Текст книги "Барышня с Цветочной улицы (СИ)"
Автор книги: Таня Сафина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
– Надеюсь, за роуминг он разорился! Что-то мы мягко поговорили...
Лена усмехнулась.
– Ты его всё ещё любишь? Столько лет!
– Кто ж об этом думал?! Но надо на ком-то срывать злобу.
Она нагнулась и извлекла из-под кровати термос, желая тоже выпить кофе. Не сговариваясь, подруги легли поперёк кровати, подложив под спины подушки.
– У нас с моим художником ничего не клеится. Жаль, жаль. И чего нам не хватает? Наверно, борьбы, опасности потерять друг друга... Любовь не приживается в пресной среде, но усиливает вкус в неблагоприятной.
– Мэри, ты – ходячая неблагоприятность.
– Да все привыкли! – махнула она. – М-м-м, с ванилью... Очень нежно! – она прикрыла глаза в блаженстве. – А что там за красавец на твоём горизонте?
Скромный отчёт уложился в несколько предложений.
– Слушай, ты уверена?.. Когда я влюбилась в своего художника, то готова была переубивать всех вокруг. А сейчас хочу убить его одного, потому и подозреваю, что чувства себя исчерпали...
– Конечно, я уверена! Не умею говорить сладко, но это не означает, что я ничего не чувствую. Мэри, одно только моё письмо говорит о многом!
– Да, в каком шоке нужно пребывать, чтобы удариться в эпистолярный жанр... Знаешь, я бы хотела его увидеть. Что ты собираешься делать дальше? В первую очередь, с ним нужно подружиться, найти точки соприкосновения интересов... Раз он физрук... – Лена не стала переубеждать, не так и важно, – Хотелось бы знать точную разницу в вашем возрасте, может, она несущественная.
– Скорее всего, несущественная. Но, Мэри, тебя несёт не в ту степь. Я ничего не собираюсь делать.
Тётушка выпучила глазищи до предела, рот скривился в недовольстве.
– Какой-то трусливый подход!
– Знаю-знаю, тебе бы побольше зрелищ и спецэффектов. Я не хочу ставить себя в глупую ситуацию, рисковать нервами и ещё чем-нибудь. Наверно, потому я сразу и написала тебе, чтобы поделиться и на этом успокоиться. Временами я просыпаюсь с дрожью от ночных отголосков, после снов, наполненных странными видениями и чувствами. Нет, не смотри так, не подозревай эротические сны и поллюции.
– От твоей развитости мне становится не по себе, – буркнула Мэри.
– В девятом классе нам провели что-то вроде урока по половому воспитанию.
– Спорим, вы были образованней учителя.
– Этого уже не выяснишь. Так вот, дорогая Мэри. Порой дни и ночи наполнены этой смутной сладостью, я словно пьяная. А иногда я дни напролёт не вспоминаю об этом человеке. И мне нравится это положение вещей.
– "Я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве".
– Пока не нуждаюсь.
Мэри покачала головой, прищурив глаза. На белоснежное лицо её падали тени, и взгляд казался глубоким как никогда, и блестели искры под пушистыми ресницами.
– Ты странное существо, Ленчик, и не мне дано постигнуть смысл твоих действий. Да только чую, что выбранный путь гораздо трудней обычного. Ну, влюбляется юная девушка в парня, волочится за ним хвостом, обращает на себя внимание... Парень всегда понимает, когда он кому-то нравится. А если делает вид, что не догоняет, значит, девушка далеко не Селена Гомес.
– Я тоже не Селена.
Мэри наклонила голову и окинула взглядом любимую племянницу.
– Сказала бы я, кто ты, но не знаю имени этой актрисы. Она снялась в главной роли в "Мемуарах гейши". Знаю, потому что меня чуть в плагиате не обвинили. Я тогда со злостью читала Голдена и смотрела экранизацию.
– Да ведь она японка!
– Ну, другой разрез глаз, и только.
Мэри поднялась, начала гулять по комнате, рассматривая в полумраке корешки книг, косметику и шкатулки на полках.
– Если парень не против, они целуются украдкой в тёмных углах, ревнуют друг друга, танцуют под... Максим и Билана?.. И не высыпаются. Самое главное, что каждый из них переболевает и выздоравливает от другого. Один раньше, второй позже. А что выбрала ты? Будешь лелеять свою драгоценную болезнь, пока она не станет мощнее тебя самой. Когда это произойдёт, я буду первой, кто подаст руку помощи и пожалеет, – с грустью сказала Мэри, оторвавшись от интерьера и остановив взгляд на Лене. Никогда её лицо не бывало столь печальным, и на этот раз Мэри не выглядела странной гиперболой на саму себя. – Первая любовь всегда болезненней, зато приобретённый иммунитет бесценен. Дальше можно болеть только в лёгкой форме. А ты, моя снежинка, рискуешь получить хроническую. Разве ж не чудесно пережить сильнейшее первое чувство в полной мере? Пока есть возможность.
Она снова легла рядом и заговорила тише.
– В пятнадцать я влюбилась так, что меня наизнанку выворачивало. Знаешь, почему я не призналась никому? Потому что он был не русским. Не спрашивай, я всё равно не скажу, какой он нации. В крохотной деревне собралось по несколько образцов от многих народов России, и мы жили, скрывая ненависть друг к другу. Это когда никто не оскорбляет и не унижает, но каждый считает, что с ним не считаются. Через два года он уехал, а я взбунтовалась против Павла, потому что он... я... Тогда казалось, несчастней меня никого нет. Павел хотел отправить меня в фазанку, рассчитывал, что выучусь на повара. Это единственная женская специальность в той дыре. В самом деле, не на сварщика же. Хотя, знаешь, есть у меня одноклассница, которая справляется с "Ресантой" как с игрушкой. Но я-то должна была стать "хотя бы" поваром. Знаешь, дело не в том, что это плохая специальность, и не в том, что я не хотела её. Я тогда взбесилась и решила, что не стану работяжкой, которую он постоянно из меня лепил, добавляя "хотя бы". А сам-то поступил в университет, гений хренов. И всё равно, так и получилось! Выстрадать проклятую книгу тяжелей, чем приготовить омлет, который получается у меня идеальным. Сколько ошибок, опечаток, сколько... А вина перед матерью, за которой присматривает невестка?.. Пока я в шелках да в духах!
Она перевела дух, взяла Лену за руку. В эту минуту Мэри не выглядела беззаботной и счастливой, и тяжёлые мысли были ей совсем не к лицу.
– Что-то надломилось во мне, когда тот парень уехал, а потом мы узнали, что он умер. Умер бесславно, ограбленным и зарезанным ночью, на улице. И тогда я взорвалась, да... Любимая моя, я не желаю тебе ничего похожего, но это когда-нибудь происходит: люди расстаются. Разница лишь в том, успели ли они побыть вместе.
Они крепко обнялись и заснули, вместе разделяя печаль.
*
Следующие дни проходили так, будто Мэри не грустила. Она наряжалась, красилась, духарилась и выходила гулять по Покровке с племянницей. Мэри не замечала переполненных мусорных баков в неуместных точках, трещин на асфальте, поблёкшие рекламные плакаты, выцветшие одежды на многих местных женщинах. Она задавала всем планку: будьте как я, не расслабляйтесь, стремитесь к своему пределу, наслаждайтесь, чем можете. Лена сводила её в библиотеку, познакомила своих «взрослых» подруг. С искренним удовольствием Мэри подписала книги, оставив длинное, на целый разворот пожелание для читателей. Валентина Андреевна поразилась, что писательница слаба в орфографии и ждёт подсказки от родственницы, но Мэри только хохотала сама и смешила всех.
Более всего ей не понравилось здание школы. Домики вокруг выглядели убого, а школа возвышалась красным трёхэтажным гигантом. Огромное парадное крыльцо, асфальтированный двор и несколько тонких березок по периметру не могли кого-то впечатлить, особенно требовательную натуру Мэри, испытавшей, однако, лёгкое злорадство при мысли, что здесь работает Павел.
Одним вечером подруги возвращались домой под моросящий дождь. Улицы всё сильней накрывало ранней тьмой. Мэри здоровалась с редкими прохожими, получая в ответ удивлённые, а то и радостные приветствия.
– Подумай о моей репутации, – улыбнулась Лена, – после отъезда на меня будут пальцем показывать.
– Ерунда! Я здороваюсь со всеми, кого вижу хотя бы раз в неделю, начиная от продавщиц и заканчивая неизвестными мужчинами в костюмах.
Лена понимала её. Когда та работала над книгой, никто не мог ни дозвониться, ни достучаться. Для экстренных сообщений имелся простенький самсунг-раскладушка, о котором Мэри могла вспомнить только случайно. Она выходила в свет, как медведь после спячки. Приводила в порядок причёску, кожу, обновляла гардероб и просто расслаблялась, не заботясь об условностях.
– А как сильно пострадает твоя репутация?.. – она не договорила, махнув ручкой в сторону неоновой вывески с тремя красными буквами.
– Не думаю, что школьники там бывают... – неуверенно ответила Лена.
– Маяк в темноте, свет в конце туннеля! – звонко воскликнула молодая женщина, поправляя густую, растрёпанную ветром челку.
– О, нет, Мэри, ты же моя тётя, в конце-то концов! – взмолилась девушка, яростно махая головой.
– Научить тебя плохому? – подмигнула она. – Ладно, Ленчик, ну что произойдёт с нами в этой деревеньке?
–Я же директорская дочка, забыла?
– Не оглядывайся на этот глупый статус! Тебе семнадцать, и это не по-детски замечательно.
Так они и вошли внутрь Бара, озорная Мэри и смущённая Лена, упирающаяся, пока её окончательно не втащили за порог.
Внутри оказалось не на много светлей, зато накурено и душно. За стойкой на высоких табуретах сидели мужчины, за отдельными столиками нашлось несколько женщин не лучшего вида. Подсветка добавляла в дым и полумрак загадочную синеву, в тумане все выглядели чуть внушительней, чем были в действительности. В углу за стойкой стоял компьютер, усилитель и прочее оборудование, обеспечивающее компанию музыкой. Для танцев было тесновато, да и посетители не выказывали рвения. Все уставились на вошедших.
Лена быстро оглядела, из дюжины человек не было никого знакомого, кроме, разумеется, Костарева, стоявшего рядом с красивой женщиной, единственной приличной из всех. И все были старше.
– Добрый вечер, – улыбнулась Мэри так приветливо, будто она не пришла сюда, а встречала других.
– У нас что, инспекция? – удивился хриплым голосом мужик в потрепанной спецовке.
– Вот с тебя и начну инспектировать, – бойко отозвалась она и приказала, – А ну открой форточку, дышать нечем! Надымил, красивых дам не видно! – Она подошла к его столику, звонко стуча каблуками, и высвободила в мусорное ведро пепельницу.
Пару секунд царило молчание, но Мэри встала прямо перед ним, и мужик не смог поспорить.
– Да как я откажу прекрасной женщине! – пафосно воскликнул он, и приоткрыл форточку.
– Давно бы так! – ворчливо отреагировали женщины с кружками пива.
Мэри подошла к стойке, поглядывая на Костарева и его спутницу – они стояли в отдалении, вместе. Лена, на время оставшаяся одна, подошла к тёте. Та держалась так, чтобы ни к кому не поворачиваться спиной.
– Что пьёте, народ? Можно мне минералки?
– За счёт заведения, – расщедрился бармен. – Мы вас прекрасно знаем.
Лена подавила смешок: недаром Мэри столько дней здоровалась да знакомилась с каждым встречным.
– И я многих из вас знаю. Хорошие здесь люди живут, аж уезжать не хочется!
Она взяла бокал с минералкой, отпивая мелкими глотками. В комнате стало намного свежее от циркулировавшего воздуха. Создав приятное впечатление, она сменила тактику и повернулась к спутнице Костарева:
– Чем здесь народ развлекается? Вы же местная?
– Я не местная, – возразила женщина. – Приехала к другу, – она улыбнулась Костареву, потом представила себя и его. – Здесь совершенно нечего делать.
Женщина изящным жестом поправила завитые белоснежные локоны. Она внимательно рассматривала Мэри и Лену, которые развеяли здешнюю скуку, потом представилась Софией.
– Когда есть друг, какие ещё развлечения нужны? – без тени лукавства в голосе спросила Мэри.
– Часто ли вы будете приезжать? – вдруг спросил Костарев, глядя пристально, будто выпытывая.
Мэри призадумалась, избегая смотреть на него. Лена распознала её волнение по приподнятому уголку губ. Казалось, она с лёгкой усмешкой подумывает о чём-то, а на самом деле напряженно скрывала истинное волнение, всегда подвижное лицо резко застыло.
– Не заглядывала так далеко в будущее, – призналась она. – Я редко вижусь с родными, ведь мы живём отдалённо друг от друга. В этом секрет семейного счастья.
Костарев улыбнулся, но выглядел не столь дружелюбным, как хотел. Наоборот, его скованные жесты и мимика выдавали неуверенность и закрытость.
– А я знаю, о чём хочет поговорить Тимурка.
– Ты догадываешься, – подчеркнул он, слегка раздражённый репликой подруги. – Мэри, что бы вы сказали на одно предложение... – он задумался, подбирая слова, и они вчетвером рассмеялись, хотя Лену эта нечаянная шутка больше огорчила.
– Что-то деловое, да?
– Да, верно, но не совсем выгодное для вас.
– Слушаю, слушаю, расскажите! – Мэри скинула пальто и осталась в строгом чёрном платье с плетённым ремешком.
Он повесил это пальто и указал на столик, и когда сели, держался ближе к ней. Говорил Костарев негромко, остальные посетители не могли бы разобрать ничего, кроме отдельных слов.
– Как вам наше серое пространство? Жду не дождусь, когда выпадет снег и немного прикроет всю эту безнадёжность.
– Да, сбежать хочется, – согласилась Мэри, делая вид, что не смущена его странной подачей деловых предложений. Лена поймала её на неточности – недавно Мэри "не хотела уезжать".
– Все хотят сбежать, кроме тех, кто окончательно разочаровался. Скоро тут останутся одни пенсионеры и неудачники.
– А какому лагерю относитесь вы? – спросила Лена.
– К тому, который пытается изменить положение, – после паузы ответил Тимур. – Я не желаю, чтобы жизнь в Покровке вымерла. Три года подряд из выпускных классов не остается совершенно никого, представьте эту картину. Получают аттестат, поступают в Магнитку, Челябинск, Екатеринбург – и всё, прощаются навсегда. Кто-то приезжает на каникулы, но с дипломом вуза устраивается в городе. Другие забирают родителей. Третьи и к ним не приезжают!
Он замолчал, наблюдая за Мэри, которая ожидала продолжения и скрывала реакцию. Лену испугало его бледное лицо и странная решимость, похожая на болезнь, лихорадящую человека.
– Я хочу, чтобы молодёжь получила интерес и смысл продолжать жить здесь.
– И вы считаете, что я чем-то помогу, – утвердительно заключила Мэри, прищурив глаза пушистыми ресницами.
– У меня есть... Нет, ложь. У меня, надеюсь, будет помещение: огромное, светлое, удобное. Я рассчитываю на вашу помощь... Вы приехали развеяться, отдохнуть от своих опостылевших черных буковок, я понимаю. Знаю, что последняя книга вышла год назад, а это большой перерыв, значит, вы трудились.
– Мне приятно, что вы читаете мою графоманию. Мужчины часто ругают меня за сопли. Главное, что не за перестрелки – значит, там всё правдоподобно.
– Не мне вас учить.
– Лесть мне приятна, даже такая бесхитростная. Но что дальше?
– Мэри, вы умеете украшать собой самый бесцветный пейзаж. Вы поможете мне поддержать нашу молодёжь?
– О... – она застыла, потом спешно глотнула воды. – Это какая-то ответственность... Кажется, я начинаю понимать.
– Им не с кого брать пример, не с кем поговорить, нечему учиться. В школе всё свелось к нудной зубрёжке, отнимающей время. Я борюсь со школой за время учеников. У меня есть зал, это комнатка, в Доме творчества: тренажёры, боксёрская груша, снаряды. Но этого мало! Я хочу, чтобы у них было больше выбора. Моя сестра пишет стихи, но ей не с кем поделиться, она чувствует, что давно не развивается. Вы ей поможете? Вы поможете другим?
Мэри улыбнулась, сверкнув мелкими зубками, потом протянула Тимуру руку и пожала.
– Я могу, и я привезу других.
*
Лена истомилась от сомнений. Она порывалась поговорить с тётушкой, но боялась показаться смешной.
– Он выглядит странно в своих благородных стремлениях, но что из того? Скорее всего, ничего не получится, но что из того? Я зря потрачу время и потревожу знакомых, но что из того? Ленчик, твоя жизнь может измениться тоже!
– Меня всё устраивает. Я не ощущаю тленности бытия и безнадёжности здешней жизни.
– Просто ты переехала недавно... Тимур Костарев здесь родился и вырос, он видит, что происходит на самом деле. Он против школы, против Павла, надо же! Я снова соперничаю с братом, – она захохотала, обнимаю подушку.
Лене хотелось убежать из комнаты. Порой Мэри вела себя до грубости легкомысленно. Но кто виноват, что рассказывая о своих чувствах и человеке, которого полюбила, Лена скрыла его имя?
– Папе это не понравится, он поссорится с нами.
– С нами? О, я знала, что ты не останешься в стороне! – она подбежала к племяннице и расцеловала в щёки.
– А кого ты пригласишь?
– Многих, многих... Мало кто согласится, особенно за такие гроши, придётся давить на жалость и агитировать на просвещение...
В это время Лена переоделась в спортивный костюм, надела лёгкую куртку и вязанную шапочку.
– Куда ты? – всё-таки обратила внимание Мэри.
– Мне надо тренироваться, я несколько дней пропустила.
Она выбежала из дома, и наконец высвободила ярость, рванув по улице на полной скорости. Мелкий снег таял, не успевая приземлиться. Он колол ладони и щёки, кусал ей губы. Желтоглазые дома дышали дымом в печные трубы, долетали слабые ароматы хлебов, сена, прелой листвы.
"Это не для него, это для себя я бегу сейчас, для себя получу пьедестал, для себя пробегу лучше, чем раньше. Для себя, для себя", – повторяла она мысленно. И с огромной болью вспоминала выразительную благодарность Костарева, как он улыбнулся впервые за вечер с теплотой, глядя на Мэри как на лучшего друга. Ей хотелось сделать для него что-то лучшее, большее, чем голые обещания, но предложить было нечего.
"Для себя...", – стучало в голове, потому что она не желала соперничать с любимой Мэри. Она могла только быть вблизи от Костарева, быть одной из тех, ради кого он всё затеял. Может, это и окажется полезным ей. Вдруг эти домики, пытающиеся молодиться свежей краской на воротах, станут и ей родными? В школе предстоит пережить экзамены и выпускной, эти дороги сотни раз проведут её к кому-то и куда-то, продавщицы, водители, прохожие перестанут выглядеть разными и скоро она начнёт всех узнавать. Этот жалкий хуторок, отброшенный от городов, без выхода в скоростной Интернет, уже значит чуть больше, чем раньше. Ведь тут есть этот Костарев, чуть грубоватый, равнодушный к ней и чем-то привлекающий.
Лена резко остановилась, схватившись за живот, горло заболело как в ангине. Она осознала, что пойдёт против отца. Мэри всегда боролась с ним, ей не впервой. Но Лена, его дочь родная, впервые займёт место на противоположной стороне.
В тот момент, когда пребывание Мэри вдруг стало невыносимо тяжёлым для Лены, тётушка объявила, что уезжает. Лена притворялась, как могла, что ничего не случилось и не поменялось в её отношении. Мэри, отличавшаяся проницательностью, не показала виду, будто что-то заметила, но после отъезда на сердце Лены легла болезненная печаль.
*
В конце первой четверти учителя вгрызлись в школьников с неистовством голодных собак – только кости хрустели. Проверочные работы назначались на каждый урок, контрольные обещали самые суровые. Лена не высыпалась, Катерина с упрёком поглядывала на Павла, тот упорно «не обращал внимания».
Не отличаясь гениальностью, Лена с трудом выдерживала планку "директорской дочери". Она еле вытягивала четверки по физике, химии, алгебре, занимавшим основное учебное время. Её не смущало отсутствие одарённости, даже наоборот. Имея столь посредственный уровень, она никогда не рассчитывала на поблажки от преподавателей, да и у последних в сложившейся ситуации не хватало решимости льстить и натягивать оценки до высших. Но всё равно было тяжело.
Иначе обстояло с гуманитарными науками, но из-за тренировок не хватало времени и на них. Большинство школьников предвкушали каникулы, а Лена всё сильней волновалась: соревнования. Она спросила у Костарева, почему их не провели раньше, и оказалось, что спортсмены никуда не едут после районного уровня, потому соревнования и выпали на каникулы. Ведь так проще, учебный график не перегружается, и не важно, что с погодой. А не едут дальше, потому что нет финансирования.
Первый снег, доставший до земли, выпал двадцатого октября, но быстро растаял. Долго лежала грязь, поддерживаемая мелкими дождями. Тренироваться не хотелось – после приходилось долго чистить обувь и одежду, пока Лена не додумалась использовать бахилы. Они скоро рвались, и всё равно к подошвам резиновых сапог приставала земля, ноги тяжелели.
По-прежнему Лена приходила к финишу первой в классе, только Костарев сократил занятия до одного в неделю – готовился к соревнованиям. Каждый вечер она пробегала по Цветочной улице и вокруг Покровки несколько кругов, избегая стадиона, чтобы ненароком не встретиться с ним. В конце концов, она чётко настроилась на цель: побить собственный рекорд, и не важно, какое место получит в итоге. Она абстрагировалась от Костарева, насколько могла дальше, почти забыв о нём. Он напоминал о себе щелчком секундомера раз в неделю, помятым блокнотом и циферками, небрежно выведенными искусанной ручкой. Тимур никогда не озвучивал ее результат, не высказывал своего мнения, а только молча показывал запись. Света с любопытством заглядывала в блокнот, в то время как у самой Лены интереса совсем не было. Она всегда точно ощущала, пробежала ли хуже или лучше.
– Я поеду с тобой, – как-то сказала Света. – Очень хочу посмотреть, как ты прибежишь. Для Тимура это важно.
Сердце Лены на время остановилось, а потом застучало сильней, аж рёбра заныли.
– Почему? – сдавленным голосом спросила она, но это легко списывалось не на волнение, а на усталость после дистанции.
– Он у нас вольный художник, спортсмен-любитель, ну а иначе – бездельник. Родители против, что он грузит их детей, учителя ревнуют... Если ты принесёшь медаль, это станет хотя бы каким-то достижением и оправданием.
– Сомневаюсь в ценности единственной медальки... Когда что-то по-настоящему важно, медали вовсе не нужны.
– Нам не нужны, но люди оценивают. Скоро он откроет фитнесс-зал, но кто туда придёт, кроме нас? Может, у народа появится интерес, если ты...
Она не договорила, но смотрела так тепло, что Лена не смогла смолчать.
– Вы совсем не похожи.
– А, ты подумала, что мы родные. Нет, двоюродные. Знаешь, приятно поговорить с девушкой, не влюблённой в брата! – она засмеялась. – Чего удивляешься? Его школьницы записками заваливают, просто умора. Тимур выбрасывает, не читая, если только я не успею отобрать и почитать для смеха. Ты бы видела, какой наивняк пишут!
– Да уж, глупо...
– Не то слово. А когда приедет твоя тётя? Хотелось бы познакомиться, она ему очень понравилась.
– Этого не знает даже она сама. Мэри – человек-спонтанность.
– Я сходила в библиотеку и взяла её книгу, очень интересно. Не нудно и с матерщинкой, такие книги читала бы почаще. Слушай, а что ты всё дома сидишь, выходи с нами в клуб?
– Сейчас нет времени, – задумалась Лена.
– Ну, ты же не ботан, Аверина! После осеннего бала там будет весело, пойдёшь со мной. Я тоже долго сидела дома, но пора возвращаться в жизнь.
Лена не поняла смысла последних слов. Только чувствовалось, что её подпустили ближе.
– Ты не злишься на меня? Я не хотела участвовать в этих соревнованиях... – она наконец спросила о наболевшем. Света ей нравилась, эта девушка нравилась всем.
– Ну... Раз я тебе ещё не врезала... – они рассмеялись. Лена заметила, как Костарев, беседовавший с одноклассниками, обернулся на их смех. Лицо его резко сосредоточилось от удивления, но он снова отвернулся. – Он нянчится со мной... – прошептала Света, – Но ты не обращай внимания. Спорим, его злит твоя... – она задумалась, нервно помахивая ладонью. – Манера держаться! Они все так и липнут, как мухи на дерьмо, но это его тоже бесит.
– Сомневаюсь, что он вообще обращает внимание на поведение школьников.
– На твоё – обращает. Ты же дочь врага, – она фыркнула.
– Почему?
– Ого, ты где живёшь, на Венере? Меня вызывали к директору, он пообещал мне жутко строгое родительское собрание, вызвать Тимура и четвертовать прилюдно. Неужели Павел Сергеевич не предупреждал, чтобы ты со мной не связывалась?
– Мы не обсуждаем его работу, если честно. Свет, я бы не хотела говорить о нём в таком тоне, – твёрдо ответила Лена.
– Чёрт, я не сдержалась, прости... Ты мне сразу не понравилась из-за своей родословной, – улыбнулась она, – Но чем-то другим притягиваешь. Ты спокойная и успокаивающая, Лена, – тихо призналась Света, приподняв подбородок в задумчивости, пристально глянув на нее. – Я наговорила кучу ерунды, но чувствую, что приятнее всего рядом с тобой молчать. Чуть не забыла, дай свой номер, вдруг понадобиться созвониться.
Они сохранили друг другу на мобильные телефоны номера.
– Ладно, я поеду с Тимуром. Знаешь, гора с плеч, хорошо-то как не готовиться к этим проклятым дистанциям!
Она забавно пошевелила пальцами на прощание и побежала к машине Костарева. Лена медленно зашагала домой, пряча руки в карманах тонкой ветровки. Волосы растрепались, лезли в глаза и рот. Осень победила, день ото дня становилось только темней и холодней, домики выглядели грязными и нежилыми, если бы не свет в окнах. "Что с моей "манерой держаться"? Я ведь не притворяюсь, не выдумываю о себе глупостей, не строю загадочных образов... Или в этом и есть ответ?"
Вместе с первой влюбленностью приходит и чувство самоопределения. Кто ты есть, кем будешь: кокеткой, страдалицей, романтичной воздыхательницей, синим чулком, кем-то ещё? Мэри не доверилась первому чувству, но всем остальным она отдавалась с головой, бояться было некого. Следовать примеру тётушки казалось пародией, унижающей самоё себя. Она никогда не бывала так же эмоциональна или чувственна.
Катерина всю жизнь любила и страдала от собственной верности. Пример матери никогда не вдохновлял дочь, как бы первая ни старалась создать идеальный образ счастливой жены. Раздумывая о матери в этом контексте, Лена задерживала дыхание от предчувствия беды. Беда приходила редко, но надолго, и никогда не уходила навсегда...
"С чего это я разволновалась?" – с нарастающей тревогой подумала девушка, входя во двор. Ведро, в которое Лена утром подоила свою Анту, валялось у входа в палисадник. Обычно она мыла его и вешала на дверку сушиться. Сегодня утром она опаздывала и все дела остались Катерине. Лена представила, как вечно мёрзнущая мать выходит из дома с вымытым ведром, широкими шагами, с резкими движениями, одетая в какой-то тонкий домашний халат назло всем, как будто в этом есть польза и отмщение. На полпути к дверце терпение лопается, и Катерина бросает ведро на землю, возвращается, хлопая входной дверью на всю Цветочную улицу. Возможно, она рыдает...
Лена вошла в прихожую, свет в доме не горел. Пахло чем-то подгоревшим, похожим на жареную картошку. Стояла тишина. Лена не стала переодеваться, только умылась и сразу принялась за ужин. Заслышав, что кто-то вернулся, Катерина что-то разбила. Может, она уносила в спальню кружку с кофе. Если нет, то ей пришлось разбить что-то более ценное.
Лена молча достала из холодильника форму с яйцами, натерла морковь и обжарила, добавила поверх всего ломтики сыра и включила чайник. Отец задерживался. Катерина врубила на полную громкость Кипелова. Трагические образы песен совсем не подходили к ситуации, но, вероятно, боль была также невыносима. Лена чувствовала давление матери, её ненавидящий, самый тяжёлый взгляд из-под длинных густых бровей, злые зеленые глаза, криво застывшие тонкие губы над острым подбородком... На бледном лице – чёрные круги и пятна, волосы спутано распущены, доставая до пояса... Никто не мог ей помочь, а если бы и мог, Катерина такого не простила бы никогда. Может, отец уже увидел всё это и куда-то скрылся.
– Дрянь! – закричала мать, ни к кому не обращаясь. Что-то ещё упало, возможно, стул.
"Ох, Мэри, лучше бы ты не приезжала!.."
Каждый раз она ожидала тётушку с восторженным предвкушением, а после отъезда той жалела. Катерина ненавидела Мэри, её голос, одежду, красивое лицо и всю её жизнь. Она ненавидела так сильно, как только может тот, который никогда так не будет жить и не в состоянии выразить свою злобу, зависть и отвращение.
Она бы любила Мэри, да слишком разными были эти женщины по две стороны от Павла. Катерина вышла замуж в студенчестве, потом ушла в декрет и еле-еле получила диплом. Она так и не работала по специальности и жалела об этом периодически, когда накатывали эти чёрные дни. В светлое время Катерина считала педагогику скучнейшим занятием... Она грамотно вела хозяйство для девушки, до замужества даже не мывшей посуду. Идеально готовила, научилась вязать и шить, заботилась об общем уюте, постоянно читала книги, чтобы не прозябать в рутине, красиво одевалась и красилась... Но стоило только Мэри появиться на горизонте, Катерина чахла, увядала и теряла себя. Она с трудом отвоевала Павла от его семьи, дав этим свободу его сестре. Она стала домашней тенью, считала Катерина в чёрные дни. Она не выносила духи, которыми пахла золовка, её небрежно завитые пышные волосы до плеч, одежду с обилием красного, её глупый псевдоним...
Тут у Лены зазвонил мобильный. Быстренько заварив чай, она взяла трубку.
– Да, Мэри?
– Родная моя, как ты там? Подожди, я спрашиваю для приличия. Только что узнала, что Павел готовит родительское собрание! Так вот, если он меня не впустит, то хотя бы ты впусти, договорились? Представляю, какой базар поднимется!
– Куда не впустит? – не поняла Лена.
– К вам, к вам. Я собираюсь участвовать в этом собрании, на стороне Тимура, конечно! А, моя девочка, ты ведь не понимаешь, что происходит... Просто держи нейтралитет, хорошо? На самом деле всё не так уж и серьёзно... То есть... Просто держи нейтралитет. Я приеду в четверг!
Под какие-то крики Катерины Лена попрощалась с тётушкой и опустилась на табурет, уронив вафельное полотенце с пятнами от пролитого кофе. Раздался громкий, красивый звон из тонких осколков от бывшего зеркала, закончившийся хриплыми рыданиями. Несчастная Катерина могла всех вокруг сделать такими же. Лена заткнула уши пальцами и зажмурилась.
Её всегда любимая Мэри, ни в чём не виноватая, так мешала Катерине.
"Неужели это ждет и меня?" – ужаснулась девушка, страстно желая, чтобы Мэри больше никогда-никогда не приезжала...
