Текст книги "Кротовая нора"

Автор книги: Татьяна Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Хорошо, я его проверю еще. Этих данных, что ты на него дал, – Кирилл потряс папкой, – мне мало. И расскажи о Маше, о ее характере.

– Машка, еще та заноза. С тех пор, как родители уехали по работе в Калифорнию, она была на мне. Какой из нее физик, я не знаю, не разбираюсь, но она пишет диссертацию, да и работает в НИИ Физики. Но, она далеко не ботаник, настоящая «пацанка». Любит экстремальные виды спорта, отлично стреляет из пневматики, – сев за стол, начал рассказывать Александр, проводя ладонью по прохладной гладкой столешнице.

– Есть в кого, – перебивая, сказал Кирилл.

– Да ладно, но она еще ходит в походы на зимний Байкал и поднимается на Эльбрус, и с парашютом прыгает.

– Отличная девчонка, уважаю, – улыбаясь, проговорил Кирилл.

– Может быть, но у меня от ее выходок только головная боль.

– А ей лично мог кто-нибудь угрожать? Парень или бывший парень?

– Про парня точно могу сказать, что она ни с кем не встречалась, по крайней мере, в последнее время. Был якобы жених давно, но он давно уехал за границу, и женился. Наука, экстрим и адреналин, вот что ее интересует. Друзей у нее всегда было много. Но, ее категоричность, прямолинейность и резкость не всем нравилась. Пару раз приходилось ее вытаскивать из каталажки, правда это было еще в ту пору, когда она училась в универе.

– И ты хочешь сказать, что она совсем на тебя не похожа?

– Своим безрассудством и азартом, нет, – устало откинулся на спинку стула Александр, – но что-то есть. А ведь я еще родителям ничего не говорил. – Печально улыбаясь, сказал он.

– И не надо. Поехали к ней домой, мне нужно самому все осмотреть, – вставая, сказал Кирилл, – и уже там будем решать, как дальше действовать.

15.

Константин, засунув руки в карманы джинсов, стоял в толпе зевак у Измайловского моста на набережной Фонтанки. Место у моста было огорожено лентой, было много полицейских. В толпе шли разговоры о том, что нашли какого-то мужика, то ли убитого, то ли утопшего.

– Пьяный, небось, – раздался дребезжащий женский голос в толпе.

– Ничего и не пьяный, – уверенно сказала девушка в очках с хвостом, поворачиваясь к толпе. – Я сама слышала, как они, – девушка махнула рукой в сторону полицейских, – отчитывались своему начальству. У него нашли документы.

– Может, шишка какая, – предположила полная женщина в шляпе, вытирая пот с лица цветастым большим платком. Она протиснулась сквозь толпу поближе к девушке в очках, толкнула ее в плечо.

– Слышь, не знаешь? Может шишка?

– Знаю, – дернув плечом и отодвигаясь от женщины, сказала девушка, – сказали физик какой-то известный, – вон, видите, начальство приехало, – показала девушка рукой на подъехавший черный мерседес с тонированными с тонированными стеклами.

Константин пробрался сквозь толпу и, не оборачиваясь, пошел в сторону Измайловского проспекта.

16.

1755 г. Санкт-Петербург.

– Вот видите, Мария, и погода благоприятствует нам, – выглянув на меня из-под белого кружевного зонта, улыбаясь, сказала Екатерина Андреевна.

– Да, спасибо, что настояли на том, чтобы я вас сопровождала, – сказала я.

Свой зонт я пока не раскрывала, наслаждаясь солнечными лучами. Повязку с шеи я сняла перед поездкой. Шея уже практически не болела, только остался розовый след от практически зажившей продолговатой ссадины. Почти месяц прошел с тех пор, как я попала в дом Екатерины Андреевны.

Мы прогуливались неспешным шагом по центральной аллее парка, по обеим сторонам которой росли высокие деревья, отбрасывающие тень на аллею. Было солнечно, но не жарко. Тихо шумела листва деревьев, оглушающе громко пели птицы, ароматно пахло какими-то цветами. Под ногами тихо хрустела гранитная крошка, которой была посыпана аллея.

– Как же здесь красиво, – вырвалось у меня.

– Да, очень. Я люблю этот парк, часто сюда приезжаю на прогулку.

Екатерина Андреевна время от времени здоровалась с встречающимися дамами. Я, следуя ее примеру, кивала головой и делала небольшой поклон.

Я с удовольствием прогуливалась, рассматривая парк, стараясь как можно лучше запомнить все.

«Надо, наверное, дневник начать вести, чтобы все подробно описывать. Точно, так и сделаю», – решила я.

Я все-таки надеялась вернуться к себе домой, и хотелось бы как можно больше рассказать о том, как все здесь устроено.

«А не поступить ли мне на исторический факультет», – мелькнула у меня еще одна шальная мысль, – «я уже столько узнала, а сколько еще могу узнать. Хотя нет, мне и этого будет в избытке. Успеть бы до правления Екатерины II убраться отсюда», – подумала я и осмотрелась.

А тем временем, мы проходили мимо беседки, увитой зеленью.

– Принес черт ее на нашу голову, – тихо проговорила Екатерина Андреевна, увидев даму в беседке. – Добрый день Мавра Егоровна, – громко приветствовала она даму, – рада видеть вас.

Повернувшись к беседке, из-за солнца я не смогла рассмотреть эту даму, только кивнула головой и сделала реверанс. Мне пришлось раскрыть свой зонт.

– Здравствуйте, милочка, – громко приветствовала дама. – Как ваши дела? С кем вы прогуливаетесь?

– Мария, не задавайте вопросов, просто идите вперед, я вас догоню, мне необходимо поговорить с Маврой Егоровной, – тихо проговорила Екатерина Андреевна и пошла к беседке.

Не оборачиваясь, я поспешила по аллее вперед, до меня доносился только громкий голос Мавры Егоровны. Свернув с аллеи, и пройдя мимо шпалер из акаций, я вышла к большому пруду, обложенному каменной стеной, по которому плавали гуси, утки и еще какие-то незнакомые мне птицы.

Встав перед прудом, я смотрела, как утки крякают, «бегают» по воде, взлетая, и разбрызгивая воду, перелетают с места на место, некоторые из них ныряют и торчат из воды как поплавки, как гуси горделиво плавают и временами громко хлопают крыльями. Гуси в пруду отличались от обычных гусей. У этих гусей сероватая окраска тела, голова и бока шеи белые. На темени и затылке у них по две чёрные полосы, клюв и высокие ноги жёлтые.

«Как же обидно, что не все удалось сохранить до настоящего времени. Ведь то, что пропало, разрушилось, во многом произошло из-за нашей недальновидности, халатности, не считая войны», – размышляла я, наблюдая за птицами.– « А ведь я все сейчас сравниваю. Интересно, получается, сравниваю настоящее и будущее или прошлое и настоящее? Я так запутаюсь окончательно», – размышляла я, расхаживая перед прудом.

В раздумьях я пошла дальше, свернув на боковую аллею.

«А ведь я раньше сама все это не ценила», – сделала я неожиданно неприятное открытие для себя. – «Да уж, а осуждать других собралась. Надо все обдумать, а пока, чтобы не путаться», – решила я для себя, – «настоящее – это сейчас, а будущее – это XXI век».

Впереди была зеленая галерея берсо. Я решила пройтись по ней, посидеть там на скамейке.

Закрывая зонт у входа в галерею, я шагнула в галерею и столкнулась с девушкой невысокого роста в светлом парике, выходящей из галереи. От столкновения она уронила большую книгу, которую держала в руках.

– Еxcusez-moi, – воскликнула девушка, – vous allez bien?, – обеспокоенно спросила она, поднимая книгу. Она не смотрела на меня, больше ее занимала книга. Она внимательно ее стала осматривать.

– Оui, merci, – автоматически ответила я по-французски.

– Bonne chance, – пожелала она, выходя из галереи, прижимая к себе книгу.

– Аu revoir, – ответила я ей уже вслед.

– Ну, ничего себе, – вслух начала говорить я, – так и заикой можно остаться. Зато французский попрактиковала.

Я медленно пошла по галерее.

– Мария, вот вы где, – громко окликнула меня Екатерина Андреевна, стоя у входа в галерею, – я вас потеряла.

– Господи, – подпрыгнула я и обернулась.

– Простите, что напугала, – чуть виновато проговорила Екатерина Андреевна.

– Ничего, это я что-то больно пугливая стала, – улыбнувшись, я пошла к ней навстречу.

– Машенька, нам пора домой, скоро обед. Марфа ругаться будет, если опоздаем. Она у нас такая, – улыбнулась Екатерина Андреевна.

– Да, она строгая, я заметила, – улыбнулась я в ответ.

– Машенька, должна вас предупредить, что я говорю всем, что вы моя родственница, – серьезно проговорила Екатерина Андреевна.

– Почему?

– Та самая дама, с которой я разговаривала, очень неприятная особа, – быстро обернувшись, тихо проговорила она. – Я не люблю сплетничать, так же как и не люблю сплетниц, но Мавра Егоровна интересовалась вами.

– Но я же ничего не сделала, я же не преступница, – испугалась я.

– Конечно, но лучше не привлекать к себе лишнего внимания. Мавра Егоровна – подруга императрицы, влиятельная персона. Хочу предупредить, что она может казаться очень приятной, остроумной дамой, скрывая до поры до времени надменность, грубость, чванливость и мстительность.

«Вот еще мне неприятностей с Маврой не хватало, так и до дыбы или каторги недалеко. Тем более, как мне помнится, брат ее мужа возглавляет тайную канцелярию», – растеряно подумала я.

– Машенька, простите, я не хотела вас напугать, – сказала Екатерина Андреевна, беря меня под руку, – все, не будем об этом. Я зря сама раньше времени встревожилась.

Мы шли по аллее к выходу из парка, выбрав другую дорогу, чтобы не проходить мимо беседки с Маврой Егоровной.

17.

Елизавета Петровна в домашнем светлом платье с крупным рисунком, плечи закрывал платок – фишю, сидела в глубоком кресле перед туалетным столиком с зеркалом. Фрейлина в светло-сиреневом платье расчесывала длинные волосы Елизаветы Петровны. Мадемуазель Лия де Бомон в голубом платье сидела за небольшим столиком у окна и читала большую книгу.

– Осторожно, – Елизавета Петровна стукнула фрейлину по руке, – все волосы повыдергиваешь.

– Простите, ваше величество, – испуганно проговорила фрейлина, откладывая расческу на туалетный столик.

Фрейлина взяла с туалетного столика белую кружевную наколку и скрепила ею волосы на затылке Елизаветы Петровны как заколкой, оставив большую часть волос распущенными, взяла расческу и стала их расчесывать.

Дверь в комнату открылась, вошла дама в пудрово – розовом платье с подносом, на котором стояли фарфоровая чашка и чайник.

– Елизавета Петровна, ваш чай.

– Все, достаточно, – сказала Елизавета Петровна, отводя руку фрейлины с расческой от своей головы. Елизавета Петровна тяжело встала с кресла, с недовольством оттолкнув руку фрейлины, желавшую ей помочь.

Фрейлина отошла в сторону.

– Ставь поднос, чего стоишь? Идите, ты и ты, – указывая пальцем на фрейлин в светло-сиреневом и пудрово-розовом платье, – давайте, давайте, – поторопила она их.

Фрейлины поспешили выполнить приказ, и вышли из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. Лия де Бомон закрыла книгу и смотрела на императрицу.

Елизавета Петровна открыла шкатулку, стоящую на туалетном столике, достала перстень, посмотрела на него, вытянув руку и надела на мизинец правой руки. На среднем и безымянном пальце уже были надеты крупные перстни.

Елизавета Петровна подошла к большому столу в центре комнаты. На столе стоял канделябр с зажженными свечами, поднос с графином с водой и бокал, на углу стола стояла деревянная резная шкатулка.

– Иди сюда, красавица – позвала она Лию де Бомон.

Лия быстро встала, и легким шагом подошла к Елизавете Петровне.

Дверь, ведущая в коридор для прислуги, приоткрылась. К еле заметной щели прильнул лакей в темно-красном кафтане, внимательно прислушиваясь к происходящему в комнате, его парик съехал на бок. Он время от времени оглядывался по сторонам, чтобы не попасться никому на глаза.

– Слушаю, Елизавета Петровна, – подойдя, сказала Лия.

– Слушай, – открыв шкатулку на столе, – сказала Елизавета Петровна. – Что-то сквозит откуда-то, – поеживаясь и поправляя платок на шее, сказала она.

Лия оглянулась.

Лакей за дверью отшатнулся от двери, вытирая выступивший пот на лбу и поправляя парик.

– Дверь и окна закрыты, – сказала Лия.

Лакей за дверью вновь прильнул к двери.

Елизавета Петровна достала из шкатулки письмо, подержала его в руке, посмотрела на Лию, и протянула письмо ей.

– Вот мой ответ Людовику.

– Благодарю вас, Ваше величество за доверие.

– Ты хорошо мне послужила. В скором времени ты с шевалье получите разрешение на выезд во Францию.

– Благодарю Ваше величество, – сделав низкий реверанс, сказала Лия.

– Иди, садись, скоро почитаешь мне, – дала указание Елизавета Петровна. – Где вы? – громко крикнула она в сторону двери, – я вызывала ювелира, долго мне еще ждать вас и его?

Лия вернулась к столику у окна. Сев за стол, она открыла книгу и положила письмо Елизаветы Петровны между страниц.

Дверь в комнату открылась, и вбежали фрейлины.

– Ваше высочество, месье Позье ждет, – сказала фрейлина.

– Ну, так зови, – приказала Елизавета Петровна, – не дождешься вас, – ворчала она.

Дверь, за которой подслушивал лакей, тихо закрылась.

В комнату вошел мужчина средних лет, в белом парике, в темно-синем бархатном кафтане, и светлом расшитом камзоле.

18.

Я растерянно стояла у себя в комнате перед кроватью, на которой лежали платья. Целая гора платьев, фижм и чулок. На полу у дивана стояла целая шеренга туфель разных цветов и фасонов.

– Машенька, отомрите, – рассмеялась Екатерина Андреевна, видя мое замешательство.

– Как же выбирать среди такого великолепия, – развела я руками.

– Очень просто, начнем с тех, что вам понравились, – решительно сказала она.

Екатерина Андреевна подошла к комоду, на котором стоял колокольчик, взяла его и позвонила. Не успела она отойти от комода, как в комнату вбежала Глаша.

– Слушаю, барыня.

– Глаша, помоги примерить наряды Марии. Машенька, с какого начнем? – сев в кресло, спросила она меня.

Мне сразу понравилось одно платье мятного цвета с неярким растительным орнаментом, с золотой нитью.

– Вот с этого, – указала я на мятное платье.

Платье оказалось распашным. На фижмы, надетые на нижнюю юбку, Глаша надела юбку, из такой же ткани, что и верхнее платье, только оттенком светлее. Сверху на меня надели уже распашное платье, с разрезом на юбке впереди. Сквозь этот разрез и виднелась нижняя более светлая юбка. В область лифа вставили специальную V– образную подкладку-стомак, украшенную шикарной вышивкой, с золотыми нитями и жемчугом. Рукава у платья были средней длины, украшенные кружевом.

Наконец-то я смогла присесть, Глаша надела мне шелковые чулки в тон платью, которые приятно охлаждали кожу.

Екатерина Андреевна внимательно наблюдала за примеркой, отдавая распоряжения Глаше, что и где подтянуть, куда заправить. Она же и посоветовала туфли под платье.

– Машенька, примерьте вот эти туфли, они с завязками, поэтому вам должно быть в них удобно. Да и под платье они изумительно подходят.

Туфли были из дамаста темно-мятного цвета с набитым рисунком с хлястиками, в которые были вставлены шелковые ленты – завязки. Туфли были с острым носом и на широком устойчивом каблуке, чему я очень обрадовалась.

И что интересно, туфли были одинаковые, без различия на правую и левую.

«Как я не заметила этого раньше», – думала я, рассматривая ноги в туфлях.

– Какие же они мягкие, – встав, сказала я.

– Удобно? – улыбаясь, спросила Екатерина Андреевна.

– Да, очень. Даже не помню, когда носила такую мягкую обувь, – не соврала я, на ум пришли только чешки в детском саду.

– Машенька, просто изумительно, – всплеснула руками Екатерина Андреевна, когда я прошла в центр комнаты. Она встала и подошла ко мне.

Глаша стояла, кивала головой и улыбалась.

Я подошла к зеркалу, расположенному на стене. Зеркало было во весь рост, и я смогла рассмотреть себя.

Я не узнала себя. Из зеркала на меня смотрела незнакомая девушка из XVIII века. Я ощущала себя совершенно по-другому, я стала женственной, появилась мягкость, стать.

«Вот я и повзрослела», – ошарашенно подумала я, – «я никогда не выглядела такой женственной и милой».

В зеркале я увидела отражение Екатерины Андреевны, мы встретились глазами, и она ободряюще кивнула мне.

– Машенька, еще какое-нибудь платье примерите? – спросила Екатерина Андреевна.

– Нет, нет, это платье идеальное, – отказалась я.

– Еще нужно не забыть про парик, – сказала Екатерина Андреевна, – жалко, конечно, прятать эту красоту, – потрогала она мои волосы.

– А парик обязателен? – решила спросить я.

– Да, все будут в париках. Глаша, иди, я тебя позову, когда нужно будет Марию раздеть, – распорядилась Екатерина Андреевна.

– Слушаюсь, барыня, – сказала Глаша и вышла из комнаты, прикрыв дверь.

– Екатерина Андреевна, а вы выбрали себе платье? – все еще стоя перед зеркалом, спросила я.

– Да, выбрала, мне как раз днями доставили платье от портного, темно-бирюзового цвета. Чуть не забыла, завтра нужно будет подобрать украшения. И еще одно, – Екатерина Андреевна стала поправлять складки на платье, – я же сказала, что вы моя родственница, а родственницам не пристало звать друг друга по имени-отчеству, тем более практически ровесницам.

Я повернулась к Екатерине Андреевне.

– Буду только рада, – сказала я.

– Вот и замечательно, – приобняв меня, сказала она.

– Екатерина, не устану тебя благодарить за заботу. Давно мне не было так легко и радостно.

– И мне. Надеюсь, завтра мы произведем ошеломляющее впечатление на племянника. Нам повезло, что он согласился нас сопровождать.

– Он не любит балы, как и ты? – спросила я, осторожно садясь на стул.

– На обычные балы Дмитрий ходит, а вот на балы-метаморфозы, нет. Он как-то собирался на него, а как увидел себя в зеркало, чуть не порвал от злости платье, – захохотала Екатерина Андреевна. – Теперь всеми правдами и неправдами, насколько это позволяет служба, уклоняется от метаморфоз.

– Дмитрий в платье, хотела бы я его увидеть, – засмеялась я вместе с Екатериной Андреевной.

Напряжение, сковывавшее меня с того времени, как я попала сюда, немного отпускало меня.

– Пожалуйста, не говори ему, что я тебе рассказала, – вынув из рукава платья кружевной платок, вытирала глаза от слез Екатерина Андреевна.

– Я постараюсь не проговориться, – посмеиваясь, пообещала я.

– Ох, насмеялась. Сейчас я Глашу пришлю, скоро ужин. Как переоденешься, приходи, – сказала Екатерина Андреевна и вышла из комнаты.

– Глаша, иди, помоги Марии, – услышала я ее голос за дверью.

– Иду, барыня, – прокричала Глаша в ответ.

Я встала и опять подошла к зеркалу, жалея, что нет фотоаппарата или телефона, чтобы сфотографироваться. Как же я себе нравилась.

19.

Дмитрий в расшитом золотом кафтане, прохаживался перед каретой, ожидая тетю и ее гостью. Он по обыкновению насвистывал веселую мелодию, и время от времени поправлял на голове расшитую так же, как и кафтан, треуголку. Кучер Платон был в парадном темно-синем кафтане.

Из дома вышла Глаша и широко открыла дверь.

Дмитрий, перестав насвистывать, поспешил к лестнице широкого крыльца, чтобы помочь спуститься дамам по лестнице.

Первой вышла Екатерина Андреевна, в темно – бирюзовом распашном платье, с вышивкой, с кружевами на рукавах. В руках у нее был веер. В волосах светлого парика сверкали жемчужины на шпильках, на груди у нее было жемчужное колье, и на пальцах, поверх перчаток, блестели перстни.

– Ты великолепна, тетушка, – поднимаясь по ступеням, улыбаясь, сказал Дмитрий. – Давно ты не выезжала в свет. Я рад, что ты едешь со мной сегодня на бал, – сказал он, подавая руку Екатерине Андреевне.

– Спасибо, Митя. Я сама от себя не ожидала, что мне доставят удовольствие сборы на бал.

Дмитрий помог Екатерине Андреевне спуститься по лестнице и пошел снова к крыльцу, чтобы встретить Марию.

Мария вышла в том самом платье, которое она примеряла. Только теперь она была в светлом парике, в котором сверкали камни на булавках для волос, сделанных в виде цветков, на шее была бархотка с кулоном – капелькой. Понять, что Мария очень волновалась, можно было только, посмотрев на то, с какой силой она сжимала веер в руках.

Дмитрий, увидев Марию, замер, не успев подняться на крыльцо.

– Добрый вечер, Дмитрий Михайлович, – сделав реверанс и улыбнувшись, сказала Мария.

– Дмитрий, мы опоздаем, – сказала Екатерина Андреевна.

Дмитрий вздрогнул и стал подниматься по лестнице.

Екатерина Андреевна любовалась племянником.

–Добрый вечер, Мария, – сказал он, подходя к ней и подавая руку ей, – рад видеть вас в добром здравии. Вы прекрасны, – сказал он и, наклонившись, поцеловал руку.

– Спасибо, – пробормотала Мария.

Дмитрий помог спуститься по лестнице. У Марии немного дрожала рука. Дмитрий почувствовал дрожь, и ободряюще пожал ей руку, помогая сесть Марии в карету.

20.

Пока мы ехали в карете, я старалась привести свои мысли в порядок. Этот вечер сулил встречи со многими историческими личностями. Возможно, я увижу и саму Елизавету Петровну, от волнения у меня снова задрожали руки, дыхание сбилось.

«Что за проклятая особенность организма», – злилась я, – «и что обиднее всего, я никак не могу на это повлиять. Дыши, раз, два, три», – заставила я себя дышать по счету. Постепенно я стала успокаиваться.

– Дмитрий, будет ли Елизавета Петровна, Иван не говорил? – прервала молчание Екатерина Андреевна.

– Обещалась. Это первый большой бал после ремонта Петергофа – ответил Дмитрий, сидевший напротив нас.

– Я слышала, что Растрелли превзошел самого себя, – повернувшись ко мне, сказала Екатерина Андреевна. – Машенька, ты не приходилось быть в Петергофе ранее?

– Нет. Но я слышала про него, – ответила я.

«Вот оно, я увижу этот великолепный дворец таким, каким он был при Елизавете Петровне», – чуть не закричала от восторга я.

То, что я могу видеть все исторические шедевры, мирило меня с пребывание здесь, в этом времени.

Еще на подъезде к дворцу, я увидела кареты у парадного входа западного флигеля, из которых выходили дамы и кавалеры в блистательных нарядах.

21.

Мы вошли в танцевальный зал.

«Как же мне повезло увидеть все подлинное», – продолжала восторгаться я, не успевая вертеть головой, осматриваясь и стараясь запомнить все детали, по обыкновению, сравнивая с будущим. Я сама себе напоминала восторженную девочку из фильмов-сказок, впервые попавшую во дворец.

Было уже достаточно много народа, костюмы и украшения поражали своей роскошью. Громко играл оркестр.

Особенность Танцевального зала – фальшивые зеркальные окна-обманки, занимавшие основное пространство глухих западной и северной стен. На противоположных им стенах – окна были настоящие, большие, в два яруса. Вечерний свет, льющийся из двух рядов окон, отражался в зеркалах и в наборном паркете. Кроме того, в зеркалах отражался свет от сотен горящих свечей в позолоченных стенных жирандолях и бра. Простенки между окнами, как настоящими, так и фальшивыми, занимали огромные зеркала в резных позолоченных рамах. Изобилие зеркал создавало эффект многократно умноженного пространства.

В простенках между окнами, над зеркалами, были расположены круглые по форме картины – тондо. Падуги, создающие плавный переход от стен к потолку, были украшены живописными медальонами и лепными кронштейнами. Плафон, созданный специально для зала, занимал весь свод, и в будущем, плафон сохранил изначальный замысел Растрелли. Кроме этого, пространство зала украшала прихотливая позолоченная резьба.

Я много раз бывала в этом зале в прошлом, и меня всегда поражало изобилие золота в отделке. По преданию, строившая его Елизавета Петровна распорядилась не жалеть для этого зала золотых украшений, потому что он служил для приема купцов, которые были очень неравнодушны к золоту. Сейчас же, я ловила себя на мысли, что хочу подойти и потрогать все руками. Все вокруг сверкало и блестело так, что от непривычки, у меня уже рябило в глазах от обилия золота и драгоценностей.

«Да уж, как изменчива мода и не только на платья и украшения, но и на фигуры», – подумала я, встретив несколько известных мне персон по дошедшим до нашего времени портретам. – «Какие же здесь все толстощекие, тучные, за редким исключением», – я посмотрела на Екатерину Андреевну и Дмитрия.

«Ну, ну», – продолжала анализировать я, – «художники также льстят своим заказчикам, как и фотографы в будущем с помощью ретуши. Но буду честной, у них нет культа стройности. Вот оно веяние моды XVIII века».

Народ все прибывал, в центре зала начались танцы. Екатерина Андреевна и Дмитрий проходили дальше от входа, по пути, надолго не останавливаясь, с кем-то здоровались, представляли меня. Было очень шумно: звучала музыка, раздавался громкий смех, разговоры, кто-то спорил. Наблюдения настолько меня увлекли, что я не заметила, что кто-то к нам подошел.

– Добрый вечер, милая Екатерина Андреевна, – услышала я мужской голос, – как я рад вас видеть.

Я обернулась. Это был молодой человек, практически одного возраста и роста с Дмитрием. Я пыталась понять, кто бы это мог быть.

– Добрый вечер, Иван Иванович, и я рада вас видеть, – протягивая руку, улыбаясь, сказала Екатерина Андреевна.

Иван Иванович взял руку Екатерины Андреевны, наклонился и поцеловал ее.

– Мария, позвольте вам представить – Иван Иванович Шувалов, графиня Мария Белозерская, – представил нас друг другу Дмитрий.

Я все время боялась попасть впросак с придворным этикетом, как делать реверанс, кому подавать руку для поцелуя, кому нет.

– Позвольте засвидетельствовать вам свое восхищение, – проговорил Иван, делая шаг ко мне.

– Благодарю, Иван Иванович.

Я решила, что нужно протянуть руку, что я и сделала. Иван Иванович взял мою руку, наклонился и поцеловал ее.

«Если судить по портретам, то Иван Шувалов должен быть довольно-таки упитанным, даже на ростовых портретах, он казался рыхловатым», – рассуждала я, – «а на самом деле, он вполне подтянутый молодой человек, просто черты его лица мягкие, округлые. И руки у него теплые и нежные».

– Иван Иванович, голубчик, когда же вы приедете к нам с визитом? – улыбаясь, спросила Екатерина Андреевна.

– Обещаю в скором времени, вместе с Дмитрием приедем, – ответил Иван Иванович.

– Милые дамы, простите нас, вынуждены вас ненадолго оставить, – сказал Дмитрий и, взяв под руку Ивана Ивановича, стал уходить на нас.

– Простите, еще увидимся, – успел проговорить Иван Иванович, и Дмитрий его увел его в сторону.

– Жаль Дмитрий, не дал нам поговорить. Иван Иванович очень интересный собеседник. Я хотела его расспросить про Университет. Мария, – вдруг, прикрывшись веером, проговорила Екатерина Андреевна, – вон там, у окна, рядом с дамой в розовом, стоит Мавра Егоровна. Мы с тобой встречали ее в парке. Постарайся не попадаться ей на глаза.

– Я постараюсь, – пообещала я.

Теперь я смогла ее рассмотреть.

«А ведь здесь не наврали», – вспомнив описания внешности Мавры из энциклопедий и книг, пришла я к выводу, – «и правда, неприятная особа. Немолодая, дебелая, невысокого роста, и с глазами с короткими белесыми ресницами. Есть же такие отталкивающие лица», – подумала я.

– Смотри, вон там, мимо парочки в синем, проходит Бестужев, канцлер, – наклонившись в мою сторону, сказала Екатерина Андреевна.

– Алексей Петрович? В бордовом камзоле? – уточнила я.

– Да, это он, – подтвердила Екатерина Андреевна.

«Угу, тебя-то, голубчик, я и буду опасаться, вместе с Маврой», – решила я, – «лучше не связываться».

У входа в Чесменский зал я заметила Дмитрия, разговаривающего с яркой, красивой дамой, высокой, чернобровой, в изумрудном платье.

– Катя, а кто та красивая дама, с которой Дмитрий Михайлович разговаривает? – решила спросить я.

–Где? – осматриваясь, спросила Екатерина Андреевна.

– Вон, у входа в Чесменский зал, – уточнила я.

–Где? – не поняла Екатерина Андреевна.

«Елки-палки, какой Чесменский зал, откуда я могу знать, как он называется, он так раньше и не назывался», – ругалась я на себя и про себя.

– У выхода в другой зал, дама в изумрудном платье, ее трудно не заметить, – постаралась исправить свою оплошность.

Екатерина Андреевна посмотрела, на мгновение ее лицо изменилось, но ко мне она обернулась уже с улыбкой.

– Это вдова – княгиня Ольга Бельская. Давняя знакомая Дмитрия, – повернувшись к ним спиной, ответила она, не желая продолжать разговор.

Я же, наоборот, продолжала за ними наблюдать.

«Как же, знакомая», – иронизировала я, – «смотри – ка, как она прижимается к нему. А в руку как вцепилась, да он и не против, улыбается, как Чеширский кот. А фигура у нее классная, все на месте, не то, что у некоторых», – констатировала я и отвернулась.

Стало душно от множества горевших свечей, и от большого количества народа.

«Вот и пригодился веер», – вспомнила я про веер, болтающийся у меня на руке.

В детстве у меня был веер, пластиковый, якобы кружевной, который не вынес моего варварского обращения. Он был легкий, и не составляло труда пальцами одной руки развернуть и свернуть его. Мой нынешний веер был шелковым, на изнанке у него были опорные планки, он был чуть тяжелее моего детского веера, но принцип раскрывания и закрывания был идентичным. Только мне пришлось следить, чтобы, разворачивая веер одним движением руки, веер открылся лицевой стороной к присутствующим, а не изнанкой. Я немного поразвлеклась с веером, совершенствуя владение им. С веером мне стало гораздо комфортнее.

Пару раз ко мне подходил кавалер в возрасте с красным лицом, то ли от жары, то ли от выпивки, от него попахивало водкой. Я отказывалась.

– Мария, иди, потанцуй, нечего просто стоять, – уговаривала меня Екатерина Андреевна.

– Не хочу пока, спасибо. Я осмотрюсь, когда еще придется здесь побывать, – отказалась я.

«Уметь бы еще так танцевать, может и потанцевала бы», – думала я про себя, – «как бы уйти из этого зала, чтобы не заставили танцевать», – стала думать я.

– О, Варвара Дмитриевна, – помахала веером Екатерина Андреевна, привлекая внимание дамы в возрасте, – не видит. Машенька, извини, мне нужно с ней поговорить, я скоро вернусь.

– Да, конечно, не волнуйся обо мне, – сказала я.

– Сходи, перекуси, выпей чего-нибудь или мороженое попробуй, вот там, – указала она мне на Чесменский зал. – Я скоро, – повернувшись, она пошла к знакомой, огибая танцующих.

«Отличный повод сбежать из зала», – обрадовалась я и двинулась к выходу из зала.

Пару раз я наступила кому-то на ногу, а потом мне кто-то наступил, пока я пробиралась в Чесменский зал.

22.

«Ого, здесь еще больше народа», – удивилась я, зайдя в бывший Аванзал, – «и так же шумно».

Стены Аванзала сейчас покрывали деревянные щиты, декорированные золоченой резьбой, в том же стиле были сделаны многочисленные бра. Помимо бра, в углах зала стояли напольные канделябры-торшеры. На улице стемнело и во всех канделябрах, торшерах и бра горели десятки свечей.

Потолок вокруг центральной части плафона и падуги занимала орнаментальная живопись. В простенках между окнами на северной стене были зеркала в позолоченных рамах.

В Аванзале стояли накрытые столы. В центре стола стояли жирандоли со свечами.

«Посмотрим, чем потчевали на балах знать», – пробралась я к столам, – «фрукты, ого, и арбуз есть, и апельсины, засахаренные фрукты очень вкусные, я пробовала у Екатерины Андреевны. Пирамиды с конфетами, как здесь говорят, с конфектами, Богатый ассортимент напитков. Чего бы выпить? В графинчиках, скорее всего водка. Это вино белое и красное. Кофе, чай. Кстати, самовар в традиционном виде пока не изобрели, помочь может изобрести? Подумаю об этом. Вот, мороженое буду, надо попробовать, какое оно, тем более натуральное все».