Текст книги "Русский характер"

Автор книги: Татьяна Хамаганова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Замысел старика Максима

Надумал дед Максим жениться. Надоела ему холостяцкая жизнь. Лет шесть прошло, как умерла бабка. Годы пролетели незаметно, как пули у виска.

В народе говорят: если мужик помер, женщина становится вдовой, если жена уйдет в мир иной, мужика женихом кличут. Вот Максим и засиделся в женихах. Невест-то в деревне тоже осталось – по пальцам пересчитать, но худо-бедно выбор еще был. Даже смотрины промеж ними можно устроить.

«Как про то культурно выражаютси? Ну, ишо по телику показывают, кады худосочные девицы с ногами как у цапли ходют туды-сюды, нацепив на себя всякие тряпки. Ноги длиннющие переставляют забавно, будто через порог перешагивають.

Памяти совсем не стало, год от года все хужей. У Афони, дружка, надо спросить. Тот чуток помоложе будет, года эдак на три, башка-то посвежей у него. Да и мыслю про женитьбу надо ему обсказать, чё полезное посоветуеть. Вдвоем-то легче провернуть это дельце, никак вся дальнейшая жизнь решаетси. Ошибешься с выбором, свету белого не взвидишь. А на старости лет на черта ему страсти-мордасти мексиканския? Что от бабы требуетси? Чтобы блины пекла, избу в чистоте держала, одежку стирала да много не болтала, ну, само собой, чтоб на сторону не бегала. А как же? Нонче паскудные какие-то девки пошли. Вон по «ящику» кажный день про них рассказывають. Куды хошь и с кем хошь якшаютси. Тьфу! Из них тоже со временем старухи получаются. Вот и пойми-разбери. Можа, какая заделалась будто путной старухой да засела в их деревне. Ишь как дачники застроилися! Была деревенька в тридцать дворов, теперича и не посчиташь, скоко улиц. А все потому, что на берегу Байкала живем. Так что все могет быть тута, гляди в оба, – размышлял неторопно старик. – Как-то чудно обзывают таких девок-то, – хмыкнул про себя. – Вспомнил, путана, что ли? Это с какого слова переиначили? Путная, чё ли? С чего она путная, ежели с мужиками без разбору путаетси? А можа, от слова «путается» и получилася «путана»? Сама путается и мужиков путаеть, с путя праведного сбиваеть. У кобелей этих и так в башке путаница, от их изобилия. Вон по телевизору гляди – не хочу. Пустят их по одной половице друг за дружкой, мол, зырьте на нас да и соблазняйтеся. А на чё смотреть-то? Ни сисек, ни попок, ничего другого. Путная баба должна быть округлой формы, мягкая, как сдобная булочка. Я-то в молодости знал в них толк», – мысли, обгоняя, перескакивая и путаясь, вертелись в голове у деда Максима, пока он латал носки.

Тяжело стало одному огород содержать и за скотиной ходить. Баба нужна в доме. Его супружница, царствие ей небесное, редкой души была женщина, такую уже и не сыщешь. Да уж, теперича не до хорошего. Лишь бы не злая была, нешто придется на калитке фанерку вешать: «Во дворе, мол, злая баба». Срамно! Думы старика прервал зычный голос соседки Дарьи:

– Максим, ты дома али подох уже?

– Живее всех живых! Чего тебе? – высунулся старик в открытое окошко.

– Пошто тихо сидишь? С утра тебя не видать. Не толкешься во дворе-то?

– Потолкалси ужо, пока ты дрыхала дома.

– Я с шести утра на ногах! Напраслину не возводи!

– А я – с пяти утра. Чуешь разницу?

– Старый уже, вот и сон тебя не береть.

– Да ить с какого боку поглядать. Для девок, конешно, староват, а для старух, как ты, я ишо мужшина хошь куды!

– Старый хрен ты, а не мужшина!

– Э-э-э, не скажи! Жениться вот надумал. Хватит в женихах-то ходить. Дарья, пойдешь за меня замуж? Несмотря на твою агрессию, заявление тебе делаю фициальное. Кавалер я ишо тот! За бока пощипать завсегда могу.

– Ухажер нашелся! Бока от живота отличишь ли? Глаза есть, а гляди-то уже нету. Но предложение, конечно, лестное делаешь, надо подумать.

– Долго не думай, другие подберуть.

– Жених ты богатый. Вон девять кур да два поросенка по двору бегають. Одно не уразумею: куда Гриньку-то свово дену?

– А мы его к Нюрке Гороховской толкнем. Баба пожизненно одна кукуеть.

– А чего сам к ей не приткнесси?

– На хрена она мне сдалася? Мы с Нюркой одного дня не уживемси. Покалечим, прости, Господи, друг друга – и проект мой насмарку.

– Ох какой ты! Себя-то жалешь, а Гриньку мово не жалко?

– Дык он у тебя молчун, как поломатый трактор. С любой сладит!

– Сам-то чего ко мне приладиться хочешь?

– Ты баба веселая, с юморком. Хозяйство содержишь справно, себя блюдешь. Пожизненно соседствуем, не видал, чтоб на свово мужика орала, чего про других не скажешь. Очень ценное явление.

– Максима, неужто и всерьез надумал жениться?

– Надоело одному. Иной раз не с кем словом перекинуться.

– Я ж тебе про то давно говорела. Легко ли одному хозяйство содержать? Правильно, женись. Старух одиноких много. Наша кума Нина Ивановна одна томится.

– Не! Боюсь ее! Шибко образованная, на меня не глянет. Мне б кого попроще. Однако имей в виду, можа, чё и подскажешь. Вон твой молчун на горизонте объявился, сюды глядит.

– Обедать пришел. Ладно, пойду я. Ты, Максим, не переживай, бабу тебе подыщем.

– Обнадежила.

Дарья ушла домой, кормить своего мужа Гриньку.

– А, вспомнил! Шагающих длинноногих называют «показ моды». Точно! Вот бы всех одиноких старух собрать да вместе с Афоней устроить этот показ моды. Пускай из своих сундуков наряды нафталиновые повытащут, разоденутси да и пойдут по одной доске. Вот потеха, – от мысли, как Нюрка Гороховская будет ковылять перед ними, старика разобрал смех.

Максим всю ночь ворочался в постели, перебирал в уме местных старух, но так и не разобрался, к кому же все-таки пойти свататься. Утром, покормив орущую живность, пошел к Афоне. Одна голова – хорошо, а две – лучше. Будем вдвоем про женитьбу кумекать, решил дед Максим. Он уважал друга за сметливый ум. Про что ему не обскажешь, завсегда найдет выход да так ловко дело повернет, что опосля думаешь: пошто сам не додумкалси до мысли такой?

Друга он нашел за сараем. Тот колол дрова для баньки.

– Какая нужда с утра пораньше тебя погнала? – спросил он вместо приветствия.

– Здорово, Афанасий, – сдержанно поприветствовал старик. – Дело сурьезное надумал. Без твоего совета не обойтись.

– Говори зараз, – заинтересовался Афоня, откладывая топор в сторону.

– Надоело мне одному жизть прожигать. Трудновато стало, да и вообче…

– В свахи, значит, зовешь меня? Понимаю. Засиделся ты в девках, – подтвердил старик, – дело благородное, полезное, можно сказать, приятственное. Трудностев никаких пока не вижу, хотя сваха чужие грехи на свою душу принимат.

– Ну как же! Все же дальнейшая моя судьба решается, тут себя сапером ощущаю. Ошибусь – хана мне, – закуривая папиросу, сказал Максим.

– А башка на что? Приглядимся, чтоб не ошибиться. Объект большой, – важно изрек Афоня, – выбор достатошный, а это главное. Тяга есть?

– Кака така тяга? – удивился дед Максим.

– Сердце чего-нибудь подсказыват, нет, спрашиваю? Старух-то полно, к кому-то из них должно тебя маленько тянуть.

– Энто меня и беспокоить. Нету тяги, нету, хоть криком кричи, – сокрушенно покачал головой старик.

– Худо дело. Придется тебя насильно женить. Факт!

– Того и боюся. Незалюбится – хана мне.

– Хана, хана, заладил как сверчок. Я ж тебе не про любовь индийскую говорю, со слезами-соплями. С кем-нибудь из баб бывает тебе приятственно побалакать?

– C Дарьей, моей соседкой. Добрая она, обо мне завсегда беспокоитси.

– Типун тебе на язык! У нее ж Гринька есть! Молчун, молчун, а прознает – не жить тебе на белом свете. Враз тебя, сморчка, задавит, – забеспокоился дружок, – ишь, чего надумал!

– Не суетись, никто не собирается ячейку эту разбивать. Я говорю, мне примерно такую бабу, как Дарья, с юмором.

– С юмором ему! Где ты видал, чтобы баба дома юморила? Все они на один крой! А ну поди сюды! Чего подслушиваешь чужие разговоры? – Афоня погрозил пальцем своему внуку Саньке. Тот, озорно поблескивая шкодливыми глазенками, вышел из-за сарая. – Тащи дрова в баньку, нечего баклуши бить!

– Да ладно, дед, никто разговор не подслушивал, но я знаю, как помочь дедушке Максиму, – сказал важно Санька, набирая охапку дров.

– Цыц, мал ишо советы давать! Иди в баню! – грозно заворчал дед.

– Пойду в баню! – засмеялся Санька и ушел.

Старики в задумчивости помолчали, покурили, пока Афанасию не пришла в голову путная мысль.

– Надумал я вот что, – философски изрек Афоня. – Я буду перечислять всех одиноких старух, а ты будешь прислушиваться к сердцу, можа, ёкнет на ком. Как ёкнеть, останавливай меня, будем пульс твой щупать.

– Выхода нет, вали, перечисляй, – вздохнул обреченно Максим.

– Откель начнем, чтобы никого не упустить? – деловито спросил Афанасий.

– Думаю, пойдем от твоего дома. Ну, начинай, дохтур!

– Резон есть. Так, через дом живет Нина Ивановна, кума Дарьи.

– Не! Сразу говорю! Шибко ученая, не по моим мозгам.

– Согласен, не пара ты ей, дурачком себя будешь чувствовать остаток жизни. Факт. На той стороне улицы, через три дома кукует одна Евдокея. Баба толковая, хозяйство у ей справное. Корову держит, курей, порося, три вредные козы имеются в наличии, лезуть куда ни попадя. Всю округу напрягают террористы! На хрена она нам с тремя разбойниками, а? Как ты думаешь? Али ёкнуло в грудях?

– Да вроде организм молчит.

– Ну и лады, идем дальше. С краю улицы стоит халупа Нюрки Гороховской. Тут я тебе не враг, сам не советую. На черта она нам сдалася, карга старая?

– Очень даже с тобой согласный. Небо с овчинку покажется под одним кровом-то с ней. Хуже собаки, один ор!

– Тут у нас с тобой полное единомыслие. Идем дальше. С энтой стороны обитает в одиночестве Варвара. Правда, сын у ей неспокойный.

– Дуй дальше, обойдем ее дом стороной.

– Рядом живет Фоминишна. Тихая благообразная старуха, но тебе не советую ёкаться, шибко старовата, даже для тебя. Переходим к задам. За огородами расположилась Мирониха. Три года, как вдовой заделалася. Срок солидный, можно и о замужестве подумать. Не торкнуло?

– Есть маленько будто…

– Закрепи, опосля обсосем ее кандидатуру со всех сторон, то ись все ее достоинства и недостатки наголяк обсудим. Идем дальше. Там же живет Никитишна, бывшая бухгалтерша бывшего колхоза «Красная заря», то бишь нашего с тобой родного колхоза, павшего в одночасье. Объективности ради надо сказать, что она, беспредельно владея финансами, немало кровушки у нас, простых колхозников, попила. Я прав?

– Не то слово. Скупая, каких свет не видывал.

– Но, учти, богатая вековуха. Дом – полная чаша. Сейчас оченно даже приветствуются браки по расчету.

– Куды меня толкашь, дружок? Она ж мне лишнего стакана воды не даст. Лучше помирать лягу возле колодца.

– И такое могёт быть. Ладно, будя, неча зариться на чужое богатство. Ну а дальше дачи пошли. Там пожилых-то полно, но кто бы знал, которая одинока, которая с мужиком. На неприятности можно свободно напороться со сватовством-то. Факт!

– Не хотелось бы. Лучше своих прощупать в смысле желания замужества. А ты почему Клавку не назвал? Верку-почтальоншу не упомнил? Они ж тож одинокие.

– Губа не дура у тебя, Макся. Бабы лет на двадцать тебя моложе! Об чем ты болташь? Клавдея тебя близко не подпустит. Она давно по Яшке Кобылкину сохнет. Не знаешь, чё ли? Все знают, а ты один не знаешь! Дурень! А Верка тебя своей сумкой кирзовой шибанет, враз протрезвеешь от всяких крамольных мыслей.

– Ладно, чего разорался-то? Это я так, к слову. И пошутить нельзя.

– Шутки у тебя! Хочешь народ рассмешить, сам посрамиться? Надумал жениться, женись благопристойно, чтоб все было чин чинарем. Никаких там сексов или того хужей!

– Чего так за меня беспокоисси? Не пойму. Суетисся, будто сам собрался жениться. Ты добра ищи, а худо само придет, не заржавееть.

– Небось, за твою репутацию беспокоюся. Друг я тебе али портянка?

– А чего тогда хочешь меня старухам сплавить? Можа, я к молодухам тягу имею? Можа, мой организма того требуеть?

– Твой организма покою требует. Восемьдесят семь процентов износу!

– Чего на три процента поскромничал? Округлил бы уж до девяноста!

– Все же дружок ты мой, совести не хватат тебя в утиль списать. Вот энти тринадцать процентов для радости души оставляю тебе. Недоволен?

– Маловато для радостев. Все ж организма живой, счастья требуеть положенного.

– Нам, старикам, шибко счастливыми быть нельзя. Опасно.

– Чего так? Не живые человеки, чё ли?

– Помереть можем от избытка счастья. Нам покой нужон. Чтоб все равномерно було. В прошлом годе, весной, Семён помер, помнишь?

– А как же.

– А причина?

– Лед на речке проломился под ним, чуть не утоп, простыл, видать.

– Только в сиську пьяный может утонуть в нашей речушке. Он-то тверезый был, как я сейчас. Остыть не успел, вытащили тут же.

– Ну и отчего он помер, по твоему уразумению?

– От счастья, что живой остался. Шибко обрадовался, вот сердце и не выдержало. Сосватаем тебя за молодуху, а ты вдруг возьми да и обрадуйси. Организм перенапряжется и расслабится. Вот Богу душу в один момент и отдашь. Я этого тебе никак не желаю, понимашь? Век наш короток, заесть его недолго.

– Как-то ты так гладко умеешь мост возвести, что и сопротивлятьси резону нету. Умный, чертяка!

– Что есть, то есть, – сдержанно согласился Афанасий.

– Ну дык чего дальше-то делать будем, а? Дело-то мое застопорилося. День меркнет ночью, а человек-то – печалью.

– Не паникуй на пустом месте! На ком у тебя сердце-то ёкнуло?

– Да уж и не помню.

– Я ж тебе наказал не забывать, горе ты луковое! Опять придется пофамильно теребить старух, будто дел других нету.

– Тебе как другу доверилси со своим жизненно важным замыслом, а ты отмахиваесси, будто я муха какая надоедливая, будто у тебя дел невпроворот.

– Ты чего, как красна девица, обижаесся? Женихом заделался, так нервы, чё ли, обострилися, слово не скажи?! Ну, давай по новой перечислять!

– А ты как думал?! Нервы натянуты что твоя тетива. Не компот варим, а судьбу мою горемышную решаем.

Переругиваясь, старики снова прошлись по одиноким старухам. Но, как назло, у деда Максима сердце молчало как партизан. Уже по третьему разу перечислили всех, но оно ёкать никак не хотело.

– Да, промблема! Я так скажу: сегодня не твой день, видать. Энто дело надо отложить до завтрева. И память сопротивлятси, и склероз тебя одолел. Прощевай! – устало промолвил Афанасий.

Расстроенный дед Максим потопал к своему дому. И вправду день сегодня не заладился. Три куриных яйца котяра Федька-разбойник раздавил прямо в гнезде. Чушка в огород пролезла, гряду с морковкой потоптала. Хорошо, Дарья вовремя увидела, прогнала, а то бы все разворотила там. Вечером корова номер учудила: не вернулась с пастбища. Все возвернулися, а егошняя – нет. Пошел искать. Все ноги исходил. Расстроился шибко. А она уже дома, как ни в чем не бывало жвачку жует и ластится. И не рассердишься на нее, кормилицу. Подоив корову, выпив кое-как чайку с творогом, лег на кушетку и стал думку думать. Про женитьбу, конечно.

– Стоит ли? – уже который раз за день задавался вопросом дед. – Опять же, и ноги худые стали, и сердце пошаливат, и одышка, черт бы ее побрал. Да и худо стало одному сутки коротать. У всех свои заботы, до меня и дела нет никому. Не ровен час, чё случится, а ты и бойси. Помрешь, не покаявшись, слова не промолвив. Нехорошо, не по-божески.

Проснувшись спозаранку, дед Максим все же окончательно утвердился в мысли, что жениться необходимо. Седни с Афоней конкретно надо решить, на ком. Хватит сумлеватьси. Жениться – и баста!

Проделав все домашние дела, дед решительно зашагал к другу Афоне. Проходя мимо магазина, который все называли «дежуркой», потому что он функционировал круглосуточно, старик увидел небольшую толпу в количестве трех человек. Они весело и громко о чем-то шумели. «Толпа», увидев его, враз замолчала и с любопытством уставилась на старика, как на диковинку какую.

– Чего шумитя? – бодро спросил дед.

– Максим Матвеич, ты взаправду решил жениться? – хихикнула продавщица Любка. – Во даешь! Молодец, дед!

– А ты откель знаешь? – удивился старик.

– Вона буквы знакомые, вот и расшифровали, – весело отозвался Володя, Любкин хахаль. – Прочитали как-нибудь!

– Об чем ты? Не пойму.

– Дед Максим, ты, оказывается, мужик современный, объявления пишешь, никого не стыдишься. Молодец! – рассмеялась Верка-почтальонша. – Давай подсоблю тебе, дело-то деликатное. Переписки твои буду таскать, скажи только, кого выберешь!

– Так тебе и сообщил! Одно не пойму: откель вы про то узнали?

– А вот это что? Разве не ты написал? – указала Любка на большой белый листок, висящий возле двери магазина. – Тут все подробно отписано!

Старик подошел поближе:

– А ну-ка, прочти, чего там накалякано, без очков не вижу!

– «Объявление. Внимание! Ищу добрую женщину пожилого возраста, без вредных привычек. Хочу жениться!!! Три восклицательных знака, – громко прочитала Любка. – Хозяйство мое крепкое. Вредные привычки есть: курю, по праздникам выпиваю немного с дедом Афанасием. Кто заинтересовался, прошу написать по адресу: улица Заречная, дом два. Теплякову Максиму Матвеевичу». Все верно, адрес твой!

– Это кто же такой добродетельный постаралси? – возмутился дед.

– А кто же, если не ты? – продолжала веселиться толпа.

– За кого вы меня принимаете?! – рассердился старик. – Разве ж я на старости лет могу себя компроментировать? Мозги в башке ишо копошатся мало-мало. С ума-то не свихнулся вовсе.

– Погоди, дед, не возмущайся. Давай прикинем, с кем ты делился мыслью-то своей, – перестав смеяться, спросил Володя.

– С кем, с кем! С Афоней, с кем же ишо!

– Может, дед Афанасий подшутил? – округлила глаза Любка.

– Не должон вроде… Он мне друг. Сто лет его знаю, чего бы меня на посмешище выставил? – не согласился старик. – Ну и Дарье в шутку сказал. Но она женщина сурьезная, таким безобразием заниматься не будеть. Чует сердце, кто-то другой постарался.

– Дед, если есть у тебя такое намерение, пусть объявление висит. Может, какая-нибудь бабка захочет с тобой судьбу связать, – жарко зашептала Любка.

– Убери бумагу, пока никто не увидал! Нечего меня позорить, – заворчал старик.

Любка нехотя сорвала объявление и, скомкав, бросила в урну.

– Дед Максим, а все же я подмогну тебе с женитьбой-то, а? Устное объявление буду давать, согласен? – участливо спросила Верка-почтальонша.

– Забыли! Все! – сурово отчеканил старик и пошел своей дорогой.

«Кто же учудил такое? – мучительно соображал дед. – Не Афоня же! Чего он меня будет срамить? Дружок все же…»

Афоня Христом Богом клялся, что к этому безобразию никакого отношения не имеет. Серьезного разговора у них не получилось, и Максим в расстроенных чувствах направился домой, решив, что после такого публичного позора не стоит начинать новую жизнь. Ему стало легче на душе, будто камень какой с плеча свалился. Большой такой булыжник!

Он открыл калитку, и первое, что увидел на крыльце, – дремлющую Нюрку Гороховскую. От скрипа старуха проснулась и сварливо проворчала:

– Где тебя черти носят?! Два часа сижу, дожидаючи! Устала, мочи нет!

– Здорово, Нюрка! Чего приперлася? Случилось что?

– Это у тебя случилось! Зови в дом, не на крыльце же женихаться!

– Чего?!

– Зараз ко мне пришел бы да и обсказал, что хочешь на мне жениться, чего бумаги-то марашь? Постыдился бы людев, смутьян ты этакий! Мозги набекрень!

– Ты об чем? Солнце твою бошку напекло ли, чё ли? Али во сне приснилося?

– А кто на моем заборе бумажку повесил, мол, хочу жениться? От меня не отвертисся. Согласная я, чего уж! Будем вместе горе мыкать на старости. Я к тебе перееду. У меня хата похужей твоей будет, да и хозяйства – кот наплакал. Живности у меня, кроме пустобреха Шавки, ничаго нет. Самовар возьму да зараз и перееду!

– Нюрка, погоди! Послухай!

– Пойдем, подмогнешь мне! Где у тебя тележка навозная? Тащи ее сюды! Сподручнее будет скарб мой переть! Ну, чего стоишь, как истукан?!

– Не нукай, не запрягла ишо! Вали отседова, старуха! Никаких бумаг я не писал!

– А это что?! – Нюрка вытащила из необъятного кармана выцветшего фартука клочок бумаги и грозно потрясла перед опешившим дедом. – А?! Не бреши, меня не одманешь! Тута и твой адрес есть, и твое имя есть, понял? Это дукумент! Не отвертисся от меня, козел лысый! Ташши тележку!

– Нюрка! Уйди от греха подальше! Уйди! Не дай на старости лет на убивство пойтить. Я сейчас на все способный! Через минуту нервы у меня кончатся!

– Окстись! Старый таракан! Сам меня позвал, теперя раздавить хочешь? Да я на тебя милицию натравлю! – бабка резво выскочила за калитку. – Чисто бандюган! Так просто не сдамся! Я из тебя все жилы вытяну! Ишь, убить меня хочет! Сам дурак! Жених поганый! Женилка в курагу усохла, а туды же! Сексу захотел? Смехота! – крича всяческие витиеватые ругательства, Нюрка скрылась за оградой. Шибко расстроенный дед в сердцах пнул петуха, неосторожно оказавшегося рядом, исключительно сочувствуя хозяину. Птица, возмущенно отскочив, удалилась презрительной походкой.

«Что же получается? Значит, не одно объявление распространил по деревне доброжелатель гадкий. Если все бабы начнут ходить и требовать женихательства, организм даст сбой, не выдержит, – сокрушенно думал Максим. – Однако надо шустро действовать. Ладно, деревню обойду, силенок хватит, а ежели на дачах ишо бумаги понавешаны, тут одним днем не обойдесси. Ой, дурная голова! Не было печали, так черти накачали. Какого хрена вдруг надумал жениться? Жил себе и жил. Никого не трогал…»

Его мысли прервал окрик Евдокеи.

– Эй, старый хрыч! Ты чего меня срамить надумал? Я те покажу жениховство! – Евдокея, размахивая в одной руке бумагой, в другой – палкой, грозно ворвалась во двор.

– Погоди, погоди! Я тебе сейчас все обскажу! – дед опасливо привстал с крыльца.

– Ну! Обсказывай! Мозги помутилися? Я те враз этой палкой просветлю их.

– Евдокея! Не горячись! Моей вины тута нету, запомни! Не я писал. Вот теперича мучаюсь, понять хочу, кто мне таку свинью подложил.

– Да неужто? – подозрительно вскинула брови старуха.

– Дуська, ты меня сто лет знаешь, с чего ли врать-то буду? – дед горестно вздохнул.

Ему так стало жалко себя. Полдня – коту под хвост. Чем он занимается, вместо того чтобы в огороде копаться? Вон грядку морковки прополоть надо, огурцы не мешало бы с утра полить. Куры уже проголодалися, укоризненно поглядывают на него.

– Веришь, нет, Евдокея? Измучился вконец. Поймать бы этого шкодника.

– Ладно, Максим! Вот теперь верю. Вижу, шибко смурной ты и выглядишь, будто горькой редьки объелся. Думаю, что найти проказника можно. Поспрашаю у соседей, кто-то все равно видел. Ты не скисай! А можа, чай пить ко мне пойдешь? Вчера пирог испекла рыбный, – участливо спросила Евдокея.

У Максима от такой ласки даже что-то в грудях ёкнуло, но он зараз подавил эту непонятную тепловатую волну и не дал развиться радости:

– Благодарствую, конешно, за приглашение, но мне некады по гостям шастать. Видишь, куры не кормлены, огород вянет.

А найдешь того, кто мне напакостил, – буду очень даже рад. Самосуд над ним учиню. Мучения кончатся, можно и про пироги подумать. В данный момент я нахожусь в глубоком переживании, – старик, повернувшись, гордо удалился в сени.

Ошарашенная пышной речью деда Евдокея в задумчивости вышла за ворота. Тем временем друг Афанасий времени зря не терял. Он решил во что бы то ни стало найти этого борзописца. Подозрение пало на внука Саньку. Шибко прытко с утра по дому носился. В глаза не глядел, норовил мимо невидимкой прошмыгнуть. Это неспроста. Чего-то нашалил. Одно дело – догадаться, другое – поймать внука. Битый час пытался дозваться. В самый нужный момент исчезал с горизонта. А время не терпело. Нужно было срочно узнать насчет количества объявлений. А то набегут на Максима, на смех поднимут, у него сердце и не выдержит, получит «инфракт», и капец. Паралич шибанет его, кто за ним будет ходить? Жениться-то не успел! Афанасий обошел всех дружков Саньки, на берег озера ходил, где обычно ребятня купается, даже в пустую школу заглянул, а когда уставший вернулся домой, Санькина лохматая голова торчала в дверях сарая. Старик, забыв про усталость, проворно подскочил к сараю и закрыл дверь.

– Так, попался, поганец! Ну-ка обскажи про свои проделки!

– Чего? – притворно удивился Санька. – Дед, о чем спрашиваешь? Я не понял.

– Счас сыму ремень, враз поймешь! Ответь как на духу! Это ты, сорванец, объявления про женитьбу накалякал?

– Я же из хороших соображений… Деду Максиму помочь хотел, – захныкал Санька. – Нынче все так делают.

– Тебя, шалунишку, просили? Ты чего не спросивши инцативу проявляшь, а? Старика опозорил на всю округу! Быстро ответь: скоко бумаг развесил и где? – грозно постучал по двери Афанасий. – Скажешь – выпущу!

– Пять!

– От удружил, так удружил! А ну выходи оттель!

Санька, с опаской поглядывая на деда, вышел из сарая. Увидев, что его ягодицам ничто не грозит, обрадовался:

– Дед, сейчас все так женятся. Даже в газету объявления пишут. Я ж только по деревне развесил. Старался…

– И где ж ты повесил их? – крепко схватив внука за ворот рубахи, спросил Афанасий. – Немедля сознайси!

– На магазине, на заборе бабки Нюрки второе повесил, третье – бабке Евдокее повесил на еёшной калитке, четвертое объявление хотел на двери Нины Ивановны приклеить, но побоялся. Она, знаешь, какая строгая?

– Дальше перечисляй! Куды остальные девал?!

– Думал, думал, куда остальные приклеить, вдруг увидел дядю Митяя. Он ехал на своем тракторе с тележкой. Вот я на тележку сзади и прицепил, будет ехать и все прочитают. Это лучше, чем на заборе недвижно висеть, охват не тот, – важно изрек Санька.

– Ох ты боже ж мой! Вот наделал делов! – дал подзатыльничек дед. – Пятую бумагу где подвесил, окаянный?

– К дачам пошел. Там ведь тоже могут быть одинокие бабушки. Объявление я повесил на киоске с продуктами возле автобусной остановки. Самое место, – бодро заметил Санька, удивляясь своей смекалке.

– Значит, так! Слухай внимательно, постреленок! Ты сей же час мухой помчишься по тем местам и сорвешь все бумаги, понял? Мухой! Одна нога здеся, другая – тама! Мазню свою всю до единой принесешь и отчитаешься передо мной! Марш отседова! – подтолкнул его Афанасий.

– Дед, а трактор где найду? Может, он на поле уехал? – ухмыльнулся внук.

– И такое могёт быть… – почесал затылок дед, – но к нему во двор загляни.

– Ладно. Ну что, я почесал?

– Чеши! Пулей! Чтоб через пятнадцать минут был у Макси!

Санька сорвался так шустро, что на месте, где он стоял, осталась лишь легкая круговерть пыли. Дед даже глаза протер от изумления. Был только что, вдруг – раз, и нету. «Чертенок, – ласково выругался про себя Афанасий, – теперича нужно до Максима топать. Успокоить его надо, поди, весь на помет извелся от переживаний. Хорошо, что моей старухи нет дома. К дочке с утра пораньше утопала. А то бы не дала для друга постараться, изворчалась бы да дело какое неотложное придумала для него, чтоб дома сидел». Афанасий, закрыв на щеколду калитку, бодро зашагал к дому Максима.

Прошел целый час. Максим с Афоней успели чаю напиться, поговорить, покурить, а Санька все не прибегал.

– Три штуки аннулированы, – задумчиво изрек дед Максим. – Остальные две, видать, не удается обнаружить, не то давно бы объявился Санька-то.

– Он за трактором Митяя гонится, наверно. На дачах, думаю, изничтожил. Это труда не требуеть. Сорвал, и все. А вот тележка на колесах – это промблема! Додумался же, егоза!

– Нонешняя молодежь шибко ушлая. До всего додумаетси. У их мозги как-то витиевато устроены. Это ж надо догадаться: на бумажках мою мыслю отписать. Знаешь, Афанасий, я окончательно отказался от женитьбы. Бес меня попутал. На черта мне старуха вредная к концу жизни, а? Сколь жен Богом допущено, надо на энто согласиться и не рыпаться. Как ты думаешь?

– Не, не согласный я с твоим раскладом. Это когда же тебе Бог успел шепнуть, что, окромя одной супружницы, более не надо? Выходит, ежели женка твоя померла или ушла к другому, так всю жизнь и сиди бобылем, так, што ли? Ты сам посуди, тогда уж на земле жили бы одни вдовцы и вдовы. А кто детей рожать будеть? Думай, прежде чем балаболить-то!

– Больно умный ты! Бабка моя Наталья, царствие ей небесное, хорошая была женщина. К старости все об ей думаю.

Ничего, доживу один, мало уж осталося. И не тащи меня женихаться. Будя! Поженихалися курям на смех!

– Чё-то не понял тебя, Максим. Кто жениться заставлят? Я, што ли? Кого упреками закидывашь? Сам приперси, мол, помоги, жениться хочу, мочи нет. Теперича в твоих переживаниях я виноват остался. Вот те раз! Хорошо-то как! Два дня с тобой маюся, ни хрена дома не делаю. За эти дни все дрова поколол бы да в дровяник стаскал! А я тут гоношуся из-за тебя!

– Ну и дуй колоть свои дрова. Я ж тебя не звал!

– Приспичит тебе в следующий раз женихаться, ко мне дорогу забудь! Зараз на попятную пошел! По всем другим вопросам подмогну, а со сватовством не суйся больше! – Афанасий обиженно засопел и поднялся с крыльца, намереваясь уйти.

– Ладно, ладно, не боись, не сунусь, тоже мне, друг называтси. Дрова колоть ему мешаю! Подумаешь!

Слово за слово, старики прицелились уже всерьез поругаться, но тут с шумом открылась калитка, и камнем влетел Санька. Деды от неожиданности матюгнулись даже.

– Напужал, постреленок! Говори зараз, какие результаты? – Афанасий грозно сдвинул брови.

– Деда, еле трактор нашел. Уж я бежал! Знаешь, где догнал? – запыхавшись, выпалил Санька.

– Ну?!

– У дяди Митяя в ограде!

– Не понял. Чего ж тады бежал-то? Кого догонял? – удивился Афанасий.

– Его и догонял! Он кружил огородами, кружил. В один момент я уж из виду потерял, а его и след простыл. Куда-то заехал и заглох. Я туда-сюда! Потом уж догадался, что к себе заехал. Вот, отодрал объявление. Дядя Митяй даже и не учуял. А оно висит себе, трепыхается, – довольный Санька сунул в руки деда грязную бумажку.

– А где ж ишо одна бумажка, которую ты на дачах прицепил? – грозно спросил дед Максим.

– Не нашел, – понурил голову Санька. – Кто-то сорвал и унес… наверно.

– Язви тебя! – расстроился Максим. – Какая-нибудь старушенция опять припретси и будет домогаться меня, принуждать к сожительству. Ужо как устал я от вредных баб, впору слезы лить от злости и жалости к себе.

– Ладно тебе, Максим, – пожалел друга Афанасий, враз забыв про ссору, – не факт, что старуха какая сорвала бумажку, ребятня могёт побаловаться. Ты в мозги-то не бери, шибко башка будет болеть опосля. Считай, почти все объявки-то изничтожены, успокойся и не надрывай сердце. А ты, постреленок, не подумавши, поперек батьки со своими идеями не лезь. Один вред от тебя! Дуй отседова, пока ремня не попробовал!

Санька сорвался с места и радостно исчез за забором.

– Афанасий, ну я пошел до дому. Перекантуешься дальше один, а? Моя скоро возвернется, для ее одобрения мало-мало дров надо наколоть.

– Иди, конечно, домой. Чего больше тута делать? Все ясно как день. И мне по хозяйству подсуетиться надобно. Совсем с утра подворье забросил.