Текст книги "Фейри с Арбата. Гамбит (СИ)"
Автор книги: Татьяна Богатырева
Соавторы: Евгения Соловьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
У мудрых, говорят, тоже в амулетах кусочки солнечного камня, только их не видно. Прячут. Вроде как не подобает кому ни попадя смотреть на Солнце, ослепнуть можно. Только Сакс думал, что врут они. Ничуть солнечный камень не слепит! Красивый, и греет, а мудрые просто врут, небось у них камешки не светятся, вот и не показывают никому серую гальку.
Вот из-за камня Фианна и пощадили. В мудрые не взяли, никаких дел не доверяли, но посох не отняли, побоялись гнева Асгейра. А Фианн взял и уверовал в Единого бога, которому и Ллир не брат, и Мать – не мать, и Отец – не отец. И уже двадцать лет пугал деревенских страшными сказками про злых фейри, ночного демона Ллира и прочую жуть. Иногда только, напившись браги, рассказывал старые легенды и плакал, а потом сам не помнил, что говорил. Когда Фианн был трезв и зол, взрослые ему не верили, но жалели. Дети тоже не верили, но боялись.
Пока Сакс бежал через сад, вслед ему неслись проклятия пополам с угрозами и обрывками страшилок: о ночных девах, что выпивают парням мозг и кровь, о ллировых мороках, что заставляют людей не слушать мудрых и заводят в трясину, о богопротивных колдунах… Когда Сакс был маленьким, он боялся. А теперь точно знал: врет старик. Самые страшные – не колдуны и не ночные фейри, а люди. Нобли. Только мимо проехали, а уже всей деревне плохо.
Отец встретил его на пороге. Молча впустил в дом, молча же закрыл дверь. Покачал только головой и махнул на его закуток, спи, мол, дурное дитя. Мама тоже молчала, видно было – плакала недавно, но Саксу улыбнулась, погладила по голове. Еле дотянулась.
Наутро отец велел:
– Со двора ни ногой. Матери помоги с дровами, воды натаскай да колесо почини. Тянучку посмотри, что-то она вчера смурная была. Асгейров день скоро, а у нас ничего не готово к ярмарке. – Хмуро посмотрел на Сакса, покачал головой и добавил: – А нобли, что те нобли? Как лесной пожар, никуда от них… – махнул рукой и ушел на выпас.
Время до ярмарки пролетело в суете и хлопотах. На третий день отец разбудил до света, с петухами, и отправил запрягать Тянучку. Эту буланую трехлетку отец хотел продать прошлогодней осенней ярмарке, а не вышло. Цапнула ноблева конюха. Хорошо, сам нобле был пьян и весел: лишь врезал отцу по уху, собственной благородной рукой – в тонкой перчатке и кольцах, что не хуже кастета, а кобыле велел выдать плетей. После тех плетей Тянучка никого, кроме Сакса, не подпускала, и на ноблей шипела, что твоя гадюка. Как такую продашь? Вот и оставили, как раз Звездочке двадцатый год пошел, уже и запрягать стыдно.
Во дворе подошла мама, сунула в руку рябиновый месяц на шнурке – манок для удачи. Постояла малость и вернулась в дом – собрать им с отцом еды и найти желтые ленты, которые положено вязать на рукава, если идешь в город. Вроде как признаешься в верности рыбникам и мудрым. Тьфу.
Тянучка укоризненно фыркнула и топнула копытом: замечтался. Правильно фыркнула. Из дома вышел отец, между старых яблонь, у калитки, показались шорник и кузнец с сыном, нагруженные мешками: тоже на ярмарку.
Пока Сакс помогал грузить мешки на телегу, те молчали, только шорник Мэт хмурился и на Сакса не смотрел. Только потом, когда уже выходили на тракт, – разбитый и заросший по краям, – кузнец буркнул ему:
– Дурень, – и отвесил подзатыльник. Легонько, даже в ушах не зазвенело.
С половину дороги старшие спали на телеге, Томас правил, а Сакс приглядывал за лошадьми. На этот раз повели на продажу всех, даже однолеток и жеребых кобыл. Накануне отец с матерью думали: не заподозрят ли нобли неладного, если оквудский шериф приведет жеребят продавать? Но решили, что нобли о делах грязи не задумываются, а жеребят в Кроу не уведешь, сгинут в лесу. Так-то хоть кому отдать можно будет, глядишь, и не пропадут лошадки.
Про мамин сад и вовсе не говорили. А что тут говорить, только маме печалиться. Яблони с вишнями с собой не унесешь и не подаришь никому. Одичает сад, ничего не сделаешь.
Томасу с отцом тоже кузню бросать – инструмент унести можно, но горн-то с собой не возьмешь.
О том, что с собой брать, и не дотянуть ли до первой осенней ярмарки, старшие и разговорились, когда проснулись. Сакс с Томасом, – его с телеги согнали, нечего лошадку зазря нагружать, – это все слушали-слушали, пока все уши не прослушали, да отстали подальше. Все равно ничего нового не услышат.
– Эй, – пихнул его в бок Томас. – Будешь много думать, мхом обрастешь.
– Сам ты! – отмахнулся Сакс и вдруг рассмеялся, припомнив свисающую с Томасовых ушей тину, а вместе с ней – и озерную фейри.
Томас, похоже, вспомнил о том же и, понизив голос, спросил:
– Ты что, тоже на озере фейри видел?
Тоже, ага. Томас-то уже года три как про озерных фейри рассказывал хрустальные сказки, мол, фейри зазвала его плясать, а потом не отпускала до самого утра. Ллир его знает, может, и не врет. Сакс сам как-то видел – шел приятель на рассвете из леса, взъерошенный, без куртки и рубаха развязана. Хотя, может, и не к фейри ходил, а вовсе к мельниковой сестре. К ней и сам Сакс захаживал временами, отчего не утешить молодую да румяную вдовушку? Все одно ей замуж больше не выйти, баб по деревням много, а мужиков – кукушкины слезки.
– Видел, – кивнул Сакс. – Где и ты, на той стороне, где холмы.
– Да иди ты!
Сакс фыркнул.
– Сам иди! Точно говорю. Тонкая, беленькая, как… – Сакс замялся, подыскивая сравнение, Томас-то куклы не видел! А с чем еще сравнить, чтоб рыжий понял, он не знал. Разве что… – Как кувшинка, во! Купалась в озере. Нагишом. Такая вся… так бы и…
– Прям плавала? А ты чего?
– А ничего. – Вздохнул, пожал плечами. – Сорочку надо было хватать, а на том берегу ж… Ты эту свою видел потом?
– А то! К ним в новолуние надо. Они из холмов выходят – поплясать, значит, и того. И чего, так ты ее и упустил? Вот раззява! – Томас хохотнул.
– Ничего не раззява. Что тебе, фейри – мельникова сестра? Она такая… да что ты понимаешь!
Фыркнув, Сакс отвернулся к жеребой кобыле и похлопал ее по холке. Бедняжка всхрапнула, жалуясь на долгую дорогу, и ткнулась мягкими губами ему в плечо, выпрашивая лакомство. Достав из кармана вялую прошлогоднюю морковку, прихваченную нарочно для утешения лошадок, Сакс потянул ее кобыле на открытой ладони.
Подумалось, что зря он Томасу рассказал про фейри. Все равно не верит.
– Эй, – окликнул Томас. – Ты того, не обижайся! Ты скажи, что дальше-то было!
– Убежала она, – буркнул Сакс, не то Томасу, не то кобыле. – Посмеялась, рукой помахала, и в лес. А платье у ней было синее.
Кобыла повела на хозяина глазом и сочувственно всхрапнула. А может, реку почуяла. За поворотом показался мост, а на мосту – стражники. Один тощий и узкоплечий, с бритой рябой рожей – похоже, луайонец. Трое – крепкие, что твои медведи, бородатые, явно свои, тейронцы. Все четверо с мечами и пиками, в коротких желтых плащах поверх кожаных курток с железными полосами и в круглых шлемах.
– Сакс, – тихо окликнул его с телеги отец. – Рот закрой и не высовывайся.
Пока отец торговался со стражниками, – те норовили содрать с каждого коня не по медяку, а по два, – и пока стражники ворошили товар, Сакс держался позади, под руку не лез и молчал. Томас тоже молчал. И когда один из стражников сунул за пояс лучший нож из тех, что кузнец вез на продажу, никто слова не сказал. Лишь кланялись – своим, как чужакам.
Так же молча остановились на привал за лесочком, принялись разжигать костер. Сакс взял ведра, пошел к реке – надо бы и похлебки сварить, и Тянучку напоить. И лишь у самой реки позволил себе выругаться. Тихо, но от души. Подумалось, среди тех стражников могли бы быть его братья, Марк с Грэмом. Ведь могли, а? Нобле сказал – они пойдут служить королю Бероуку, а не в Зеленый легион, не всегда же нобли врут…
Справа, в тростнике, зашуршало. Сакс обернулся, схватившись за нож.
– Не ругайся, – укоризненно сказали из тростника. Голос был красивый, звонкий и чистый, но говорила девица непривычно, не как оквудские. – Плохо, когда ругаются. Коробит.
Сакс опешил. Хотел ответить что-нибудь насмешливое, но все слова куда-то делись.
Тростник зашевелился, и оттуда показалась сначала рука – тонкая, совсем без мозолей, такие только у нобилек бывают. А потом – она. Фейри. Платье все то же, синее, и глаза синие, как нарисованные, а волосы рассыпались по плечам: светлые, как беленый лен, и камышинки в прядях застряли. Захотелось потрогать – мягкие?
Фейри склонила голову набок и улыбнулась.
– Я тебя видела. У озера.
Он тоже ее видел. В озере… Жар залил по самые уши, снова закололо ладони.
Сакс буркнул что-то невразумительное, опустил глаза – как раз, чтобы увидеть выглядывающие из-под мокрого подола ножки. Грязные, в тине. С поджатыми, как от холода, пальчиками.
Фейри хихикнула. По-девчоночьи. Шагнула ближе.
– Ты можешь сделать дудочку?
– Дудочку? Ага, – обрадовался он: дело понятное, правильное, не то что у озера. Тут же вытащил нож и принялся высматривать подходящий тростник. – А зачем тебе дудочка?
– Играть буду, – объяснила фейри и снова хихикнула.
Над ним, верно, смеется. И то – нашел, что спросить! Что с дудочкой делать, как не играть? А на деле хотел знать – зачем ей тростниковая, когда у фейри дудочки должны быть золотые.
С дудочкой он управился быстро. Мог бы и еще быстрее, но она все вертелась вокруг, рассматривала, словно он – диковина какая. Даже за косу дернула, и ойкнула, когда у него соскользнул нож. Чуть палец не отрезал.
Протянул ей дудочку, а когда брала – руку поймал, всего на миг, уж очень было любопытно, какая она? Оказалась прохладная и мягкая, как шкурка у новорожденных жеребят. А фейри и не подумала отнимать ладошку. Только показала на ведра и задрала голову, чтоб не в шею ему смотреть, а в глаза.
– Не решат, что ты утонул?
Сакс помотал головой. Он – и утонул? Смешно. Потянул ее к себе, другой рукой погладил по волосам. Тоже мягкие. И сама она такая… земляничная фейри. Только красных башмачков не хватает.
– Ты это… почему босиком, а?
– Были у меня башмаки, – пожаловалась и губки надула. – Красные, с пряжками. Оставила у порога, а их украл кто-то. Холодно теперь.
И на цыпочки поднялась. А Сакс сглотнул, шагнул к ней – согреть, верно, холодно же. Или на руки взять, чтоб ножки не наколола. Или… просто обхватить ладонью спину и попробовать, она только пахнет земляникой, или на вкус тоже – земляника?..
Но фейри отпрыгнула. Прижала пальчики к губам, а потом этой рукой ему помахала. И скрылась в тростнике. Тростник прошуршал и стих. А Сакс, толком не понимая, приснилось ему, или в самом деле чуть не поцеловал фейри, подобрал ведра, зачерпнул воды и пошел обратно.
Костер уже горел, попутчики жевали сухомятку и судачили о болезни короля Бероука. О королевской немочи уже два года весь Тейрон судачил: мудрые говорили, его прокляли колдуны, а народ шептался – мол, колдовское вино король пил, пил, да и занемог. Потому как честному тейронцу подобает пить честный тейронский эль, а не луайонскую отраву!
Отец, глянув на нерадивого сына, лишь покачал головой и протянул ему четверть хлеба с куском сыра. Объясняться Сакс не стал, чего уж там. Да и что тут скажешь? Встретил на реке фейри и сделал ей дудочку? Отец велит не сказывать хрустальных сказок и будет прав. Фейри вот уже двадцать лет не показываются около городов, боятся. Говорят, мудрые не слишком-то разбирают, фейри или колдун. На костер, Асгейру в жертву, и вся недолга.
Давно, лет в восемь, Сакс видел, как в городе жгли колдуна. Прямо перед статуей Асгейра, в большом костре. Колдун был странный, очень смуглый и кудрявый, – такие, он слышал, живут в далеком Амире, на полудне, – и говорил непонятные слова, верно, заклинания. Только толку от них не было, и плакал колдун по-настоящему, и кричал от боли по-настоящему. А мудрый говорил, мол, огонь очищает колдуна от проклятия ночного демона Ллира. Ох. Странно это все, неправильно. И Фианн неправильно говорит, что надо верить мудрым и отказаться от Отца с Матерью…
Иногда думалось, лучше бы Фианн погиб тогда же, вместе с лордом и большей частью деревни. Но он остался сумасшедшим стариком, а не настоящим хранителем. И деревня осталась. Вместо села в сотню дворов, окружавшего замок лорда, – полтора десятка домов и развалины на пепелище. Почему отец не погиб вместе с лордом, Сакс не знал. Ни сам отец, и никто из деревенских об этом не рассказывали, а когда спрашивал – морщились и велели благодарить Матерь за милость. Вот только Сакс был уверен, что шрамы на отцовской спине оставили именно луайонцы. Мать Сакса тоже молчала о том времени. Даже о том, что она – дочь лорда Оквуда, Сакс узнал не от нее, а из разговоров деревенских кумушек: сетовали, что нос задирает, слова мудреные говорит и сыновей неподобающему учит, чуть ли не грамоте! Грамоте, конечно, мать их не учила, она и сама не умела. Считать умела и учила, рассказывала про лордов и их гербы, про тейронских королей и дальние страны. А еще про Хрустальный город и войну фейри, от которой и пошла Сушь, а вовсе не от Асгейрова гнева на колдунов, как мудрые говорят.
Сакс молча забрал у отца еду и, жуя на ходу, принялся поить Тянучку. Хлебом тоже поделился, нельзя ж отказать малышке – она и фыркает, и тычется мордой. Так бы всю четвертушку и съела.
– Хватит с тебя. – Сакс погладил ее по морде. – Пей, девочка.
Лошадка укоризненно вздохнула, припала к воде. Осталось следить, чтоб не обпилась.
Подошел Томас. Постоял, помялся. Наконец, не выдержал.
– Ты чего так долго? Зайцев своих в речке ловил?
Сакс усмехнулся, пожал плечами.
– Не слышал, чтоб фейри на дудочке играли?
– А как же, играют, – охотно подтвердил приятель. – Сам не видел – дед рассказывал. Чего, опять тебе фейри из Хрустального города являлась?
– Нет. – Сакс так и не обернулся. – Не являлась. Просто послушать бы. Любопытно.
Глава 2. Сакс
На ярмарке было не до дудочки. Пока приехали, пока расторговались. Лишь к концу следующего дня, когда продали половину лошадей, отец отпустил Сакса побродить и купить еды. К обжорному ряду надо было идти через всю площадь, что перед ноблевым замком. А там, под стенами – веселье! Менестрели с дудками и лютнями, мужик с медведем – кто зверя поборет, тому кружка эля и народный почет. Какой-то парень лезет на столб, сорвать подружке ленту.
– …а лучшему лучнику приз – башмаки фейри! Настоящие, фейри потерянные, нами найденные! Лучшему лучнику, на удачу!
Зазывала орал, и как только глотку не порвал? Сакс скривился от досады: он бы поучаствовал, состязания лучников – дело хорошее, только отец велел не высовываться. Сакс и не высовывался, хотя зазывала… Чего он там кричит такое?!
Сакс даже остановиться не успел, а его уже цапнула за рукав румяная молодуха с шиповниковым цветом в косе:
– Добудь башмачки, поцелую! – и с хохотом убежала.
Сплюнув дважды, чтоб отвести сглаз, Сакс протолкался к рыжему зазывале. Перед ним и в самом деле лежали ботиночки, ярко-красные, маленькие, на взрослую бабу не налезут, только что на фейри. Увидев Сакса, зазывала обрадовался, разулыбался. И уже нормальным голосом спросил:
– Нравятся башмачки-то? – Рыжий подмигнул. – Ты не боись, самые что ни есть настоящие. А всего и делов, сбить горсть яблок. Собьешь – и башмачки твои, и сам принц Артур возьмет на службу. Его высочеству ох как нужны добрые тейронцы! Чтоб, значит, на нашей земле – наши воины, во как.
Подмигивал зазывала хорошо, и монетами в кошеле у пояса звенел тоже хорошо. Да и служба у принца чем плоха-то? Это вам не Зеленый легион, из которого возвращается едва каждый десятый, пусть с деньгами и почетом, но мертвому-то оно ни к чему.
Через толпу протолкался здоровый мужик, встал пред зазывалой. Цапнул башмачок, повертел, чуть не обнюхал – пряжка блеснула на солнце, рассыпала горсть солнечных зайчиков.
– Служба эт дело! – прогудел здоровяк. – И приз годится. Где нашли, хозяин? Давненько у нас не видали фейри… За башмаки-то они в услуженье идут. А выиграю я! Буду и при деньгах, и на службе, и с везеньицем!
– Погоди башмаки-то примерять, – усмехнулся Сакс.
И, не дожидаясь ответа, пошел прямиком к кучке лучников в дальнем конце площади, у самых замковых ворот. Хоть Сакс и храбрился, и задирал нос, а спину холодило: состязания – это вам не зайцев по лесам стрелять. Вдруг промажет, позору ж не оберется.
Для начала выставили обычные мишени, деревянные, в двадцати шагах. Ребенок попадет. Потом на сорок шагов – двое промахнулись. С шестидесяти – ушли еще четверо, бормоча что-то неласковое про везучего щенка и плохой ветер. А вот с последнего захода осталось всего трое стрелков. Сакс, тот здоровый мужик и еще один, явно охотник: сухой, жилистый, на щеке четыре полосы, как рысь лапой мазнула. Пока рыжий орал, призывая люд добрый поглядеть на смельчаков, что состязаются во славу принца Бероука, – о как, подумал Сакс, уже и во славу принца! – два стражника подвешивали на бечевках яблоки.
Здоровяк все хвастался, он-де таких яблочек дюжину да одной стрелой. Охотник молчал и слушал ветер. А Сакс разглядывал его лук, отличный лук, на зависть, и думал: как получит у принца жалованье, себе купит такой лук. И матери красную шаль, с кистями.
– А теперь, кто больше яблок собьет, того его высочество на службу и возьмет! – Рыжий широко улыбнулся. – Стреляем по очереди, не торопимся!
Первым пошел здоровяк. Сбил яблоко. Толпа радостно завопила.
Вторым – Сакс. Тоже сбил. Про себя удивился еще, для чего так близко повесили?
Охотник мало того, что попал, так еще и перебил бечеву ровно посередине. Здоровяк завистливо покосился, но смолчал.
– Вот! Глядите, добрые люди! Не перевелись в Тейроне зоркие глаза да верные руки! – снова разорялся зазывала.
Добрые люди шумели, свистели, подбадривали стрелков. Молодуха с шиповником в косе протолкалась в первый ряд зевак, таращилась во все глаза. Сакс ее увидел – и забыл. Девок много, а как он в гвардию попадет, будет еще больше. Сейчас бы лук не подвел – второе слева яблоко, с красным бочком, уже звало стрелу лучше любой девки.
Сбил. И здоровяк сбил. И охотник. А ровно в тот миг, когда яблоко упало – заревели трубы. Толпа всколыхнулась и подалась к воротам замка. Там, за опускной решеткой, уже виднелись зеленые и желтые стяги, блестели пики и шлемы. Королевский выезд. Точнее – принцев, сам-то король стар и немощен, уже лет пять не покидает своего замка в Тейре. Зеленые штандарты Бероуков третий день висели на стенах вперемешку с желтыми, асгейровыми, и желто-синими, местного нобля. Вся ярмарка ждала, когда ж принц явится народу. Явился. Саксу даже не пришлось оборачиваться, с его места было отлично видно, как поднимается решетка и выезжает кавалькада, из ворот – сразу к лучниками.
Первым ехал принц Артур: на тонконогом кауром жеребце в вышитом черпаке, нагрудник сверкает, что твое серебро, плащ бархатный, наполовину зеленый, наполовину желтый. На щите – красный медведь, золотые дубовые листья и солнце на зеленом поле: медведь и листья у Бероуков всегда были, а солнце уже при луайонцах добавили.
Сам принц – высокий, крепкий, нос с горбинкой, песочные усы кончиками вверх и бороды нет – по щучьему обычаю. И волосы из-под берета русые, тоже по-луайонски, колечками. По правую руку от принца Артура, на шаг позади, лорд в таком же плаще, с таким же медведем на щите. Разве что перья на берете жиже и завитушки из-под берета короче и светлее, а сам лорд – мельче. Стража и прочие благородные выстроились сзади по трое. А по левую руку принца, закрывая его собой от лучников, ехал капитан стражи, явно любимый и доверенный, хищно поглядывал по сторонам.
Сакс чуть не забыл поклониться – засмотрелся. Поначалу на принца, а потом – на капитана, показалось, что-то знакомое… да нет, не может же быть! Марк?!
Едва не завопил во все горло: брат!
И завопил бы, но зазывала толкнул в спину, шепнул:
– Кланяйся, дурень!
Поклонился. Низко.
Принц что-то сказал вполголоса. Смешное, наверное – стражники захохотали. Тронул коня, подъехал к зазывале.
– Это у тебя что? – Показал на башмачок.
Зазывала растерялся, забормотал, что вот, изволите видеть, нашли в холмах, лучникам на удачу…
Принц скривился.
– Здесь состязаются лучники или детишки? Хрустальные сказки, пф! – Повертев башмачок в руках, принц запустил им в яблоки. Не глядя. Мимо. Кивнул зазывале: – Пусть стрелки продолжают. Мы посмотрим.
Сакс тоже растерялся: Ллир знает, чем башмачки принцу не угодили. А потом глянул на брата и забыл про башмачки. Брат еще вытянулся, заматерел, отрастил луайонские усы кончиками вверх, и держался вольно, гордо, как победитель. А Саксу улыбался, в точности как в детстве, когда учил стрелять из лука. В груди стало тепло, и захотелось показать, – не принцу, а брату, – что не зря учил. Он – достоин, он – лучший!
Зазывала суетился, не зная, то ли кланяться, то ли снова орать. Неловко махнул здоровяку. Тот стукнул кулаком в грудь, глядя на его высочество, и склонил голову. Лишь потом вышел к черте, долго целился – и попал.
Принц одобрительно кивнул, что-то сказал своему спутнику, не Марку. Только тогда Сакс понял, что лорд – тоже Бероук. Принц Брандон, точно Брандон, мама же рассказывала. На лицо младший принц был как Артур, только без усов, и держался не так важно. Точно не сам по себе принц, а тень брата.
Тут на черту вышел охотник. Поклонился их высочествам. Долго разглядывал мишень, хмурился, потом дернул щекой и выстрелил – ровно в тот момент, как яблоко качнулось от ветра. Промазал. Промазал! Сакс не смог сдержать радостной усмешки, слушая, как разочарованно улюлюкает толпа и презрительно фыркает принц Артур. Но тут же усмешку спрятал. Нехорошо это, радоваться чужому горю…
Только никакого горя у охотника не было. Нахмурился, конечно, подергал плечом и уходил, опустив глаза. Словно впрямь расстроился. Но уходил слишком быстро, торопился, и не ушел совсем, остался в толпе. Что-то тут было не так… Ладно. Не о сопернике надо думать, а о яблоке, тебе во славу, Дева-Охотница!
Попал! Ровно в середину бечевки!
Обернулся – к брату. Поймал одобрительный взгляд, улыбку. Поклонился принцу. И отошел, ждать, пока здоровяк сделает последний выстрел. Подумалось: вот бы и этот промазал! Чтобы Сакс один остался. Лучшим.
Но здоровяк мазать не собирался. Снова ударил себя кулаком в грудь, прицелился…
Свист стрелы, стук яблока, радостный вопль толпы – все утонуло в громком голосе его высочества:
– Отличный выстрел, гвардеец!
Толпа снова взревела: слава доброму принцу Артуру, слава Бероукам!
Здоровяк со всей дури стукнул себя кулаком в грудь, синяк небось набил, и пошел прямиком к принцу. Про фейрины башмачки от радости и забыл. Опустился на одно колено, что-то такое сказал о верности, чести и доброй службе. А Бероук уже на него не смотрел, а подался к Марку и что-то ему сказал. Тихо, слов не разобрать. Марк заиграл желваками, бросил на Сакса оценивающий взгляд и ответил, громко и жестко:
– Да, сир, принимаю!
Артур хлопнул его по плечу, рассмеялся. Второй принц тоже рассмеялся, но не так весело. И глянул на Сакса то ли жалостливо, то ли презрительно.
– Последний выстрел, добрые люди! – не пойми с чего разорался зазывала. – Глядите в оба, не пропустите!
Сжав зубы, чтоб сердце не выскочило от волнения и предвкушения, Сакс на миг зажмурился. Помоги, Дева Эйла! Открыл глаза, прицелился, увидел уже, как стрела полетит в бечевку, срежет – посередке!.. И тут, ровно как собрался отпустить тетиву, что-то ударило в руку. Сердце чуть не выпрыгнуло, и такая злость взяла, что хоть вой. На стрелу Сакс уже и не смотрел, знал – мимо. А нашел ту щуку, что кинула камнем. И обомлел. Охотник! Вот ллирово отродье, зачем?! А охотник подмигнул и скрылся в разочарованно воющей толпе.
Сакс расправил плечи, обернулся…
Стыдно было, досадно, но он знал: брат не рассердится, не обругает. Брат всегда говорил – стрела что женщина, как ни люби, а все ветром сдувает.
…обернулся к брату. Не к принцу. И сам словно наткнулся на стрелу.
Марк глядел мимо и сквозь. Словно перед ним не брат, а пустое место. Дирт.
А старший Бероук хохотнул. Опять что-то сказал Марку и поманил Сакса. Пришлось подойти, поклониться. На Марка больше не смотрел, хоть и хотелось сказать ему: сам принц не брезгует, а ты что же?
– Ты, парень, неплохой стрелок. Просто не повезло, бывает. Приходи на следующий год, возьму в гвардию, – сказал Артур. Снисходительно, громко, для толпы. Потом задумчиво пригладил пальцем ус. – Или сразу взять? Мне нужны верные люди. Что, парень – будешь мне служить?
Сакс глянул на него прямо, ударил себя кулаком в грудь.
– Буду, сир! – повторил за братом. – Буду верно служить Бероукам, кровью клянусь!
Старший Бероук ухмыльнулся, довольный. Обернулся к Марку:
– Дубки – опора трона. – И подмигнул, Марку же. – Не хмурься. Подумаешь, лишний раз своему принцу сапоги вычистишь, Дубок.
У Марка дернулась щека. Но смолчал, склонил голову. А Бероук бросил Саксу золотой – хорошо бросил, в руки, а не мимо.
– Молодец, гвардеец! Погуляй пока, отца, мать обрадуй, а потом ступай в замок. Скажи, ко мне!
И тронул коня, Сакс едва успел отскочить. Марк так и не обернулся. Приотстав от их высочеств, остановился у лотка со сластями и ухватил горсть орехов в меду. Миска опрокинулась, орехи попадали в пыль. Торговка промолчала, только часто заморгала и губы распустила – вот-вот заревет! Марк ущипнул ее за щеку, хохотнул и поехал дальше.
Стало тошно и стыдно за брата. Тетка неделю орехи лущила, в меду варила, сушила. Мать такие орехи делала, им же, сыновьям. Толку горсть, а возни телега. А тут Марк не столько взял, сколько конем потоптал. И торговку обидел.
Подумал про материны орехи – в животе забурчало, и тут еще колбасой запахло, жареной… Еды купить надо, вспомнил Сакс, отец заждался! Пошел на запах, почти дошел, как его ухватили за плечо. Крепко. Сакс обернулся: охотник, щука такая, еще и усмехается! Только раскрыл рот, как охотник сунул прямо в руки красные башмаки.
– Держи. Дураку везенье нужно, – подмигнул он, в толпу шмыгнул – и пропал.
Сакс пожал плечами и пихнул башмачки в сумку. Не бросать же.
Колбаса была вкусная, язык проглотишь. И пирожки хороши. Только монет было маловато, – не менять же на базаре золотой! – так что пришлось взять больше хлеба и меньше колбасы. Хотел еще эля, но подумал – ну его, отец говорил, на ярмарках не эль, а конская моча. Лучше простокваши.
Возвращался к отцу, жевал хлеб и все думал, чем в гвардии будут кормить? Вряд ли колбасой. Так задумался, что чуть не налетел на старика в красном и желтом, с асгейровым солнцем на груди. Едва успел остановиться и склонить голову. А мудрый его не заметил. Смотрел в другую сторону, внимательно и недобро. Никак колдуна углядел?..
Сакс тоже глянул. И подавился хлебом. Не колдуна, щучий потрох! А его, саксову, фейри!
Какого Ллира она заявилась прямо в лапы к мудрым? Это в старые времена, до рыбников, фейри частенько захаживали на ярмарки, торговцам на радость: покупали хлеб и молоко, платили вдвое. Но не сейчас же, когда за живого фейри мудрые дают пять золотых! А эта – играет на дудочке, сидя на телеге посреди кузнечного ряда… Да не на какой-то там телеге, а на отцовой, которую отдали под товар Дунку, оквудскому кузнецу!
Недолго думая, Сакс вытащил башмачки и, улыбаясь до ушей, побежал к дурехе. С полдороги закричал:
– Гляди, маленькая, что я тебе выиграл!
Спиной почуял взгляд мудрого, словно кто шило воткнул.
Фейри вскинулась. Увидела его – просияла, соскочила с телеги, только подол плеснул, побежала навстречу. Подхватив фейри подмышки, Сакс усадил ее обратно на телегу, сунул в руки башмачки. Подмигнул Томасу – тот глядел, словно ему корова на голову села.
– Примеряй обнову, маленькая. – Погладил по голове и шепнул: – На костер захотела? Убираться надо. Быстро.
Проворно обувшись, она потянула его за рукав.
– Куда убираться?
Сакс не успел ответить, как позади раздался конский топот, звон металла и снисходительный голос:
– Бери что хочешь, Дубок, плачу!
До чего не вовремя, подумал Сакс, оборачиваясь. Пока старший Бероук его не замечал, занятый Марком. А тот уже разглядывал выложенное на одной из телег оружие – не лучше, чем оквудский кузнец ковал, только богаче украшено. И совсем не вовремя очнулся Томас. Тоже увидел принца, узнал Марка – и громко спросил:
– Подружку завел? Хорошенькая, только моя фейри все одно краше!
Фейри сдвинула брови и спрыгнула на землю. Между телегами, подальше от всадников. Только принц все равно обернулся.
– Угу, – буркнул Сакс, отступая вслед за фейри и натужно улыбаясь. – Подружка.
Артур Бероук повернул коня к нему, и, глядя в упор, усмехнулся.
– Смотри, Дубок, твой брат не теряет времени. Настоящий гвардеец. – Ощупал выглядывающую из-за спины Сакса фейри хищным взглядом, причмокнул. – Иди-ка сюда, парень. И подружку веди, посмотрим – хороша ли? Моим гвардейцам не каждая сгодится!
Сакса передернуло. Он кровью поклялся служить светлому принцу, а тот?.. Сакс не очень понимал, отчего рука потянулась к ножу, а язык словно распух – ни слова не сказать, и в ушах голос охотника: дураку везение нужно. Дураку, точно. Размечтался. Честь, верность, гвардия…
Младший принц подъехал к брату, тронул за руку. Заговорил негромко, мягко. До Сакса только и долетало: не подобает, королевское достоинство, бесчестить, великодушно. Старший отмахнулся, едва ли не брезгливо. Поманил Сакса пальцем.
– Иди-иди. Твой принц ждет.
Фейри схватила за руку, не дала достать нож. Правильно не дала. Тут не драться, тут бежать надо. Сакс уже ее пихнул назад и собрался шепнуть: бегом! – как Томас влез. Никогда не мог смолчать, и тут не утерпел, во весь голос окликнул Марка:
– Эй, старший, тебе не совестно?! – Дурень, что ж ты делаешь, хотел крикнуть Сакс, но толку-то? А Томас продолжил еще громче: – Не слышишь, как братнюю девку бесчестят? Побойся, от такого и Матерь, и Дева отвернутся!
Договорить не успел, как Марк к нему подлетел, чуть не затоптал конем, и эфесом – в зубы. Томас свалился. Кузнецы, что до того молча хмурились и вовсе отворачивались, недовольно загудели. Артур Бероук досадливо скривился, выругался в голос. Обернулся к Марку. А младший принц поймал Саксов взгляд и показал пальцами: беги. Быстро беги!
Кинув последний взгляд туда, где валялся Томас, Сакс вытолкнул фейри из прохода между телегами, схватил за руку и помчался прочь. За спиной загрохотали, заулюлюкали. Около уха просвистело тяжелое, воткнулось в землю.
– Ату их! Ату!
Щучьи дети, как за зайцами! Брат, твою мать! Принц!
Ругался Сакс про себя, надо было беречь дыхание. И – прятаться.
Они бежали, петляли, ныряли под телеги и снова бежали – через площадь, к заборам и закоулкам, куда конные не полезут. Стража принца с гоготом и грохотом ломилась вслед. Торговцы орали, проклиная всех скопом. Какой-то толстяк попытался схватить Сакса, – перед принцем выслужиться захотел, щука? – ринулся наперерез. Получил кулаком под дых, отлетел, заверещал.