Текст книги "Чары Тьмы"

Автор книги: Танит Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

2. Какая служба была сослужена Шараку

Нет необходимости упоминать о том, что ягуар вовсе не являлся старинным приятелем богача, к которому тот намеревался отправить своего сына. Путаница произошла из-за туманности объяснений и сходства пейзажа.

Посланец верхом и с более точными указаниями двинулся по другой дороге и через четыре дня достиг дома зажиточного купца Шарака.

Шарак действительно некоторое время вел дела с отцом Джайреша, однако они уже давно не переписывались. Получив письмо от взмыленного гонца, он начал судорожно копаться в памяти. А прочитав это нелепое письмо, как и можно предположить, купец не особенно обрадовался. В отличие от говорящих зверей из дворца ягуара, узнавших о наказании, наложенном на Джайреша, из его собственных уст, Шарак счел себя оскорбленным.

– Что это за болван хочет взвалить на меня свою обузу, полагая, что ему дают на это право наши мимолетные деловые связи?! Что за идиотская затея? Неужто мне больше не на что тратить время? Однако мне ничего не известно о его нынешнем местонахождении, придется смириться и принять молодого бездельника. Да будут оба прокляты!

И он дал указания управляющим, чтобы поджидали незнакомца – молодого человека из хорошей семьи, который должен придти пешком.

На следующий день слуга подозвал своего господина к окну. Внизу, на тропинке, вившейся вдоль виноградника, виднелась человеческая фигура в мужском костюме.

Купец поднес к глазам подзорную трубу.

– Что за женственный юнец! – вскричал он, заранее готовясь увидеть в пришельце недостатки и, естественно, находя их. – Только посмотри, какие он отрастил патлы, они свисают из-под головной повязки! К тому же он брюнет, а моя старая няня всегда говорила, что это свидетельствует о дурном нраве. Одежда же, напротив, бела, что совсем не подходит для длительного путешествия. Он еще и бос – что за прихоть! Спускайся, – велел он слуге. – Прими его и проводи ко мне. Он нуждается в строгом обращении.

Слуга вышел из дома, пересек виноградник и добрался до дороги.

– Стой! – распорядился он. – Тебя уже поджидают. Следуй за мной, я отведу тебя к своему господину – купцу Шараку, которому ты выразишь признательность в благодарность за внимание.

Тропинку заливал солнечный свет, отчего воздух колебался легким маревом, и казалось, что приближающийся юноша тоже лучится и сияет, и пульсирует на ходу, словно бесплотный призрак.

Затем он вошел в тень виноградника и остановился, глядя на слугу, и тот ощутил странную неловкость.

– Такие манеры не доведут тебя до добра. Ты – никчемный мот Джайреш, и отец прислал тебя в этот дом на перевоспитание. Видишь, мне все известно. Так что веди себя поскромнее или пеняй на себя.

– Правда? – поинтересовался юноша. И какой у него был голос! Мягкий как пух и нежный как шелк, и угрозой от него веяло сильнее, чем от подколодной змеи.

– Следуй за мной, – приказал слуга. – Или спущу на тебя собак.

Юноша издал зловещий смешок, и волосы встали дыбом у слуги. Однако, когда он повернул к дому, белоснежный юноша бесшумно и крадучись, как кот, последовал за ним. Слуга покрылся мурашками – он ничего не мог понять: шевелюра у этого Джайреша была зловеще черной, а глаза – такими голубыми, что в них было больно смотреть.

Они вошли в дом и добрались до нужной комнаты. Шарак возлежал на подушках, пил вино и вертел в пальцах письмо. Он не сразу обратил внимание на гостя, и тот неподвижно простоял несколько минут. Слуга же переминался с ноги на ногу.

– Вот что интересно, – наконец промолвил Шарак, – чем это отпрыск мог так раздосадовать своего родителя. Твой опечаленный отец просит меня, чтобы я сделал тебя нижайшим из своих слуг. Твой опечаленный отец просит, чтобы я заставил тебя трудиться в поте лица, а по прошествии девяти месяцев выпорол, если тебе не удастся меня удовлетворить. Что скажешь?

– Скажу, что ты не знаешь моего отца, – ответил юноша таким тоном, что слуга выронил жезл, и тот со стуком упал на пол. Грохот испугал птиц, певших в клетке на окне, и они попрятались за чашку с водой. В комнате наступила гробовая тишина. Можно было даже различить шорох, с которым по полу катился клочок пуха. Даже Шарак отвлекся от письма и поднял глаза.

«Как красив этот мальчик, – изумился он. – Воистину прекрасен. Его можно было бы принять за девушку, если бы не одежда, высокомерная поза и надменный взгляд».

– Я действительно давно не видел твоего отца, – ответил Шарак, смущенно отводя взгляд. – Но вот его письмо, а вот ты, дерзкий мот Джайреш. И ты не покинешь этот дом, пока не получишь жестокий урок.

– Да будет так.

При этих словах птицы нырнули в чашу с водой, а бокал с вином разлетелся вдребезги в руках Шарака, забрызгав его одеяние.

– Убирайся вон вместе с моим слугой! – в ярости вскричал купец. – Прочь с глаз, и да будет твой труд тяжелым и унизительным!

Так приняли дочь князя Демонов Азрину-Соваз.

После горькой разлуки со своим возлюбленным Соваз в печали и гневе исходила много земель в его поисках, и боль не покидала ее. Однако она была неземным существом, и, хотя ее чувства походили на переживания обычной женщины, все же они были совсем иными. Существует несколько рассказов о ее скитаниях.

Известно, что она случайно набрела на поместье Шарака, ибо Судьба была ее близкой родственницей. Она шла меж пыльными виноградниками, в то время как мысли ее блуждали совсем в иных местах. Затем, принятая за другого, она накинула на себя магический покров и уподобилась смертному юноше. Такова была ее прихоть, ибо она была не менее капризна, чем ее настоящий отец, Владыка Тьмы Азрарн. Вот, пожалуй, и все, что следует упомянуть. Она была дочерью Зла, демонессой, и ей пришлось выполнять самую грязную работу в доме купца. К тому же ее обещали выпороть, если она не проявит усердия.

Слуга, боявшийся пришельца, поспешил покинуть его, как только проводил во двор. Он бросил Джайреша среди разъяренных кухарок, завистливых служанок и злобных мальчиков на побегушках в клокочущем мире кухни. И обитатели этого мира поспешили тут же наброситься на свою новую жертву. Еще бы – миловидный высокородный юноша, низведенный до положения слуги! Он же не обращал никакого внимания на окруживших его челядинцев, хотя они и являлись необходимыми винтиками сложного механизма, без которых в этой усадьбе прекратилась бы жизнь. Они были крысами, они питались отбросами, они крали то, что сами же создавали.

– Какой милашка! – закричали они наперебой, увидев то же, что и Шарак, обитавший над их головами в раю, созданном их руками. (Стоит ли говорить, что они плевали в пироги и бормотали заклятия, замешивая тесто для хлебов? А по ночам, когда небо усеивали звезды, которые тоже, казалось, принадлежали Шараку, слуги совокуплялись в его виноградниках и производили для него на свет новых слуг, которые так же ненавидели его, как и родители.)

Со смехом они показывали пальцами на красивого и опрятного юношу, низвергнутого с небес в их преисподнюю, во двор, смердящий кровью и навозом после недавнего забоя скота.

– Ну-ка, убери здесь все! Да смотри, не испачкай чистенькие башмаки! – кричали они.

Юноша вышел во двор, и тут же наступила тишина, словно все затопило пролившееся с небес жидкое стекло. Тишина сгущалась все больше и больше, так что начала сворачиваться пролитая мясником кровь. Двор вдруг покрылся блестящей янтарной плиткой, украшенной глазурью, и все засияло чистотой. А Лжеджайреш, не пошевеливший пальцем, стоял на месте в своем белоснежном костюме.

Волшебник? Обитатели кухни быстрее своего господина догадались об этом и бросились врассыпную от чужака. Презрительный смех уступил осторожной хитрости и леденящему ужасу.

– Что еще? – осведомился Лжеджайреш.

– Управляющий сказал…

– Управляющий велел тебе…

– Что?

Пальцы указали на отхожее место. Какими драгоценностями ты украсишь его?

Юноша лишь обернулся и моргнул сапфировыми глазами, и воздух заполнился ароматом роз, который исходил из выгребной ямы.

Прислуга бросилась обратно в кухню. Полы там были выметены, хотя никто и не думал браться за метлу. Более того, они оказались выложены разноцветными камнями, и грязь исчезала в тот же миг, что и появлялась. На столах, приготовленных к полуденной трапезе Шарака, возвышались пиршественные блюда, которые никто не готовил ни на сковородах, ни на противнях.

– Отнесите ему, – спокойно промолвил кудесник. – И пусть отведает. Сами же ни к чему не прикасайтесь. Вы будете пировать после.

В полном изумлении слуги подняли тяжелые блюда и двинулись прочь, упиваясь изысканными ароматами, которые вдохнул в яства волшебник. Шли, боясь уронить подносы, шли, увенчанные цветами и разодетые как князья.

– Да пребудут с вами благословения, господин, – провыли они, дико поводя безумными глазами, ибо радость в них соседствовала с ужасом и злобой, ведь они опасались расплаты за такое благодеяния.

– Да снизойдет благодать на вашу голову… – подхватили другие, сбиваясь в кучу и словно прося, чтобы и на них снизошло это дивное изобилие. И в мгновение ока получили его. Так, крича на разные лады, они стояли перед крыльцом.

Шарак, чувствуя беспричинное беспокойство, ходил в верхних покоях, и вдруг к нему ворвалась толпа пышно разодетых слуг. Они были пьяны от прихоти демона, они упились его сладостным дыханием. Крича и улюлюкая, они расставляли блюда для своего господина. Он смотрел на них в изумлении, едва узнавая лица.

– Что все это значит? – наконец истошно проревел он.

– Мы не знаем! – визгливо прокричал мальчик, сгибавшийся под тяжестью хлебных подносов.

– Мне это подарил пришлый бродяга, – выскочила вперед пигалица, прежде никем не замечаемая, а теперь разодетая как принцесса, и закрутила перед носом у Шарака бриллиантовое кольцо, – а вам он послал угощение. Ешьте, господин!

– Ешьте! Ешьте! – подхватили все нестройным хором, отступая к дверям и оставляя Шарака в одиночестве в окружении рассыпанных цветочных лепестков и золотой пыли, от которой у него уже кружилась голова.

Шарак сел как громом пораженный и, не зная, что предпринять, протянул руку к графину с вином.

О, ужас! От графина разило зловонием – он был полон гнилого винограда и грязи. Хлеб на глазах покрывался плесенью, творог протух, все изысканные блюда портились и разлагались с невероятной скоростью. С шумом треснула корка пирога, наружу выскочили мыши; черви, гусеницы и жуки посыпались из вазы с фруктами, а жаркое загорелось.

Заслышав крики господина, толпящиеся в коридорах слуги украдкой двинулись к двери – посмотреть, что происходит. Теснясь и толкаясь, они заглядывали в покои, а когда мимо промчался управляющий, они с хихиканьем бросились вниз по лестнице.

В сияющей кухне, украшенной мозаикой и мрамором, их дожидалась полуденная трапеза. Они с опаской прикасались к пище, но с ней ничего не происходило. (Сверху доносились вопли господина и приглушенные соболезнования управляющего). Может, пища и была отравлена волшебством, но слуги уже не могли совладать с ноющими от голода животами и ртами, полными слюны. Никогда в жизни им не доводилось вкушать такую еду. За нее можно было умереть, чего не заслуживали ни голод, ни воровство.

И пока они глотали и давились, грызли и обсасывали, опорожненные горшки сами собой наполнялись, вертела сами собой вращались и мясо не подгорало. В каморках и у очага, где слуги обычно проводили ночи, раскинулись горы циновок и бархатных подушек. Очаг не нуждался в дровах. Фитили в серебряных лампадах сами следили за собой. И в кухне было светло ночью и тепло в мороз. Фрукты и масла, вино и пироги – все появлялось по волшебству. Райская жизнь наступила на этой кухне. Надолго ли? Кого, впрочем, волнует, сколько продлится жизнь? А гадать – дело пустое.

Что же до драгоценного господина Шарака, то он был очень занят.

В течение нескольких дней и ночей слуги поднимались к нему, когда он их звал, и прокрадывались, чтобы подглядеть на него, когда он их не звал. И замечали, что с Шараком и верхними покоями, как и с ними самими, происходят странные вещи.

Драпировки на стенах сгнили и разлетелись в прах, мебель сломалась, из картин выскакивали лягушки и жабы, расползались мыши и вши, выпрыгивали ласки и крысы. Одежда на теле Шарака рвалась и лезла по швам. Вокруг него вились целые тучи моли. Все металлы ржавели и разжижались. Он с воем блуждал по дому дни и ночи напролет и забывался сном на голых досках. Порой он забредал на кухню и оглядывал ее изумленными глазами. Порой требовал, чтобы его покормили, и слуги с непривычной поспешностью бросались выполнять его распоряжения. Но, стоило Шараку протянуть руку, как дары небес превращались в гниль и плесень. И тогда он вопил и бился головой о стены. И слуги взирали на него с изумлением и жалостью. Как им нравилось испытывать эту жалость!

Лишь управляющий не получил ни парчового одеяния, ни единой драгоценности в отличие от обычных слуг, которые награждались сокровищами, как только пересекали порог кухни. Однако ему было позволено есть и пить на кухне, если он молил об этом, стоя на коленях.

– Где кудесник? – вопрошал он, опускаясь на колени перед разодетым в багрец поваренком и моля его о крохотном кусочке мяса.

Слуги неизменно были любезны с управляющим, как и с его полубезумным господином, гораздо любезнее, чем прежде, ибо теперь они могли позволить себе великодушие.

– Мы думаем, что он ушел, господин управляющий.

– Ушел? Вы уверены?

Видимо, так оно и было, ибо день за днем и ночь за ночью по дому метался Шарак с ржавым мечом в руках, исхудавший как жердь и полуобезумевший от голода, жажды, паразитов и разрушений. Он жаждал мести и не находил своего обидчика, а между тем рядом опадали последние шпалеры и последнее золото превращалось в шлак. Крыша кусок за куском обваливалась, пока в одну прекрасную ночь Шарак не оказался под открытым небом, усеянным звездами, которые, казалось, когда-то принадлежали ему.

Куда девалось время? И что с ним стало? Все смешалось. Сколько он прожил в таком состоянии, бродя в лохмотьях по руинам с прилипшим к позвоночнику животом и прислушиваясь к отдаленным и недосягаемым звукам пиров?

– Месяц, не более того, – ответил ему кто-то. – А тебе кажется дольше?

Глаза Шарака вспыхнули огнем.

– Где ты, мальчик? – прохрипел он. – Подойди ближе, ближе…

И перед ним послушно возник прекрасный юноша с черными распущенными волосами и еще больше похожий на девушку, чем прежде. И обезумевший Шарак поднял на него меч. И он разлетелся на куски, поранив своего хозяина, и тогда Шарак разрыдался от ярости и отчаяния.

– Ты лишил меня дома. Кто меня приютит? Когда на богатого человека падает такое проклятие, друзья его оставляют. Не удивительно, что это чудовище – твой отец – отправил тебя ко мне.

– Мне предстоит служить тебе еще восемь месяцев, – промолвил Лжеджайреш, чья фигура смутно мерцала в темном коридоре. – А потом, если останешься недоволен мною, ты меня выпорешь. – И снова раздался его ужасный смешок.

– Смилуйся! – вскричал Шарак. – Назови цену моего избавления.

– Милость? А что это такое? Ты сам определил свою судьбу, сказав о жестоком уроке.

– О я уже все понял, – застонал Шарак, падая на пол.

– Ты наскучил мне, утомил своими выходками, – промолвил юный кудесник. – Похоже, твои неприятности следует растянуть на девять лет, а не на девять месяцев. Ну, да ладно. Я положу им конец. С восходом солнца ты избавишься от своего горя.

– О позволь облобызать подол твоего платья, добрый, мудрый Джайреш.

Но прелестное видение уже исчезло. Исчезло насовсем, чтобы пойти дальше навстречу своим бедам. Всю ночь Шарак пролежал на полу, молясь богам, чтобы исполнилось обещание всемогущего юноши.

Встало солнце, и первые его лучи разбудили Шарака в груде развалин, в которые превратились верхние покои.

И вдруг он увидел, что все разрушения исчезли. Шарак снова находился в роскошном особняке. Цветочные ковры купались в солнечном свете, и тот разгорался еще ярче, отражаясь от позолоты.

Шарак, бормоча что-то под нос, перебегал из комнаты в комнату. Он ощупывал убранство и орнаменты, словно они принадлежали не ему, воровато оглядывался и, как нищий, топтался в дверях, пожирал глазами пищу на столе. Наконец голод взял свое. Купец вонзил зубы в белый хлеб, как изможденная собака, и с хлебом ничего не произошло, только хрустнула ароматная корочка, и язык ощутил медовую мякоть… Все обратилось вспять. И хотя Шарак чуть не лишился чувств от счастья, он ощутил чистоту своего тела, облаченного в тонкие ткани, и тяжесть перстней на пальцах, которые еще недавно обжигали его, плавясь и стекая…

И вот Шарак поднял сияющую руку и позвонил в серебряный колокольчик. По этому знаку к нему всегда вбегал слуга, дожидавшийся его распоряжений за дверью.

Однако теперь почему-то никто не появился, лишь тишина была ответом Шараку.

Он приоткрыл отяжелевшие веки. Дверь наконец отворилась, и на пороге появился привычный слуга. Его голова была украшена ветками жасмина, он был облачен в малиновое платье, на запястьях и на щиколотках позвякивали золотые браслеты. Он наградил Шарака таким долгим, таким высокомерным взглядом, что у купца екнуло сердце. Затем слуга склонился с княжеским достоинством, и Шарак ощутил в этом поклоне убийственную насмешку над собой.

– Да, господин?

– На колени, ты, тварь! Или будешь избит до полусмерти!

Слуга рассмеялся.

– У нас на кухне говорят, – произнес он таким тоном, словно хотел сказать «в нашей стране говорят», – что кнуты и палки превращаются в букеты цветов, прикасаясь к нашим спинам. А знаете, почему? Потому что в кухне воцарился рай, и все мы находимся во власти его чар. Так ударьте же меня, господин.

Шарак бросился вперед, нанес удар. Слуга просиял и залепетал что-то о летней траве и прозрачных источниках.

Тогда Шарак попытался убить слугу. Он душил его и колол ножом, но это не причиняло юноше никакого вреда, он только пуще радовался. Наконец Шарак обессиленно повалился на пол.

– Уйди прочь с моих глаз, – прошептал он.

И слуга, поклонившись учтивее, вышел из комнаты. И тут же внизу раздались музыка и пение, и звуки поднимались все выше и выше, как набегающая волна.

– Будь проклят этот кудесник, – пробормотал Шарак. – Я погублен навеки. – Хотя он не смог бы сказать, в чем именно выражалась его погибель. Но, когда он вспоминал о своих слугах, купавшихся в роскоши и чувствовавших себя хозяевами в его доме, он не мог ни о чем думать, лишь о том, что унижен и сломлен. И снова в нем зародилась мысль о мести. «Все было бы прекрасно, если бы не отец этого выродка. Негодяй, это он навлек на меня все несчастья, он заставил меня разозлить свое отродье и тем самым нарушил мой покой, зная, что я не смогу справиться с Джайрешем».

Это слегка успокоило Шарака, он опустился на ложе и замер.

Он больше не звал слуг, не требовал от них ни питья, ни пищи. Он просто сидел, наблюдая за тем, как тени то укорачиваются, а то снова растут. Словно его собственная душа распространяла вокруг себя мрак.

3. Дар ягуара

Тем временем в лесу к югу от восточных садов прошло девять месяцев. Плодоносная осень и листопад сменились морозами и студеной стылостью, а затем наступило беззвучное ожидание, когда, казалось, все заснуло. Но вскоре побежали ручьи, и на кустах высыпали звезды цветов. Свиньи выскочили из пещер тереться о стволы деревьев. Молодняк бросился в реку и замелькал белым янтарем под тонким яшмовым покровом воды.

Искупавшийся Джайреш вышел на берег и увидел перед собой цаплю, которая стояла на одной ноге, а в другой держала церемониальный жезл.

– Пора прощаться, – молвила она.

– И я не могу остаться?! – воскликнул Джайреш.

– Мы должны выполнить пожелания твоего отца, – ответила цапля. – Он хотел, чтобы ты по прошествии девяти месяцев получил вознаграждение и вернулся домой.

– Но я не мог удовлетворить твоего господина. Я – отщепенец и изгой. Поэтому я останусь со свиньями.

– Ничего не поделаешь, эту книгу слагает Судьба, – промолвил подошедший белый кабан. – И из нее невозможно вычеркнуть ни единой строки.

И тогда Джайреш поднял руку, прощаясь с кабаном.

– Ну что ж, обратно в мир, – произнес он, – где мне никогда не обрести такого покоя и отдохновения, как здесь. И если я расскажу там о стаде свиней, приютившем меня, люди разве что поднимут меня на смех.

– Тогда ничего не рассказывай. К чему навлекать на свою голову неприятности? Просто знай, что это с тобой было.

– Да, но я начну думать, что то был сон.

– Вся жизнь – сон.

Друзья редко сопровождают свои разлуки обилием слов и потоками чувств.

И цапля повела Джайреша обратно через лес. Он шел, опустив голову, то улыбаясь, то погружаясь в задумчивость. С видом мечтателя он и вошел к господину ягуару.

– Ты сослужил хорошую службу и я доволен тобой, – промолвил тот, глядя на Джайреша горящими глазами. – Получи причитающееся вознаграждение.

И он указал на необыкновенный букет, лежавший на столике рядом с престолом. Он состоял из шипообразного когтя, пучка коричневой шерсти и белоснежного клыка, похожего на кинжал.

– Вот это? – переспросил Джайреш.

– Да.

– А что это такое, мой господин?

– Ключ, – ответил ягуар. Он закрыл глаза, и придворные вокруг зашушукались, прикрывшись веерами.

– Но, мой господин, это совсем не похоже на ключ.

– Ты так думаешь? – промурлыкал ягуар и чуть-чуть приоткрыл один глаз.

Цапля отвела Джайреша в сторону.

– Послушай, тебе пора отправляться домой. На обратном пути увидишь прекрасную гробницу, которую узнаешь по восседающей на ней сине-черной вороне. Она скажет тебе…

– Да?

– А шерсть, коготь и клык – это ключ от той гробницы.

– Зачем она мне?

– В ней покоится огромное богатство.

– Я не граблю могилы, – промолвил Джайреш, и взгляд его еще больше затуманился. Он снова мыслями вернулся в лес, к тем дням, когда ему не нужно было ничего.

– Как бы там ни было, возьми его, – велела цапля и, захлопав огромный крыльями, издала громкий крик.

И тут же поднялся страшный шум. Тигры метнулись со своих лож, и олени шарахнулись, опрокидывая шахматы. Бык ринулся в стаю обезьян. Заметались гуси и закричали птицы. Гиены зашлись истерическим визгом. Все заголосили на разные лады. Отовсюду доносился рев, рычание, лай, писк и шипение.

Джайреш замер.

– Это же звери! – вскричал он. – Это же птицы! – И огромный удав подполз к его ногам. – И змеи! – И Джайреш выхватил нож.

И тут все исчезло, как дым, как утренний туман. Все растворилось, и он оказался один в тени старых деревьев на высоком утесе в лучах заходящего солнца. Сон кончился, и спящий пробудился. Хотя, в отличие от обычного сна, из которого возвращаешься лишь с собственной душой, в руках он по-прежнему сжимал коготь, шерсть и клык.

Блудный сын Джайреш возвращался домой, на запад, пересекая дороги и холмы, мимо голых пастбищ и пустых террас, вдыхая сверкающий весенний воздух.

Он не спешил, то и дело сходил с дороги и блуждал по полям и лесам, где временами встречал с себе подобных. Джайреш приветствовал их с невероятным интересом и заботой, словно они представляли чуждый, но крайне симпатичный ему род.

Таким образом, он то и дело сбивался с пути, но и это его не тревожило. Ибо по вечерам, когда солнце касалось окоема, он снова находил дорогу на запад.

К концу седьмого дня затянувшегося путешествия Джайреш, бродя в терпком вине сумерек, вышел к роще, за которой виднелось кладбище.

На фоне испепеляюще багрового заката виднелись темные деревья и надгробия, с них то и дело поднимались в небо крылатые сгустки тьмы.

Джайреш тут же нащупал дар ягуара на поясе. Со странными предчувствиями он двинулся между закрытыми и безмолвными домами усопших.

Наконец он увидел перед собой огромное надгробие, вырезанное из камня такой белизны, что оно блестело, словно смоченное водой. Сверху на нем сидела иссиня-черная ворона, она повернула голову и приветливо изрекла:

– Приветствую тебя, сын мой. Это здесь.

Джайреш взглянул на ворону и ответил:

– Я бы предпочел пройти мимо.

– Судьбой предписано тебе иное.

– Да и как я попаду туда? Не с помощью же этого ключа из меха?

– Дверь уже отперта.

– Так, значит, кто-то побывал тут до меня?

Но ворона вместо ответа взлетела и исчезла вдали. И в то же мгновение солнце село, и на остывающее небо высыпали звезды. Белое надгробие потемнело, словно всосав собственную тень.

«Ну что ж, – подумал юноша, – раз такова моя судьба, я должен избыть ее».

И он толкнул железную дверцу, которая тут же подалась под рукой.

Внутри царила кромешная тьма. И Джайреш сразу вспомнил все детские предрассудки, и все рассказы о привидениях, и все предостережения, которые существовали на Плоской Земле. Ему было страшно, и он оглядывался по сторонам, намереваясь сбежать. Следует заметить, что в этих краях, как и во многих других, был обычай хоронить усопших вместе со всеми их богатствами, особенно, если у них не было наследников. Кроме того, мавзолеи состояли из двух покоев – внутреннего и внешнего, который был обставлен как гостиная. Поэтому Джайреш, осторожно продвигаясь вперед, вскоре обнаружил и зажег лампаду.

Свет залил пространство, и Джайреш непроизвольно вскрикнул при виде пышного убранства комнаты и высоких сундуков с золотыми ручками, которые стояли вдоль расписных стен. Тяжелые занавеси скрывали вход во внутреннее помещение, где должен был находиться покойник. А перед входом в резном кресле восседала Смерть.

В этом не приходилось сомневаться, ибо Джайреш слышал много рассказов о ней. И все совпадало вплоть до малейших деталей. Она была такого же цвета, как ворона, и казалось, ее одеяние соткано из ее собственной кожи. Волосы клубились как кровавые аметисты. И из полупрозрачного сгустка бесплотного тела на Джайреша смотрели два жгуче-желтых неподвижных глаза.

Через несколько мгновений Джайреш пришел в себя и, дрожа, учтиво поклонился.

– Ваше величество, – промолвил он, – мне было приказано явиться сюда. Я не хотел тревожить вас.

Смерть не шелохнулась. Глаза горели.

– А поэтому, если вы считаете, что я поступил невежливо, я сейчас же уйду, – добавил Джайреш.

– Нет, – ответила Смерть, – ты останешься здесь, раз пришел.

Джайреш побледнел.

– Надолго ли, ваше величество?

И королева Смерть рассмеялась. Ее смех не предвещал ничего хорошего. Она выпростала руку из-под одеяния и принялась играть своим аметистовым локоном; и эта рука, как и утверждали легенды, состояла из одних костей.

– Посмотрим, на сколько тебе придется остаться, – рекла она. – Что до меня, то мои владения лежат в глубине земли, а рядом с тобой лишь мой образ. И все же мыслями и делами своими я нахожусь здесь. Я явилась, чтобы отобрать сокровища с помощью чар, дарованных мне моим королевским положением и моими познаниями. В этой усыпальнице находятся очень нужные мне вещи. Похоже, они нужны и тебе.

– Это не так, – возразил Джайреш. – Я не хочу утомлять вас своей историей, достаточно сказать, что я служил волшебнику, и он в награду дал мне вещь, которую назвал ключом, и послал меня в этот мавзолей.

Смерть нахмурилась.

– Да. От тебя разит волшебством. Покажи ключ.

Джайреш поспешил найти коготь, мех и клык.

Однако достать не успел. Вся усыпальница задрожала от страшного гула. Послышалось жуткое рычание, глаза королевы расширились, и в комнату влетел вихрь, вырвавший из рук Джайреша и швырнувший на пол дар ягуара.

А затем произошло настоящее чудо. Из-под земли полезла какая-то тварь, она росла все выше и выше, пока голова не достигла потолка. Этот некто был невидимым, но вся гробница заполнилась его резким запахом, плотоядным и кровожадным и в то же время чистым, как звездный свет. Тварь была повсюду, так что Джайреш оказался вжат в крохотное углубление в стене. Но и этого было мало животному духу – казалось, он заполнил всю землю.

Джайреш уже не видел Смерть. Даже ее оттеснили, и ее призрачное земное тело сморщилось, искривилось, как выжатое белье.

И наконец Существо заговорило человеческим голосом, низким и глубоким, словно отдаленный гром, и невесомым, как пыль. И от этого гласа гробница содрогнулась до самого основания.

– Смерть, – произнесло оно, – когда-то выглядела иначе. Когда-то ты была смертной женщиной и охотилась на леопардов. Ты носила леопардовые шкуры, и за это тебя прозвали Леопардовой королевой. До сих пор твои глаза горят их огнем, и до сих пор ты держишь при себе этих огромных кошек и забавляешься охотой на них в своем призрачном подземном чертоге. И потому ты ощущаешь меня. Ибо я кровь и плоть, сердце и душа всех леопардов. Ибо я их бог. Я – бог всех кошачьих от крохотного котенка, греющегося у деревенского очага, до золотисто-черных и жгуче-рыжих гигантов, полосатых, крапчатых и пятнистых хищников, чьи гривы развеваются, как подсолнухи на ветру. Я – бог обитателей ночи, оставляющих кровавые лепестки следов. И по этому праву, и в силу талисмана, данного мною этому человеку, я говорю тебе, королева Смерть, Смерть леопардов: на этот раз уйди. Тебе придется уступить свои сокровища. Они принадлежат ему. Я их отдал ему. Повинуйся.

И Смерть задрожала, и образ ее проступил явственней. Она поднялась со своего кресла и кивнула Кошачьему Богу.

– Немногие помнят о том, что когда-то я охотилась на леопардов и сама была леопардом в душе, – промолвила она. – Сейчас люди говорят: «Смерть как леопард», но они не знают меня. – Она посмотрела на Джайреша сквозь пульсирующий сгусток, разделявший их. – Ну что ж, бери сокровища гробницы.

– Госпожа, я все равно не хотел бы ссориться с вами, – невозмутимо ответил Джайреш.

– Я все равно враг тебе, как и всем остальным, – парировала Смерть. – И к тому же непобедимый враг. Но похоже, у тебя есть могущественные друзья. Так что можешь не бояться меня до конца своей жизни, да и тогда не слишком бойся. – И, произнеся это, она исчезла, как исчезает свет затухающей лампады.

И вся гробница словно растворилась в воздухе.

Джайреш почувствовал, что его тоже куда-то несет, и ощутил прикосновение тяжелой лапы, которая легла на него сверху и отшвырнула обратно в усыпальницу. Его заставили открыть сундуки и вынуть из них огромные мешки и звенящие сосуды. Его взору предстали россыпи золотых монет и колец, рукописи в позолоченных шкатулках, связки ключей на серебряных цепочках, изысканные наряды и утварь, сосуды с благовониями и драгоценные фолианты, и нитки каменьев. Наконец он увидел черное мерцающее небо, и чистый ночной воздух омыл его лицо.

Почувствовав свободу, Джайреш бросился бежать. Он мчался, как заправский грабитель могил, пока наконец не добрался до леса и не упал в полночную траву, рассыпая мешки и шкатулки. Он тут же погрузился в сон, и ему приснились девять огромных черных леопардов, которые охраняли его до самого рассвета.