Текст книги "Седьмая невеста"

Автор книги: Татьяна Тарасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– А что жирный? – наконец подал он голос, вновь опуская глаза на сайгада.

– Он тут ни при чем, – отмахнулся Кумбар. – Он после подвала как ошалел – спит и ест, ест и спит...

– Я же говорил тебе, сайгад, – медленно произнес Дигон, в упор глядя в крошечные, тускло сверкающие в ночной темноте глазки старого солдата родные сестры нынешних звезд, – как только жирный выйдет из темницы – я оставляю эту историю. Ты сам просил меня об этом.

– А теперь прошу о другом... – заторопился Кумбар.

– А утром попросишь о третьем... – перебил Дигон и широко зевнул. Нет, сайгад. С меня хватит и службы на твоего Хафиза... А во дворец... Когда-нибудь я буду жить во дворце, но не как охранник...

Он тихо засмеялся, и смех его был похож на раскаты грома где-то вдали, за горами Ильбарс. По телу Кумбара волнами побежали мурашки: последняя надежда ускользала от него. Один Аршак способен был распутать это дело, но ждать Аршака сайгад не имел ни времени, ни желания – такого поражения владыка не простит ему. Кумбар рассчитывал на Дигона – с его поразительным чутьем (как он догадался, что евнух не убивал Алму?) он мог бы спасти честь сайгада, но... Он явно не стремился вновь оказаться во дворце, вновь помогать вконец растерявшемуся и запутавшемуся старому солдату... Да, Кумбар уже и думать боялся о том, чтобы сохранить свое место при повелителе; остается спасать честь, а больше ничего у него не осталось...

– Прошу тебя... – забормотал он, стесняясь смотреть на Дигона. Помоги... В последний раз... Ты сумеешь, я знаю... Тариком заклинаю тебя, помоги...

– Тьфу... – с досадой передернул плечами аккериец. – Да с чего ты взял, что я смогу найти убийцу?

– Тиш-ше... – в отчаянии зашипел сайгад. – Никто не должен знать об этом...

Лоб его взмок; он резко поднял полу куртки и вытерся, лихорадочно соображая при этом, как же можно уговорить аккерийца.

– У тебя все? – осведомился тем временем Дигон, делая шаг к таверне.

– Нет! Послушай, Дигон... Я... Я дам тебе денег... Много...

– Хей, сайгад! Ты в своем уме?

– Не уходи! – взмолился Кумбар. – Я обещал владыке, что приведу тебя. Я сказал ему, что только ты... Только ты можешь найти убийцу...

– Что?! Тор! Я воин! Воин, а не ищейка! И не сторож для девиц Хафиза!

В ярости глухо порыкивая аккериец решительно двинулся к дверям "Маленькой плутовки", что призывно скрипели от легкого сквознячка. Кумбар предпринял последнюю попытку.

– Значит, меня казнят вместо жирного ублюдка, – с тихой грустью произнес он, понурившись.

– Прах и пепел...

Аккериец остановился.

– Ладно, – буркнул он после некоторой паузы, – я пойду с тобой во дворец. Но помни, сайгад – я ничего не обещаю тебе!

– Да, Дигон! – едва сдерживая ликование быстро сказал Кумбар. Сердце его стучало как бешеное, удары его отдавались в виски, в затылок, в лоб... Он верил, он твердо верил, что аккерийцу удастся найти настоящего преступника, а это значило, что честь его останется в целости и сохранности. И только сейчас сайгад понял, что лукавил сам с собой: если убийца будет установлен, то кроме чести при старом солдате останется и все прочее, заслуженное во дворце Хафиза. Он ухмыльнулся, посмотрел в спину опять в спину! – угрюмо шагавшего впереди северянина и легким шагом последовал за ним.

– И еще... – вдруг обернулся к нему Дигон. – Я не буду переодеваться в Озаренного! Ты понял?

*

Всю дорогу аккериец упорно молчал, не оглядываясь на семенящего за ним сайгада и не обращая внимания на его тяжелые вздохи и стоны. Точка звезды лениво плыла впереди, словно указывая путь; черная прохладная высь, бесстрастная как старый палач, взирала на трепещущую во сне землю сквозь призму невидимых сейчас облаков. Луна так и не показала свой бледный лик, и потому каждая ночь представлялась вечной.

В совершенной тишине ночного города спутники подошли к высоким воротам дворца. Великолепный императорский сад, воспетый в сотнях баллад, легенд и од, и во мраке поражал красотою: искусно освещенный фонарями, что мерно, с тихим скрипом покачивались на длинных шеях, он казался волшебным так велики и гладки были плоды, так стройны стволы и так густы ветви. Все цвета и оттенки мира сложились здесь в один, божественно прекрасный ковер, на который даже солнце смотрело с восхищением и завистью.

Пропустив вперед Кумбара Дигон прошел за ним через сад к ступеням белого с серебряными прожилками мрамора, ведущим во дворец. Ночные стражи, не смыкающие суровых настороженных глаз, увидев сайгада, почтительно отступили в стороны, освобождая проход.

Отворились тяжелые, в золотых завитушках двери, и Дигон ступил в огромную пышную залу, во всех четырех углах которой в высоких изящных треногах горел огонь. Красные блики бегали по стенам, зловеще посверкивая в глазах императорских предков – картины в золоченых рамах висели в ряд, и среди надменных лиц венценосцев и их жен аккериец узрел нынешнего владыку Хафиза, такого же скучного и напыщенного как в жизни. Насмешливо поклонившись его портрету Дигон в два прыжка догнал Кумбара, достигшего уже второго этажа, и дальше пошел рядом с ним по длинному коридору; ноги утопали в толстом мягком ковре и у аккерийца сразу мелькнула мысль, что убийце нетрудно было пройти к покоям Алмы, а потом и Хализы бесшумно. С неудовольствием отметил он и отсутствие стражи здесь: они миновали уже третий поворот, но так и не встретили ни одного охранника. Учитывая то, что во дворце произошло два убийства подряд – а это уже вряд ли можно назвать случайностью – подобная беспечность казалась по меньшей мере странной, и в этом Дигон видел вину сайгада. Он распоряжался всеми службами во дворце, он ведал каждым шагом каждого слуги, начиная от личного виночерпия Хафиза и кончая последним поваренком, ему поверяли свои тайны, ему доносили чужие, а также сплетни и наветы, так что аккериец одарил профиль старого солдата презрительным взглядом и тут же резко остановился, ткнувшись грудью в его плечо.

– Вот! – объявил Кумбар торжественным шепотом. – Самая дальняя комната дворца. Я велел приготовить её для тебя... Входи.

– Ты знал, что я соглашусь? – подозрительно спросил Дигон.

– Верил... Надеялся... – сайгад легонько подтолкнул аккерийца к двери, а сам, словно боясь, что Дигон передумает, шагнул назад и быстро исчез за поворотом – только серебряный галун, коим обшита была его щегольская куртка, блеснул будто вспорхнувший светлячок в полумраке коридора.

Оглядев свое временное жилище, аккериец удовлетворенно хмыкнул. Широкое ложе в углу, покрытое толстым, в два его пальца жестким ковром то, что надо, Дигон терпеть не мог мягкие пуховые подушки, в которых утопает и расслабляется тело; тренога с неглубокой тарелкой, похожая на те, какие он видел внизу, только низкая – в ней потрескивал огонь, лениво пожирая мелкие угли; огромное кресло, точно под стать ему, а рядом приземистый столик с круглой крышкой – вот и все убранство комнаты. По всей видимости, сайгад неплохо изучил привычки и пристрастия аккерийца: ни излишней пышности, ни излишней скромности, самое необходимое для жизни и удобства, а больше Дигону ничего не нужно.

С особенной приязнью северянин посмотрел на поверхность столика, уставленную бутылями разных видов и, наверняка, с разными сортами вин. На узком длинном блюде покоилась аккуратно нарезанная толстыми ломтями холодная свинина, издававшая чудесный нежный аромат; под золотой крышкой Дигон нашел большой кусок свежего хлеба; довершала это великолепие драгоценная чаша на тонкой ножке, сделанная из серебра и украшенная самоцветами – предполагалось, что из этой чаши гость будет вкушать напитки. Прикрыв за собой дверь, гость незамедлительно уселся в кресло, открыл три бутыли одну за другой, и принялся с превеликим удовольствием вкушать напитки, жалея о том лишь, что у него не три глотки.

Розовое офирское оказалось превосходным – терпким, чуть сладковатым, но некрепким, и его аккериец оставил до утра. Красное бритунское понравилось ему более крепостью, нежели вкусом: слишком вязким было оно, склеивало губы, чего Дигон не выносил. Попробовав третье вино, он решил остановиться сейчас на нем. Белое калосское, прозрачное как тайский хрусталь, мгновенно охватывало грудь приятным жаром, а вкусом могло поспорить с лучшими винами пелаварских дворян – в свое время Дигон пивал их немало, и ему всегда хотелось еще, но одна бутыль такого напитка стоила в несколько раз дороже, чем десяток бутылей обычного, кислого и крепкого вина, так что приходилось выбирать: количество или качество. Дигон всегда выбирал количество.

Опустошив сосуд с калосским и откупорив следующую бутыль с ним же, он вновь вернулся мыслями к убийству Алмы. Кумбар сказал, что погибла ещё одна невеста владыки... Как ее... Хализа. На этот раз убийца не стал использовать шелковый шнурок – просто всадил кинжал в грудь девочки, даже не удосужившись вынуть его потом и выбросить. А может, такие кинжалы носит половина дворцовых обитателей и он не боится, что его смогут узнать по оружию? Нет, Дигон решительно ничего не понимал в этой темной истории. Допив вторую бутыль, он стал понимать ещё меньше. А когда показалось дно третьей, мысли в голове совсем перепутались. То ему казалось, Кумбар крадется по коридору с клинком в руке, озираясь и пуская слюни, как тот скопец... То виделся сам Хафиз, достающий из-под ковра кинжал, обагренный кровью, и целующий его с безумным смехом... А вот тот же Хафиз выуживает из глубокого кармана халата шелковый шнурок... Дикий блеск глаз, трясущиеся руки...

Дигон зевнул. Единственно верная на данный момент мысль проскользнула и пропала было, но он успел ухватить её за крыло: спать. Надо спать. Пройдет ночь, наступит новый день, и тогда – тогда все фантазии растворятся и обретут свое истинное название – бред; тогда тайное в панической попытке скрыться от дневного света, проясняющего ложь, может ненароком выдать себя; тогда... Рот аккерийца снова раскрылся в длинном зевке, но на половине его захлопнулся – с неимоверными усилиями Дигон заставил себя подняться, с закрытыми уже глазами сделать шаг к тахте... Через мгновение он уже был далеко-далеко, в стране сновидений и мрака, но и там ему сейчас было совсем неплохо.

*

Дигон отлично выспался, и с самого рассвета пребывал в отличнейшем настроении. Розовое офирское помогло ему достигнуть высот духа, и на половину невест он прибыл с улыбкой на устах, хотя и несколько кривой: красавицы оказались бледными, напуганными, с красными глазами от недосыпания, но самое неприятное – вооруженными. Каждая сжимала в тонких пальчиках внушительного вида кинжал, и сие никак не могло понравиться аккерийцу. Правда, узрев в своих покоях такого мужа, девушки заметно приободрились. Мощные бронзовые плечи, буйная грива черных густых волос, суровый взгляд синих глаз, обрамленных пушистыми ресницами – всего этого великолепия не приходилось им видеть в богатых домах родителей и здесь, во дворце.

Одна, вторая, третья... По одиночке они тихонько исчезали за дверью, а потом так же тихонько возвращались, но уже более опрятно одетые, причесанные, умытые, и без оружия. Такое превращение вполне устроило аккерийца. Он по-хозяйски уселся в одно из глубоких удобных кресел, с удовольствием осмотрел красавиц и вместе и по отдельности, и только затем соизволил ещё раз улыбнуться. Пять девушек стояли перед ним, робко потупившись, перебирая пальцами роскошные свои волосы. Увы, ни одна из них не напомнила Дигону Алму – все же она была и красивее и утонченнее этих. Но, с другой стороны, и оставшаяся в живых пятерка невест отличалась от тех девиц, которых случалось обнимать аккерийцу в "Маленькой плутовке" и других кабаках: стройные, изящные, нежные, большеглазые, они смотрели на Дигона из-под ресниц с таким интересом, с таким – почти нескрываемым – желанием, что и он почувствовал вдруг, что задавать вопросы об их убиенных подругах ему совсем не хочется.

Веселые лучи солнца – лучи жизни – светили в окна, заставляя витражи переливаться всеми возможными цветами, и свежий легкий ветер бездумно трогал длинные руки деревьев – все, решительно все на улице призывало к любви, а не к допросу. С досадой Дигон рыкнул, мотнул головой, отгоняя лишние мысли, и, устремив взор на высокую черноокую красотку с полными яркими губами, вымолвил:

– Как твое имя, красавица моя?

– Баксуд-Малана... – еле слышно прожурчала девушка тонким нежным голоском.

Тембр и тон её весьма понравился Дигону.

– Теперь ты назовись, – предложил он второй, чьи волосы отливали золотом.

– Физа...

И её голос так же понравился Дигону.

– Ийна...

– Мина...

– Залаха...

Дигон одобрительно кивал головой, не в силах выбрать себе подругу на следующую ночь. Каждая была по-своему хороша, и хотя Алма, без сомнения, оставалась лучшей, эти красотки тоже заслуживали внимания со стороны аккерийца. В конце концов, ему просто было их жаль: стать женами Хафиза... Какое, должно быть, несчастье для молоденькой прелестной девушки всю жизнь посвятить немощному старцу, пусть и венценосному, но все же... Со вздохом Дигон остановил взгляд своих ярких синих глаз на Баксуд-Малане. Кажется, она среди них самая старшая, так она и будет первой, чтоб потом не путаться...

Удовлетворенный таким справедливым решением, аккериец вернулся к цели своего визита на половину невест.

– Кто-нибудь из вас видел Хализу в тот день?

– Да, господин, – с поклоном ответствовала Баксуд-Малана, словно почувствовав, что ей первой будет предоставлена возможность уснуть в объятиях Дигона.

– И кто же?

– Все, господин, – снова ответила Баксуд-Малана.

– Что она делала?

– Купалась в наузе, просила Диниса научить её играть на скрипке, но... Мальхоз не разрешил...

Она качнула головой в сторону маленького тщедушного старичка, что сидел в уголке и спокойно дремал, даже не заметив появления Дигона.

– Мальхоз – это новый евнух?

– Он старый, господин... Он очень старый... Но Бандурина теперь с нами нет...

– Я знаю. Что дальше?

– Потом... Потом мы все вместе учились кланяться нашему будущему супругу и повелителю.

– Ну-ка, ну-ка... – живо заинтересовался Дигон, устраиваясь в кресле поудобнее.

Баксуд-Малана повернулась к девушкам, подала им почти незаметный для постороннего глаза знак, и пятеро красавиц вдруг разом повалились на колени, разметав по полу свои прекрасные волосы. Всего миг спустя они так же быстро вскочили, плавно повели правой рукой в правую сторону, а левой в левую, свесили головки набок и в такой позе застыли.

Дигон подождал немного, надеясь, что это ещё не все, но девушки продолжать явно не собирались.

– Клянусь Тором, – наконец пробормотал Дигон не слишком-то учтиво. Вы похожи на задушенных куропаток...

Баксуд-Малана обиженно вскинула подбородок, но тут же в глазах её пробежали искорки смеха.

– Я тоже так думаю, господин, – произнесла она серьезным голосом. Но Мальхоз говорит, что это старинный обычай, и нарушать его нельзя.

– Прах и пепел! Пусть ваш Мальхоз засунет этот обычай себе... То есть, я хотел сказать, что не всегда прежние обычаи хороши... Тор! Все это вздор! Говори, Баксуд-Малана, что было дальше?

– Дальше... Мы разошлись по своим комнатам, Мальхоз нас запер... И все. А потом... Потом я вышла. Ко мне пришли родители... К нам всегда приходят родители около полудня... Вышла, а там – она...

Баксуд-Малана опустила голову, полные губы её дрогнули. Другие девушки уже и не сдерживали слез – тонкими струйками текли они по нежным щекам, по подбородкам...

– Прах и пепел... – пробормотал Дигон, оглядываясь на старичка. Хей, приятель, ты жив?

Он вскочил, слегка тряхнул евнуха за тощее плечо. Приоткрыв морщинистые веки, Мальхоз без интереса и удивления посмотрел на аккерийца, потом перевел взгляд на девушек.

– Тих-ха-а... – просипел он добрым голосом, потом улыбнулся, качнул головой.

В строю красавиц сразу воцарился покой. Они ответили старичку такими же милыми улыбками и вновь обратили мокрые, и оттого ещё более прелестные глазки на Дигона.

– Значит, ты нашла Хализу? – упрямо возвратил Дигон Баксуд-Малану к прежней беседе.

– Я.

– Она была уже мертва?

– Нет.

– Что?!

Дигон привстал, вперил гневный взгляд в черные очи Баксуд-Маланы.

– А что же ты раньше о том молчала?

– Меня никто не спросил, господин, – испуганно пролепетала девушка. Но Хализа все равно скоро умерла...

– Она ничего не сказала перед этим?

– Что-то шептала... Но я не поняла – что...

– Повтори её слова!

– Кажется... Кажется, "че... ди... ня..." Вот... А, ещё она сказала "би".

– Когда? До "че-ди-ня" или после?

– Кажется... После...

– Значит, она сказала "че... ди... ня... би..."?

– Да... – неуверенно согласилась Баксуд-Малана.

В устах Дигона те слова Хализы, что она услышала, казались весьма странными. Сейчас она уже сомневалась, что правильно их разобрала. Да и Дигон, в первый момент ощутивший свежее дыхание надежды, сник: кто мог понять эту околесицу?.. Даже не слова – звуки, птичий клекот... "Че... ди... ня... би..." Тьфу...

Он посмотрел на Мальхоза, который снова задремал в своем уголке; потом мысль его переместилась подальше, к Кумбару. Может быть, он сумел бы помочь ему? Он знал Хализу, он знаком со всеми во дворце, и он, все-таки, советник Хафиза – должно же быть что-то у него в голове?

Дигону вдруг захотелось вернуться в свою комнату, к оставленным на столе полным ещё бутылям. Если б можно было прихватить Баксуд-Малану прямо сейчас... Можно смело поклясться бородой Тора – эта девушка оправдает любые ожидания.

– Господин, она ещё говорила мне, что влюблена в одного человека...

– неожиданно подала голос маленькая Ийна.

– Она что же, лежала с кинжалом в груди и разговаривала? – нахмурил брови Дигон.

– Нет... Я не видела её с... с кинжалом... Это было утром, в наузе. Мы купались и Хализа... так смеялась, а потом перестала смеяться, и шепнула мне: "Я так люблю одного человека..."

– Как его зовут?

– Я хотела спросить, но она сразу вышла из науза и пошла во дворец.

– Я думаю, она имела в виду нашего повелителя, – попыталась восстановить доброе имя подруги Баксуд-Малана.

– Тор... Теперь уже все равно, – Дигон махнул рукой. – Но сдается мне, этот самый "один человек" и прикончил вашу Хализу.

– Тогда я думаю, – не моргнув глазом предположила Баксуд-Малана, она имела в виду не нашего повелителя.

– Господин, ты уже знаешь, кто... убил Хализу? – робко спросила Ийна.

– Господин, ты будешь охранять нас?

– Господин, ты придешь к нам нынче ночью?

– Господин, ты не позволишь ему убивать нас?

Словно очнувшись, девушки наперебой задавали аккерийцу свои вопросы. Они уже не опускали глаз. В страхе и отчаянии забыв все правила, они смотрели на него своими прекрасными бархатными глазами, в коих ещё не высохли слезы, и ждали ответа. Ответа не было.

Поклявшись про себя, что немедленно найдет Кумбара и заставит его выставить на половине невест караул, Дигон поднялся, хмуро подмигнул замершим в ожидании его слов красавицам, и вышел вон. Ответа у него и в самом деле пока не было.

Глава 7.

На третий день своего пребывания во дворце аккериец, мрачный как туча на небосклоне в пасмурное утро, сидел в кресле возле низкого круглого столика и, попивая красное бритунское – по вкусу наиболее подходящее для нынешнего настроения, – внимал стенаниям Кумбара.

– Слушай, сайгад, – наконец произнес он, задумчиво глядя сквозь рубиновую муть в дно чаши. – Нет ли у тебя где-нибудь в Тиме или в Калосе давнего врага, отравляющего жизнь твою и сон твой?

Столь витиеватые речи из уст Дигона не приходилось ещё слышать старому солдату. Удивленно выпятив нижнюю губу, он покачал головой и ответил:

– В Калосе и Тиме нет.

– Может быть, в Эвилонии? Или в Айтаре?

– И там нет.

– А здесь, на дорогах Аграна, не обижал ли тебя кто?

– Никто меня не обижал, – начал сердиться Кумбар. – Я и сам кого угодно обижу. А зачем ты спрашиваешь?

– Хочу убить твоего врага, – со вздохом пояснил Дигон. – Ты сказал, что жизнь твоя в опасности – я готов тебе помочь. Но не мое это дело вести дознание. Если б нужно было украсть что-либо для тебя, или сломать кому-либо шею, или... Я – воин! Пошли меня воевать, и тебе не придется сожалеть о том! А задавать вопросы и в каждом видеть убийцу – нет. Не могу.

Сия речь удивила сайгада ещё больше. Он покосился на два пустых сосуда, уныло стоящих на краю стола, откупорил следующий, отпил.

– Видишь ли, Дигон, – глубокомысленно заявил Кумбар после нескольких мгновений молчания, – у меня нет знакомых драконов, змей и колдунов, которые покушались бы на мою жизнь... А то я б тебя, конечно, послал... Есть, правда, один... Гухул, собака, но с ним я и сам справлюсь... Ты не привык думать? Тебе трудно размышлять? Хорошо. Поведай мне, что ты узнал за эти дни, и я буду думать и размышлять за тебя. Но я не умею другого чувствовать. У меня и сомнений не возникало, что Алму удавил не евнух. Он же признался, я сам слышал! А ты – ты сразу понял: убийца не он. Вот что мне от тебя нужно! Твое чутье! И мне не по нраву казнить невиновного, поверь. А чтобы такого не случилось – ты должен мне помочь.

– Не могу, – упрямо качнул головой Дигон.

– Можешь, – невозмутимо парировал сайгад. – Ты обещал. И я тебе верю.

– Прах и пепел! – взъярился Дигон. Синие глаза его потемнели, кулаки сжались. – Не ходи на руках, когда есть ноги, и не запрягай осла в плуг говорят наши старики, – ибо в том нет простого смысла! А ты запрягаешь в плуг даже не осла – льва! И при этом хочешь, чтоб он вспахал твое поле!

В гневе Дигон смахнул со стола пустые сосуды, и они с печальным звоном отлетели в угол. Старый солдат, пряча улыбку, вызванную бесхитростным сравнением юного Дигона себя со львом, допил остатки вина из бутыли и взял яблоко.

– На моем поле работают только львы, Дигон, – мягко заметил он. Потому-то мой маис выше и гуще остальных, да и зерна в нем будут покрупнее...

Он с хрустом надкусил яблоко, в упор посмотрел на Дигона. Тот ответил ему тяжелым, сумрачным взглядом. Лишь сейчас он понял, как сумел сайгад занять почетное место во дворце, стать правой рукой Хафиза Агранского. Хитрый и умный шут! Все его слезы, стоны и суета – одно притворство! Вон как уставился – глаза в глаза, твердо, спокойно.

– И еще, Дигон, – тихо добавил Кумбар. – Я никогда не забываю своих парней...

Губы его дрогнули в ласковой улыбке, но аккериец уже не верил ему. Усмехнувшись в ответ, он взял бутыль, крепкими белыми зубами вытянул из горлышка пробку и налил вина в свою роскошную чашу.

– Будь по-твоему, приятель, – медленно произнес Дигон, и в голосе его чуткое ухо без труда уловило бы угрозу. – Я согласен бросить кости ещё раз, но если ничего не получится...

– Все получится, – отрезал Кумбар, вставая. – Ты поможешь мне.

Он резко повернулся и вышел из комнаты, оставив после себя тонкий запах дорогих благовоний. Дигон ухмыльнулся, соображая. Да, этот сайгад был совсем не похож на того, прежнего. Но, как ни странно, сей монолитно спокойный муж со стеклянными глазами понравился Дигону больше – по крайней мере, он не стонет и не щебечет беспрестанно всякую чушь. Дигон вспомнил их первую встречу в "Слезах бедняжки Манхи", фыркнул, вдруг развеселившись, и окончательно утешился.

А теперь надо кликнуть Физу – уже вечер, и нынче её очередь согревать постель временно одинокого Дигона... Дигон закинул голову, разметав по спинке кресла свои длинные черные волосы, и расхохотался.

*

Сайгад, которому давно надоело изображать перед Дигоном слезливого старикашку, выйдя из его комнаты, облегченно вздохнул. Жизнь во дворце такая пышная, такая скучная и такая нелегкая – просто вынудила его, солдата, нацепить на себя маску; к ней он привык настолько, что даже наедине с самим собой вел ту же игру, и в конце концов маска сия стала его истинным лицом, а истинное... Куда же подевалось истинное лицо Кумбара? Об этом он ничего не знал. Редкие движения души иной раз обнажали суть, но всегда так неожиданно, что сайгад не успевал уловить её. Он не жалел о том. Кому нужна была во дворце его суть? Хафизу? Челяди? Нет. Иначе разве стал бы он дурить их из года в год... Вот только Дигон... Этот парень понравился ему сразу. Давно не приходилось ему видеть таких жестких, упрямых и в то же время чистых парней. Жаль, что он по привычке сыграл свою роль и перед ним.

Шагая по длинному коридору второго этажа, Кумбар думал о последнем разговоре с аккерийцем. Он понял – сайгад сразу почувствовал это – его суть, увидел его истинное лицо. Но, кажется, не совсем верно: Кумбар все же не столь холоден и бесчувствен, как это могло показаться парню. А впрочем, пусть лучше он считает его каменной статуей, чем глупцом и плаксой...

Не глядя под ноги, сайгад перескочил две ступеньки, завершающие коридор; выруливая на лестницу, один марш которой был покрыт розовым ковром, а второй светло-красным, он столкнулся с Бандурином. Бесцветные маленькие глазки скопца были пусты; бездумно скользнули они по лицу Кумбара – на миг он увидел в них свое отражение, – но ни тени мысли не проявилось в белесой мути. Словно оживший мертвец проплыл евнух мимо старого солдата. Сайгад остановился и какое-то время смотрел вслед несчастному. Короткий укол в сердце возвестил о том, что совесть Кумбара ещё не отошла в мир Ущелий, а, будучи смертельно больной, все же пока дышала. Он дернулся всем телом от внезапного озноба, помянул проклятого Бургана, застившего глаза, но тут же и оправился. Покачивая головой, сайгад спустился вниз и вышел в сад. Здесь его уже ждал десятник императорской стражи.

*

Новый день выдался тихим, нежарким. Ровно, в неспешном ритме тянулось время, уставшее от бешеных скачек по миру. Казалось, жизнь замедлила свой ход, но – словно перед разбегом.

Дигон нашел Динию в императорском саду. Там, под абрикосовым деревом, она сидела на мягкой шелковистой траве, тоскливо глядя в голубое небо. Оранжевый диск, уже готовый к закату, потускнел, и на него можно было смотреть – не больше нескольких мгновений. Дигон легко опустился на траву рядом с девушкой и с улыбкой заглянул ей в лицо.

– Дигон!

Диния ласково тронула тонкими, но сильными пальцами его огромную длань, улыбнулась в ответ.

– Я думала, ты не придешь нынче...

– Я пришел, моя красавица. И, клянусь Тором, ты не пожалеешь об этом.

– Я не пожалею...

Диния приникла к мощной горячей груди и так застыла, слушая биенье его сердца. Она не ждала сегодня своего возлюбленного – невесты Хафиза делили с ним его ложе, по одной каждую ночь. Играя им на скрипке легкие и светлые мелодии, девушка с болью в душе слушала бесконечные беседы о аккерийце. Ее не стеснялись: она была чужой, и – для них она была мальчиком, нищим мальчиком, коего во дворце держат из милости. А её скрипка... Ни одна из императорских невест ничего не понимала в музыке; только Алма слушала с неподдельным интересом и искренним наслаждением, уважая её искусство, восхищаясь её тонкими быстрыми руками. Теперь Алмы нет, и слушать музыку некому. Ах, Диния давно ушла бы из дворца, из Шудура, ушла бы далеко-далеко, туда, где её скрипка будет считаться не менее почетным инструментом, чем шило сапожника или топор плотника, ушла бы, но здесь Дигон.

– Ты ещё здесь? – насмешливый голос аккерийца вернул её на землю. – О чем ты так задумалась?

– О тебе, – она сказала почти полную правду.

– И что же ты думала обо мне?

– Скажи, любимый... Кумбар знает, что... Невесты приходят к тебе ночью?

Ей показалось, что горячая грудь его вдруг стала холодной, будто камень после долгой северной ночи. Однако, он даже не пошевелился.

– А тебе сие откуда известно? – его голос был так же холоден.

– Ты забыл... Я каждый день развлекаю их своей игрой.

– Тор... Всю жизнь мечтал найти немую красавицу и на ней жениться... Языки у женщин длиннее хвоста Сета! А ты? Не вздумала ли ты ревновать?

– Что ты! – Диния испугалась. – Что ты, Дигон... Я же знаю... Кто я тебе? Так, одна из многих...

– Одна из лучших... – проворчал аккериец. Голос его, тем не менее, слегка потеплел. – Да, Кумбар знает. Здесь такие странные законы... Невестой императора должна быть непременно девственница, но брачное ложе занимает уже женщина, и в том заслуга не Хафиза...

– А чья? – удивилась Диния.

– На сей раз – моя, – нехотя пояснил Дигон. – А вообще этим занимаются ребята из личной охраны владыки. Но Кумбар с ними договорился...

– О-о-о, Дигон... Это ужасно...

– Почему? – он пожал плечами. – Если у Хафиза на это не хватает сил кто-то обязан ему помочь... Девушки только рады. Можешь себе представить, что ждет их дальше? Кроме евнуха да престарелого супруга им уже не видать мужчин... Потом дети – и все. Лет через двадцать бедняжкам будет нечего вспомнить, кроме той, первой ночи...

– С тобой?

– Со мной. А чем я хуже Хафиза?

Довольный своей шуткой, Дигон тихо рассмеялся.

– Ты лучше, – не приняла его тона Диния. – Ты лучше всех, любимый...

Она положила руки ему на плечи, заглянула в темные синие глаза. Но любви, коей жаждала, не увидела там. Дигон смотрел легко, беспечно, не думая вовсе о любви, но с удовольствием рассматривая нежную, почти прозрачную кожу девушки, голубоватые вены на висках, вьющиеся пряди белокурых густых волос... Только раны на сердце не дано увидеть ему...

– О!

Диния отшатнулась вдруг. Гримаса отвращения исказила её прелестные черты.

– Зуб Бургана!

Аккериец с удивлением проследил за её взглядом, и на морщинистой коричневой коре дерева заметил маленького желтого жучка с черными поперечными полосками. Он хотел было сощелкнуть его, дабы успокоить девушку, и не успел – Диния быстро смахнула насекомое на траву и ловко придавила его торцом своей скрипки.

– Все! – Она торжествующе посмотрела на Дигона, и, кажется, готова была даже поклониться, словно только что закончила играть.

– Он ядовит? – поинтересовался Дигон, ложась на спину и прикрывая веки.

– Да! Это самый настоящий Зуб Бургана! Я видела таких жуков в Эвилонии. После его укуса тело начинает гореть будто в огне, и так продолжается несколько дней... А потом – потом наступает смерть...

Но человек уже ничего не чувствует... Откуда он взялся в императорском саду?

– Бурган знает... – лениво пробормотал Дигон. – Сыграй-ка лучше что-нибудь веселое...

– Здесь?

– Можно и здесь.

– Садовник услышит... Меня могут прогнать из дворца...

– Тогда пойдем к тебе.

Дигон открыл глаза, с улыбкой посмотрел на порозовевшую Динию.

– Пойдем к тебе, – повторил он. – До ночи ещё есть время...

*

Кумбар мрачно стоял над распростертым на полу телом Баксуд-Маланы. С кинжала, зажатого в его руке, медленно капала кровь, тут же впитываясь в толстый багровый ковер. На свинячьей физиономии сайгада ясно было написано отчаяние.

Стражник, охранявший половину невест, побежал за Дигоном, скуля от ужаса: он уснул на посту, и сайгад разбудил его несколько мгновений назад яростным пинком в бок. Теперь парня ждала незавидная участь, но Баксуд-Малане это уже не могло помочь.