Текст книги "Забытый плен, или Роман с тенью"
Автор книги: Татьяна Лунина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
...Лебедев аккуратно освободил от ватмана медный лист, один из тех, по которым стучала своим молоточком неугомонная личность. Поставил на гостиничный стол, прислонив к стене, сам уселся напротив, плеснул в стакан прихваченное из Москвы виски, закурил и приступил к изучению дара.
В центре небольшой чеканки пировала дружная парочка – черт и ангел. Из косматой гривы торчали острые рожки, вертикальные зрачки слегка изогнулись, словно плясали, алчно раздувал ноздри горбатый нос, хитро щерился рот, одна когтистая лапа обнимала крылатого отрока, другая чокалась кубком. Кроткий херувим был с бесом на равных. Он тоже спаивал собутыльника, радостно прикасаясь своим кубком к чертову. Эти двое казались единым целым, неразрывной сутью чего-то за пределами испещренной точками меди. Они откровенничали, намекали, бросали вызов, ужасали, ставили в тупик и приводили в восторг. Ничего подобного Лебедев прежде не видел. Ликующее вместе зло и добро шарахало по мозгам, требуя разгадки.
Подсказать ответ мог только один человек. И на поиски его Андрей Лебедев готов был потратить всю оставшуюся жизнь.
* * *
Василий оказался щуплым белобрысым малым лет тридцати, с заспанными блекло-голубыми глазами, тупым подбородком и трехдневной щетиной на бледных щеках – неказистая сонная флегма, похожая на моль. Такому трудно доверить кошку, не то что разыскать человека. Лебедев пожалел о потерянном утре.
– Мне рекомендовал вас Иван Кузьмич, водитель. Знаете такого? – Парень молча кивнул. – Он характеризовал вас как человека энергичного, делового, знакомого со многими в Майске, и уверял, что вы способны раздобыть любую информацию.
– Кузьмич гипертрофирует факты, – усмехнулся малый. – Он вообще увлекающийся мужик.
– Меня интересует дизайнерская фирма Аполлинарии Нежиной. Вам ничего не говорит это имя?
– Пока нет.
– Через пять часов я должен быть в аэропорту, успеете что-нибудь разузнать?
– Попробую, – зевнул Васька. – Где вас найти через час?
– Здесь.
– Договорились.
– Об оплате не беспокойтесь, деньги получите в любом случае. Удачи!
Василий вернулся через пятьдесят пять минут, и по его невозмутимому виду невозможно было понять, успел ли он что-то разнюхать. Лебедев мысленно распрощался с сотней долларов за утраченную надежду найти хоть какие концы.
– Информации кот наплакал, но кое-что есть.
– Слушаю.
– Фирма «Ариадна» по дизайну и отделке помещений зарегистрирована в Москве, юридический адрес: Осенний бульвар, дом семь. Учредитель – Кулешов Олег Валентинович, архитектор из Санкт-Петербурга. В штате двое, включая уборщицу. За четырнадцать месяцев фирма заключила два договора: на отделку коттеджа в поселке Яблоневый, это в трех километрах от Майска, и косметического салона по улице Гагарина. Заказчики остались довольны.
– Не густо.
– Нежина Аполлинария Евгеньевна числилась в «Ариадне» ведущим специалистом.
– Почему в прошедшем времени?
– Фирма ликвидирована месяц назад.
– Адрес Кулешова есть? – Про «специалиста» Андрей Ильич спрашивать не стал, уверенный, что той и след простыл.
– Архитектор продал питерскую квартиру в Кривоколенном переулке и уехал на ПМЖ за рубеж, вроде бы к сыну.
– Нельзя ли точнее?
– У меня был всего час, – сонно моргнула моль.
Лебедев поднялся со стула и подошел к окну. За дешевой нейлоновой занавеской здравствовали согретые коротким летним теплом северяне. Деловито ковыляла через дорогу старушка с пакетом молока в допотопной авоське; из магазина напротив выпорхнула разряженная девица, села в «Тойоту» и укатила; у бровки тротуара беседовала пара толстух, одну из них, ту, что в брюках, уныло дергала за руку девчушка лет пяти; на перекрестке голосовал парень, пытаясь поймать машину, – каждый жил своими заботами, и никому не было дела до проблем залетного москвича. Андрей Ильич достал из кармана бумажник, послав к черту чужую заоконную жизнь.
– Вы, конечно, узнали немало. Жаль, что этими знаниями воспользоваться нельзя. Вот, – протянул зеленую бумажку, – возьмите. Поработали добросовестно, молодец. А мне, пожалуй, пора собираться.
Малый небрежно сунул в карман стодолларовую купюру.
– Все, что я сейчас рассказал, интересным назвать нельзя, хотя и стоит денег, – лениво выполз из кресла. – А дельце рисуется довольно забавным, – и направился к двери.
– Что вы имеете в виду?
Василий тормознул, развернулся на сто восемьдесят градусов и, глядя в упор, заявил:
– История с душком.
– Почему?
– У Нежиной был дед.
– Знаю.
– Он погиб при пожаре.
– И это не новость.
– Я успел навести кое-какие справки, подозреваю, что сгорел другой.
– Сядьте и объясните толком.
– А вы успеете собраться?
– Проблема не ваша.
– Хорошо, – согласно кивнул белобрысый и плюхнулся в кресло. – У меня есть знакомый мент. Поддавали пару раз вместе, потом я как-то его угостил, он и проникся. Наша милиция любит халяву, верно? Так вот, три дня назад мы с ним случайно столкнулись на улице. Я пригласил попить пивка, дескать, жарко, давай охладимся. Он отказался. Что так, спрашиваю, неужто сухой закон воскресили? А этот придурок выдал: четырехпалого ловим, всех на уши, гад, поставил! Небось, говорит, жрет сейчас водку, а у меня с утра ни маковой росинки во рту. Даже по кружке пива не выпить с хорошим человеком, то есть со мной, – пояснил Васька.
– И что с того?
– Здесь можно курить?
– Курите.
Докладчик вытащил из нагрудного кармана красную пачку «Честерфилд», указательным пальцем привычно выбил сигарету, небрежно щелкнул зажигалкой, не спеша затянулся и благодарно кивнул, принимая протянутую Лебедевым пепельницу.
– Я знал четырехпалого с детства, росли в одном дворе. Отчим его как-то по пьяни колол дрова, а рядом крутился пятилетний Сашка. Не помню уже, как было дело, но вместо полена топор рубанул по ноге пацаненка. С тех пор и приклеилась к нему эта кликуха. – Лебедев выразительно посмотрел на часы. – В общем, сдается мне, что в дедовой бане сгорел наш Санек.
– Закручено лихо, – усмехнулся Андрей Ильич, – не хуже, чем в любом детективе. Но вам не кажется, что вы хотите скрестить ужа с ежом?
– Не кажется, – уверенно заявил Василий. Его по-стариковски выцветшие глаза неожиданно потемнели, у рта обозначилась пара не заметных прежде морщин, сонливость и апатию как ветром сдуло. На Лебедева жестко смотрел другой человек. – Жизнь любит выкрутасы, Андрей Ильич, и не мне вам говорить, что чем страннее мысль, тем она ближе к истине. – Он раздавил в пепельнице недокуренную сигарету. – Сашка звонил мне накануне пожара. Не могу сказать, что мы были друзьями, но общее детство связывает людей покрепче каната, согласны? После школы наши дорожки разошлись, Санек связался со шпаной, я поступил в институт. Иногда случайно встречались, Майск – не столица, потеряться трудно. Бывало, он меня выручал, а бывало так, что и я. Когда Санька получил первый срок, я отпаивал валерьянкой его мать прямо в зале суда. Короче, не дружили, но друг о друге помнили. А вечером, как раз перед этим странным пожаром, он позвонил и сказал, что надо бы потолковать, посоветоваться. Объяснять ничего не стал, просто предложил встретиться на нашей поляне. Есть тут в лесу одно место, пацанами часто там тусовались. Картошку пекли, в карты резались, поддавали, короче, во взрослых играли. Так вот, прождал я почти три часа, он так и не явился. А Сашка при всех его загибонах мужик пунктуальный и обязательный: раз сказал, что будет, – в лепешку расшибется, а объявится минута в минуту. Помню, заявил однажды на полном серьезе, что нарушить его слово может только собственная смерть. Саню иногда тянуло на выспренности.
– Все это очень интересно, – заметил Андрей Ильич, едва сдерживая раздражение, – только при чем здесь бедный старик? Сомневаюсь, что Егор Дмитриевич был знаком с вашим другом детства.
– Поляна, где мы должны были встретиться, находится на опушке леса, в нескольких метрах от сгоревшего дома. Я проторчал там до трех ночи. А в три ноль две, когда злой как черт садился в машину, и загорелось. Сначала банька, после и сам дом. Полыхало, доложу вам, не слабо, как будто подпалили сухое сено. – Василий замолчал, любуясь носами своих бежевых туфель, он явно питал к обуви слабость.
– Это все? – не выдержал Лебедев.
– Через пять минут от дома отъехала «Нива», – и снова заткнулся, продолжая процесс любования.
– Василий, я исчерпал весь лимит времени.
Белобрысый оторвался от замшевых носов.
– С того места, где я сидел, было все видно как днем, огонь освещал не хуже стоваттовой лампочки. Из калитки выскочили двое: женщина и мужчина, о возрасте сказать ничего не могу, но оба довольно шустрые. Женщина села за руль, и они укатили. – Василий выдержал паузу, потом решительно заявил: – Андрей Ильич, скажу честно: единственное, что есть во мне ценного, моя голова. Так вот, готов отдать ее в заклад, что мужик – это покойный дедок.
– Чем обосновано ваше мнение, кроме веры в приятельское слово?
– Ничем конкретным. А только голову даю на отсечение, что так оно и есть. Смылся дед, а Сашка каким-то Макаром на том свете его подменил.
– И сможете доказать?
– Все требует времени и денег, – зевнул умник. – Думаю, что при наличии этих слагаемых картинку нарисовать сумею. А первый штришок уже есть. – Василий слегка наклонился вперед, узкие глазки сузились еще больше, шея вытянулась, отчего небольшая голова оказалась вдруг плоской, и весь он неожиданно стал похож на застывшую перед броском кобру. Внезапная метаморфоза моли в смертоносную змею поразила Лебедева. Андрей Ильич подумал, что впервые за много лет ошибся в оценке человека. – Сгоревшего деда опознала внучка, так?
– Так.
– По отсутствию мизинца на левой ноге, так?
– Да.
– А Саня потому и звался четырехпалым, что по детской глупости подставился пьяному придурку именно этим местом: пятым маленьким пальчиком на нижней левой конечности. – Васька довольно откинулся на спинку кресла и, вернувшись в привычную оболочку, сонно моргнул. – Я не верю в такие совпадения. Считаю, что эта родня – сгоревший дедок с исчезнувшей внучкой – что-то наворотили и срочно заметают следы. Я ведь кое-где порылся: не живет Аполлинария Викторовна Нежина в Майске и не жила никогда. Она вообще, – с ухмылкой прочертил в воздухе ноль, – весьма интересная особа: вроде бы есть, а вроде и нет – тыняновский подпоручик Киже, помните такого?
– В наше время не часто встретишь знатока русской литературы, – заметил Лебедев, – особенно в подобном захолустье.
– Вот здесь-то как раз и встретишь скорее всего. – Невозмутимый провинциал поднялся из кресла. – Приятно было поработать на интеллигентного человека из столицы, – в полуприкрытых сонных глазах ничего невозможно прочесть, – а то у нас тут сплошные урыльники. Всего хорошего, – церемонно поклонился и направился к двери – ходячее ассорти показного безразличия, наблюдательности, жесткости, напускной безобидности и тщательно скрываемого интереса ко всему, что творится вокруг.
Андрей Ильич принял решение.
Глава 5
«Осень, 2001 год.
...Фирма «Ясон» занималась антиквариатом. В штате числились трое: секретарь, водительэкспедитор, бухгалтер. Последняя выступала в двух ипостасях: супруги владельца и контролера деньжат. Деньги в «Ясоне» любили пылко, беззаветно, лаская родной синоним иноземного «баксы» всевозможными приятными суффиксами: денежки да деньжатки казались доступнее других обозначений звонкой монеты. Как ни странно, подхалимство к дензнакам возымело эффект: редкие денежные капли обернулись ручейком. Коммерсанты от свалки, которые прежде сбывали старье чохом, унизительно торгуясь за каждый рубль, смогли, наконец, позволить себе уютный салончик на Садовом кольце, где не хуже других принялись обмахивать щеточкой замызганный веками товар. Куцый штат пополнился продавцом и экспертом-консультантом с непривычной русскому уху фамилией Корелли. Эксперта со знанием иностранных языков взяли для солидности и подстраховки от жуликов. К тому же Мария Корелли прежде трудилась в одном из римских музеев, была замужем за иностранцем, а значит, лучше других разбиралась в людях и в жизни. Словом, Подкрышкин считал появление новой сотрудницы удачным вложением капитала.
В «Ясоне» экс-сеньора выучилась многому: напускать на себя простодушный вид, выдавать желаемое за действительное, безошибочно угадывать мысли другого и не гнушаться ничем. Специалист по русской иконографии познакомилась с блошиным рынком, куда ее повадился таскать за собой неугомонный шеф. Последний поход на блошинку неожиданно спровоцировал перемены в размеренной жизни эксперта.
– Сюда надо приходить пораньше, – вздыхал крупный спец по старью над сказкой об ушедшей пять минут назад панагии с алмазом, – часикам к шести, тогда еще можно что-то нарыть.
– Эт-точно! – охотно подтвердил «сказочник», шустрый шатен лет тридцати с хитрыми глазками и острой бородкой. – Как говорится, кто рано встает, тому Бог подает.
– Что же можно здесь увидеть в такую рань? Сейчас ведь не лето, в это время совсем темно, – изумилась блошиная дебютантка.
– А народ фонарики на шапки цепляет и шастает между рядами, как шахтеры в забое, нет проблем! – На крохотной территории, отхваченной шатеном у длинного лавочного ряда, предлагались собирателям всех мастей пара восточных дырявых кувшинов, ржавый немецкий шлем, медный чайник с расплющенным носом, бронзовые статуэтки разных калибров, потускневшая братина, слегка деформированная и покрытая патиной, под которой просматривался белый металл.
– Сколько? – нацелился на ковш антиквар.
– Пятьсот. Восемнадцатый век, серебро.
– Рублей?
– Долларов.
– Дорого.
– Торгуйтесь, это не под запретом, – с ухмылкой предложил торговец.
Торг закончился победой Подкрышкина, скостившего цену на целую сотню.
– Маш, это правда серебро? – восторженно зашептал удачливый коммерсант, отлипнув, наконец, от «прилавка».
– Думаю, правда.
– И восемнадцатый век?
– Похоже.
– Здорово! Мы этот ковшик приведем в порядок и выставим за две штуки зелененьких. Как думаешь, клюнут?
– Не знаю, я в торговле ничего не смыслю.
– И напрасно! Думаешь, я торгашом родился? Жизнь заставила, с учительским дипломом куда сейчас рыпнешься? Я ведь физик, Маша, вел старшие классы. Потом плюнули мы с физикой друг на друга и разошлись; как говорится, любовь была без радости, разлука стала без печали. Мне кажется, ребятки мои и не заметили, когда в физкабинете перед ними загундил другой. А я пошатался-поболтался, что тебе дерьмо в проруби, да занялся антикварным бизнесом, – откровенничал владелец «Ясона», вдохновленный удачной покупкой. – Первый раз на блошинку попал, когда Виктории шубу искали. Одеться-то женщине хочется хорошо, правда? А деньжат нет, вот и двинули сюда. По наводке, конечно, своим бы умом никогда не доперли.
– Нашли?
– Шубу? А то, за копейки, и как новая! Нам это дело понравилось, еще кое-что здесь прикупили, потом свое старье стали сбывать. Поначалу стеснялись, знакомых боялись встретить, после ничего, попривыкли, – удивлял шеф. – А уж каким путем на антиквариат вышли, так это отдельная песня. Как-нибудь потом расскажу, если представится случай. Только ты не вздумай никому трепаться, ясно?
– Конечно, Игорь Олегович.
Успокоенный шеф прижал крепче к боку приобретение, сулившее неплохой барыш.
– Ты как, не замерзла? Если хочешь, иди. А я еще тут поброжу, давно не был, – бесстыдно соврал Подкрышкин и, не дожидаясь ответа, рванул в сторону»...
* * *
Василий Голкин прервал отчет о чужой жизни, довольно потянулся, гордый проделанной работой, и решил наградить себя за каторжный труд чашкой крепкого кофе. К кофе вызванный в столицу провинциал пристрастился недавно, предпочитая прежде всем напиткам душистый чай, настоянный на сосновых почках и смородиновом листе. Такая заварка расслабляла, настраивала на благодушие и покой. Однако сейчас требовалось не умиляться собой и миром, не довольствоваться внезапной удачей, а пахать изо всех сил, добывая из ничего что-нибудь. Василий Иванович опустил в чашку третий кусок рафинада, подумал, добавил еще один. За ту информацию, которую он выдаст Лебедеву, можно побаловать себя и десятью сахарными кусками.
Чапаевский тезка осторожно подхватил горячую чашку и снова подсел к столу с исписанными листами, предвкушая свой завтрашний, хоть частичный, но все же триумф. Конечно, кое-что, следуя логике, сыщик домыслил сам, но главное – неоспоримо: он нашел эту неуловимую Нежину, и теперь только бы не потерять с трудом взятый след.
С этой надеждой Василий глотнул кофе, взялся за шариковую ручку и на зависть всем романистам лихо зачеркал синим по белому листу...
* * *
«...В метро, согретая теплом вагона, она быстро переключилась на собственные проблемы, требующие действительно серьезного к себе отношения. Проблемы дышали в затылок, наскакивая одна на другую, решений не просматривалось даже на горизонте. Во-первых, квартира. Жить на отшибе в двухкомнатной хрущобе становилось все тягостнее и сложнее. Добираться до работы – одна головная боль, Мария перепробовала разные варианты, каждый был с нервотрепкой и занимал полтора часа, а то и все два. Она больше уставала от дороги, чем от рабочих дел. Это угнетало и вызывало тихую ненависть к околотку, в котором жила. Требовалась срочно машина или жилье в приличном районе, на то и другое не было денег. Во-вторых, становился проблемным мифический герой, рыскавший в поисках золотого руна по убогим деревенькам России, не гнушаясь свалками и блошинкой. Гордое „Ясон“ прилепилось не к тому адресату, этому скорее подошло бы „хламида“, поскольку чета Подкрышкиных рядилась в солидных антикваров неумело и тупо. Новая сотрудница осознала довольно быстро, что бросила якорь в ил: вязкий осадок не гарантировал надежности причала. После первой зарплаты, которой едва хватило до следующей, несмотря на удачную сделку с участием эксперта, она уныло признала, что приличных денег здесь не видать, а вот корысть, дилетантство и жадность мозолили глаза на каждом шагу. Мария удивлялась, как „Ясон“ вообще умудрялся не пускать пузыри. Через три месяца стало очевидно, что работу также необходимо менять. Эти обмены, плодившиеся со скоростью мысли, не давали покоя, жужжа в голове, точно осы. Чтобы разогнать назойливых насекомых с их ядовитыми жалами, требовалось одно: деньги. Но где достать столько, чтобы разом от всех избавиться, не охочему до коммерции искусствоведу казалось неразрешимой задачей.
– Машенька, – вывел из задумчивости знакомый голос, – вот так встреча!
– Добрый вечер, Тимофей Иванович, – она открыла глаза и поднялась с обшарпанного дерматина, – садитесь.
– Нет-нет, я вот молодого человека попрошу подвинуться, можно? – Парень молча скользнул задом в сторону. – Спасибо. А ты, Машенька, разве по этой ветке ездишь? Твоя ведь, кажется, серая? – проявил осведомленность товарищ по работе.
– Серая.
– А я вот от сына еду. Покушение было сегодня на него, машину взорвали. Сам-то Геннадий, слава богу, не пострадал, а водителю досталось. Я, как по радио услышал, так и рванул к Генке. Родительское сердце отходчивое, в такие моменты забывает про все обиды.
– Почему же сын не отправил вас домой на машине?
– Э, нет, я уж лучше своим ходом. Как говорится, тише едешь – дальше будешь.
– Осторожно, двери закрываются, – пробубнил механический голос. – Следующая станция «Фрунзенская».
– Господи, я же кольцевую проехала!
– Успокойся, Машенька, – удержал ее за локоть Тимофей Иванович. И вдруг неожиданно предложил: – А знаешь что, пойдем ко мне в гости! Чайку попьем, у меня торт вкусный, «Птичье молоко» называется, пробовала?
– Девчонкой я его обожала.
– Ну вот, – довольно улыбнулся зазывала. – Правда, уважь старика, Маша. Ко мне уже давно в гости никто не захаживает. Как жену похоронил, так все боевые друзья разбежались. Понять их можно: дом без хозяйки пахнет не пирогами, а одиночеством. Кому охота сиротством дышать? Кстати, сегодня ровно пять лет, как Анюты моей не стало, день в день. Пойдем, Машенька, помянем ее светлую душу. Очень уж ты на нее похожа, как срисована. Только Аня брюнетка была, а ты светленькая.
– Хорошо, – решилась Мария, – но только ненадолго, завтра рано вставать.
– Спасибо, Машенька! А за дорогу не волнуйся, я такси вызову и номер запишу, чтобы не вздумал шутки шутить. – Отставной полковник обычно изъяснялся короткими, рублеными фразами, не разговаривал – вколачивал гвозди. Но с Машей его лексикон выворачивался наизнанку, делая нелепым словесный прикид.
...Тимофей Иванович скромничал, когда хвастал своим жилищем. Огромная трехкомнатная квартира сияла чистотой и вызывала желание потянуть с уходом.
– А кто вам убирает, – с интересом оглядывалась гостья, – домработница?
– Еще чего, стану я сюда чужих допускать! Сам я убираюсь, Машенька, сам. Надо же чем-то заполнять выходные? Да и не привык я без дела сидеть. Раздевайся, проходи. Хочешь руки помыть? Вот ванная, туалет рядом. У нас ведь в армии больше всего ценились порядок и дисциплина. Это на гражданке шалтай-болтай, а у военных не забалуешь. Продраишь пару раз нужник вне очереди – сразу вся дурь выскочит. Ты сладкое любишь?
– По настроению.
– Будем считать, что для моего торта у тебя сейчас самое подходящее, согласна? – Она молча улыбнулась. – Вот и молодец, ненавижу кривляк. Присаживайся, Машенька, к столу, поухаживаю за тобой, давно себе такой роскоши не позволял. – Он ловко разрезал торт, заварил чай, выставил на стол беленькую, пару рюмок, консервированные огурцы из банки, нарезал тонкими кружками салями. – Ну что, дочка, помянем жену мою, Анну? Царство ей небесное, как говорят. Я хоть в Бога не верю, но обычаи соблюдаю. – Он поднял рюмку. – Давай выпьем за ее светлую душу. Небось радуется сейчас на небесах, что мужу есть хоть словом с кем перемолвиться. – Он понюхал водку. – Хороша! – и осушил одним глотком хрустальную стопку. – Закусывай, Машенька, не стесняйся.
«Дочка» молча захрустела огурцом.
– А у самой-то родители есть?
– Умерли.
– Оба?
– Да.
– Ну что ж, давай помянем и твоих. – Тимофей Иванович снова наполнил рюмки. – Царство небесное... Как звали-то?
– Любовью и Николаем.
– Пусть земля будет пухом Николаю и Любови. – Опрокинул стаканчик и, не закусывая, потянулся к чайнику. – Может, чайку?
– Спасибо.
– Имя хорошее у твоей матери, русское. – Хлебосольный хозяин вывалил на тарелку огромный кусок торта и придвинул гостье.
– У меня бабушка была немка, Генриэтта.
– Надо же! А немчура, дураки, с нами воевали. Лучше бы их бабы в мужиков русских влюблялись, как твоя бабушка, да рожали красивых детей. Любовь – она куда лучше войны. – На тумбочке зазвонил телефон. – Извини, Машенька. – Тимофей Иванович снял трубку. – Козел слушает! – В следующую минуту лицо его вытянулось, и бывший танкист гаркнул командным голосом. – Прекрати, и слушать ничего не хочу! Мы с твоей матерью прожили тридцать лет, а ты как шар от лузы к лузе гоняешь, не знаешь, в какую броситься. Смотри, сын, не пробросайся. – Помолчал, выслушал абонента и сурово добавил: – Жизнь, Гена, не бильярдный стол, по бархату бесконечно кататься не будешь. А сейчас, прости, занят, гости у меня.
Размноженная гостья старательно жевала «Птичье молоко» и запивала торт чаем, избегая смотреть на хозяина. Она случайно оказалась чужой среди своих, когда невольно услышала слова, предназначенные не для посторонних ушей.
– Спасибо, Тимофей Иванович, пойду, поздно уже.
– Подожди, сейчас вызову такси, самолично тебя посажу, и поедешь. Но даже тогда не говори мне «спасибо», это я должен тебя благодарить, понятно? – Он выудил из-за телефонного аппарата записную книжку, нацепил очки и зашелестел потрепанными листками с едва заметными буквами по краям. – Ага, есть!
Заказ приняли без слов, обещали в течение часа выполнить. Этого времени хватило с лихвой, чтобы договориться о том, с чего круто изменится жизнь сговорчивой гостьи...
* * *
Поставив многоточие, Голкин долго еще сидел за столом, в задумчивости подперев щеку левой рукой, точно старая бабка. Случайная встреча на улице с бывшей одноклассницей, выскочившей замуж за москвича, принесла неожиданную удачу и позволила выйти на нужный след. Конечно, сведений кот наплакал: кроме фамилии с именем, старого места работы да Томкиных сплетен нет пока ничего. Сыщик пробежал глазами написанное и недовольно вздохнул: какая-то сказка для наивной дамочки, а не серьезная информация. Самокритичный Василий Иванович решительно убрал свою писанину в верхний ящик, вынул из стопки чистый лист, вставил в портативную пишущую машинку, которую привез с собой из Майска, и, несмотря на поздний час, деловито застучал по истертым от старости кнопкам. Перечитал с озабоченным видом печатные знаки на трети листа, удовлетворенно кивнул, размашисто расписался под новым отчетом и направился в ванную чистить перед сном зубы.
