Текст книги "Время, пространство и знание"

Автор книги: Тартанг Тулку

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Такое «ничего не говорение» само по себе является большим делом – глубоко важным, не будучи срочным или о (не будучи) чем-то. Поэтому важно быть осмотрительным в отношении того, что мы можем считать «пониманием», и рассматривать такое понимание в свете «времени» и Времени.

Когда мы открываем себя «времени», оно может более свободно действовать и говорить через нас. Наша речь и жесты становятся полностью раскрепощенными и спонтанными, возникая из «времени», динамического центра нашего бытия. Все, что мы есть и что делаем, становится считыванием «времени» в том особом смысле, что оно суть прямое и явно достоверное выражение внутренней структуры самого «времени».

В начале это может повести к обнаружению не вычисленного заранее действия, в совершенстве отвечающего наличной ситуации. Это может позволить возникнуть острой способности к предсказанию. Хотя может показаться, что делание предсказаний требует видения «будущего», а затем сообщения назад в настоящее, предсказующее познавание на самом деле не идет вперед или куда-то еще, а затем возвращается. Предсказание возможно потому, что оно – и мы – не находится ни «перед», ни «прежде». Именно по этой причине такое познавание и говорение обязаны более глубокому пребыванию в более включающей форме «настоящего».

Существенно настоящая релевантность предсказательных высказываний даже лучше представляется в другой, более продвинутой форме речи оракула. Этот вид речи не ссылается на другие моменты во времени, а также совсем не соотносится с событиями и объектами. Она не использует смыслы в любой обычной ссылочной манере. Вместо этого она, скорее, верна необусловленному Большому Времени, чем указывает на структуру «времени» или вещей во времени. Эта речь может передать присутствие Большого Времени и Пространства в смысле, который отвечает нашим глубочайшим нуждам в полноте осуществления нас как человеческих существ.

Такое предсказание наделено всеобщей и изначальной силой, говорящей с людьми через все времена и культурные барьеры. Ее нельзя «понять» кроме как Большим Знанием. Она говорит прямо такому Знанию, стимулируя его выйти вперед. Когда это Знание становится более доступным, всю являемость, слова, соотношения и действия можно увидеть и понять как совершенное сообщение – как волнующую поэму Времени.

Часть третья. ЗНАНИЕ

Глава десятая. Возможность знания как доминирующей проницательности

Пространство, в котором мы живем, обеспечивает безграничные возможности. Мы способны на большее, чем только снимать крошечную комнату в Пространстве – Пространство дает возможность от крыться всему.

Вся деятельность и все характеристики этого раскрытия есть Время. Время – это не просто устройство для удерживания следа нашей активности и не только подталкивающая внешняя сила, предопределяющая путь наших жизней. Скорее, Время может поднять и трансформировать все; оно – основание для реальной «алхимии». Время указывает на свободу. Нам не нужно просить Время об очередном дыхании, об еще одной игре, об одном последнем дне. Когда мы несколько лучше поймем Пространство и Время, тогда мы сможем увидеть, что все, что мы воспринимаем, все, что «есть», суть Знание.

Знание – это цель или плод этого видения. Плод, который сам по себе вне пределов забот «получения», достижения или определения. Эта цель в действительности является скорее основанием пути к пониманию, чем только его особой конечной точкой.

Большое Знание – это непосредственное познавательное измерение всей реальности и опыта. Оно является взаимодействием между открытостью Пространства и проявляющимся творчеством Времени. Самый путь, которым Пространство и Время устанавливают расстояния, различий, ограниченные способности познавания и препятствия к знанию, оставляет все непосредственно «познаваемым». Таким образом, нам не нужно возвращаться к Большому Знанию медленным кружным путем обычных домогательств знания. Все есть прямо Пространство и Время, а Знание неотделимо от них. Во всех измерениях и для всех времен – через бесчисленные зоны – есть Пространство и Время. Большое Знание – это интерпретатор и демонстратор этого Пространства и Времени, но оно не ограничено событиями, которые мы выделяем как акты познавания. Знание является не чем-то, что знает что-то; оно – просто присутствие реальности как «познаваемости» (knowingness).

Большое Знание постигает только Пространство и Время. Но это не значит, что перспектива Большого Знания не включает знание наших жизней и потребностей. С промежуточной точки зрения можно сказать, что Большое Знание свободно представляет себя нашим намерениям. Мы вплотную подходим к ясности и «совершенной способности познавания» Большого Знания с тем, чтобы играть в своей собственной манере, даже если это означает нагромождение тяжелых слоев «верований» и неправильного понимания.

Тогда мы видим мир в свете этих негативных аспектов, созданных нами самими. В нашей общепринятой перспективе оказывается, что события и факты, которые мы знаем – огромный вес нашего прошлого и нашего культурного обусловливания, – установили обширный сложный мир, в пределах которого обретают свой смысл наши теперешние позиции. Смыслы, производящие смыслы, – этот процесс загнал нас в узкий отдельный угол типа пещеры, куда редко проникает солнечный свет.

Когда это случается, мы чувствуем себя отрезанными от «мира», объекта знания. Мы пытаемся смотреть, знать, но при этом мы выставляем экран перед глазами. Мы относимся к знанию, как если бы оно было маленькими каплями воды, падающими с разных мест, за которыми нам нужно охотиться и собирать в ведра. И мы пытаемся убежать в переживания, кажущиеся в каком-то смысле особыми – приятные, информативные, освобождающие, медитативные или «пиковые» переживания. Мы видим себя на «низком уровне», а хотим взобраться на «высокий уровень».

Но нет ничего, от чего или к чему следовало бы бежать. Пространство, Время и Знание никого не ловят. Тогда как в начале Пространство и Время могут оказаться в положении силы над нами, они в действительности только передают Большое Знание. Любая наличная ситуация является игрой Пространства, Времени и Знания. Они не принуждают нас переживать представляемые ими ситуации каким-то особым образом; скорее, они обеспечивают нас безграничной сценой, на которой мы можем сыграть любую выбранную нами пьесу. Лишь до тех пор, пока мы не осознаем наличие выбора, мы чувствуем себя пойманными.

С точки зрения Большого Знания нет разделения между ним и обычным знанием; но в перспективе последнего разделение, которое нужно преодолеть, есть. Поэтому мы чувствуем, что должны катапультировать себя в более высокое «состояние». Такой подход самоограничен; более того, нет причины верить в то, что любое новое переживание «специфического состояния» было бы в целом более ценным или релевантным, чем наш обычный опыт.

Хотя Большое Знание открыто для всех наших сделанных наугад подходов к совершенствованию, оно также поддерживает продвижение к нему и на других видах пути: пути использования каждого обычного преподнесения как предложения «способности» познавания», пути растапливания всех вещей посредством видения их в их аспекте «познавания». Этот подход более уместен, поскольку он приближается к постижению того, что Большое Знание доступно на самом деле, что оно – во всем. Оно не может быть утрачено из-за взлетов и падений временных циклов. Даже прогрессирующий коллапс и исчерпывание по космической шкале не составляют утраты Большого Времени или Знания в любом основополагающем смысле.

Хотя мы можем игнорировать большие возможности, доступные нам, Пространство, Время и Знание будут противодействовать нашей упрямой игре с помощью откровений более гармоничной картины реальности. С позиции Большого Знания есть только Пространство и Время, и даже наше ложное понимание не составляет исключения. Исторические примеры, вес мнений и обычаев, повторяемость наблюдений – все это не доказывает ничего, кроме Пространства, Времени и Знания. Сами эти примеры, которые составляют очевидность мира, в действительности подтверждают открытость Пространства, динамизм Времени и творческую восприимчивость Знания.

С этим Знанием, Пространством и Временем, пребывающими в нашем распоряжении, и мы оказываемся в положении, когда действуем с полной свободой и полным пониманием. Благодаря более широкой перспективе и большей энергии, которую мы можем извлечь из Пространства и Времени, усиливается наша способность на обычном уровне привычных дел эффективно иметь дело с неотложными задачами и чутко общаться с другими людьми. Мы способны реально позаботиться о себе, о чем мы часто говорим, но редко делаем. Хотя «я» всегда ищет собственного благополучия, оно находится во власти его собственных слабостей, заблуждений и привычек. Оно стремится управлять, не зная, что это означает в действительности.

С Большим Знанием больше не остается тенденции привязываться к более отрицательным фрустрирующим аспектам опыта или к нашим надеждам и ожиданиям. Итак, мы можем стать в возросшей степени положительными и отзывчивыми, что, в свою очередь, стимулирует подобные отклики у других. Жизнь может стать радостью любви, медовым месяцем. Это не просто сентиментальная фантазия. Мы можем принять вызов связи с Пространством и Временем и найти это для самих себя.

То, что предлагается, является не абсолютной позицией, описывающей истину миропорядка, а скорее путем роста без риска выпасть в ориентацию на застой. Пространство, Время и Знание есть не фиксированный набор терминов или детерминирующая система, а вид проводника к безграничному раскрытию. Они не «означают» чего-то лишь в одномерном смысле; скорее они постоянно стимулируют нас к обнаружению новых инсайтов и путей отношения к опыту.

Большое Пространство и Время – «здесь». Большое Знание может правильно понять возможности и ценности, которые они предлагают. Остальное – просто дело переживания этого раскрывающего видения во всем, что мы делаем. Это поистине всеположительный, ориентированный на жизнь путь. Никто не лишен доступа к этому знанию, какой бы непродвинутой или неполноценной ни чувствовала бы себя личность. Для всех таких аспектов, как низкое социальное, экономическое или интеллектуальное положение все еще всецело есть Пространство, Время и Знание. В этом свете они сами по себе, в некотором смысле, являются основанием для спонтанного прогресса.

Итак, как же мы используем это знание? В конце концов нет ни изолированного пользователя, ни использования, поскольку Знание непосредственно и спонтанно. Оно ничего не собирает, не выбирает, не расточает. Обычное знание имеет особое употребление и ценность, но Большое Знание неукротимо – оно никак не может быть ни привязано, ни ограничено. Нет путей, на которых мы могли бы поистине потерпеть неудачу в его постижении. И подобно обычному знанию Большое Знание всегда ведет к большему знанию своего собственного вида. Оно вдохновляет самое себя и может расти безгранично.

Идея безграничного роста не означает, что нам нужно идти некоторым долгим трудным путем. Большое Знание растет не посредством линейного прогресса, а путем раскрытия бесконечному совершенству, которое «здесь». Знание управляет Пространством и Временем, так что возможен этот вид «роста без перемещения куда-либо».

Когда Пространство и Время воспринимаются непосредственно, это спонтанно есть Знание.

Нет трагедии, которая могла бы сравниться с ситуацией,

когда наш человеческий интеллект – способность к

распознаванию – заключен в русло, заперт, выключен из

работы. Эта способность – наше величайшее сокровище

и один из шансов полноты осуществления.

Глава одиннадцатая. Затемняющая природа обычного знания

Заявления, что «все уже есть Большое Знание», и идея, что это Знание не может быть достигнуто или использовано «я», могут вначале показаться противоречащими обычному пониманию прогресса и достижения. И действительно, такие конвенциональные ориентации следует временно отложить, если мы хотим правильно оценить Большое Знание. Тем более что снятие акцента с целей и приобретений, так же, как и утверждение о том, что «все есть Большое Знание» – и то и другое в действительности весьма положительно; оба скорее обогащают наш опыт, чем мешают ему.

Способность познавания (kowingness), познавательность обладает совершенством. Она – не просто содержание знания, поскольку не включает в себя смысла дуальности субъекта-объекта. Она совершенная в самой себе, поскольку нет более ничего, что нужно было бы знать. Это не означает самопоглощения. Она совершенна, потому что всевключающа. Ничего не остается и не является для нее исключением.

Первичность и доступность «познавательной способности» существенны даже для наших обычных исследований опыта. «Познавательноеть» важна и для нашего мира самого по себе как познаваемого и многозначного. Без такой «познааательности» осталась бы лишь темная вселенная, непознаваемая и лишен ная любых экзистенциональных и ценностно-ориентированных размерностей.

В той же степени существенна «доступность» познаваемости в плане прямого исследования Пространства и Времени. Хотя Время и является поднимающей энергией, которая представляет нам Пространство, без «познавания», данного во всех конкретных предъявлениях, это преподносящее и раскрывающее качество Времени было бы ненаблюдаемым. Пространство и бремя могут играть, но кто это будет знать? Однако, даже несмотря на то что «познаваемость» всегда нам доступна, мы обычно пытаемся достигнуть знания того, что мы видим как неодушевленный мир. Это приводит к замораживанию познаваемости в мир познаваемых или познанных, но не познающих вещей. Результатом является жесткая деформация наиболее глубокой для человеческих существ способности правильно оценивать и радоваться свежести и полноте игры Пространства и Времени.

Пока мы не свяжемся с этим измерением реальности, наши действия и решения будут неуклюжими и ненадежными. Может казаться, что мысли, концепции и смыслы свидетельствуют о том, что мы прогрессировали, но Время может показать нам, что мы ошибались. Разочарование приходит вследствие того, что наша начальная ориентация не была ясной и твердой. Мы можем погрузиться в системы вероучений, но время проходит, а мы остаемся неудовлетворенными – как интеллектуально, так и эмоционально незавершенными.

И тем не менее единственной вещью, мешающей нам воспользоваться Большим Знанием, является наше нежелание отложить в сторону наши обычные чувства относительно себя и своего мира, чтобы работать с ними на новом основании. А это желание развивается естественным путем благодаря процессу «таяния», который начинается с интуитивного прозрения, смены привычки или даже с критики обычных взглядов. Действительно, процесс критики общепринятых допущений в отношении видимости поднимается в себе до программы (синьки) «обретения» Большого Знания. Это вызвано тем, что само желание растопить все обычные вещи уже является изменением в ориентации и приближает реализацию того, что все внутреннее есть Большое Знание.

С нашей обычной точки зрения, заявления, подобные тому, что «все есть Большое Знание» или «все есть Пространство и Время», могут оказаться только теоретическими, лишенными практического применения. Обычно новые идеи о том, что «реально представляют собой» вещи, не влекут за собой изменений в том, что мы в нашей действительности видим или делаем. Однако основополагающие заявления, относящиеся к видению Пространства-Времени-Знания, не являются строго теоретическими, и фактически они могут быть вызваны к жизни именно с помощью исследования основных допущений всего такого теоретического знания. Когда мы вытащим на свет допущения, лежащие за пределами нашего обычного мышления, чувствования и познавания, мы сможем трансцендировать всякое обычное познавание. Без этого критического исследования ясное «познавание», которое мы ищем, легко может оказаться незамеченным.

Исследование общепринятых теорий и типов знания – как бы они ни отличались друг от друга, будучи в большей или меньшей степени обоснованными – показывает, что все они, в общем, разделяют многие черты. И более высокое «познавание», которое приходит путем снятия ловушек обычных подходов, служит усилению этого впечатления. Взгляды, видения, взаимодействия и даже некоторые из наиболее трансцендентных переживаний нашей культуры видятся лишь вариациями на эту тему. В действительности они не столь уж отличаются одно от другого. Хотя кажется, что они содержат «радикальные изменения» и «прямые встречи», они остаются довольно поверхностными или абстрактными.

Даже взгляды и взаимодействия, обычно кажущиеся самыми прямыми и освобождающими, не непосредственны. Нечто большее необходимо и возможно, но не в рамках привычного образца. Для достижения более высокого познавания нужно просто выделить ограничения обычных подходов и начать правильно понимать, что все, с чем мы знакомы – и что устанавливают стандарты теории и практики и опытных «прорывов» или «более высоких состояний», – в действительности сходно, пребывая внутри ограниченных рамок «обычного знания».

Зрительные образы, звуки, запахи, ощущения, вкус, различия, подобия, тела, умы, «я», другие, один, много, близко, далеко, окружающее, борьба, эмоции, воспоминания, предпочтения, наблюдения, обобщения, контроль, прогресс, будущие проходы, подъемы и падения наций, окончательное воплощение мечтаний теперешней научной фантастики, знание и мощь на галактической шкале – все нами познано или познаваемо. Но это наблюдение – едва ли больше, чем тавтология. Все, что мы знаем, есть именно то, что мы знаем и переживаем.

Это, однако, важное заявление и при правильном применении может стать мотивом для проницательной, освобождающей критики нашей сферы и способа жизни. Такая критика будет составлять суть следующих трех глав и будет выражена несколькими способами на нескольких различных уровнях, прежде чем достигнет полного и здравого определения. Для начала она будет рассмотрена как утверждение, сделанное в пределах и относительно обычных перспектив.

Два утверждения, связанные с этим выраженным в общепринятой манере интересным, но неточным заявлением о том, что наша реальность есть лишь то, что мы знаем и переживаем, состоят в следующем:

* то, что мы знаем или можем знать путем перцепции или вывода, ограничено – это только то, что мы знаем.

* подчеркивание того факта, что наша сфера представлена содержанием опытов особого рода.

Обе эти позиции принимались в разное время на протяжении истории. Но когда такие утверждения доводят до момента принятия «пределов» знания как ограничений или доказательств в пользу субъективного идеализма, эти утверждения вызывают энергичную оппозицию со стороны конвенциональных взглядов и допущений. Эта оппозиция в основном проходила в плане демонстрации того, что, поскольку наше знание именно наше и основано на субъективности в этом смысле, этот факт не оправдывает пренебрежения к нашему знанию ради бегства в иррациональные отношения или измененные состояния сознания.

Видение Пространства-Времени-Знания способно охватить оба: и что-то из намерения пренебречь обычным знанием, и возражения против такого умаления. То есть, такое видение обнаруживает, что обычные возражения на эти утверждения должны быть правильно приняты, но также и видит сами эти возражения в качестве указаний пути, что утверждения могут быть переформулированы в приемлемом виде.

В случае первого утверждения, вывода об обычном знании, как слишком ограниченном, которое просто то, что мы знаем, должно было бы возникнуть возражение, что наблюдения и эксперименты предполагаются зависимыми от того, что мы видим, от функции стандартного вида ума или осознавания. Их цель именно в том и состоит, чтобы изучить феномены, с которыми мы актуально встречаемся. Это – эксплицитная часть научного метода, и в общем-то выводы такого изучения будут, вероятно, более ценными и релевантными для нас и нашего мира, чем те, что можно было бы извлечь из каких-то других нестандартных состояний сознания.

Это заявление в защиту обычного знания – на его собственной основе – от другой обычной критики и других альтернатив оказывается вполне подходящим с позиции видения Пространства-Времени-Знания, оставаясь, тем не менее, открытым для возможности более тонкой критики и выхода за пределы субъективности обычного знания.

Что касается второго момента критики нашего знания, проводимой с обычного уровня, она также находит место в обычных взглядах так, что делается несущественной.

Принято, что наша обычная погоня за знанием внешнего мира, будучи зависимой от опыта, оказывается в замкнутом круге. То есть, по мере того, как наше знание дает нам все возрастающую очевидность такого внешнего мира, общая возникающая таким образом теория делает все более ясным то, что вся явленность «мира» и контакты с «ним» – просто познавания, возбуждения нашего познавательного аппарата. И это признается просто как факт о знании и исследовании. Это, таким образом, обычно не может быть использовано в оспаривании того, что «все» – просто перцептуальное содержание и результат построения. Поскольку «познающий» и известный мир есть в обычном языке взаимозамкнутая пара, было бы бессмысленно брать один термин пары и пытаться свести к нему все, заключенное в другом. Иначе говоря, принятие нашего обычного «познавания» и построения и их психофизической основы вверяет нас и остальному, содержащемуся во взгляде, где заключены эти термины принятия внешнего мира вещей.

Итак, в целом, поскольку верно, что наше обычное знание по необходимости основывается на субъективности, это обычно оказывалось бы верным в довольно банальном смысле, будучи комментарием к очевидному, к тому, «как оно есть». Подобным же образом субъективность обычного знания может в действительности способствовать возникновению пределов, таких как отсутствие у нас всезнания, наша неспособность предвидеть будущие проблемы, вызванные настоящими действиями, наша трудность в поиске устойчивого знания и т. д. Но еще раз следует подчеркнуть, что эти пределы и трудности обычно не оправдывают умаления или отвержения нашего знания. С точки зрения философии некорректно придавать слишком большое значение этим пределам, тем более, что такое крайнее недовольство нашим знанием, кажется, не предлагает положительных «земных» альтернатив. Итак, оказывается, что сказать «все есть просто содержание знания», – значит либо не сказать ничего особенного, допустить ошибку в рассуждениях, либо бежать в чувство.

Эти общепринятые философские оговорки к принятию всерьез двух заявлений относительно нашей реальности как «просто познавания» будут особенно полезны в главе 12, поскольку они помогают указать на новую и ценную область применения таких заявлений. В настоящем же эти теоретические оговорки следует временно поддержать так, чтобы мы могли по крайней мере начать чувствовать значение вызова, брошенного обычному подходу к знанию.

Есть прочное основание для критики того взгляда, что материя, составляющая наш мир переживания, – лишь продукт определенного способа познавания. Строго говоря, нам не следовало бы проводить такую критику так, чтобы подчеркивать субъективный аспект нашей познаваемой-познанной картины. Но полезно сделать это временно, настаивая на ощущении критики в терминах таких знакомых элементов, как субъект и объект, прежде чем перейти к более сбалансированной формулировке.

Все в наших жизнях и нашей истории получено с помощью ума и органов чувств. Обычно мы настолько ориентированы вовне и захвачены «вещами», что не слишком обращаем внимание на факт (согласно нашей обычной точке зрения), что все «вещи» – лишь то, что ум показывает нам, что может быть подобрано умом. Не замечаем мы и того факта, что можно проанализировать и обнаружить, что все задано несколькими общими элементами: ощущениями, образами, словами, концепциями, интерпретациями, вербальными ассоциациями, воспоминаниями… это все, что относится к нашему миру! Копирование, переделки, модификации образов и идей – все это «умствования», не больше!

Такая зависимость от «работы ума» не есть наша единственная возможность бытия в мире, хотя вся общепринятая очевидность до сих пор могла указывать на это. В действительности это произвольный и ограниченный способ бытия. Вместо того чтобы принимать его как само собой разумеющееся, нужно подвергнуть его исследованию. Следует рассмотреть его в более широком контексте возможностей и ценностей.

Чтобы сделать это в действительности, вероятно, прежде всего нужно потратить значительное количество времени на рассмотрение нашего прошлого, настоящего и будущего и прочувствовать значение того, что все это просто «умствования». При разборе всего, что окружает и заботит нас, становится очевидно, что, вопреки разнообразию всех наших переживаний и порабощающей убежденности опытом, все это – дело образов и понятий.

Всмотритесь в этот факт нашего личного существования как можно глубже. Рассмотрите наш общеобразовательный процесс, социальные обычаи и развлечения. Посмотрите на достижения и пользу нашей основной тенденции. Чего мы в действительности достигли? Оказывается, что это – лишь образы, ощущения и концепции… то есть, еще больше «умствований».

Можем ли мы удовлетвориться такими результатами наших всецело человеческих стараний? Не должно ли быть чего-то более глубокого, более богатого и совершенного? Является ли эта общепринятая тенденция действительным прогрессом? Да, согласно обычным определениям был и есть внешний технологический прогресс, такой, как «подъем жизненного прогресса», контроль над распространением болезней и так далее. Но на внутреннем уровне фрустрация, отчуждение и дисгармония со своим окружением все еще продолжаются. Это более, чем просто «факты жизни», они могут быть индикаторами того, что весь наш подход до сих пор в чем-то неверен. Они могут быть грубыми проявлениями неудовлетворенности, сопровождающей все умствование, независимо от того, насколько приятным или глубоким оно может оказаться… для себя. Поскольку кругозор нашего понимания недостаточно развит, наши цели не столь дальновидны, чтобы установить эффективное равновесие в нашем мире. Мы похожи на светляков, кружащихся летом над полем. Без ясных целей и знаний об их осуществлении потраченная нами энергия имеет незначительную ценность и ничтожные результаты.

У нашего мира долгая и разнообразная история. Мы можем изучать эту историю с целью получения «фактов», но мы можем видеть ее, как знаки, раскрывающие нашу тенденцию в целом или как наш подход к существованию, в соотнесении с альтернативами, выходящими за эти пределы. Мы можем воспользоваться историей «прошлого» в качестве простого способа всмотреться в тонкую структуру или динамическую конфигурацию низшего «времени», которое «здесь».

Большей частью мир человеческих дел управлялся верованиями. Наиболее фундаментальным среди наших верований является тот взгляд, что мы лишены чего-то в своих жизнях и должны «достичь» полноты осуществления. Время и опять же это «достижение» связаны с тысячью других верований и видов поведения, которым мы должны соответствовать. Эти верования, предрассудки, частичные конфронтации и «объективные факты» избегают главных экзистенциональных вопросов бытия в мире. Управляемый подобным образом мир работал и работает плохо, он истощается.

Достигнуто ли благородство, внутренняя гармония или интеграция с природой? Сколь велико общение среди человеческих существ? Многие ли видят жизнь как великий дар – как постановку прославленной драмы?

История непрерывно свидетельствует как о неудовлетворенности миром, так и о попытках выхода из него. Многие попытки трансцендировать его, так же, как и «улучшить» мир и большую часть человечества, институализированы по большой шкале. Но все эти попытки базировались, скорее, на верованиях, чем на исследовании природы истинной ценности, добродетели и равновесия.

Верования… неопределенность… сомнения… оборонительное сооружение против сомнения… фракции… принуждение и подкуп, чтобы оставаться в строю… угрозы… вина… страх… отсюда нечестность с другими, с самим собой… разделенность… скрытая шизофрения… неистовство… надежда и страх вместе —

 
огромное давление,
пронизывающее все —
привыкание,
так что мы даже не замечаем его.
В таких обстоятельствах
кто может прямо и открыто
предстать пред тем,
что предлагает жизнь?
 

Как сопровождающие таких ограничивающих тенденций развились обратные реакции: противодействие «хорошему» и «подлинному». Возникают также эзотерические «улучшения», тайные учения для немногих, установленные по контрасту с «профанизмом» большинства. Эти учения опять отягощены протекционизмом в своей элитарности и окружены верованиями. В поисках странных трансформаций избегают идей естественности, подсказываемых здравым смыслом, ради неестественных техник и поведения. При попытках иметь дело с проблемами существования часто легко утратить всякое чувство перспективы, различения и интереса к собственным исследованиям истины. Личное вопрошание и ответственность уступают некоторой авторитетной фигуре, которая одна «знает». Поэтому не задается никаких вопросов. Создается определенный временный комфорт, когда заявляется: «Другие заблуждаются. Только у нас ответ».

Верования, основанные на «внешнем наблюдателе», оставляют нас истощенными, неудовлетворенными, неспособными и затравленными. Предполагается, что убеждения, опирающиеся на других «внешних свидетелей» питают и даже освобождают нас. Можно ли этому «верить»?

Вместо максимизации человеческого потенциала часто делались попытки заморозить и замкнуть человеческий интеллект. Структуры веры, сопровождаемые элементами сильного принуждения, давят на нас. Продолжают использоваться психофизические техники для введения людей в непривычные состояния. Продолжают возникать сильные реакции против открытых тонких исследований. Сам интеллект очерняется. Самодовольное ограниченное принятие «ответа» процветает в изобилии.

Наше пространство отнято у нас. Наше время заполнено разными бесполезными задачами. Наши средства и тела загрязнены. Но ни одну из этих ситуаций нельзя сравнить с той, когда наш человеческий интеллект – наша различающая способность – заключен в русло, заперт, выключен из работы. Эта способность – наше величайшее сокровище и один из наших шансов совершенствования.

Если бы кто-то постоянно урезал вашу свободу, отвергал ваши основные потребности и необходимость совершенствоваться вам как человеческим существам, в течение десятилетий заставлял вас жить против желания, разве это не возмутило бы вас? Разве вы не пришли бы в ярость, в бешенство на некотором глубоком уровне, даже если бы вы и приспособились к этому на поверхностном уровне? Но согласно нашей истории этот вид манипуляции продолжается уже на протяжении тысячелетий!