355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Татьяна Луганцева » С праздником! Валентинов день (сборник) » Текст книги (страница 13)
С праздником! Валентинов день (сборник)
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 03:11

Текст книги "С праздником! Валентинов день (сборник)"


Автор книги: Татьяна Луганцева


Соавторы: Маргарита Южина,Екатерина Неволина,Елена Усачева,Елена Вернер,Елена Нестерина,Диана Машкова,Алиса Лунина,Ариадна Борисова,Лилит Мазикина,Марина Туровская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Сколько раз она просила Игоря поговорить с сыном, но тот только твердил:

– Не трогай его, пусть оттает. Мальчишка мать потерял.

Она, конечно, всё понимала, но сколько ж можно? И потом… Она тоже не железная!

А тут ещё учителя заладили: «Проявите чуткость, мальчик скатился до двоек! А у него выпускной класс! Будьте к ребёнку внимательнее». И главное, она-то была внимательна! Только Артём все её попытки наладить отношения намеренно игнорировал.

Разобиделся тут – Наталья уговорила Игоря поехать в конце февраля на море. А у Артёма школа – никак нельзя пропустить, класс же выпускной! Еле мужа уломала, сослалась на своё здоровье. А Артём на отца так посмотрел… Ну что такого? Ему шестнадцать уже. Вполне мог бы и один пожить две недельки.

Сегодня снова из школы звонили, опять жаловались – оценки хуже некуда. А в почтовом ящике Наталья валентинку нашла. Ясно, что Артёму какая-то девица написала!

В дверях заворочался ключ. Явилось сокровище.

– Разувайся сразу! – из кухни крикнула Наталья. – Видишь же – полы везде намыла! Глаза-то есть?

– А у вас? – недобро буркнул Артём. – Глаза есть? Видите же, что я чуть не в подъезде разулся.

– Ты мне поогрызайся ещё! – повысила голос Наталья. – Иди вон, ешь.

– Не хочу, – ответил Артём и прошёл в свою комнату.

Наталья последовала за ним:

– Ты… Ты знаешь что? Ты иди и ешь! – с напором проговорила она. – Мне уже надоело, что все думают, будто я тебя голодом морю!

Артём демонстративно выложил на стол тетради и учебник.

– Мне надо уроки учить, – повернулся он к ней и посмотрел ей прямо в глаза. – Мне при вас делать или вы выйдете?

– Уроки? – возмутилась Наталья. – Это ты своим учителям можешь лапшу на уши вешать, а мне не надо! Знаю я, какие у тебя уроки! Девки твои уже на дом открытки шлют! Уроки его заинтересовали!

– Какие открытки? – удивился Артём.

– Такие! Валентинки! – Наталья вытащила из кармана яркую открытку и швырнула её на стол. – Вот! Люблю тебя! Самый дорогой человек на свете! Учился бы лучше, дорогой!

Артём быстро схватил открытку и повернулся спиной к Наталье.

– Выйдите! – резко проговорил он.

– Да больно ты мне нужен! – фыркнула Наталья и вышла, хлопнув дверью.

«Вот ведь какой паразит. Выйдите, значит! Сейчас она ему выйдет!» – Наталья резко распахнула дверь и… остановилась.

Спиной к ней сидел Артём и плакал.

Наталья тихо подошла сзади. На столе лежала открытка, рядом с фотографией матери Артёма. Наверное, она поздравляла своего сына с этим праздником.

– Тёма, ты… ты прости меня, дуру? – вдруг всхлипнула Наталья, села перед мальчишкой на корточки и разревелась в голос, как девчонка. – Ну, прости меня… Не умею я, не знаю, как с тобой… чтоб всё нормально было. А теперь совсем запуталась… Знаю, что всё не так, от этого и злюсь.

Наталья вдруг почувствовала, как на её голову опустилась тёплая рука.

– Ладно, Наташ, чего ты? – неловко успокаивал её Артём. – Это я… Мама всегда мне говорила. Ну, как здесь написано…

– Знаешь, Тём, я, конечно, мать-то тебе совсем никакая… Да и не нужна тебе вторая. Зато я тебя со своей мамой познакомлю. У тебя же нет бабушки, а теперь будет. Она хорошая. Она тебя уже любит, правда.

– Как это? – удивлённо улыбнулся Артём.

– Серьёзно тебе говорю, – кивнула Наталья. – Она давно тебя ждёт, а у нас с тобой… В общем, мне не хотелось, чтобы она видела, как мы с тобой грызёмся.

Артём улыбнулся:

– Ну, сейчас-то можно.

– Сейчас можно, – подтвердила Наталья и поднялась. – Поехали?

– А папа?

– Мы и папу туда позовём. Поедем! И хочешь, я тебе порулить дам?

– Прямо самому? – не поверил парень.

– Нет, ну, я-то рядом буду сидеть! Собирайся!

Игорь уже почти спал, когда в спальню вошла Наталья.

– Наташ, а не вредно так долго сидеть за компом? У парня выпускной класс, а вы с ним до двенадцати в игры режетесь.

Наталья нырнула под одеяло и прижалась к мужу:

– Да ну их, с этим выпускным, – прошептала она. – Главное, я столько билась, так старалась… А стараться и не надо было. Понимаешь, надо было его просто пожалеть. А ещё на себя посмотреть его глазами.

Игорь прижал её к себе:

– Ты у меня большая умница, Наточка. Знаешь, как у меня на душе теперь спокойно.

– Да, Игорь, и ещё поменяй билеты – поедем отдыхать втроём. И чёрт с ней, с этой школой.

– Думаешь? – с улыбкой посмотрел на неё Игорь.

– Не-а, – счастливо тряхнула головой она. – Уверена.

Антонина крутилась перед зеркалом, примеряя новую шляпку. К её стильному белому пальто эта тёмно-вишнёвая модель подойдёт изумительно. И сапожки – шик!

В дверь позвонили. Антонина открыла. На пороге стояла соседка – баба Поля, старая сплетница.

– И? – уперла руки в бока Антонина. – Где я проштрафилась?

Баба Поля покачала головой:

– Вот одного не пойму я. И чегой-то меня все соседи, будто собаки бешеной, боятся? Нет бы чайку предложить.

– Эх, баба Поля-я, – протяжно вздохнула Антонина. – Некогда мне с тобой чаи распивать, и ты ведь не просто так пришла, верно? Новость какую-то на хвосте притащила.

– Наливай, говорю… Что это я у порога-то буду рассказывать? – протопала бабка прямо на кухню.

Антонина налила чай и села напротив:

– Ну, выкладывай.

Бабка пошарила в бездонном кармане и вытащила маленькую открытку.

– Тебе такая приходила?

Антонина кивнула:

– Приходила. И что?

– Да ничего! Не тебе это. Женьке своему отдай! Ему девка писала, – высказалась бабка и громко отхлебнула чай.

Антонина приподняла бровь.

– И чего молчим? – поторопила она гостью. – Какая девчонка написала? Ты ж видела. Небось всю ночь у замочной скважины провела.

– Почему сразу у скважины-то? – обиделась баба Поля. – У меня, чай, «глазок» есть. Новый. С круговым обзором.

– Понятно. И что ты там усмотрела? Кто моему Женьке письма шлёт?

– Дык я и пришла рассказать. Значит, слушай.

Полина Венедиктовна, или, как её все называли, баба Поля, никогда не выносила мусор вечером. Примета плохая. Баба Поля уже и не помнила, что грозило тому, кто отважился избавляться от мусора вечером, но своё ведро бережно хранила до утра, а уж потом, так сказать, с первыми петухами… Она уже совсем было отправилась на этот ежедневный ритуал, как вдруг услышала шебуршание возле почтовых ящиков. Старушка вмиг подоспела к дверному «глазку» и замерла.

Вообще-то смотреть в «глазок» было её любимым занятием. Кто крестиком вышивал, кто цветочки разводил, а вот баба Поля наблюдала за жизнью соседей. И, между прочим, ничего зазорного в этом не видела.

Сегодня баба Поля в «глазок» углядела, как Светка Метельцева всем в почтовые ящики затолкала маленькие открытки-валентинки. А поскольку Светка эта по Женьке Левченко давно сохла, о чём баба Поля, конечно, знала, то стало ясно – валентинку она писала Женьке, а остальным послала для отвода глаз.

– Я тебе, Антонина, так скажу, – отставив чашку, заметила старушка. – Девка-то мимоходом много приятных дел сотворила. Сегодня смотрела – все ходят да улыбаются. Будто и впрямь праздник. Наталья вон с Тёмкой вместе на машине укатили куда-то. Вдвоём! И смеялись оба… Невиданное дело. К Валентине с Николаем Машка приезжала. Тихомиров, опять же, к Вере вернулся, а то баба совсем извелась. Про других ещё не знаю, но буду наблюдать. А Светка… Хорошая она девка. И Женьку твоего любит. Вот почему бы ему на ней не жениться?

Антонина только покачала головой:

– Женился уже один раз, теперь на воду дует.

– А вот, кабы на Светке сразу-то женился, так и не дул бы!

В прихожей послышался щелчок замка.

– Ну, вот и Женька, – поднялась мать.

– Дык эта… – нарочито громко заговорила баба Поля, направляясь к выходу. – Значит, нет у тебя чеснока-то? Жалость какая, а я уж прям… и не знаю, у кого спросить.

– А зачем это тебе, баба Поля, чеснок понадобился? – усмехнулся Женька.

– Дык… – ничего не успела придумать бабка, а потому язвительно ответила: – Нада!

Она быстро вышла.

– Опять чего-то наговаривать пришла, – кивнул Женька на дверь.

– Вот, сынок, – выложила перед ним валентинку мать. – Это тебе Света написала. Метельцева.

– Во-о-он оно что… – протянул сын.

Прочитал и молча взял ложку.

– Ну и что молчишь? – не отступала мать.

– А что ты хочешь услышать? – поднял на неё глаза Женька. – Мам, ну ты ж взрослый человек, всё понимаешь. Света придумала меня. Вот нарисовала себе эдакого принца. А я ж… ты сама знаешь, с королевскими кровями у меня… тяжеловато.

– Да откуда ты знаешь, что она там себе напридумывала? Тебе уже тридцать три года, ты что – так и будешь от всех женщин прятаться? Семью-то надо заводить. Мне внуков понянчить хочется!

Женька усмехнулся:

– Ма, ну ты на себя посмотри, ну какая из тебя бабушка?

– Откуда я знаю – какая! Вот стану бабушкой, узнаю. Ты бы Свету хоть в гости пригласил.

Женька поднялся.

– Вот ты и пригласи, – подмигнул он матери. – Она, кстати, в банке работает, можешь, например, ипотеку оформить мне на квартиру.

Антонина растерянно поморгала:

– Я не поняла… Хочешь, чтобы я Свету в гости позвала?

– Это я так шучу, мам! – развёл руками Женька, чмокнул мать в щёку и ушёл в свою комнату.

– Жень! Я себе шляпу новую купила! – крикнула Антонина вслед, но сын не ответил. Наверное, опять уселся за компьютер.

Женька закрылся у себя и задумался, глядя на красивую валентинку.

Надо же – призналась в любви… Светка – колобок на ножках.

Как же незаметно она выросла. А ведь он прекрасно помнил, как увидел её в первый раз – её родители только приехали и разгружали вещи. А Женькина мать им помогала. Он помнил, как катал Свету на велике. Ему купили новенький, красивый. Светка такая благодарная была. А Женька тогда сказал ей: «Вот вырасту большой, машину куплю. Тоже покатаю». Вот хвастун-то… А ещё он помнил Светку на своей свадьбе. Надо же, её последний звонок выпал на его бракосочетание. Они стояли возле свадебной машины – родственники, гости, он и Ника – его невеста. И тут он увидел Светку. С огромными белыми бантами, в коротенькой форме с белым фартуком. Он что-то ей кричал, махал руками, а она только стояла на одном месте и смотрела… Она никогда не плакала. Даже в тот раз. Только глаза были… такие глаза у детей бывают, когда они мать теряют – испуганные и обречённые одновременно.

Знал ли он, что она его любит? Да. Он только не знал, что ему делать с этой любовью. Мама не права. После своей первой женитьбы Женька не боялся женщин. Он боялся себя. Ника вбила ему в голову, что он бездарь и неудачник, вот Женька и боялся испортить ещё чью-то жизнь.

А Светка наивно приглашала его чинить исправный кран, просила отремонтировать телевизор, настроить компьютер… Теперь вот эта валентинка. И что с ней делать? Опять сделать вид, что ничего не произошло? Но это же трусость…

– Женя! – позвала вдруг мама.

– Ма, ты чего? – откликнулся Женька.

– А вот и ничего… Дождался! К Светке уже какой-то мужик приехал. Между прочим, на машине!

Женька рванул в прихожую, потом в подъезд, через минуту вернулся, схватил ключи и снова выскочил.

– Ну вот, так-то оно лучше… – напряжённо сжимала руки Антонина. – Надеюсь, Тихомиров уже добрался до дома из своей машины.

Светка пыталась освоить новую программу для работы. Уже который день мучилась с ней – безрезультатно.

Зазвенел звонок. Света открыла дверь и… На пороге стоял Женька. Он выискивал глазами кого-то в Светкиной комнате.

– Ты одна? – спросил он.

– Да, проходи, – пропустила она его в квартиру. – Что-то случилось, Жень?

– Ну, конечно, – кивнул он. – Случилось.

На него смотрели всё те же огромные глаза, чуть испуганные и доверчивые, готовые верить всему и всегда.

– Свет, случилось… – уже спокойнее проговорил Женька. – Ты помнишь, я тебе обещал, что куплю машину и прокачу тебя?

Она улыбнулась и кивнула:

– Помню. На велике, да?

– Так вот, я пришёл, – тихо и просто сказал он, глядя в глаза. – Кататься поедем?

– Поедем! – шёпотом ответила она. – А то я жду-жду…

Ариадна Борисова
Виагра

Человек немногословный и по виду меланхоличный, Василий Игнатьевич полностью отвечал бы своей фамилии Тихонький, не вклинься в невозмутимость унаследованной им породы взбалмошность матери. Теперь не скажешь, была ли мать столь уж безалаберной, какой считал её дед Володар, но каждое опрометчивое действие снохи, случалось и с удачей (раз взяла лотерейных билетов на ползарплаты и выиграла дефицитный ковёр), осуждалось в доме свёкра днями молчаливого неодобрения. Поэтому, зная и в себе трудно подавляемую блажь, Василий Игнатьевич старался не порицать ничьих нелепых поступков, а если интересовались его мнением по поводу чужого казуса, отбояривался присловьем: «Кто я такой, чтоб судить?» Изредка шальная дурь оказывалась сильнее Василия Игнатьевича, заставляя казниться до новой причуды. Но было одно сумасбродное событие в жизни, когда он дал волю захлестнувшему душу порыву и ничуть о том не пожалел. Да, вопреки ядовитым домыслам сплетников, никогда не раскаивался Тихонький Василий Игнатьевич в скандальной женитьбе на Аделине – Адельке-хромуше, как называли её недоброжелатели.

В школе он сидел с ней за одной партой. Выглядела Аделя младше его ровесниц, хотя опережала в возрасте на три года – поздно начала учиться из-за врождённого недуга. Тонкое лицо её гладко обтягивала анемичная полупрозрачная кожа, глаза были смешанных оттенков серого и голубого. Чуть выдающиеся вперёд зубы не портили милой улыбки, с лёгкой натяжкой губ в левую сторону, так что на щеке появлялась задорная ямочка. В отдельности черты этого лица привлекательностью не отличались, но всё вместе в сочетании с вьющимися, очень светлыми волосами оставляло впечатление чего-то летучего, сияющего само по себе и осенённого пушистым нимбом.

По-детски цыплячья внешность Адели даже в выпускном классе не вызывала у Василия мыслей взглянуть на неё глазами подрастающего мужчины. В дружбе с ней он привык к мальчишеской простоте и не её тонкие пальчики перебирал в душных задних рядах на просмотрах кино с предупреждением «до 16 лет». Не Аделя срывала с его губ поцелуи взасос, как коросту с пореза, торопясь за калитку на материны призывы, а спустя полгода не Аделя проводила новобранца в армию с обещанием дождаться. Рослая, чернобровая Клава Иванцова, по общему мнению, была словно в подбор Василию создана и статью, и домовитым стремлением превратить пространство вокруг себя в чашу изобилия и комфорта.

Во вторую субботу возвращения со службы демобилизованный солдат, Клава и верный её паж Зоя Савушкина отправились в клуб на танцы. Старшие Иванцовы и Тихонькие уже договорились сыграть свадьбу через месяц, а влюблённым всё не удавалось остаться наедине – безотвязная Савушкина мельтешила рядом третьей лишней, не закрывая болтливого рта. По насупленному лицу Клавы легко можно было догадаться, как не нравится ей этот роток, явно разинутый на чужой каравай, но ступала под руку с вышедшей из повиновения Зойкой гордо, чувствуя спиной сдержанный жар прицельных глаз Василия. Уж кого-кого, а Адельку-хромушу Клава в ревнивый расчёт не брала, не думала, какая подлая змеюка зреет в колченогой дэцэпэшнице, и никто б не подумал. Позже обе с Савушкиной жалели, что Василий не был допущен к Клавиным прелестям сразу по приезде. Клава винила соглядатайство Зойки, та оправдывалась просьбой её матери присмотреть за подружкой до свадьбы, – перетерпят, мол, потом зять с уважением будет помнить первую брачную ночь… А не вышло доказать суженому соблюдение старозаветных правил в доме Иванцовых, хотя свадьба прогремела шумная и, как следовало по плану, ровно через месяц.

Аделькина свадьба.

Смешно сказать, из-за чего расстроился союз такой складной пары: из-за лужи перед клубом. Клава первой заметила, как Аделька остановилась напротив у края воды. Все нормальные люди лужу обошли и стояли на крыльце, ожидая открытия дверей, а хромуша вытянула одуванчиковую голову и уставилась на толпу с кривой улыбкой. То есть не совсем на толпу, избирательно – на бывшего соседа по парте. Длинная шейка украшена бусами под жемчуг, поджатые в коленях ноги обуты в мальчиковые ботинки…

Клаву огорошила наглость калеки. Мать моя женщина, это что?.. Это на кого хромоножка зарится?! И невысказанная злость на подругу выплеснулась вместе с сиюминутным негодованием:

– Ой, гляньте, девочки, пугало в бусах!

Савушкина с готовностью поддержала:

– Выставилась напоказ, никакой самокритики у Аделины!

В стайке девушек хмыкнули, завздыхали:

– Чего привязались к человеку?

– Личико у неё посмазливее, чем у некоторых (намекнули на толстощёкую Зойку).

Клава закруглила разговор, хозяйски поведя на жениха красиво изогнутой бровью.

– Даже интересно, кому станет нужна, бедняжка, – и замерла, пригвождённая к перилам остротой его взгляда.

В тёмно-карем глазу Клавы под выразительной бровью, как в чаше с плавленым шоколадом, Василий в долю секунды узрел их совместное будущее: он и она, окружённые изобилием пухлых младенцев, еды и вещей; на сытых лицах довольство жизнью, на его щекастой физиономии, кроме того, подобострастное выражение лица Зои Савуш… стоп! Что-то в нём разъединилось, взорвалось и кануло в безвременье; в ушах оглушительно засвистал не существующий снаружи ветер. Толпа ахнула и подалась вперёд вслед за Клавой, не поверившей своим глазам: спрыгнув в новых туфлях с крыльца прямо в лужу, Василий Тихонький шагнул навстречу Аделе.

…Деревня на сто рядов обсмаковала разговор на ступенях клуба. С лаконичной подачи деда – вон! – родители выставили возмутителя фамильного спокойствия за дверь. Василий поселился в бане на задворках старого дома, где Аделя жила вдвоём с матерью. Свадьбу решено было справить не назло потрясённым вероломством Иванцовым (как они полагали) и не для того, чтобы досадить отвергнувшей самовольщика родне, а по настоянию школьных друзей. Ну, и по честному праву Адели нарядиться в белое платье в пандан бусам под жемчуг. Василий продал мотоцикл, ребята сложились деньгами, нанесли солений, пирогов – стол получился нестыдным. Пришла мать, плюнув на домашние уставы, сама вдела Аделе в мочки ушей золотые серьги. «Подчистую зарплату потратила», – понял сын, тронутый подарком и очередной, по дедовскому определению, «бузой» невестки.

Аделя смущённо улыбалась всем из-под облачка начёсанной челки. Василий удивлялся, как мог забыть: эта робкая полуулыбка сразила его ещё в детстве, когда учительница привела и посадила на свободное место рядом с ним девочку, похожую на неоперившегося птенца. Вася Тихонький молча подвинул чернильницу на середину парты, новенькая улыбнулась, и он загляделся: на левой щеке девочки заиграла маленькая лунка – будто солнечные зайчики гонялись за своей тенью. Никто не улыбался так странно и нежно… никто не выглядел так беззащитно. Теперь, во всем белом, Аделя напоминала ему ангела, и Василий внутренне сжимался, еле касаясь её губ под крики «горько» за прикрытием фаты. То, что подразумевалось за кадрами в фильмах «до 16 лет» и что, между прочим, он сам проделывал с одной весёлой женщиной в армейских увольнениях, казалось по отношению к Аделе кощунством.

Барьер детской дружбы они действительно преступили сложно, но не в свадебную ночь. Поздним вечером, едва гости начали расходиться, братья невесты в отставке побили окна в доме, и у палисадника затеялась потасовка. Драка быстро нарастала, прибывали всё новые сторонники Иванцовых. Штакетник с обеих сторон улицы понёс большой урон. Новобрачный с товарищами, от души поколоченные, а также их не менее пострадавшие противники до рассвета проторчали в участковом отделении милиции.

Через год Клава вышла замуж за старшего брата Савушкиной и принялась энергично наполнять чашу дома детьми и вещами. Сбылось всё, что увидел Василий на клубном крыльце в шоколадном Клавином глазу: сытые лица, довольство жизнью, только подкаблучником с заискивающей физиономией был не он. Зоя тоже в девках не засиделась, высоко взлетела – под мускулистое крыло лыжного тренера в городскую квартиру со всеми удобствами – и стала не Савушкиной, а Ванштейн («Ферштейн», – звали старики для лёгкости запоминания).

Василий незаметно помирился с роднёй. Семье стало не до него: младшая сестра Татьяна спуталась с заезжим строителем. К немалому изумлению деда, отличница и комсомольская активистка в десятом классе обзавелась «байстрюком» – так дед Володар в гневную минуту называл правнука Дениску, лихим словом поминая малахольных предков снохи. Наглядное опережение замужества не помешало бойкой Тане закрутить с учителем географии, рвануть с ним в Казахстан и родить законную дочь. К школе «казахстанцы» забрали мальчика. Тихонькие, особенно старый дед, упросивший внучку оставить наследнику фамилию, сильно по нему скучали.

Аделя оказалась неспособной иметь детей. Вернувшись из города после обследования, она молча остригла свои летящие белые кудри. Василий всё понял и подумал с печалью, что, будь он художником прошлых веков, рисовал бы жену для картин с шестикрылыми серафимами. Аделя вдруг почудилась ему созданием, сотворённым не из плоти и крови. Он застеснялся в себе поэтических мыслей, но жена впрямь увиделась ему недозрелым плодом поздней завязи, скованным холодом зимнего солнца.

Зябко приподняв плечи, она посмотрела на мужа:

– Может, разведёмся? Я знаю, ты будешь хорошим отцом, если…

Он не дал досказать, подхватил на руки слабую, лёгкую, как отроковица.

– А я знаю, что ничто не принесёт мне радости, если ты уйдёшь от меня. Ты понимаешь, о чём я?.. – Ни слова не сказал о любви, как не говорил ни до того, ни после. И оба они больше не говорили о детях.

Дважды сестра с географом и дочкой гостили в деревне летом, а Дениса оставляли на все каникулы. Аделя много читала и тщетно пыталась пристрастить к книгам мальчишку, но и Василий не был охотником до чтения. Все свободные часы мужчины либо рыбачили, либо ждали в шалашах у озёр жирующих к отлёту уток. Любознательному мальцу нравилось возиться с охотничьим снаряжением. Пыхтя от старания, чистил ружьё с дядей Васей, укладывал в обитый железом ящик под ключ…

А вскоре Татьянин географ влюбился в молоденькую учительницу математики, и безмятежная жизнь семьи развалилась. Сестра перестала привозить Дениску. Разбежалась с мужем, нарвалась на альфонса, потом на алкоголика и, наконец, после многих надежд и мытарств сошлась на вторых ролях с успешным владельцем конного завода, глубоко засевшим в семье. Эта усталая связь неожиданно подарила Татьяне неизвестные прежде возможности: открыла в ней коммерческий дар.

Пока женщина металась в поисках себя под солнцем фортуны, Денис из весёлого ласкового парнишки превратился в проблемного шалопая и отбился от рук. Мать с трудом откосила сына от армии ради изнурительной борьбы с его ленью и предрасположенностью к пьянству. Безрезультатно. Тогда, отчаявшись, Татьяна отправила двадцатилетнего оболтуса «на перевоспитание» в деревню, где из всей родни, кроме брата и Адели, никого не осталось. Василий Игнатьевич нянчиться с племянником не стал, без долгих церемоний погнал служить Родине.

– К тебе, дядь Вася, вернусь, – предупредил Денис с оттенком вопроса.

Армия обошлась не без эксцессов (самоволка, бои без правил), но подправила-таки склонность парня к разгулам. Правда, прошла добрая семилетка, пока он учился и осознавал, что ошибся в выборе, менял колледжи и общежития, искал работу «по душе» и, нагрянув однажды, сообщил:

– Извините, дядь Вася, тетя Аделя, окончательно завязал я с учёбой. Мы с Катей решили пожениться. – Из-за спины Дениса застенчиво выплыла на свет симпатичная рыжая девушка примерно в том же месяце положения, в котором ошарашенный дед Володар обнаружил внебрачный грех внучки Тани.

– Я не сволочь, чтоб поматросить и бросить, – заносчиво заявил без пяти минут папаша. – Буду взращивать юное поколение Тихоньких.

На какие средства он собирается осуществлять сие благородное намерение, Денис не сказал.

Василий Игнатьевич известил о новости сестру. Татьяна страшно расстроилась – перспектива стать бабушкой, если женщина сама ещё мечтает о легитимном супружеском счастье, не очень-то женщину радует. К тому же она небезосновательно опасалась, что сын пожелает расширить семейный круг непосредственно на её территории. Посоветовалась с дочерью. Та предложила обезопаситься от асоциального вторжения, приобретя разгильдяю какой-нибудь продуктовый магазинчик. Пусть попробует, может, раскрутится… Умница дочь. С ней Татьяне повезло – самостоятельная, незамужняя и не собирается, прочно стоит на ногах по уши в бизнесе. Благодаря, разумеется, маминой поддержке и выучке.

Управилась Татьяна резво. Прилетела, купила сыну недорогую иномарку с кузовом, первый попавшийся «комок» в городе и оставила деньги на двухкомнатную квартиру.

Теперь Денис точно не лоботрясничал. Рыжая Катя устроилась в хорошую контору, подрастал мальчонка, названный редким именем Володар в честь прадеда Тихонького. Татьяна гордилась по телефону предпринимательскими способностями сына: моя жилка, бизнес – труд не для инертных!

«Какой труд, голимое спекулянтство, – огорчался про себя Василий Игнатьевич. – И зачем столько денег? Впрочем, кто я такой, чтоб судить…» Им с женой хватало его заработка и её пенсии по инвалидности. Вещей в доме – минимум, на задворках теплица, грядки с мелочью и капустно-картофельный огород. Корову не держали, Аделе стало бы тяжело доить. Василий Игнатьевич поверить не мог, что в пору влюблённости в Клаву Иванцову мечтал стать зажиточным хозяином.

Жили Тихонькие легко, понимали друг друга без лишних слов. Не было между ними тайн и страстей. Василий Игнатьевич даже не мог бы сказать, любит ли он жену. И что такое вообще любовь – не сказал бы. По всему выходило: любовь – наваждение, чудачество и безудержное буйство, вроде вспышки чувств, время от времени подстрекающей неуравновешенных людей на глупые подвиги. Не нравилось Василию Игнатьевичу это сравнение, а другое в голову не шло. С Аделей же он свыкся, вжился в её существо, не испытывая угрызений совести, как случалось от «бузы». Аделя была – свет и покой, тихая радость видеть её улыбку и желание, чтобы каждый завтрашний день походил на вчерашний. Нет, никогда не желал Василий Игнатьевич другой женщины.

…Ой ли? Так уж никогда?

Ну… честно сказать… Честно сказать, раз таки шибануло его тягой к другой. Аделя знала, поняла без слов.

Тогда Денису вздумалось отдохнуть на берегу протоки и порыбачить с друзьями. Гости приехали на двух машинах: семья Дениса, его приятели и подруга Кати с четырёхлетним сынишкой, ровесником Володара (Володьки). Василий Игнатьевич сразу приметил, что эта белокурая женщина красива той неуловимой красотой, какую он видел в Аделе. Тонко лепным было лицо женщины, и летний дождь в глазах мешался с отражением леса, но она в отличие от Адели так и цвела весёлым молодым здоровьем.

Мужчины подали хозяину руки, Денис познакомил со всеми по-простому, а про имя Катиной подруги загадку загадал:

– Скажите-ка, дядь Вась, тетя Аделя, какое русское женское имя не заканчивается ни на первую, ни на последнюю букву алфавита?

Пока Василий Игнатьевич послушно перебирал имена в уме, Аделя сказала: «Любовь», и он удивился обыкновенному будто бы имени-слову, замкнутому неоткрытым звуком, как оберег.

Дети липли к Аделе, – малыши всегда быстро привязывались к ней, словно чувствуя в Аделе родственную их бесхитростной открытости близость. Денис хлопотал над костром, подруги готовились к пикнику. Отвечая на вопросы о здешних охотничьих местах, Василий Игнатьевич слышал, как Люба обменивается шутками с Катей и смеётся. Мелодичный смех вился звонкими и шероховатыми звуками сладко, терпко, как серпантин кожуры антоновского яблока, и рассыпа́лся в воздухе светлыми кольцами. Ушам становилось щекотно, и хотелось слушать этот вкусный рассыпчатый смех долго-долго и видеть белые, безупречно белые зубы Любы в окаёмке малиновых губ. Василий Игнатьевич догадался, что она здесь одна, что среди Денисовых гостей нет её друга, и, забыв о своём обычае никого не судить, мысленно отругал за неосмотрительность беспечного Любиного мужа. Уж Василий Игнатьевич не отпускал бы такую красивую женщину, пусть даже с ребёнком, одну на рыбалки, где мужчины рассказывают похабные анекдоты, матерятся и… женщинам вообще на рыбалке не место.

Под вечер разомлевшие от сытной еды и пивка рыбаки, позёвывая, расселись с удочками в нишах обрыва, живописно укрытых тенистыми сводами ивовой листвы. Денис повёз Аделю и утомлённых детей в дом под её присмотр. Катя прикорнула с журналом в шезлонге.

– Василий Игнатьевич, вы куда на лодке? – подошла Люба.

– Рыбачить. – Он в замешательстве повернулся к ней спиной, сталкивая в мелководье старую плоскодонку.

– А мне с вами можно? Возьмите, пожалуйста!

Василий Игнатьевич молча посторонился, пропуская женщину к распору переднего сиденья. Мелькнула мысль о том, что гости всякое могут подумать… мелькнула и погасла: по годам Люба годилась ему в дочери. Она перевела признательный взгляд с Василия Игнатьевича на противоположный берег реки, в глазах вперемешку с волнами плыли полосы зелени и песка. Маленький ковчег с единственной парой на борту заскользил по разлитому солнцу.

– Много в этой реке рыбы?

– Когда как.

– Большая рыба попадается?

– Бывает.

– Щуки?

– Ага.

– А таймени есть?

– Заплывают, говорят.

– Правда, будто таймени едят утопленников?

– Ну, при жизни утопленники тоже едят тайменей…

Смешной разговор. Смешная женщина. Как мальчишка.

Река расстилалась перед ними радушной дорогой. По берегам в дырчатых тенях ив и ольхи, в зарослях боярышника, отягчённого гроздьями бледно-зелёных ягод, вспыхивали и затухали огни ослепительного предвечернего света. Речное эхо усиливало воркующее клокотание дикого голубя, певшего в ближней роще, а может, то бурлила ключевая вена в горле стрежня, вскрытого острым гребнем в середине реки.

Василий Игнатьевич направил плоскодонку к дремлющей заводи, обойдённой быстриной. Лодка вскоре неподвижно застыла в обманчиво тихой воде, зависнув над чёрными щучьими омутами и корягами.

– Странная у вас леска, – негромко сказала женщина.

– Из конского волоса.

– Сами плели?

Василий Игнатьевич кивнул.

– Блесна тоже самодельная?

Он не успел ответить, что выточил блесну из дедовского медного самовара, – дёрнуло леску, да как мощно! Крепко зажав её зубами, Василий Игнатьевич раскрутил остаток. Полосатая хищница, соблазнённая сиянием блесны, потащила лодку прочь из спокойной гавани, но не добралась до бегучего течения и резко, отчаянно, на разрыв плоти, метнулась в глубину. Лодка накренилась к вихрящейся спиралью воронке и почти развернулась по кругу. Тотчас водные всполохи и прыжки судёнышка на гребнях показали, что рыбина вынырнула. Люба намертво вцепилась в борта.

Руки Василия Игнатьевича понемногу перехватывали, подтягивали струну прочной снасти. Из вздутых прозрачных борозд в опасной близости от лодки вымахнул расширенный в натуге зубец хвоста. Холодный фонтан взбитой волны окатил плоскодонку. Василий Игнатьевич хладнокровно намотал леску на левый кулак и, едва в бурунах вздыбился встопорщенный плавник, ударил ребром весла. Лодка качнулась особенно угрожающе, брызги тучей взлетели у борта и со стеклянным дребезгом застучали по днищу. Кажется, чудом не опрокинулась дощатая посудинка. Василию Игнатьевичу удалось заволочь в неё рыбу. Его спутница этого не видела, зажмурилась раньше и заткнула бы уши, чтобы не слышать водяного шума и черепных звуков, если б могла отодрать пальцы от дерева бортов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю