Текст книги "Народ, да!"

Автор книги: Танкред Голенпольский

Соавторы: Александр Ващенко,Танкред Голенпольский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

А тем временем призрак медленно вошел в комнату. При виде его мальчишки застыли от ужаса, они не могли даже кричать и только взглядом следили за страшным призраком. А призрак, передвигаясь на четвереньках, стал кружить по иглу. Какая-то неведомая сила заставила мальчиков стать на четвереньки и повторять за призраком все его движения. Только Амецук остался стоять у стены…

Старуха сделала три круга по иглу и направилась к двери – мальчики за ней.

Она повела их по тундре, потом они взобрались на высокую гору и исчезли… Полярная ночь как бы поглотила их.

На следующее утро охотники вернулись в селение. Проходя мимо казги, они закричали:

– Эй, молодцы, что это вас не слышно? Вы что, забыли об утренних танцах?

Услышав голоса охотников, Амецук позвал их:

– На помощь! Сюда!

Охотники вошли в иглу и увидели несчастного мальчика, разломали стены и освободили Амецука.

– Где все остальные?

– Призрак увел их всех в тундру.

Как только в селении узнали о случившемся, всех охватило горе. Женщины плакали, старики рвали на себе одежду, а мужчины посмотрели на землю и увидели следы… Они пошли по следам. Шли долго, и следы привели их на высокую гору. На вершине ее они нашли мертвые тела своих сыновей.

Мороз сделал свое дело – они примерзли к земле.

Эскимосы попытались оторвать их от земли, но напрасно: стоило им лишь дотронуться до них, как тела превращались в скалы и утесы.

Эти скалы пересекают весь полуостров Сьюорд. Каждый, кто путешествует по этой стране, видит эти скалы – печальную память о том, как жестоко были наказаны сыновья охотников Кингена.

ДАЙТЕ СВОБОДУ ИЛИ ДАЙТЕ СМЕРТЬ!

Т. Голенпольский

Песни, истории, сказки кануна и времён войны за независимость

Об Америке как о конкретно историческом и географическом понятии впервые заговорили в Европе не многим менее четырех столетий назад, когда «Нинья», «Пинта» и «Санта Мария» – три корабля Христофора Колумба пристали к берегам континента, которому суждено будет получить свое название в честь другого путешественника – Америго Веспуччи.

Попытки колонизации континента во второй половине шестнадцатого века со стороны англичан, французов и испанцев оказались, по существу, безуспешными. Но вот ясным апрельским утром 1607 года измотанные штормами корабли англичанина капитана Кристофера Ньюпорта бросили якорь у входа в Чесапикский залив. Им и было суждено стать первыми, прибывшими из Англии поселенцами Нового света. Воздвигнув на реке Джемс форт, церквушку, построив несколько хижин и большое складское помещение, они положили начало колонии Виргиния с главным городом Джемстаун. Нелегка была жизнь этих колонистов. Да и колония росла медленно. К 1619 году на всех десяти плантациях насчитывалось около 2000 человек.

Для виргинской, как впрочем, и для всех последующих колоний, были характерны стремление к самоуправлению и общий характер торгового предприятия. Нетронутая природа, богатство лесов и рек и, наконец, возможность производить злаки и прочие культуры, на которые в Англии был огромный спрос, в частности виргинский табак и хлопок, все это сулило перспективное будущее. Требовались только рабочие руки, чтобы превратить европейскую мечту о Новом Эдеме в действительность. Так казалось.

1619 год для колонии Джемстауна был помимо всего прочего, знаменателен тремя неравнозначными, но немаловажными событиями. Здесь впервые заседало законодательное собрание во главе с губернатором и делегатами от каждой плантации. Второе – на новый континент было доставлено 90 невест, которые могли стать женами тех, кто дал бы за них в качестве отступного сто двадцать фунтов табака. И третье – начало работорговли: голландский корабль привез в Новый свет первую партию черных невольников. Так «Новый Эдем» сразу же инкорпорировал в себя черты рабовладельческого общества.

Судя по описаниям историков, внешняя организация колонии напоминала деспотию, при том, что резиденция деспота находилась в трех тысячах миль оттуда.

Тем временем, пока колонисты Виргинии осваивали свои новые владения, находившиеся в изгнании в Голландии английские кальвинисты тоже решили направиться в Новый свет. В прошлом выходцы из Ноттингемпшира, они вынуждены были покинуть родные берега из-за притеснений короны, поскольку не желали признать английского короля религиозным главой страны и требовали права основать самостоятельную церковь. Спасаясь от гонений, они оказались в Голландии. И вот 11 декабря 1620 года у берегов Массачусетса на корабле «Мейфлауэр» появился 101 пилигрим. Так возникло новое поселение Плимут, названное в честь города, из которого они отправились навстречу новой жизни. Не приспособленные к испытаниям такого рода, лишь немногие из них дотянули до следующей весны. Но судьба оказалась милосердной. Урожай наступившего лета был отменным, а к осени прибыло подкрепление – новые поселенцы из Англии.

Буря, прибившая пилигримов из Плимута к Кейп-Коду, была лишь слабым отголоском тех бурь, которые бушевали в Англии вокруг вопроса о свободе совести и вероисповедания.

Не менее, если не более важным событием для духовной жизни будущей страны было прибытие в залив Массачусетс трехсотпятидесятитонного корабля «Арбелла», на борту которого в 1630 году явилась в Америку паства пуритан во главе с Джоном Уинтропом.

Вопросу о роли колонии пуритан для будущего Америки посвящено немало фолиантов исследований. В целом они все сходятся на том, что в основе новой колонии лежали политические и религиозные взгляды ее руководителей – теоретиков английского пуританизма. Правда, буржуазные историки возводят вероучение основоположников этой колонии в символ «новых свобод», отвлекаясь от того факта, что вчерашние угнетенные прибыли в Новый свет с нескрываемым стремлением дискриминировать все религии, заставить всех принять их взгляды, поскольку именно они якобы являлись единственно правильными. Так, по существу, с первых самостоятельных шагов на новой земле, пуритане оказались противниками всякой веротерпимости.

Отвергая нетерпимость к инакомыслию, характерную для пуритан, один из крупнейших поэтов Англии XVII века, Джон Мильтон, в своем обращении к парламенту писал: «Человек затем и есть совершеннейшее создание, что он свободен в своем выборе и в своем пути; его свободная воля – начало, движущее им». С тех пор прошло почти три столетия, но для большинства американцев слова великого английского мыслителя все еще остаются несбывшейся мечтой.

Законодательная власть Массачусетской колонии принадлежала собранию прихожан мужского пола, а управление поручалось губернатору, назначаемому английской короной. Но избирать имели право лишь полноправные члены церкви, в большинстве своем принадлежавшие к состоятельному социальному слою. Остальные же свободными не считались.

Значительную роль играл и другой тип поселений, носивший, если так можно сказать, чисто английский характер, который, правда, со временем, был преобразован на американский лад. За определенного размера подать король предоставлял знатным людям практически неограниченную власть над обширнейшими просторами. Так, в 1632 году лорд Балтимор получил в свои полномочия территорию современного Мэриленда, за что обязан был выплачивать короне пятую часть добываемого здесь золота и серебра. Таких случаев было немало.

Но отдаленность метрополии давала себя знать. Даже в «регионах кавалеров», как называли подобные поселения в ту пору, довольно быстро пускал корни дух самоуправления. Поселение в Каролине консультировалось с философом Локком по поводу того, как лучше организовать колонию. В Мэриленде, где поселились католики, вскоре были организованы общие народные собрания. А колония квакеров, возглавляемая Вильямом Пенном, провозгласила: «Свобода без повиновения – беспорядок. Повиновение без свободы – рабство».

Несмотря на некоторые сходства между колониями в их стремлении к самоуправлению, наблюдались и значительные противоречия и различия. Достаточно привести в качестве примера различия между южными колониями с их поистине по-колониальному праздным образом жизни, где производство материальных благ полностью покоилось на рабском труде негров, и севером, где труд ради преуспеяния возводился в моральную категорию блага.

Поэтому, пожалуй, единственным стимулом к объединению колоний был страх перед общим противником. Этим противником, связавшим всех поневоле, были французы, испанцы и, наконец, сами англичане из метрополии. Так появились первые Соединенные колонии Новой Англии. Членами этого союза стали Массачусетс, Плимут, Нью-Хэйвен и Коннектикут.

Войны были частым явлением в Новом свете. В 1664 году англичане отторгли у Голландии ее поселение Новый Амстердам, переименовав его в Новый Йорк или Нью-Йорк. Сказалась здесь и англо-голландская война 1672–1774 годов. Более важными были войны с французскими колониями. К 1756 году, когда началась очередная схватка с французами, в английских колониях Нового света было около полутора миллионов человек. Но победа досталась им не столько потому, что их было больше, а потому, что к этому времени они уже дрались за свой дом и свою землю, в то время как французы противопоставляли им наемников. В результате Франция была вытеснена на север, в Канаду, а ее владения поделили между собой Англия и Испания. Но, помимо войн, этот период видел и бунты и даже восстания. Так, против налогов восстали граждане города Уотертауна в 1632 году. В 1676 году против гнета и неравноправия восстали виргинцы: вновь прибывшие возмущались обращением с ними, отработавшие свой срок слуги оказывались без работы и не у дел, безземельные не имели права голоса. Восстание было жестоко подавлено. Но дух борьбы против колониального гнета креп.

Поначалу жителям колоний казалось вполне нормальным, что судьба далекой Америки вершится в Англии. Но чаша терпения постепенно переполнялась. Первый повод к столкновениям был подан таможенными проектами Британского парламента: парламент, в котором колонии не были представлены, не мог облагать их налогами, считали колонисты. «Долой тиранию» – таков был клич, который пронесся по стране. Было принято решение не подчиняться новым законам и даже бойкотировать английские товары. События быстро приближались к развязке. Наиболее активной была Массачусетская колония, и в частности Бостон. С ней, или вернее, в защиту ее поднялись остальные. Первые выстрелы раздались 19 апреля 1775 года, а уже 2 января 1776 года был поднят флаг, на котором развевались 13 белых и красных полос – символ тринадцати самоопределившихся колоний. 4 июля была провозглашена Декларация независимости, и колонии стали свободными штатами. Так на карте мира появилось новое государство – Соединенные Штаты Америки.

«История новейшей, цивилизованной Америки, – писал В.И.Ленин в „Письме к американским рабочим“. – открывается одной из тех великих, действительно освободительных, действительно революционных войн, которых было так немного среди громадной массы грабительских войн…».^[3]

Не много дошло до нашего времени памятников устного народного творчества тех лет. Впрочем, собственно американского фольклора в те годы, видимо, и было немного. Спасающиеся от нищеты, притеснений, революций, европейские иммигранты привозили с собой фольклор своих народов – англичан, ирландцев, шотландцев, немцев, французов, испанцев. Нужно было время, чтобы приехавшие вошли в новую жизнь, вросли в новую почву, объединились общими проблемами, чтобы вызвать к жизни новый, теперь уже американский фольклор.

Американские историки и пропагандисты любят разглагольствовать на тему о «плавильном котле»: приехали, мол, в страну разные народы, влившись в один многонациональный котел, и переплавились в единую нацию. Но история страны, история ее культуры, и в том числе ее фольклор, свидетельствуют о другом: плавка дала трещину. Внутри страны по-прежнему царит неравноправие. Доминируют «уасп» – белые англосаксы-протестанты. Дискриминации в той или иной мере подвергаются все этнические меньшинства. Расизм не просто жив, но даже процветает.

Нелегкие будни первых поселенцев были еще более отягощены жесткими религиозными догмами и обрядами. Танцы, песни, шутки, стихи и музыка не религиозного содержания были объявлены пуританами делом греховным. И тем не менее человеческую душу подавить оказалось невозможно. Людей наказывали, отлучали от церкви, сжигали на кострах, топили, а они пели задорные песни, танцевали с красивыми девчонками и женились на индианках. И обо всем этом повествуется в стихах и народных рассказах тех лет.

В 1613 году красавица индианка по имени Покахонтас была захвачена колонистами в качестве заложницы. Познакомившись с преподобным Александром Уитакером, она приняла христианство и стала называть себя Ребеккой. Не прошло и года, как в нее влюбился плантатор Джон Ролф, прибывший в Америку еще в 1609 году, и они стали мужем и женой. У этой истории счастливый конец. Но были и другие истории. Об одной из них повествует старая кентуккийская баллада, которую вы прочтете в этом разделе.

Истории американских нравов известно немало смутных времен и печальных событий. Одно из первых таких событий произошло еще в 1692 году. Речь идет о печально знаменитой «охоте за ведьмами», устроенной религиозными фанатиками из города Салем, штата Массачусетс. Она стоила жизни двенадцати ни в чем не повинным женщинам, сожженным на костре. Их обвинили «в связи с дьяволом». Впрочем, дикие и жестокие суеверия еще не раз и после этого охватывали разные города Соединенных Штатов до позорного «обезьяньего процесса» в 20-х годах нашего столетия, когда под суд попал учитель, осмелившийся вопреки «святому писанию» заявить в школе, что человек произошел от обезьяны.

Здесь же читатель найдет и образец пиратской баллады тех лет и шутливые стихи о добрых старых временах колоний. Интересны и написанные языком аллегорий стихи «Революционный чай», посвященные одному из эпизодов войны за независимость. В 1770 году в Англии выходит предписание, согласно которому ввозимый в колонию чай подлежит оплате пошлиною. Разгневанные бостонцы, надев индейские наряды, как бы символизируя тем самым, что они здесь коренные жители и страна принадлежит им, выбросили весь чай в море. Этот бунт получил название «бостонского чаепития». О старой леди – Англии и ее непокорной дочери – колонистах и рассказывается в этом стихотворении.

О подвигах американцев при Лексингтоне и Банкер-хилле сегодня известно всем. И написано об этом немало книг, песен и стихов. Но из той войны, пожалуй, самой известной вышла песня, которую поют и поныне. Это была «Янки-Дудл». О происхождении слова «янки» лингвисты спорят до сегодняшнего дня. Одни утверждают, что оно произошло вследствие неправильного произношения иммигрантами-неангличанами слова «инглиш», то есть английский. Говорят, оно звучало как «йингиз» и постепенно модифицировалось в «янкиз». По другой версии, голландцы дразнили англичан кличкой «Ян Киз», то есть Джон Сыр. Но так или иначе имя это пристало, и называли им жителей Новой Англии. Когда английские войска вышли из Бостона в Лексингтон, где должны были подавить непослушных колонистов, они пели песенку-дразнилку, высмеивающую выскочек-янки. Встретившие их огнем повстанцы с удовольствием подхватили ее, как бы заявляя «да, мы янки». На этот мотив, который, видимо, возник в Америке, было написано много стихов. И, в частности, были слова о трудных испытаниях, постигших разгромленную в 1777 году под Джермантауном армию Вашингтона, и страшную студеную зимовку в Вэлли-Фордж.

Янки-Дудл был в аду,

Говорит прохлада,

Кто бывал на Вэлли Фордж,

Не боится ада.

Революцией 1776 года завершился первый этап истории Америки.

Индианка Моги

Баллада из штата Кентукки

Перевод Ю. Хазанова

Тропою вдоль моря

Я шел налегке,

А волны шипели

На влажном песке.

Я шел очень долго,

Я очень устал,

Как вдруг индианку

Вблизи увидал.

Красивая девушка

Молвила мне:

«Ты, друг, заблудился

В чужой стороне.

Но если ты хочешь,

То следуй за мной —

Наш край назовешь ты

Своей стороной…»

Уж солнце за море

Собралось уйти,

А мы с индианкой

Все были в пути.

Шагали и плыли,

Не видя ни зги,

И к дому пришли

С индианкой Моги.

Сказала Моги:

«Вот окончен наш путь,

А ты, если хочешь,

То мужем мне будь.

Я дочка вождя,

Мое имя Моги,

Мы честно живем

Здесь друзья, не враги».

Я так ей ответил:

«Спасибо за честь,

Невеста давно

У меня уже есть.

Наряды любые

Красивы на ней,

Она мне верна

До скончания дней.

Обидев ее,

Я ушел в этот раз:

Наверно, бедняжка

Все плачет сейчас.

Прощай же, прощай,

Индианка Моги,

К невесте своей

Я направлю шаги…»

Моги на прощанье

Взмахнула рукой:

«Ну что же, будь счастлив

С любовью другой,

Пусть дни твои будут,

Как перья, легки,

Но все ж вспоминай

Индианку Моги…»

И вот я вернулся

В родные края,

Друзья и подруги

Встречают меня.

Гляжу я на них,

А в глазах пелена:

В глазах у меня

Индианка одна!

Невеста моя

Обманула меня…

Решил я:

«Не буду здесь больше

Ни дня!» —

И к берегу моря

Направил шаги —

Туда, где живет

Индианка Моги!

В старые добрые времена колоний

Перевод М. Сергеева

В те добрые времена

Король еще правил сполна…

Гуляя в саду, три парня в беду

Попали – вот те на!

У всех на виду

Попали в беду:

Попутал сатана!

Был мельником первый, второй

Был ткач, а третий – портной,

И надо ж, в саду все трое в беду

Попали в час дневной.

У всех на виду

Все трое в беду

Попали в час дневной.

Тот мельник украл зерна,

Ткач – пряжу, портняжка – сукна,

И тут же в саду все трое в беду

Попали – вот те на!

У всех на виду

Все трое в беду:

Попутал сатана!

И мельник под мельничный гул

В запруду навеки нырнул.

Зачем он в саду у всех на виду

Мешок зерна стянул?

У всех на виду

Попал он в беду:

Мешок зерна стянул.

Не видя от кражи удач,

На пряже повесился ткач.

Зачем он в саду у всех на виду

Задумал красть, ловкач?

У всех на виду

Попал он в беду,

А думал, что ловкач!

Портняжку сглотнул сатана,

В придачу и штуку сукна!

Вот так вот в саду все трое в беду

Попали – вот те на!

У всех на виду

Попали в беду:

Попутал сатана!

Охота на ведьм

Пересказ Н. Шерешевской

Грейс Шервуд – ведьма!

Так считали многие, кто жил в приморском графстве Принсис Энн, штат Виргиния. Но другие – а их было ничуть не меньше – утверждали, что вся эта болтовня про ведьм лишь глупые сплетни старых кумушек, недостойные образованных и умных людей.

Грейс Шервуд была мужественная женщина, не ведавшая страха. Она ходила всегда с высоко поднятой головой и за словом в карман не лезла. Когда Джейн Гинсбери попробовала было обвинить Грейс в том, что она-де навела порчу на ее урожай и скотину, Грейс в ответ заявила, что честный упорный труд спасает от всякой порчи и урожай, и скотину, и всякое такое прочее.

Находились даже люди, которые нашептывали, будто Грейс Шервуд пересекла в яичной скорлупе бурный океан в поисках ядовитых растений, чтобы высадить их в палисаднике перед своим домом. А одна болтушка Элизабет Барнс сказала, что своими глазами видела, как Грейс обернулась черным котом, вспрыгнула к ней на постель, хлестнула ее хвостом и исчезла. Другая же утверждала, что видела Грейс, летевшую верхом на помеле.

И вот Грейс предстала перед судом.

– Закон призовет ее к ответу! – радовались кумушки.

Суд заседал долго. Одни доказывали, что Грейс ведьма, другие это отрицали. Однако шуму и разных толков вокруг вдовы было слишком много, ее столько раз вызывали в суд, что наконец судья принял решение избрать присяжных заседателей из одних женщин, чтобы они проверили, есть ли у миссис Грейс на теле таинственные знаки, как у каждой ведьмы.

Женский суд присяжных обследовал миссис Грейс и нашел таинственные знаки на ее теле, а потому ее признали ведьмой.

И все-таки судья не хотел верить этому вздору и отправил дело на решение в Верховный суд штата.

Суд штата тоже не поверил всякой болтовне насчет «особых знаков». Однако жители графства продолжали охотиться на Грейс Шервуд. На этот раз они так ожесточенно взялись за дело, что судья вынужден был согласиться на испытание водой.

Если она виновна, то пойдет ко дну, а нет, так выплывет.

Конечно, справедливости в этом не было. Но судьи все же решили послать вслед за Грейс лодку, чтобы в случае чего не дать ей утонуть.

В тот день яркое солнце так и плясало на воде. Зрители расселись прямо на траве, а некоторые даже принесли с собой скамейки. Все ждали начала судилища.

Грейс посадили в лодку. Два гребца направили лодку на середину пруда. Там с нее сорвали лишнюю одежду и со связанными руками бросили в воду.

Но Грейс Шервуд и не думала тонуть. Она хорошо плавала и, когда ее бросили в воду, тут же поплыла.

– Вы безмозглые тупицы! – крикнула она. – Скорей вы сами задохнетесь от злости, чем я потону.

Но разве уймется одуревшая толпа, которая видит ведьму в каждом черном коте? Грейс втащили обратно в лодку и отправили снова в тюрьму.

Через какое-то время опять устроили суд и снова не пришли ни к какому решению. И только, когда тем, кто белое привык называть черным и день ночью, надоело преследовать Грейс, от нее наконец отстали.

Некоторые полагали, что ей еще очень повезло.

«Летящее облако»

Баллада о пирате

Перевод Ю. Хазанова

Пред вами Генри Холлендерр,

Поверьте в этом мне,

Я родился в Ирландии,

В прекрасной стороне.

Пригожим был я смолоду,

И кудри хороши —

Во мне мои родители

Не чаяли души.

Хотел мой батюшка, чтоб я

Ремесленником стал,

И потому в бочарню он

Учить меня отдал.

На славу потрудился я

Не меньше двух годов,

И вот, пожалуйста, теперь

Бочар уже готов.

Но надо ж было мне в порту

Ввязаться в разговор

С одним бывалым морячком,

Он прозывался Мор;

Был капитаном корабля,

Из Балтимора сам,

Он предложил мне с ними плыть

К далеким берегам,

Где очень страшная жара

И черен весь народ, —

Мы этот люд погрузим в трюм,

И полный ход вперед!..

У Мора шхуна хоть куда,

Ни пятнышка на ней,

И захотелось плыть и плыть,

Хоть до скончанья дней!

«Летящим облаком» назвал

Ту шхуну капитан:

Белее снега паруса

И лебединый стан;

Она быстрее всех других

И всех других ладней,

И сорок девять пушечек

Под палубой у ней.

Потратили недели три,

Чтоб в Африку приплыть;

Пять сотен черных сразу в трюм —

Им век рабами быть.

Как сельди в бочке там они:

Не могут даже сесть,

Им очень мало в эти дни

Давали пить и есть.

Уж лучше было бы в гробу,

Чем в трюме том у нас;

Холера, тиф косили их,

Да и чума подчас.

Боялись заразиться мы

От черных и чумных:

Кидали мертвецов за борт,

А также и больных.

…Приплыли через шесть недель

К кубинским берегам,

И сразу всех живых рабов

У нас купили там.

Одна судьба у них – тростник

Для белых собирать,

Да от тоски и от бичей

Как мухи умирать…

Когда ж деньжата наши все

Ушли ко всем свиньям,

Спустился в кубрик капитан

И так сказал он нам:

«И золота и серебра

Сполна получит всяк —

Лишь только захотим поднять

Пиратский черный флаг!»

Вмиг согласилась вся братва,

Не согласилось пять:

Два парня-бостонца, а два —

Не помню, как их звать;

Еще один – ирландец был

Из города Траймор…

Что с ним я вместе не ушел,

Жалею до сих пор!

Мы много грабили судов,

Калечили народ,

Мы оставляли всюду вдов,

А также и сирот:

Мы никогда не брали в плен —

Так командир велел,

Любил он часто повторять:

«У мертвых меньше дел».

За нами гнались по пятам

Большие корабли,

Но с нашей шхуной ничего

Поделать не могли.

Мы уходили от погонь —

Где мы? – простыл и след!..

Не настигал нас их огонь

Довольно много лет.

…Но повстречался, как на грех,

Испанский нам линкор;

Хотели от него удрать:

Ведь он не слишком скор.

Но метким выстрелом бизань,

Как бритвой, снес он враз.

«Готовься к бою!» – капитан

Сейчас же дал приказ.

Мы дрались бешено – в крови

Вся палуба была,

По морю долго полоса

Кровавая плыла;

Уже убит наш капитан

И с ним десятков пять…

Лишь после этого сумел

Нас в плен противник взять

Прощайте, рощи, и леса,

И девушка моя,

Ее кудрей и карих глаз

Уж не увижу я!

Не погуляю больше с ней

В лесу рука в руке,

А смертью жалкою умру

Отсюда вдалеке!..

И вскоре уж в Ньюгейт в цепях

Отправили меня —

За всю мою лихую жизнь,

За все, что сделал я…

Да, виски и разбой виной

Тому, что я такой.

Друзья, старайтесь избегать

Компании плохой!

Дуй ветер попутный

Перевод В. Рогова

Пустили объявленье на севере страны;

«Лихие китобои Америке нужны».

Припев: Дуй, ветер попутный,

Вой-завывай!

Дружно за дело, ребята,

Наддай, наддай!

И если вы в Нью-Бедфорд пришли в недобрый час,

То мигом проходимцы экипируют вас.

Там скажут, что к отходу любой корабль готов

И мы через полгода забьем пятьсот китов.

Вот в море мы выходим, а ветер зол и лют,

Матросы все на палубе и в кубрике блюют.

А уж насчет питанья, так разносолов нет:

Вонючая говядина да горсть гнилых галет.

Полезли мы на ванты, и слышен голос нам,

«Посматривай на реи, не то пойдешь к чертям!»

Наш капитан на мостике, мы забрались на ют,

Орет впередсмотрящий: «Китов фонтаны бьют!»

«Спускай, ребята, шлюпки, за ними вслед пойдем,

Да будьте осторожней: перешибут хвостом!»

Забили, потащили, пришел разделки час,

Для отдыха минутки нет никому из нас.

Когда все в трюм запхали – расчету череда:

Полдоллара на рыло, шесть месяцев труда.

Когда сойдем на берег в каком-то из портов,

Надрызгаемся вдосталь да бросим бить китов!

Революционный чай

Перевод М. Сергеева

Старая леди была королевой островитян.

Дочь родная ее проживала в далекой стране.

А меж ними, дыша и волнуясь, лежал океан

С белым гребнем на каждой косой и летящей волне.

У старухи у леди ломилась от злата казна,

Но за жадность, должно быть, лишил ее разума бог,

И, призвав свою дочь, объявила однажды она,

С каждым мигом все больше серчая:

«Ты отныне платить дополнительный будешь налог

По три пенса вдобавок за фунт золотистого чая,

По три пенса вдобавок за фунт!»

Дочь ответила: «Матушка, я в соглашеньях тверда

И не в силах, поверь мне, такую принять перемену,

Я готова платить тебе старую честную цену,

Но три пенса вдобавок за фунт – никогда!

Нет, три пенса вдобавок за фунт – никогда!»

В королевских глазах загорелись и злоба и гнев,

И вскричала тут старая леди, от ярости побагровев:

«Ты мне дочь иль не дочь?! Иль забыла о том, отвечай?!

Ты, бесспорно, обязана деньги платить мне за чай,

Матери деньги за чай!»

«Эй вы, слуги! – тотчас приказала придворным она.

Отправляйтесь-ка за море с новою партией чая!

Привезите мне деньги, вы слышите, плуты, сполна,

По три пенса надбавки за каждый за фунт получая!»

Говорит она дочери: «Сбавь непокорность свою»,

И добавляет, от недовольства сгорая:

«Помяни мое слово, – кричит, – хотя и стара я,

Воспротивишься – до полусмерти забью!

За три пенса! До полусмерти забью!»

Морем шли корабли от рассветной зари до вечерней,

Слуги чайные пачки сложили у двери дочерней,

И по берегу моря у кромки соленой воды

Растянулись заморского чая ряды.

А девчонкина дерзость и смелость не знают предела,

А девчонка меж пачек танцует легко и умело,

И душистые пачки со смехом, одну за другой

Отправляет в кипяший прибой, поддевая ногой.

А затем говорит островной королеве: «О матушка-мать!

Вот ваш чай, он заварен, он крепок, пора вам его принимать.

Хорошо он настоян. Не правда ль? Так пейте его за двоих.

Но не ждите, мамаша, отныне налогов своих,

Да, не только прибавки, но даже налогов своих!»

Скачка Поля Ревира

Пересказ Н. Шерешевской

Запомните, дети, слышал весь мир,

Как в полночь глухую скакал Поль Ревир…^[4]

Так пел о народном герое американский поэт Генри Лонгфелло спустя сто лет после знаменитой «Скачки Поля Ревира».

Пусть иные прочие говорят, что Поль Ревир не совершил этого подвига. Даже тем, кто помоложе, не продержаться бы в седле 14 дней, проскакав одним махом от Бостона через Чарлстон и Лексингтон до Конкорда. Куда уж мистеру Ревиру – серебряных дел мастеру средних лет, среднего роста и с бородой! Да мало ли кто что говорит.

Что правда, то правда, Поль Ревир был ювелиром и гравером. Никто лучше него не мог изготовить изящный серебряный кувшин или молочник. Особенно ему удавались ручки – такие изящные, легкие, просто загляденье! Что-что, а секрет линий и пропорций Ревир знал лучше всех в славном торговом городе Бостоне. За одну его чашу для пунша со знаменитой гравюрой «Сыновья Свободы» еще при жизни его давали 5 тысяч долларов, а после смерти все 100.

Ревир был преуспевающий мастер и мог себе позволить работать в мастерской, а жить в другом месте, в собственном доме. Но он был не только мастером, а и смелым человеком, и добрым патриотом. Только отчаянно смелые люди могли устроить «бостонское чаепитие», вы уж, наверное, слышали про него? Поль Ревир был среди этих отважных, которые, одевшись и разукрасившись наподобие индейцев, пробрались на корабли «Дартмут», «Элеонора» и «Бивер» и выбросили за борт весь чай, который эти корабли привезли в Новый Свет.

Так было надо, чтоб неповадно было англичанам драть с честных американцев лишнюю пошлину еще и на чай.

Всю ночь проработали «индейцы» и наутро, когда Бостонский залив пожелтел от бесценного заморского чая, никто из них на ногах не держался от усталости, один Поль Ревир нашел в себе силы, чтобы верхом на коне доскакать до Нью-Йорка и сообщить тамошним патриотам – англичане-то называли их мятежниками! – о «бостонском чаепитии».

Но это еще не та знаменитая «Скачка Ревира».

После чаепития британцы обозлились пуще прежнего и уж вовсе житья не давали своим колониям. Налоги, пошлины, запреты – чего только не придумывало правительство английского короля, чтобы ослабить, задушить своих подданных. Не нужны им были сильные конкуренты в делах, в торговле, во всем. Они их просто боялись и насылали в Америку все новых солдат и офицеров. Но и американские патриоты не сидели сложа руки. Всюду создавались отряды ополчения. Готовили оружие. Отливали пули. Когда не хватало свинца, переливали на пули оловянную посуду.

Однажды утром Поль пригласил к себе свою жену, миссис Ревир, всех детей и прислугу.

– Друзья мои, – обратился к ним Поль Ревир. – Все мы добрые патриоты. Чтобы освободить нашу страну от красных мундиров – так американцы называли солдат Георга III, британского короля, – нужны пули. Несите сюда всю оловянную посуду. Отныне мы будем есть из простых деревянных мисок. Зато с драгоценным чувством независимости, которая не за горами, поверьте мне!

У Ревира был большой дом. А в большом доме много посуды. Уже лет сто она переходила из рода в род. Она была памятью и гордостью семьи.

– Что ж, тем веселей смотреть на огонь в тиглях и видеть, как из нее выливаются пули. Нет, не пули, а свобода! – сказал Поль своей жене, чадам и домочадцам.

Пооткрывались буфеты, шкафы и столешницы, с полок сняли все миски, тарелки, ложки, чайники, кружки и отнесли их в мастерскую Поля Ревира. Он сам с легким сердцем отправил все это в огонь и отлил шесть тысяч пуль. А может, и больше.