Текст книги "Цыганское проклятье"

Автор книги: Татьяна Форш

Соавторы: Алекс Вель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ладно, потом решим. Пойдем парней вытаскивать из этого гнезда порока. – Федя направился к зданию клуба.

Глава 3

1880 год. Генерал Русалов.

Поместье с самого утра дышало праздником. Гостиная была убрана живыми цветами и лентами, в соседней комнате расставлены ломберные столики, на которых лежали нераспечатанные колоды карт.

Основное празднество должно пройти в саду, там же и поставили огромный стол, на котором гости будут оставлять подарки и записки с пожеланиями имениннице.

Силантий в который раз осмотрел приготовления и остался доволен. Присел отдохнуть, и сразу же к нему подбежала белокурая девчушка. Доченька!

– Папенька, красивое у меня платье? – Она посмотрела на него голубыми глазенками, наполненными чистейшим счастьем.

– Ты у меня сама красавица, Марьюшка. – Силантий подхватил дочку и усадил себе на колени.

– Папенька, вы мне платье помнете. – Девчушка нахмурила белесые бровки, но в тот же миг заулыбалась. Чмокнула отца в щеку и сморщила прелестный носик. – Вы колючий.

Марья спрыгнула на пол и закружилась, показывая отцу свой наряд.

Силантий знал, что дочка не злится, только вид делает. Если злиться начинает, глаза из голубых становятся темно-синими, что небо в летний полдень. Эта особенность ей от матери досталась. От Софьи Михайловны.

– Не молчите, папенька, мне важно знать о платье.

Силантий вдруг подумал, что дочка слишком быстро повзрослела. Десять лет пролетели, как и не было. Словно вчера он ее в колыбели качал и ночью прислушивался, дышит ли. Он и не знал, что младенцы спят так тихо, что и не услышать дыхания. Софья Михайловна улыбалась снисходительно и успокаивала супруга, но ему все равно было боязно. Нянькам Силантий не доверял. Как можно чужой бабе родное дитя оставить? Потому и просиживал ночи напролет рядом с кровинушкой.

А сегодня вот день рождения у его ангелочка. Десять годков. И ведь не успеешь оглянуться, как замуж выйдет, отчий дом покинет.

Марья вдруг перестала кружиться и кинулась к отцу:

– Папенька, что с вами? Не грустите. Если платье не нравится, я прикажу Настасье немедленно другое подать. У меня на сегодня три смены будут. Но я вам по секрету скажу, – Марья огляделась по сторонам, словно боялась шпионов, – это платье – мое самое любимое, потому как маменька его смастерила.

Платье и правда было красивым. Струящийся атлас нежно-бирюзового цвета, расшитый серебром и мелким, похожим на капли росы, жемчугом. Рюши и оборки придавали ему необходимой праздничности, но в то же время выглядели скромно.

– Это самое красивое платье из всех, что я видел, – честно ответил Русалов.

– Папенька, я вас люблю.

Марья послала родителю воздушный поцелуй и устремилась по лестнице вверх, где ее ждал цирюльник.

– Силантий Матвеевич, скоро гости начнут собираться, а ты все не одет. – В зал вошла Софья Михайловна. Как всегда величава, царственна. На этот праздник она выбрала бархатное платье бордового цвета, которое показалось Русалову очень тяжелым, похожим едва ли не на доспехи. Корсет подчеркивал и без того тонкую талию супруги и поддерживал полную высокую грудь. На шее змейкой блестела скромная серебряная цепочка с блестящей слезинкой топаза и серьги из того же гарнитура. На запястье легкий браслет.

– Прислуга готова, повара в срок управились. Вот только гувернера Марии я отпустила на сегодня. Пусть его, ему нужно навестить больную тетку. – Софья всегда называла дочь именно Марией. Никаких сокращений и ласкательных имен. Злилась, когда Силантий обращался к дочери Марья, говорила, что так кличут деревенских девок. Но он, когда супруга не слышала, все равно называл своего ангелочка Марья. Это имя мягче и подходит дочери куда больше.

Супруга расстроенно поморщилась и добавила:

– Наша Мария, – на имени особый акцент, – чисто егоза. Уроки учить не желает, с прислугой общается как с ровней и даже нагрубила преподавателю арифметики.

Силантий едва сдержал улыбку. Он вспомнил себя в детстве. Марья пошла в него. И даже лучше, что на мать характером не похожа, хватит в доме и одной снежной королевы. Хотя внешне Марья и Софья были одно лицо.

– Все образуется, душа моя.

– Тебе виднее. – Женщина поправила и без того безупречную прическу с вплетенными в нее лентами и цветами. – Я прослежу за приготовлениями. – И добавила невпопад: – Не прохладно ли в саду, Силантий Матвеевич? Может, все же в доме останемся?

– Софья, август на дворе. Дождя уже неделю не было, солнце печет.

– Тебе виднее, – повторила она и, сделав легкий реверанс, покинула зал.

Силантий остался один и, как это обычно с ним бывало, предался воспоминаниям.

Перед глазами встала та страшная ночь, когда его товарищи вырезали и сожгли половину цыганского табора. Воспоминания, даже после стольких лет, были такими яркими, что он снова почувствовал запах гари и услышал детский плач.

Как ни старался, как ни гнал от себя страшные мысли, забыть ничего не получалось. Первое время просыпался среди ночи с криками, мокрый как мышь, и долго потом не мог заснуть.

А все она, Дарина. Приходила во сне почти каждую ночь, вставала перед ним и смотрела бездонными черными глазищами. Рана на груди сочилась кровью, а она улыбалась и не говорила ничего. Только во взгляде все читалось без труда. Боль, страх и ненависть. Лютая, ледяная ненависть.

И роза на плече. Почерневшая, прогоревшая.

Она прокляла его тогда, страшно прокляла. Да только, видать, не настолько сильно оказалось цыганское проклятье.

После этого происшествия их полк перевели в Санкт-Петербург. За следующие годы карьера Силантия взлетела до небес. Он дослужился до генерала, получил ордена за доблесть и героем вернулся домой, а там Русалова уже ждала новость. Родители таки добились согласия на брак с дочкой помещика Соломатина Софьей.

Он не хотел этого брака, не было у Силантия любви к этой холодной, надменной красавице, но родительское слово – закон. К тому же возраст уже приближался к тридцати, пора и семьей обзавестись. Да и полюбить уже никого больше не сможет. Дарина точно душу выжгла!

Порой казалось, что Софья Михайловна все это по взглядам и прикосновениям его читает. Любила ли его жена? Силантия это не заботило. А уж когда супруга родила дочку, то совсем все просто стало. Спальни у них с тех пор были разные, что обоих вполне устраивало.

Марьюшку Силантий любил беззаветно, и она отвечала ему тем же. А вот Софья – снежная королева – к дочери относилась снисходительно. Может, и любила, но как-то отстраненно, не материнской любовью – точно одолжение делала.

Марья всеми силами тянулась к матери, но всегда как на стену натыкалась и не понимала, почему же так происходит. Все же матушка родная. Не раз Силантий заставал дочку в рыданиях, но на все расспросы она отвечала односложно: грустно, ушиблась, живот болит… Он гладил ее пшеничные локоны, заглядывал в глазенки, которые в такие моменты почти теряли цвет и были серыми, как тучи перед дождем. Успокаивал как мог. Старался радовать обновками, на ярмарку в город возил. Да только понимал, что материнскую любовь ничем не подменишь.

Пробовал говорить с Софьей. Она отвечала, что это вздор и его выдумки. Дочь она любит и жизнь отдаст за нее, не задумываясь.

Не в этом ли проклятье цыганки? В жене нелюбимой и дочери обездоленной?

Да разве же несчастна Марья по-настоящему? Может, и права Софья Михайловна – вздор и выдумки, и он сам себе все это накручивает.

Он потряс головой, отгоняя наваждение, и достал из кармана халата, который до сих пор не сменил на праздничный костюм, бархатную коробочку. На белой подушечке, вспыхивая кровавыми всполохами, лежало ожерелье. Тончайшая паутина благородной платины крепко держала рубиновые капли, выложенные причудливым узором. Марьюшке ожерелье обязательно понравится. Позже подберутся и серьги, к Рождеству уж обязательно.

Месяц назад Силантий поехал к ювелиру и заказал эту вещицу. Рубины редчайшей чистоты были похожи на благородное вино, в котором навсегда утонули солнечные блики.

– Ваша супруга непременно будет довольна, – расшаркивался ювелир, древний старик, который не растерял мастерства и слыл кудесником на всю округу, – а вам могу предложить изготовить перстень с таким же камнем.

– Это не для супруги, для дочери, – при упоминании о Марье Силантий расплылся в улыбке, – а перстень, пожалуй, закажу. Может, когда-нибудь родится у нее сын, я ему по наследству передам.

– Мудрое решение, – похвалил заказчика мастер, собирая в кошель монеты и ассигнации.

Гости прибывали и прибывали. И встречал их у ворот сам Силантий Русалов в генеральском мундире с орденами. Супруга с именинницей находились здесь же и принимали поздравления.

– Мария, ты очаровательна. – К маленькой ручке приложился губами старый Соломатин.

– Благодарю, вас, дедушка. – Марья присела в реверансе и улыбнулась.

Софья Михайловна, стоявшая рядом, одобрительно кивнула.

Мать Софьи, Евдокия Соломатина, положила на плечо внучки затянутую в перчатку ладонь и коротко поклонилась.

Очень скоро Силантий начал уставать и сбился со счета, принимая гостей. А когда, наконец, подъехала богато украшенная карета, он едва ли не вздохнул с облегчением. Этот экипаж прибыл последним. Граф Владимир Орлов с супругой Еленой и сыном Евгением.

– Силантий Матвеевич, голубчик, давно не виделись, – расплылся в фальшивой улыбке граф, высокий седой мужчина с военной выправкой. – Не надоело сидеть в этой глуши? Может, на службу вернешься?

– Еще успеется, Владимир Андреевич, вот дочку замуж выдам и тогда подумаю.

Граф улыбнулся Марье и тут же обратился к Силантию:

– Красавица растет! А не сделать ли нам нашу дружбу еще крепче, дорогой вы мой Силантий Матвеевич? У вас, как говорится товар, а у нас купец.

«Купец» стоял, уцепившись за юбку матери одной рукой, а второй крепко сжимал игрушечную саблю. Вид у него был неважный. Слишком худ, на бледном лице огромные серые глаза, которые не придавали очарования, а скорее делали его похожим на филина. Тонкие губы, чересчур крупный рот и вздернутый нос. Вот, пожалуй, и весь портрет молодого графа…

– Евгений, подойди, поздравь именинницу.

Мальчик нехотя оторвался от матери и, скривив губы, направился к Марье.

Силантий интуитивно встал рядом, как бы стараясь защитить дочь. Графу этот жест не понравился, о чем он не преминул сообщить.

– А вы, Силантий Матвеевич, словно не рады будущему родству?

– Рано о родстве толковать, – отбрил его Русалов, – и вы ошибочно приняли мое поведение за недовольство.

– А мне кажется, из них получится прекрасная пара, – вмешалась Софья Михайловна. – Мария, иди поиграй с Евгением!

– Как скажете, маменька, – покорно отозвалась та.

– Вот и порешили! – Граф протянул генералу руку. – Зовите на четырнадцатилетие, заодно и помолвку объявим.

– Пройдемте в сад, гости дорогие, – холодно улыбнувшись, пригласила Софья.

Силантий посмотрел на дочку и понял, что праздник для нее испорчен бесповоротно, а если он не защитит ее от этого брака, то, может, и вся жизнь…

Полуденный зной спал, но духота еще не отступила. Дамы обмахивались веерами, их кавалеры сняли тесные пиджаки и щеголяли в жилетах. Очень скоро гости разделились на группы, пили вино и переговаривались о чем-то своем.

Прислуга уже не суетилась, а лениво бродила по саду, подавая напитки и легкие закуски.

Силантий нашел взглядом стоявшую у клумбы Марью и подозвал к себе. Он не желал, чтобы кто-то видел его подарок. Это будет их с дочерью тайна. Софья Михайловна не любит подобных украшений, считает их вычурными и безвкусными. Не хотелось бы, чтобы своим недовольством она окончательно испортила Марьюшке настроение.

– Ангел мой, у меня для тебя подарок. Только прошу пока сохранить его в тайне, матушка может не одобрить.

– Неужели котенок? – Глаза Марьи заблестели радостью. – Такой, как у моей подруги Аннушки? Персидской породы? А я-то уж думала, что вы забыли о моем желании, папенька. Только как же я спрячу его от матушки?

У Силантия сжалось сердце.

Котенок! Дочка уже год твердила о нем, после того как увидела это пушистое чудо. Эх, как же он мог забыть? Не подумал, что девочке в этом возрасте не интересны драгоценности. Она ведь совсем дитя. Да только обратного пути нет.

– Прости, милая, котенка я тебе обязательно подарю, очень скоро, но не сегодня. Договорились?

Марья кивнула и потупилась, скрывая разочарование. Стремясь загладить неловкость, генерал протянул дочери бархатный футляр. Та помедлила, но взяла.

– Открывай! – улыбнулся Силантий, глядя, как маленькие пальчики развязывают бантик.

На милом личике дочки заиграла улыбка, когда она открыла коробочку, и за эту улыбку Силантий мог отдать все, что угодно.

– Благодарю, папенька. Очень красиво. Камни так и светятся! Обещаю надеть это ожерелье на мой первый бал. Дайте я вас поцелую.

– Рад, что угодил. – Силантий сжал ее в объятиях. – А теперь беги и спрячь это в спальне. Я буду ждать тебя здесь, а после мы с гостями перейдем в дом, будем резать торт. Я поручаю тебе угостить наших гостей. Справишься?

– Можно только Жеку не буду угощать? – бесхитростно выпалила девчушка. – Он противный, и мне совсем не нравится. Да, я знаю, что барышне не пристало вести себя столь неподобающим образом. – Марья даже попыталась спародировать фальцет немца, который обучал ее манерам, и даже поправила невидимые очки на носу.

Выглядело это до того потешно, что Силантий не выдержал и рассмеялся:

– Похоже. А теперь беги!

Пока Марьи не было, Силантий лениво рассматривал гуляющих по саду гостей. Ему совсем не хотелось их развлекать, пусть это делает супруга. И не важно, удастся ли потом избежать пересудов, мол, Русалов – плохой хозяин. Как слыл он нелюдимым солдафоном, так и останется, старайся не старайся.

Взгляд наткнулся на Орлова-младшего. Мелкий поганец увлеченно рубил игрушечной саблей розовый куст, на который Софья Михайловна потратила почти все лето. Надо бы остановить, но, глядя на это безобразие, Силантий в какой-то момент испытал нечто похожее на удовольствие. Розы супруга любила сильнее, чем родную дочь, и в саду проводила времени больше, чем с Марьей, даже когда та болела. А ведь нет лучшего лекарства, чем материнская забота.

Русалов посмотрел на погибающий куст, развернулся и пошел к дому, куда уже спешили гости, услышав зов Софьи Михайловны.

Он успел вовремя. Супруга решила, что пришло время вручить свой подарок Марьюшке, и подозвала к себе дочь:

– Мария, настало время моего подарка. Закрой глаза.

– Я в предвкушении, матушка. – Марья послушно выполнила ее просьбу.

Софья довольно улыбнулась и махнула кучеру Акиму:

– Зови!

Тот поспешно кивнул и бросился к воротам.

Все заинтересованно обернулись. Какое-то время ничего не происходило, но вот до гостей донеслись первые гитарные аккорды, а за ними низкий женский голос.

Силантия как ледяной водой окатили. В сад цветной каруселью ворвался цыганский табор. Женщины в цветастых юбках закружили вокруг гостей, в руках каждой бились бубны, издавая заливистый звон, и под эту какофонию ярко накрашенная немолодая цыганка выводила залихватскую песню.

Вот только как генерал ни старался, не смог разобрать слов. Все звуки доносились до него будто через стеганое одеяло. Он хотел зайти в дом, но, опасаясь, что ставшие ватными ноги не выдержат, обреченно продолжал стоять, глядя на цыганские пляски.

Трое чернявых мужчин вывели здоровенного медведя на цепи. Зверь неуклюже пританцовывал и разевал розовую пасть. Марья заливалась счастливым смехом, кружась вместе с цыганками.

Когда слух постепенно вернулся, Силантий добрел до крыльца и с тихим стоном осел на длинную лавку. Руки дрожали, в горле стоял ком. Внезапно заметив взгляд супруги, генерал вздрогнул. Она смотрела холодно и с такой неизбывной бесконечной тоской, что стало страшно.

Сообразив, что привлекла внимание мужа, она попыталась улыбнуться, но не смогла. Отвернулась. Силантий мог поклясться, что Софья прятала слезы. Было неловко видеть, как она, сильная женщина, которая умела сдерживать себя в любой ситуации, сейчас бессильно ссутулилась. Ее плечи едва заметно вздрогнули, но вот прошло несколько мгновений, и Софья обернулась. Не сводя взгляда с мужа, она быстрым шагом подошла к нему и едва слышно выдохнула:

– Так это правда, Силантий Матвеевич?

– Что – правда, Софьюшка?

– А правда в том, что не любил ты меня никогда!

– Что ты такое говоришь? – Силантий, не в силах смотреть на нее снизу вверх, поднялся.

– Помнишь Антона? Сослуживца твоего? Он заезжал, когда ты на охоте был. И рассказал мне и о цыганке, и о любви твоей.

Силантий сглотнул колючий комок. И тут стервец успел напортить!

– Что ты молчишь? – Софья прищурилась.

– Прости…

Может, и не любил он ее, как Дарину, но уважал. Благодарен был больше жизни за доченьку, ангела светлого!

– Значит, правда. – Софья смахнула слезинку и сказала, как отрезала: – Поздно прощения просить, Силантий. Я ведь всегда надеялась и верила тебе, но, видимо, не судьба. Завтра же я уеду к родителям, не пытайся меня остановить. Я все для себя решила. – И тут же, как ни в чем не бывало, бросила: – Приглашай гостей в дом, дождь вот-вот начнется. Не будем портить праздник. Я сменю платье и присоединюсь к вам.

Софья Михайловна холодно улыбнулась ему, точно и не было сейчас между ними этого разговора. Эх, а ведь он даже не знал, что она такая. Умеет чувствовать, обижаться… а может, даже любит его, дурака старого?

По стеклам вовсю барабанил проливной дождь. Цыгане, слава тебе боженька, уехали, и гости разместились в теплом большом зале. Приглашенные из столицы музыканты негромко играли вальс, и по паркетному полу кружили прекрасные пары.

А может, придумал он себе любовь? Не любовь то была, а наваждение цыганское. А настоящая любовь, жизнь – вот она! Софья и доченька. Каким же он дураком был, что не видел свою судьбу! Сам свою душу в кандалы тоски и вины заковал!

– Папенька, а отчего не торопится мама? Я скоро стану резать торт! – Голос Марьюшки вырвал Силантия из мучительных дум.

Силантий улыбнулся дочери:

– Не беспокойся. Пойду позову твою матушку.

Поднявшись в спальню, он помялся у закрытой двери. Точно школяр, ей-богу! И робко постучал. Дверь с тихим скрипом, генералу показалось – со стоном, приоткрылась, являя его взору пустые покои жены.

Паника навалилась внезапно. Липкий страх обвил тело, делая ноги ватными.

Он бросился вниз, успокаивая сам себя. Что может случиться? Дома? В родном имении?

Спустившись, он первым делом позвал прислугу. Три горничные, испуганно заикаясь и бледнея, хором поведали, что хозяйка уже полчаса как вышла в сад и с тех пор не возвращалась. Русалов, не дожидаясь помощи участливых гостей и меланхоличных слуг, вырвался под проливной дождь. Неведомо каким чутьем, но он точно понял, где искать супругу. В усадьбе было только одно место, куда она могла пойти после их недолгого разговора. Пруд.

Силантий повелел вырыть его в день их свадьбы. По желанию супруги было изготовлено каменное ограждение берегов. Позаботились о том, чтобы их будущие дети не упали в воду, когда станут здесь играть. Только в одном месте вода подходила к каменистому борту. Там стояла почерневшая от времени беседка и качалась на волнах прогулочная лодка.

От непогоды вода в пруду покрылась рябью и сейчас казалась темной, почти черной. Генерал с облегчением увидел статную фигуру жены. Она стояла у самой воды. Высокая прическа намокла от проливного дождя, платье липло к телу, а Софья, будто не замечая ничего, стояла, закрыв лицо руками.

– Софья, – окликнул ее Силантий, подходя ближе, – почему ты ушла? Марья скоро будет резать торт, да и гости заскучали.

– Силантий, не мучь ты меня! Уйди! – Она даже не обернулась. – Ступай к гостям. Дай побыть одной.

Силантий помялся, не решаясь прикоснуться к жене. А прикоснуться надо было бы! Не оставлять же ее под проливным дождем! Решено! Сейчас этот муторный день закончится, и он попытается все исправить! Ведь не каменный он, и полюбить сможет. Обязательно сможет. А если и Софья к дочери так относится, потому как его пустоту сердечную чувствует? Не от любви дитя родилось.

Силантий сделал шаг.

Эх, давно надо было покаяться, попросить прощения. Ведь не заслужила она такой доли. Кабы не он, могла и по любви замуж выйти, и прожить совсем иную, счастливую жизнь – ту, которую он ей не смог дать. Да и не старался Русалов этого сделать. Любил как проклятый – цыганку. Может, и впрямь она его тогда приворожила? Только Дарина умерла, а Софья – вот она, теплая, живая. Не заслужил он ее, ох, не заслужил.

– Софья, скажи только, в чем винишь меня? Верным был тебе все годы. Заботился.

– Силантий, ты ведь и сам все знаешь, понимаешь. – Она резко обернулась и уставилась ему в глаза. Силантию отчего-то стало по-настоящему страшно. И не хотелось ему услышать то, о чем он просил, но он понимал – уже не остановить и не исправить! – Но раз хочешь от меня слышать, пожалуйста. Помнишь, как ты к моим родителям свататься пришел? Столько лет прошло с тех пор, а я помню тот день как сейчас. Как увидела тебя – в тот же самый миг полюбила!

Сердце Русалова пропустило удар и замерло, словно боялось биться дальше.

– А помнишь, ты уехал от турок отбиваться? Меня одну оставил. Я ведь даже не знала, вернешься ты живым или нет. Но верила и молилась каждый день. Минуты считала до встречи с тобой.

Силантий невесело усмехнулся. Отвел взгляд от глаз жены, разглядывая потемневшие волны пруда. Как он мог не помнить? В тех боях генерал надеялся, что его найдет шальной штык или сабля турка. Избавит от горечи-тоски. В бою погибнуть не зазорно. Да только вражьи клинки и пули от него как от заговоренного уходили. В самое пекло лез, а все как с гуся вода. Русалов тогда маленько успокоился. Решил, что цыганское проклятье не работает, и раз судьба его бережет, то не стоит ее лишний раз искушать. А раз решено, значит, сделано. Вернулся домой с орденами. Родилась Марья. Жизнь пошла своим чередом.

– Пока ты воевал, ко мне приходил твой товарищ Антон. Замуж меня он звал, Силантий. Говорил, что не любишь, а только о цыганке своей и мечтаешь. Увезти меня обещал туда, где ты бы нас не нашел. – По ее красивому лицу скользнула дьявольская улыбка. – Отказалась я, потому как тебя одного любила.

От упоминания имени предателя Русалов непроизвольно сжал кулаки.

Даже не знал, какие слова подобрать. Да и нужны ли они? Ведь Софья уверена, что он ее не любит и не полюбит никогда. Эх, если бы Антон не погиб тогда, пару лет назад, то он бы голыми руками придушил его сейчас.

И тут же закралась крамольная мысль. А что, если бы Софья не отказалась? Может, лучше бы ей с Антоном было? Ведь любил он ее, выходит? Или просто больно ему сделать хотел?

Гадать уже бесполезно.

– Софья, прости меня за все. Да, не разглядел я твоей любви, но ведь все еще может поменяться! Сколько лет мы уже вместе? Дочка подрастает. – Он шагнул к ней с намерением обнять, но Софья отпрянула от него, как от прокаженного, и шагнула в воду. Точно безумная, она принялась пятиться от него, заходя все глубже. А когда черные воды пруда скрыли ее по пояс, остановилась, замерла, уставившись на свое отражение:

– Силантий, что это? Кто это?!

Русалов обомлел. Вместо лица супруги в мелкой ряби воды явно угадывались жгучие черты Дарины.

Черные волосы рассыпались по плечам, глаза горят дьявольским огнем. И улыбка… Улыбка палача, пришедшего за жертвой, и то была бы более сострадательной!

Чтобы не видеть этого кошмара, Силантий крепко зажмурился и почти сразу же услышал крик жены и громкий всплеск. Распахнув глаза, он не увидел Софьи. Только круги по воде идут, а в них расплывается отражение Дарины и слышен ее смех…

Не раздумывая, Силантий бросился в воду, но как не искал, так и не смог разглядеть в черной воде тела жены. Пруд был неглубок, но сейчас у него словно вообще дна не оказалось. Вынырнув, чтобы глотнуть воздуха, он услышал крик Марьи:

– Папенька! Вернись! Мне страшно! Папенька!

Марья стояла на берегу и ревела в голос. Бирюзовое платье перепачкано. Видимо, упала, пока бежала сюда. Она размазывала слезы по лицу и никак не могла успокоиться.

Вдруг возле отражения дочери генерал снова увидел проявляющийся из глубины облик цыганки.

– Не трожь! – взревел он и в несколько гребков достиг берега. Выбравшись на камни, он крепко прижал к себе дочь. Единственное, что теперь связывало его с жизнью, с реальностью…

Тело Софьи нашли только через два дня. Дворовые шептались, будто за корягу платьем зацепилась, а после бури тело илом занесло, но генерал знал, что всему виной Дарина. Проклятье нашло его. И теперь главная задача – защитить Марьюшку.