Текст книги "Лето перемен"

Автор книги: Татьяна Гутиеррес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава восемнадцатая

Антон

Огромным усилием воли я вытащил свою задницу из недельной депрессии. Песня наконец обрела приличный вид, и это дало мне заряд энергии.

Да, мне скучно. И Рива – не первый выбор. Но видеть Арсена пока нет ни малейшего желания. Это второй человек, не считая Кирилла, которому я могу доверять. Вернее, мог. Мы с ним дружили много лет, и он поступил как настоящий засранец. Пусть мучается. На данный момент я вычеркнул его из своего круга, который, надо сказать, сужается с каждым новым днем все больше.

Но не это не дает мне покоя. Я психую, когда Рива начинает помирать через полкилометра. Нельзя быть настолько в плохой форме. Но потом мне становится стыдно, и я превосхожу собственный идиотизм, одалживая розовый кошмарный круг у какой– то девчонки.

Я потираю лицо ладонями. Мне стыдно за себя. Такое редко бывает.

Я по– свински вел себя с Ривой, припустив во время пробежки. Но это лучше, чем сорваться на нее, как последний козел.

А еще меня беспокоит другое. Я не могу понять, что за черт происходит. Тот момент, когда я снимаю надувной круг с Ривы. Это…Словно я снимаю одежду с нее. Господи, меня это волнует не на шутку, и я надеюсь, бедная девочка не замечает, как порадовал меня ее круг. Иначе, я бы сейчас сидел в полиции, а не у себя дома, с гитарой в руках. Лаура бы со стыда сгорела, сотвори я такой финт при ней.

Мне нравится, как выходит песня. Давно у меня не было творческого настроения без воздействия алкоголя. Но все же этой песне недостает какой– то искры. Меня так и тянет прибежать к Риве и спеть ей. Почему– то мне важно ее мнение. Я перебираю струны еще минут тридцать, пока мысли о Риве не доводят меня до состояния, требующего холодного душа. Поверить не могу!

Я швыряю гитару на кровать и иду на улицу, где стоит одуряющая жара. Настил вокруг бассейна накалился, и я соскакиваю с него, едва ступив, и сразу ныряю в бассейн. Вода – моя стихия. Отец последнее время стал зарабатывать серьезные деньги, и сразу же построил дом дедам. Это, можно сказать, было первым шагом к восстановлению связей. А потом, когда он решил, что я буду здесь учится, появился этот бассейн. Это, пожалуй, самое лучшее место в мире.

Погрузившись в воду, я могу расслабиться, и мысленно уйти от всего, что меня так раздражает. Мне нужно пространство, чтобы складывать ноты в мелодии, а отдельные звуки – в слова. Вокруг бассейна растет огромное количество растений, создавая мини– мир на нашем участке.

Но сейчас я на взводе и пропахиваю двадцатиметровый бассейн пятнадцать раз туда– сюда, пока не выпускаю пар. Подтянувшись на бортик, я еще минут пять сижу в размышлениях, пока меня не озаряет – я хочу знать о Риве все. И дело не в моем неожиданном влечении к ней. Дело в том, что мне с ней спокойно. А это огромная редкость в моей жизни. Пожалуй, это первый человек, рядом с которым мне не надо претворяться. Заискивать, заигрывать, казаться другим. Она заражает своей непосредственностью.

Я вытираюсь и иду в комнату с компьютером, которую отец называет кабинетом. На деле это просто комната с компьютером. Я быстро захожу во все известные мне социальные сети, которые больше читаю, чем выкладываю в них что– либо. И нахожу Риву только в одной. Я улыбаюсь своим догадкам – конечно же, фотографии ее и подруги, семьи и какие– то странные люди, которых я не знаю – наверное родственники. Я пролистываю их несколько раз, пока не останавливаюсь на одной. На ней Рива со своей подругой. Той самой, что я видел с отцом после дискотеки. Рива улыбается, и прижимается лицом к девчонке. Они обе выглядят очень счастливыми. Рива была права – на фотографии ее глаза совершенно другого цвета. Но стоит мне задуматься об этом, и вспомнить, как я вглядывался в них, совершенно не пытаясь понять, какого они цвета, а просто от желания быть ближе, как у меня тут же привстает. Что за проклятье! Девчонка даже не красива, чтобы я сходил по ней с ума, как прыщавый подросток.

Глава девятнадцатая

Рива

Я ужасно устала. Сижу за огромным столом на улице. Над ним нависает гранатовое дерево. Лепестки у него узкие, и только за счет того, что с годами оно разрослось, получается хоть какая– то тень. Солнце шпарит на все сто процентов, и кажется, наш деревянный стол сейчас загорится. По крайней мере, положить на него руку не представляется возможным, настолько раскалилось дерево. Передо мной стоит огромная тарелка с куриным супом, и я не знаю, как деликатно сказать бабуле, что горячий суп в меня сейчас никак не лезет. Она старалась, варила его. Я знаю, что она провела много времени на кухне, поджаривая лук с морковью, процеживая бульон. И все же, я не знаю, как впихнуть в себя тарелку лавы. Дед сидит напротив меня, и его нисколько не смущает, что с каждой минутой он повышает температуру своего тела минимум на три деления.

– Бабка сказала, ты с Антоном гуляешь.

– Что? – Картошка из супа встает поперек горла. Я совсем не ожидала такого вопроса.

– Антон, мальчишка тот, что живет вниз по дороге.

– Откуда ты знаешь? Мы в одной школе учимся, и я недавно натолкнулась на него. В буквальном смысле.

– Дерьмо парень. Нечего с ним гулять.

Дед встает, и прежде, чем я справлюсь с возмущением, уходит.

Что за черт происходит?

Я медленно мою посуду на улице за собой и за дедом, вытираю со стола, и бреду к бабуле. Мне надо выяснить, откуда они его вообще знают, и почему это дед так странно отреагировал.

– Бааааб? Баба?

Она копошится в кустах, пыхтя от жары.

– Что ты там делаешь в такую жару? Вылезай! Мне с тобой поговорить надо.

Бабуля поднимает голову, словно только сейчас поняла, что на улице температурный апокалипсис.

– Ты права, Ривуша, что– то я завозилась тут.

– Бабуль, пойдем, попьем чай или лучше, чего холодного, а?

– Пойдем, дорогая, пойдем.

Как только бабуля заходит в дом, беру быка за рога.

– Рассказывай, почему дед ополчился на Антона из моей школы. Он живет тут, вниз по дороге к пляжу.

– Ах, Антооон. Помнишь, вы вместе играли в песочнице? Нет, конечно. Его мама почти сразу же…

– Что? Я была с ним знакома в детстве?

Мое лицо, похоже, выдает меня с потрохами. Это ведь судьба, не так ли? Мы еще в детстве играли вместе, а потом встретились в Москве! Наши родители жили в пяти домах друг от друга! У меня дыхание перехватило от озарения. Не бывает таких совпадений!

Бабуля нахмурилась, но делает вид, что не замечает моего энтузиазма.

– Ну конечно! У нас тут рядом не так много детей твоего возраста. О, как вы любили вместе играть. Мы так смеялись над тем, что вы выдумывали.

– Очень странно…

– Но потом его мама с папой развелись, и он переехал к отцу. Ты знаешь, что его отец играет в какой– то популярной группе? – Выпучиваю глаза, и бабуля нетерпеливо вздыхает. – Я их не знаю, они все одинаково орут. Один черт. Но ты– то должна знать, если вы учитесь вместе! Вот молодежь! – вздыхает она. – Вроде общаются, а знать ничего не знают друг о друге. Сидят в своих телефонах, как ненормальные.

Так, это надо остановить.

– Бабуль, а почему он уехал с отцом, а не остался с мамой?

– Ой, а ты и это не знаешь?

Да что же такое! Она так и будет спрашивать каждый раз?

– Нет, расскажи!

– Мама его сначала пила, плохо пила так. А потом говорят заболела. И не стало ее через несколько месяцев как Антошку забрали. Быстро так. Я– то с его бабкой хорошо знакома. Она у меня варенье покупает. Из ореха. Ты пробовала из ореха варенье? Я тебе сейчас положу.

– Бабуль, – как можно спокойнее говорю я. – Я не хочу варенье. Рассказывай почему дед не любит Антона!

– А так…Что я говорила? Ну так увез отец его куда– то. А потом год назад, под осень, Антон приехал к дедам жить. Хлопот им с ним выше крыши. – Бабуля машет рукой, словно отгоняет назойливую муху.

– А в Москву он как попал?

– Да не знаю, видимо у отца все же получилось в Москве зацепиться. Вон деньжищ– то у них куры не клюют. Сначала дом дедам отстроил, потом машину купил. Бассейн огромный – видать для сына. Откупается деньгами. Лучше бы воспитанием занимался.

Мне становится грустно. Не самое счастливое детство.

– А дед– то ополчился на него за что? – чуть не кричу я. Я вообще сегодня добьюсь от нее ответа или нет?

– Неблагодарный он, Антон твой. Отец вон старается, деды стараются, а он выкрутасы такие. Прошлой зимой врезался на мопеде в забор к Михалычу, потом эта история с наркотиками. Жопу драть надо было вовремя. Вот отец и забрал его в Москву, прямо посреди года. Спохватился.

Наркотики… Мысли у меня лихорадочно крутятся в голове. Травка – он курил травку в школе…О, боже…Сейчас все встает на места.

– Говорят, и врезался он потому, что обкуренный был. И девочка с ним тоже. Она вон в больнице как долго лежала. Та еще оторва видать. Куда родители смотрят?! Слава Богу ты у нас хорошая такая. Умничка, моя.

Меня мутит от бабулиного комментария. Но, как и девяносто процентов остальных, я просто его игнорирую. С бабулей тяжело что– либо обсуждать, поэтому бегу в свою комнату, и набираю Настин номер.

Возьми же чертову трубку, как же мне хочется с тобой поговорить сейчас. Я почти злюсь на нее за то, что она не отвечает. За то, что она нашла кого– то, с кем гораздо интереснее, чем со мной. В добавок, она с ним еще и спит. С этим я конкурировать не могу, как ни крути. Последние несколько дней она только и трещала о том, какой замечательный этот долбанный Трюфель. Достал он меня до смерти. В третий раз делаю отчаянную попытку дозвониться, и уже готова нажать отбой, как в трубке слышится странный звук.

– Але? Нааасть?– осторожно говорю я.

– Рив, ты? – тихий и…зареванный голос отвечает мне.

– Кто же еще? Ты что – рыдаешь? – Я пугаюсь не на шутку. Я ни разу в жизни не видела и не слышала, чтобы Настя плакала. Это мне ничего не стоит нюни распустить. Я могу расплакаться даже от социальной рекламы.

– Рив, я не могу сейчас говорить.

– Только попробуй! Еще как можешь! Выкладывай, кому по спиняке надавать?

– Рив, я не могуууу…Ужас, распустила сопли.

– Конечно ужас, раз ты рыдаешь, и еще мне рассказывать не хочешь, в чем дело!

– Рива, он меня бросил! Представляешь, бросил! Он со мной жил вместе, и бросил! – Меня немного коробит от мысли о том, что они жили вместе, но я сочувствующе молчу. – У нас была связь! У нас была…любовь… – Настя делает паузу, и я знаю: она пытается сдержать слезы. – Сказал, было весело, круто, но у нас все. Уходи, говорииит…

– Погоди, погоди…Он, что? Тебя выгнал?

– Да, тут родители вернутся должны были, вот я ему и говорю, что не могу с ним оставаться. Ты же помнишь, я по идее к тебе на неделю только ездила. – Дальше следуют всхлипы на пару минут: я терпеливо жду, гадая, надо ли вставить слово, но решаю просто переждать. – Он, Рива, сказал, что ему было весело со мной! Весело, представляешь! Я– то думала – я его муза! Я думала – любовь…А ему было просто весело…

О, господи…Я не сильна в том, чтобы утешать в таких ситуациях. Ни у нее, ни у меня не было серьезных отношений. Поэтому и выяснять– то было нечего. И теперь я растерялась, не зная, что и сказать. Все это взрослые игры. В глубине души меня гложет гадкое чувство подлой радости. Я еще не совсем понимаю, почему. Ведь она моя подруга и останется ей, даже если будет встречаться с самим чертом.

– Настя, мне очень жаль, что так вышло. Честное слово, жаль. А я ведь даже не познакомилась с ним.

– И слава Богу. Нечего с этим мерзавцем знакомиться.

Снова стоны, переходящие в тираду нелицеприятных слов в адрес вчерашнего возлюбленного, от которой мои уши краснеют до предела. И я разочарованно понимаю, что в очередной раз мои новости будут не кстати.

Настя хлюпает носом еще раз, и сухо попрощавшись, сбрасывает звонок. Мое настроение падает. На улице жара что не выйти, и я решаю немного почитать в кровати. Но разве полезет в голову хоть какая книга, когда столько всего происходит вокруг? Поэтому промучившись с полчаса, выползаю во двор. За домом, где дед обустроил верстак, прохладно. И, поскольку голова у меня занята, надо занять и руки.

Я люблю работать с деревом. Обожаю его запах, и то, как шлифовальная машинка может преобразить неказистую палку, прослужившую всю жизнь частью забора. Один мах – и это уже вполне себе винтажная полка. А если ее еще побить молотком и отпечатать на ней шляпки гвоздей, получается вещь с характером.

Когда я была маленькая, я любила крутиться вокруг деда, когда тот мастерил что– то – заняться– то было нечем. Потом дед стал давать мне пилу, молоток и гвозди, от чего я чувствовала себя дико полезной, и в то же время училась нехитрым вещам. Поэтому к четырнадцати годам я уже стала помогать деду с его заказами: то кресло, то полку, то базу под гамак, то кроватку детскую. Мы с ним работаем молча: оба знаем, что за чем. Он шлифует, а я уже переворачиваю доску другим концом. Он кладет ее на верстак, я же держу свободный конец, чтобы при распиле не сломался край. И это молчаливое занятие сближает нас, превращая в одно целое. Я безумно ценю эти моменты, и то, что дед научил меня держать в руках все электроинструменты. Но больше всего я люблю лобзик, поэтому резка теперь всегда за мной.

Дед сейчас отдыхает, он в такую адскую жару ни за что не выйдет на улицу, разве что покурить. Но у меня чешутся руки. Мне надо что– то сделать. Я оглядываю хаотично разложенные доски, но ни одна мне не нравится. В голове еще не родилась идея. Тут мне попадается на глаза увесистый брусок. И я тут же понимаю, что хочу сделать для Насти что– то особенное.

Когда я под воздействием вдохновения, то не замечаю ничего: ни жары, ни времени, ни голода. Хватаю карандаш и быстро набрасываю на бруске сердечко с маленькими крылышками. Лобзик тут же делает грубую работу, вырезая контур.

Это будет здорово! Тут же отправляю Насте по вотсап с фото будущей вещи. Но она не отвечает, и я безрезультатно пялюсь на экран в течение пяти минут. Затем, поняв, что ей сейчас не до телефона, беру ручной гравер, и остаток дня провожу за своей любимой работой.

Вечера на юге отличаются от московских тем, что не надо одевать кофту, когда часы перевалят за шесть. А еще – тем, что здесь нет комаров. И ничто не мешает мне наслаждаться медитативной и созидательной работой. Ничего, кроме трясущихся от напряжения рук. И только когда я решаю прерваться на чай, я понимаю, что мои пальцы не держат чашку и становится очевидным, что продолжать с гравером сегодня уже нельзя.

– Что это за ерунда? – заявляет дед, вывалившись из дома после затянувшегося послеобеденного сна.

– Это? – я киваю в сторону поделки, которая кажется мне почти идеальной.

– Ну…Это. Что это? Кусок лампы? Набалдашник? Кто тебе заказал фигню такую? – Дед не скупится в оценке.

– Это просто так. Сердечко с крылышками.

Мне немного стыдно в этом признаться.

– Ерунда какая– то. Давай из него что полезное сделаем! – Его предложение и обижает меня, и взывает к практичности.

И правда, кому нужно деревянное сердечко? Зачем оно, и куда его вообще деть? Но что можно сделать из объемного сердечка с крыльями…?

– Я подумаю, – решаю я. – Завтра непременно что– нибудь в голову придет.

Достаю телефон и отправляю сообщение Насте:

Что из этого можно сделать? Хотела подбодрить тебя и слепила вот это…

Шлю фотку, которая выходит только с третьего раза, так как мне не нравится, как выглядит сердечко под разными ракурсами.

Проходит минута, и замечаю, что мое сообщение отмечено двумя голубенькими галочками. Значит, она его увидела. Настя что– то печатает, но ничего не приходит, и так несколько раз. Неужели ей тоже кажется глупым мое сердечко?

Сделай из него детскую игрушку.

Что? А что с ней делать– то?

Подвесить над кроваткой.

Твоей? – ставлю две улыбающиеся скобочки.

Снова секундная пауза, и фото. На нем какая– то палка и на ней…одна яркая, и одна бледно– розовая полоска.

Что за черт?

Что это? – быстро набираю я, хотя ответ мне уже известен, но он настолько нереален, что лучше уточнить.

Я беременна

Что? Что? Что?????

Бегу к себе в комнату и на ходу набираю последний номер. Сердце стучит так, что перебивает мое тяжелое дыхание. С первого же гудка отвечает уставший Настин голос.

– Скажи, что это шутка! Глупая, надо сказать, шутка! – Я нервно смеюсь.

– Рива, я бы хотела, – Настя вздыхает, и я даже сквозь расстояние слышу, как дрожат ее губы. – Но нет. Я сделала тест. Я сделала херову тучу тестов! У меня должны были начаться еще пять дней назад. Я не знала куда себя деть от досады и решила сходить в аптеку. Знаешь, развлечься…Рива, я даже думать не могла, что это может быть правдой! Я просто хотела занять себя чем– то… Я не понимаю, как! Он же говорил, что так можно, что ничего не будет. У меня такое ощущение, будто это не со мной. Это все не реально. Я сейчас проснусь и вытру со лба холодный пот. Но нет… – Настя рыдает, и я уже, кажется, тоже. – Господи, какая же я идиотка! Я испортила себе жизнь, Рив. Меня больше нет. Я ведь не могу сейчас родить ребенка…Как я могу родить ребенка?

– Не можешь, – соглашаюсь я, и чувствую себя беспомощной идиоткой.

Я стою посреди своей комнаты, и у меня онемели ноги. По щекам уже рекой текут слезы. Я физически нахожусь в состоянии шока. Облей меня сейчас ледяной водой – ни за что не почувствую.

Этого не может быть. Этого никак не может быть!

– Что ты будешь делать? – наконец шёпотом задаю осторожный вопрос.

Телефон молчит. Мне и самой кажется, что ответа на него нет. Я знаю, что она там, что держит телефон у уха. И я в этот момент рядом с ней. Мы молчим очень долго, пока Настя не нажимает на красную кнопку. А я, закрыв глаза, без сил падаю на кровать.

Глава двадцатая

Антон

Мысли об этой странной девчонке не покидают меня уже несколько дней. Что в ней такого? Нет, я прекрасно знаю – что. Она другая. Она искренняя. Она смешная. Она вполне могла бы стать мне подругой.

Я усмехаюсь своим мыслям. Подругой. Ни одна девчонка не может быть тебе подругой. Рано или поздно, если она не совсем уродина, ты затащишь ее в постель. А это все испортит. Но, попробовать– то можно? Неужели я настолько омерзителен, что не могу просто общаться с интересным человеком?

И вот я, как мальчик, стесняющийся взять конфетку у Деда Мороза, стою у калитки, жду, когда же она выйдет. Уже поздно, и возможно, она читает в своей постели. Нет, только не об этом…Иначе мне будет тяжело придерживаться только что придуманного правила. Я и Рива – исключительно друзья. Я могу держать себя в руках. И даже если я ей буду нравиться, я не смогу быть с ней долго. И она не заслуживает в парни такого кретина как я.

Я обхожу дом вокруг и протискиваюсь через забор, там, где он совсем прогнил и лишился одной доски. Нагибаюсь, чтобы пролезть под видавшим виды гамаком, и спотыкаюсь о корень какого– то уродского дерева.

Отлично. Теперь меня поймает бабка Ривы грязного, распластавшегося на ее участке, и решит, что я пришел воровать киви, которыми оплетен какой– то странный сарай.

– Какого хрена?

О, нееет.

Я поднимаю голову, и Рива хватается за сердце.

– Ты меня офигеть как напугал.

– Ты думала, это воры пришли стырить ваш…гамак?

Да, гамак – лучше, чем киви.

– Какого черта ты здесь делаешь? Хорошо, дед тебя не нашел. Получил бы дробь по заду.

Я сажусь на землю и смеюсь.

– Мне было скучно. Я решил проведать тебя.

– Тебе спеть, как обычно, или что другое?

Что другое! Черт, нет, я не хочу этого. Я точно не хочу этого.

– Послушай, я дико устала, у меня был очень странный день, вздыхает она. Мне кажется, или ее лицо опухло от слез?

– Расскажешь?

– Пожалуй, нет.

– Пройдешься со мной? Хоть немного? Хочешь, я тебя с мамой познакомлю? – Я нервно смеюсь. – Нет, хорош же я буду, приведя девушку на свидание на кладбище.

– На свидание? – глаза Ривы округляются, и я улыбаюсь. Какая же она милая.

– Ладно, не пугайся. У меня к тебе предложение: я к тебе приставать не стану, но и ты в меня не влюбляешься. Как тебе?

– Вот же нахал! Звезда, твою мать! – Она пихает меня в плечо, прилично так.

Ого! Я не думал, что выведу ее из себя! Да еще как! Ее глаза блестят от гнева. Она хороша сейчас. Настолько, что я готов забрать свои слова обратно.

– Ну, мне нравится с тобой проводить время. И я не хочу портить все. Честно, Рива, мне с тобой очень здорово. Пожалуйста, не прогоняй меня!

Я смотрю на нее снизу вверх, все еще сидя на земле.

– Ты пьян, что– ли? Хотя, не похоже. Просто свихнулся, наверное? – Она смотрит на меня, прищурив глаза, и в конце концов, видимо, что слишком уж много мне чести. – Поднимайся. Я, к слову, не против познакомиться с твоей мамой. Обычно, девушек водят знакомиться с родителями на стадии подготовки к свадьбе, – Рива смеется в голос. – Но, думаю, тут особая ситуация.

– Класс! Прости, пожалуйста, иногда я такой кретин!

– Да, я заметила.

Я бросаю на нее многозначительный взгляд.

– Что, правда? Мне казалось, я всегда мил.

Но Рива в подтверждение своих слов только качает головой.

– У тебя сейчас голова отвалится, ты так активно ей качаешь.

– Это чтобы у тебя сомнений не осталось.

Я слышу, как отворяется дверь дома. Черт, только бы не ее дед.

– Рива, ты ужинать будешь? – откуда– то с веранды доносится голос бабули.

– У меня, между прочим, в животе урчит, – шепотом говорит она, и делает забавное лицо, мол, я во всем виноват. – Нет, бабуль, не хочется, повожусь тут еще немного с деревяшками, – выкрикивает она.

– С деревяшками? – я прыскаю от смеха и вопросительно смотрю на нее.

Рива машет рукой – очевидно, желая сказать, что это не важно. Эта девчонка весьма забавная.

– Пойдем поедим где– нибудь в городе?

Я подпрыгиваю на ноги, иначе навсегда останусь здесь.

– На кладбище?

Я морщу нос.

– Оставим маму в покое. Звучит не очень, да?

– То есть ты зовешь меня ужинать?

– За мой счет, естественно.

– За счет твоего отца, ты хотел сказать?

– Ну почему же? За мой счет.

– То есть ты зарабатываешь деньги? – Она так естественно удивляется, что мне хочется погладить ее.