я уже столько лет женат, что перестал думать о других женщинах.
– Лицемер! – сурово заклеймил коллегу Неволин. – Сам видел, как ты к Обориной из бухгалтерии клеился!
– Вранье! – возмутился тот, даже слегка побледнев. Больше всего на свете Герка Кобзев боялся своей жены – женщины строгой и решительной, искусствоведа со стажем, – хотя было непонятно, каким образом до нее могут дойти слухи о Леночке Обориной из бухгалтерии...
– Да ладно тебе... А как ты относишься к таким... я даже не знаю, как описать. Вроде бы они не худенькие, но и не толстые, а такие... – Неволин задумался, подбирая нужное слово, и пошевелил пальцами.
– Плотненькие, – быстро подсказал Кобзев. – Приятные на ощупь. Чтобы, значит, не было такого чувства, будто батарею гладишь!
– Ну да, вроде того... – задумчиво согласился Неволин. – Но я, вообще, не о том! Бывает так, что всю жизнь думаешь, что нравятся тебе женщины одного типа, а потом – бац! – и переключаешься на что-то другое?..
– Бывает, – энергично кивнул Кобзев. – Вот, помню, в конце девяностых со мной случилась история. Поехали мы в Малайзию, контракт один подписывать. И была там одна малаечка, малаечка-милашечка... Только не вздумай никому рассказать! – спохватившись, прошипел он.
– Господи, да что я, не понимаю...
К их столу подошел Юра Ликин.
– Привет... О чем речь, граждане?
– Юрка, привет... – Неволин пожал ему руку. – Как теща, уехала в свой Серпухов?
– Не в Серпухов, а в Саратов!
– Мы о женщинах беседуем, – сказал Кобзев. – О странностях любви, если можно так выразиться.
Юра Ликин моментально оживился.
– Хорошая тема... Слушайте, есть один диск с японской анимашкой – прямо волосы дыбом!
– С чем?
– Это жанр такой у японцев – анимэ... Мультфильм. В этом мультике – что-то там про одну принцессу и демонов... Короче, я пересказывать не буду, я его посмотреть тебе дам, Кобзев.
– Моя Марина Викторовна мне такие вещи смотреть не разрешает, – вздохнул Кобзев. – Только высокохудожественное кино, желательно призеров фестиваля в Каннах...
– Это что! – с видом превосходства фыркнул Юрий. – Вы о предрассудках моей разлюбезной тещи еще не знаете...
И он принялся рассказывать о своей теще.
Неволин не слушал его, он опять думал о Розе. «Зря я Герку спросил... Все не то и не так! Дело ведь не в том, что у меня предпочтения поменялись, а совсем в другом. Как мне жить дальше? Лизка уже платье шьет, всем подругам уши прожужжала, что скоро свадьба... Я буду самый настоящий подлец, если возьму свое предложение назад. И вообще, я же люблю ее, Лизу? А Роза – это так, случайность... – Неволин принялся вылавливать ложкой вишни из киселя. – Ну ладно, скажу я Лизке, что не собираюсь на ней жениться. И что? Выгонять ее из дома? Для чего – для того, чтобы встречаться с Розой? Да Розе я задаром не нужен, у нее нормальная семья – муж, дочка, с какого перепугу она станет их бросать? И вряд ли она захочет, чтобы я стал ее любовником... Да я и так ее любовник! Вернее, был им, поскольку Роза ясно дала понять мне, что не собирается со мной больше встречаться...»
* * *
Война Алой и Белой розы – междоусобная война феодальных кланов в Англии за престол. Боролись две ветви династии Плантагенетов – Ланкастерская (герб с алой розой) и Йоркская (герб с белой розой). Война, продолжавшаяся тридцать лет (1455 – 1485), привела к власти дальнего родственника Ланкастеров Генриха VII Тюдора. Женившись на наследнице Йорков Елизавете, Генрих VII объединил в своем гербе алую и белую розы и основал правящую династию Тюдоров.
(Из учебника зарубежной истории.)
* * *
Во второй половине дня приехала Света.
– Мам, ты подстриглась? – изумленно сказала она, и привычное меланхолично-кислое выражение стало сползать с ее лица. – С ума сойти... а ты знаешь, тебе очень идет! – Она обошла Розу, разглядывая ее со всех сторон. – Да, определенно идет! И ты как будто похудела?..
– Правда? – обрадовалась Роза.
– Ну что я, врать, что ли, буду! Мам... А это что? Я у тебя не видела...
Света заинтересовалась новым приобретением Розы – брючным костюмом оливкового цвета.
– Нравится? Недавно купила... Я в последнее время стала ужасной транжирой, отец меня ругает, – призналась Роза. – Говорит, я его разорю.
– Да ладно, слушай его больше! – возмутилась Света. – А что у тебя еще есть?
Роза повела ее в свою комнату и распахнула гардероб.
Они перебирали одежду, потом Роза принесла новые туфельки.
– Хочешь померить? – великодушно спросила Роза.
– Хочу!
Но большинство вещей оказались Свете маловаты – брюки не застегивались на талии, кофточки жали в плечах, у туфель был недостаточно высокий подъем.
– Нет, ну что же я за каракатица... – расстроилась Света, повернувшись к зеркалу боком и безуспешно пытаясь втянуть в себя живот.
– Просто не твой размер, – попыталась утешить ее Роза.
– И в кого я такая? – вздохнула Света. Роза помогла ей стянуть через голову блузку, плотно приставшую к ее пухлым белым предплечьям. – В маму Катю, что ли?
Так она называла свою родную мать, давно ушедшую из жизни.
Роза вздохнула.
– А отец где?
– На работе, где ж ему быть...
– Мам, я посплю у тебя немного, а? Меня бабка гоняет, не дает днем спать, а я так устала от этой учебы...
– Ну конечно!
Роза уложила ее, подоткнула одеяло, как в детстве.
– Спи, детка... – она поцеловала Свету в высокий белый лоб.
– Мам, ты меня любишь?
– Очень. Ты самая красивая.
– Да ладно придумывать-то... – пробормотала Света. – Знаешь, кто красивый? Помнишь ту девицу – ну, что живет в Камышах? Анжелу... Вот она красивая!
– У каждого своя красота, – мягко улыбнулась Роза. Но Света обреченно отмахнулась и, поворчав, быстро заснула.
Роза ушла на кухню и принялась готовить ужин. Овсяный суп и паровые котлеты. У Николая больной желудок.
* * *
...О том, что у нее не может быть детей, Роза узнала не сразу.
Года два они с Николаем прожили, ни о чем не задумываясь. Света была совсем маленькой, денег мало (муж в те времена служил обычным клерком), в стране царили хаос и анархия... Словом, лишь бы выжить.
Но потом Роза обеспокоилась этим вопросом.
Участковая в женской консультации клятвенно заверила Розу, что та абсолютно здорова. «Ну что вы, милочка, все у вас еще будет! Подождите немного...» Потом, еще через год, Роза решила, что самоуверенная докторша, возможно, ошибается, и пошла на прием к другому врачу.
Молодой и перспективный выпускник мединститута в пух и прах разругал свою предшественницу и приглушенно-печальным голосом вынес Розе свой вердикт – надежды нет. И не будет. Все бесполезно...
Разумеется, Роза ему не поверила.
Она нашла еще одного доктора. Тот, в свою очередь, обнаружил у Розы тяжелую болезнь, требующую сложной полостной операции – промедление смерти подобно! Он, доктор, как раз именно на эту тему пишет свою диссертацию... Роза перепугалась, но уже следующая докторша страшный диагноз отменила, прописала Розе успокаивающее и велела каждый день мерить температуру.
Потом Роза попала в один медицинский центр. Николай к тому времени начал потихоньку раскручивать свой бизнес, и появились первые, вполне приличные деньги... В центре Розу усиленно кололи гормонами, отчего она набрала лишний вес, и обещали, что лечение обязательно поможет. Заодно обследовали и Николая, хотя тот отчаянно сопротивлялся, козыряя Светкой, – дескать, со мной-то все в порядке...
С Николаем действительно все было в порядке.
Роза легла на пару месяцев в другую клинику. Там ее снова кололи и пичкали таблетками.
Потом от отчаяния Роза обратилась к одной известной знахарке. Знахарка клятвенно заверила Розу, что не пройдет и года, как та родит ребеночка.
Не получилось. Роза продолжила лечение.
Словом, одни доктора категорически отрицали возможность Розы стать матерью, другие давали небольшой шанс. Третьи просто тянули деньги...
Это был безумный марафон. От одной клиники к другой, от надежды к отчаянию. Роза не жила – ее жизнь превратилась в сложный ритуал, в котором все было подчинено одной цели – родить.
Поскольку естественным путем это не получилось, Розе посоветовали экстракорпоральное оплодотворение. Опять уколы, режим, трепет надежды...
Все попытки оказались неудачными.
Роза стала уже задумываться о том, не обратиться ли к услугам суррогатной матери, но тут Николай встал на дыбы. Он был изрядно измучен этим марафоном.
«Все, – сказал он жене. – Хватит. Не судьба. Смирись. Иначе мы скоро разоримся!»
У Николая была Света, и этого ему вполне хватало.
Но Роза еще долгое время не могла успокоиться, тайком продолжала бегать по докторам, которых рекомендовали ей сидевшие в больничных коридорах женщины...
Она дошла до такого состояния, что могла в толпе по лицу определить – врач человек или не врач. Только специализацию еще разгадывать не научилась – терапевт, окулист или кто еще... Казалось, профессия кладет отпечаток на человека.
(Несколько позже в руки Розе попалась одна интересная статья – там говорилось о так называемой профессиональной деформации личности. То есть буквально – профессия меняла характер человека! Причем сильнее всего, оказывается, менялись люди, занимавшиеся социальными профессиями, – врачи, педагоги, милиционеры. Все те, кто по роду своей деятельности был вынужден много общаться с другими людьми...)
Например, некоторые врачи отказывались видеть перед собой переживающую и страдающую личность, а видели просто организм, или даже – набор органов, которые нуждались в лечении. «Кто там еще в очереди? – выглядывал из кабинета в коридор человек в белом халате. – А, только мочевой пузырь остался да два желудка... Не беспокойтесь, приму всех!»
У других докторов развивалось нечто вроде мании величия – от того, что пациенты чувствовали свою зависимость от них...
Многие были милыми, вежливыми, охотно объясняли подробности лечения, отчего возникла болезнь и прочее. Другие ни в какие разъяснения не пускались, полагая, что все это лишнее. «Мясо» все равно не поймет.
Беседуя с доктором, Роза точно знала – стоит доверять этому или нет. Сможет ли она долго общаться с ним или нет.
Научилась различать клиники – какие плохие, а какие хорошие. Разочаровалась в платных – там по большей части тянули деньги. Главным там было – как можно дольше удержать человека на крючке, с одной стороны, не давая ему окончательно загнуться, с другой – не позволяя полностью и быстро выздороветь. В государственных грубили, часто халтурили, но зато именно там, по отзывам больных, попадались поистине уникальные знатоки своего дела. В таких заведениях лечение никогда не затягивалось...
Профессионал в любом случае оставался профессионалом, даже если ему за работу платили копейки. Бедность не является оправданием плохой работы специалиста – разве должен расплачиваться пациент за то, что доктор неудачно выбрал для себя профессию?..
Но тем не менее Розе никто не мог помочь. Никто и нигде.
А потом она поняла, что просто сойдет с ума, если не остановится. Если не смирится с тем, что ей никогда не стать матерью...
Роза перестала думать о детях, она действительно заставила себя угомониться – правда, это потребовало от нее колоссальных душевных усилий.
Зато потом стало очень легко и хорошо, и она уже полностью погрузилась в заботы о Николае и своей приемной дочери.
...Роза закончила все свои дела. Часы показывали половину восьмого вечера. Потом вспомнила, что надо предупредить свекровь, взяла в руки телефонную трубку.
– Алло! Елена Климовна, здравствуйте... Елена Климовна, вы не волнуйтесь, Светочка у меня.
– Надолго? – с беспокойством спросила свекровь.
– Я не знаю... Может быть, до завтра.
– А что она делает? Спит, наверное?.. – в голосе Елены Климовны явно прозвучала досада.
– Н-нет... она телевизор смотрит!
– Так я и поверила, – буркнула свекровь. – Ладно, до завтра!
Роза откинулась в кресле и посмотрела вверх. Мягко поблескивали серебристые маленькие светильники, вмонтированные в потолок.
«Я – честная, порядочная женщина, – строго обратилась она к этим светильникам, точно они могли ее понимать. – У меня замечательный муж. У него, конечно, есть небольшие недостатки, но в общем и целом он замечательный человек...»
Она протянула руку и сняла с полки фотографию мужа в смешной пластиковой раме, напоминающей своей формой подсолнух. Это была рамка для детских фотографий, но когда-то Роза не удержалась, вставила в нее фото Николая, чтобы везде, в каждой комнате было его лицо.
Идеальные, строгие черты. Внимательный и неподвижный взгляд темно-зеленых глаз...
Просто удивительно, что этот красавец принадлежит ей, Розе. Что еще надо?.. Да ничего больше не надо!
Поистине, она во всех отношениях счастливая женщина...
* * *
Роза Люксембург (1871 – 1919) – деятель немецкого, польского и международного рабочего движения. Уже в гимназии участвовала в нелегальной революционной работе. Окончила университет в Цюрихе. Была в числе основателей Коммунистической партии Германии (КПГ). После подавления Берлинского восстания была зверски убита вместе с Карлом Либкнехтом.
(Из учебника зарубежной истории.)
* * *
– Гоша, останови здесь, – попросил Николай. – Все, часа на два ты свободен...
Бабенко кивнул седой стриженой головой. На лице его не отразилось ни одной эмоции.
Николай вышел из машины и по ступенькам легко взбежал в магазин, над стеклянными дверями которого мерцала неоновая вывеска – «Цветы».
Внутри пахло душной, сырой сладостью...
– Вам помочь? – вынырнула из цветочных зарослей улыбчивая продавщица. Чересчур любезных продавцов Николай не любил: «Нечего из кожи вон лезть, милочка, и так ясно, что ты сейчас всякую дрянь начнешь мне впаривать!» – Есть чудесные тюльпаны, лилии, гвоздики, розы...
– Только не розы, – нетерпеливо перебил ее Николай. – А это у вас что там?
– Орхидеи. Чудесный подарок! Вы кому собираетесь дарить цветы?
Николай демонстративно проигнорировал вопрос.
– Я, пожалуй, куплю готовый букет. Вот этот. Сколько он простоит?
– Недели две, не меньше! – любезно улыбнулась продавщица.
– Ну да... – пробормотал Николай брезгливо. – Как же! Дай бог, если дня два... Никаких правил в цветочном бизнесе нет, никаких законов, регламентирующих этот вид деятельности! Имейте в виду – если букет завянет через день, я к вам вернусь и потребую свои деньги назад. И мне плевать, что вы не обязаны это делать. Везде должна быть гарантия! Везде! Когда в обувной заходите, наверное, даже не спрашиваете, в течение какого срока можете сдать свои башмаки обратно, если у них вдруг каблук отвалится...
Продавщица только испуганно хлопала глазами. «Ничего, надо же их кому-то гонять, а то они совсем совесть потеряют!»
Николай расплатился, взял объемистый букет, запакованный в целлофан, и вышел на улицу.
Идти было недалеко – до следующего дома.
Войдя в подъезд, он набрал номер квартиры на входном устройстве.
– Коля, ты? – после нескольких трелей звонка отозвался женский голос.
– Я. Пустишь?
– А куда я денусь?.. – засмеялся голос.
* * *
В Древнем Риме роза служила символом храбрости. Римляне верили, что этот цветок вселяет в сердца мужество, и потому вместо шлемов надевали на воинов венки из роз и на щитах выбивали изображение розы. По случаю победы они украшали розовым венком голову победителя.
Роза также служила символом тайны и молчания. Она изображалась в виде барельефа на потолках комнат для совещаний, символизируя, что все, сказанное «под розой» (sub rosa), – является конфиденциальным.
Культ розы в Риме превосходил всякую меру. Патриции засыпали розами любимых матрон; девушки, привораживая любимых, окутывали себя розовым фимиамом; патрицианки купались в розовой воде, чтобы сохранить молодость; гладиаторы умащивали тело розовым маслом, чтобы быть непобедимыми в схватках. В Колизее розовым лепестковым дождем приветствовали победивших гладиаторов и украшали их венками.
Известно, что на одном из пиров гости были настолько засыпаны розами, что многие из них задохнулись...
(Из журнальной статьи.)
* * *
Марине Долецкой исполнилось тридцать четыре года, за спиной у нее было два брака, от первого из них – дочь Валя двенадцати лет, от второго – только фамилия, была еще мама – Софья Витольдовна Бубенцова, пятидесяти девяти лет, оптимистка, пенсионерка, гипертоник, живущая этажом ниже, была собственная однокомнатная квартира со всеми удобствами (все это, заметьте, в одном из лучших, «зеленых», районов Москвы), была неплохая работа в офисе, была красота и был любовник.
В общем, жила Марина Долецкая не хуже других женщин, а во многом даже и лучше – ведь не у каждой одинокой женщины есть рядом мужчина.
Поэтому, когда Марина услышала трель домофона, то вздрогнула удивленно-радостно. Она не ждала своего любовника так рано.
– Валя, собирайся! – закричала она дочери, которая на кухне делала уроки. – Дядя Коля пришел.
– Минутку... Мне только последнее предложение дописать, – вежливо отозвалась дочь.
– Никаких минуток! У бабушки допишешь...
Дочь у Марины была исключительно послушной девочкой. Поэтому спорить она не стала, а принялась быстро собирать портфель.
Марина бросилась к зеркалу, висевшему в прихожей, придирчиво оглядела себя – кажется, все в порядке. Когда-то она выступала в одном известном ансамбле народного танца, и от прошлого у нее осталась очень тонкая, почти подростковая, фигура. Волосы у нее были темные, длинные, прямые. Маленькая головка, длинная шея, смуглая кожа и выразительные глаза темно-карего цвета.
«Моя Нефертити» – так называл ее Николай.
Валя выходила из квартиры в тот момент, когда из лифта на лестничную площадку шагнул Николай.
– Привет, девчонка! – весело сказал он и свободной рукой потрепал Валю по голове. – Эх, коса у тебя замечательная...
У Вали действительно были хорошие волосы – темные, длинные, прямые, как и у Марины.
– Вот и я говорю! – подхватила Марина, стоя у входной двери. – А она отстричь свою косу хочет... Я ей даже думать об этом запретила. Валь, ты что с дядей Колей не здороваешься?
– Добрый вечер, дядя Коля, – вежливо сказала Валя, не поднимая головы.
– Ладно, иди к бабушке уроки делать... – Марина впустила Николая и захлопнула входную дверь.
– Это тебе.
– Коля... – Марина приняла его букет, точно величайшую драгоценность. – Колька, какой ты милый!
Он поцеловал ее, повесил легкий кожаный плащ на вешалку, переобулся в «свои» тапочки.
Марина, убрав цветы, повисла у него на шее.
– Ты рано сегодня... – с нежностью произнесла она. – Колька, я тебя обожаю! Соскучилась так, что просто сил нет...
В последний раз они виделись два дня назад.
– Дел очень много, – ответил тот, проходя в комнату. – Никто работать не хочет... Я иногда себя чувствую надсмотрщиком на плантации! – У него зазвонил мобильный. – О! Сама видишь – ни минуты покоя...
Марина привычно замолчала. У них была договоренность – если Николай говорит по телефону, она молчит. Конечно, в большинстве случаев звонили с работы, но это могла быть и Николаева жена.
– Алло, Игорь... Что? А я почем знаю... Прямо сейчас? Сертификаты у меня в столе лежат. Если будут настаивать, покажи этим товарищам, не стесняйся. Какие ж они поддельные, ты спятил, что ли?! Они настоящие! Что я, дурак, что ли, с поддельными связываться... А вдруг проверка? Себе дороже выйдет... Все, пока.
Марина улыбнулась. В этот раз звонок был деловой и повода для ревности не было никакого. Марина очень ревновала Николая к его жене, хотя ни разу и не показала этого...
– Все-то ты в делах, мой любимый, все в делах... – пропела она, кладя ему руки на плечи. – Может, выключишь свой телефон хоть на чуть-чуть, а?..
Он нажал на кнопку отключения, небрежно бросил свой мобильник на кресло.
– Есть хочешь? – Марина поцеловала Николая в нос.
– Нет.
– А что хочешь?
– Тебя хочу, – сказал он и поцеловал ее.
– Что, прямо так сразу? – улыбнулась Марина, слегка оттолкнув его.
– Так сразу...
Как любовник Тарасов был горячим, сильным, очень любил импровизации вкупе с нестареющей классикой, и Марина старалась, чтобы их встречи напоминали некое театральное действо, которое невозможно забыть.
Она вообще изо всех сил старалась, чтобы ее Коленька раз и навсегда понял – лучше нее никого на свете нет. Во всем остальном Марина тоже была изобретательна, нежна, щедра, предупредительна, милосердна, тактична, весела – все для того, чтобы каждая их встреча превращалась в праздник. Она никогда не скупилась на комплименты.
...Они лежали на широкой тахте, застеленной белоснежной шелковой простыней.
Марина, отдышавшись, оперлась на локоть, поцеловала Николая, провела пальцами по его лицу.
– Тарасов, ты знаешь, что ты красивый? – серьезно спросила она.
– Разве? – усмехнулся он.
– У тебя потрясающие глаза.
– Чем же это они потрясающие?
– Я еще ни у кого не видела такого цвета. Он... не зеленый, не карий, не горчичный, не оливковый, не гороховый, не бутылочного стекла, а такой... Болотный, что ли?
– Скажешь тоже! – засмеялся он и в ответ поцеловал ее. – У тебя тоже потрясающие глаза. Как у египетской царевны.
– А у твоей жены – какие? – помолчав немного, поинтересовалась Марина непринужденно.
– У моей жены... у моей жены глаза серые, – вздохнув, нехотя ответил Николай. – Да ты же ее видела!
– Я видела ее издалека, да и то мельком, – резонно возразила Марина. – Поэтому ничего толком разглядеть не успела. У нее ведь что-то с глазами, а, Коль?..
– Вот удовольствие обсуждать мою жену... – с досадой сказал Николай и, отстранив Маринину руку, поднялся, нашарил на стуле свои брюки. – У нее косоглазие.
– Бедная... – с жалостью пробормотала Марина, стараясь, чтобы тон ее звучал максимально искренне. – А почему она операцию себе не сделала, Коль?
– Она уже столько операций себе сделала, столько денег потратила, что мне иногда лишний рубль дать жалко... Сам понимаю, что не прав, но ничего с собой поделать не могу!
Николай при всем при том, что был человеком далеко не бедным, отличался скупостью, которая иногда принимала даже немного смешные формы. Марина это давно разгадала и потому просто так ничего от него не требовала, играя на другой особенности своего любовника – Николай был человеком щепетильным и желал, чтобы все вокруг него было «на представительском уровне».
И она мягко давала ему понять, что не всегда может соответствовать этому уровню – по крайней мере, в финансовом плане, так что он, Николай, должен ей немного помогать.
– Неужели она совсем не может иметь детей? – кротким и жалостливым голосом спросила Марина.
– Совсем.
– А ты хотел бы? – вкрадчиво поинтересовалась «Нефертити».
– Нет, – фыркнул Николай. – С меня Светки хватает...
Марина перевернулась на живот, поболтала ногами, зная, что выглядит сейчас чрезвычайно эффектно.
– Колька, поехали куда-нибудь на майские, а? В Турцию, например...
– С ума сошла... Отдых для плебеев! Лучше уж в Испанию. Или нет – поехали в Венецию?..
– Поехали! – обрадовалась Марина. Если бы она сразу предложила Николаю ехать в эту самую Венецию, он бы стал ворчать, что это неоправданно дорого и лучше уж отправиться в Турцию, где, по крайней мере, цены соответствуют услугам... – А что жене своей скажешь?
– Скажу, что поехал в командировку. Закупать новую партию итальянской обуви.
– Обожаю итальянскую обувь... – мечтательно вздохнула Марина.
– Не всегда хорошо расходится, – насупившись, заметил Николай. – Узковата для наших дам. И, кстати, дороговата. Это тоже не очень хорошо – ведь, как известно, деньги делаются на ширпотребе...
Николай сел на любимого конька – принялся рассказывать об особенностях отечественного обувного бизнеса. Марина слушала его внимательно, кивала.
В половине одиннадцатого он ушел.
...Марина снова подошла к зеркалу. Усталое, неподвижное лицо, тени под глазами. Она чувствовала себя опустошенной, холодной, равнодушной, несчастной. И это при всем при том, что у нее все было – относительная молодость, послушный, здоровый, вполне самостоятельный ребенок, работа, квартира, красота, добрая, понимающая мать, мужчина рядом. Мужчина был красивым, молодым, богатым и, при определенных условиях, с ним можно было делать все что угодно – главное, если найти правильный подход. Ведь Николай любил Марину, хорошо относился к ее дочери. Даже больше того – и Марина его почти любила!
