Текст книги "Одиссея самурая, Командир японского эсминца"

Автор книги: Тамеичи Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Моряки называли мой "Сигуре" ("Осенний дождь") "Эсминцем-призраком" или "Непотопляемым эсминцем", а меня самого прозвали "Чудо-командиром". Действительно, это был наиболее славный период моей военно-морской карьеры.

Старая китайская мудрость гласит, что даже нападая на кролика, лев должен использовать всю свою мощь. Американцы поступили точно как этот лев, когда на рассвете 7 августа 1942 года атаковали острова Гуадалканал и Тулаги. Смешно, но это произошло на следующий день после того, как японцы построили на Гуадалканале взлетно-посадочную полосу, которая сразу и попала в руки к противнику. На островах находились 2600 японских строительных рабочих, а оборона состояла из 800 морских пехотинцев при нескольких орудиях и пулеметах. В их распоряжении также находились 9 вооруженных гидросамолетов и 12 летающих лодок.

Американцы оккупировали Тулаги в течение двух часов и одновременно захватили аэродром на Гуадалканале. В это время японский "лев" Объединенный |флот – спал в 2700-х милях от этого места на своих якорных стоянках Внутреннего моря. Правда, неподалеку, в 560 милях северо-восточнее Гуадалканала, на базе Рабаул острова Трук находился 8-й флот вице-адмирала Гуничи Микава. Соединение вице-адмирала Микава, состоявшее из 5 тяжелых крейсеров, трех легких крейсеров и одного эсминца, вышло по тревоге из Рабаула в 15:30 7 августа и в полночь 8 августа атаковало американские силы вторжения на Гуадалканал. При этом были потоплены три американских тяжелых крейсера и один австралийский, поврежден еще один тяжелый крейсер и два эсминца. Все это произошло в течение получасового ночного боя. (Потоплены были американские крейсеры "Квинси", "Винсенс", "Астория" и австралийский крейсер "Канберра". Поврежден американский крейсер "Чикаго". Эсминец "Джервис", поврежденный накануне японскими самолетами, был добит авиацией на следующий день.)

Хотя Микава на отходе, находясь уже вблизи Кавиенга, потерял крейсер "Како", потопленный американской подводной лодкой "S-44", он, несомненно, одержал одну из самых выдающихся побед в морской войне на Тихом океане. Необъяснимо было только почему, разгромив боевые корабли противника, он не занялся американскими транспортами, набитыми различными грузами для высадившегося десанта.

За эту ошибку Микава подвергся острой критике после войны как со стороны американцев, так и японцев. Однако, с моей точки зрения, адмирал Микава со своим относительно слабым соединением и так добился очень многого своим внезапным рейдом. Он бы добился еще большего, если бы его действия поддержали основные силы Объединенного флота, которые адмирал Ямамото держал в водах метрополии.

Когда известие об американском вторжении на Гуадалканал дошло до Японии, спящий "лев" повел ушами, но не поднялся. Император Хирохито, отдыхающий на своей летней вилле в Никко, получив это известие, заявил, что должен немедленно вернуться в Токио. Но в этот момент ему доложили, что начальник главного морского штаба адмирал Нагано прибыл в Никко и просит аудиенции.

– Не произошло ничего, что бы требовало внимания Вашего Императорского Величества, – объяснил Нагано. Он показал императору доклад нашего военного атташе в Москве, в котором говорилось со ссылкой на русские разведывательные источники, получающими информацию от своих американских союзников, что противник высадил на Гуадалканале всего 2000 солдат, планируя уничтожить построенный аэродром и отойти с острова.

Я не знаю, кто мог составить такое дурацкое донесение, но еще больше меня удивляет, как ему могли поверить. И как можно было игнорировать другие разведывательные сводки, утверждающие обратное.

Через три дня, 10 августа, когда выяснилось, что противник не только не собирается эвакуировать свои войска с Гуадалканала, но высаживает там новые части, было решено направить на остров 5800 солдат, предназначенных ранее для захвата Мидуэя, а ныне находящихся на Труке.

На следующий день, 11 августа, из состава Объединенного флота был выделен 2-й флот вице-адмирала Набутаке Кондо и направлен в 2700-мильный поход к Гуадалканалу.

Соединения лихорадочно переформировывались и мой эсминец "Амацукадзе" в результате попал под командование моего старого друга вице-адмирала Нагумо.

"Амацукадзе" и четырнадцать других эсминцев были сведены в 10-ю эскадру, лидером которой стал легкий крейсер "Нагара", на котором держал свой флаг Нагумо после гибели своего флагманского "Акаги" у Мидуэя. Эсминцами командовал контр-адмирал Сусуму Кимура, считавшийся большим специалистом по минно-торпедному оружию.

Мы шли на юг со скоростью 18-20 узлов, хотя каждый эсминец достаточно легко мог развить 33 узла. Но подобное увеличение скорости влекло за собой такой расход топлива, который мы себе позволить не могли. По графику похода мы должны были прибыть на Трук 20 августа, покрыв за пять суток 2000 миль. Затем мы должны были идти к Гуадалканалу.

Утром 23 августа 2-я эскадра эсминцев, эскортирующая транспорты, доложила, что наши корабли обнаружены разведывательной авиацией противника, поставив тем самым адмирала Нагумо перед проблемой. Наиболее оптимальным решением была бы отсрочка высадки и немедленное начало морского боя с противником за господство над водами вокруг острова. Ямамото приказал 2-й эскадре изменить курс и "отложить высадку на сутки", но вышедшему с Трука другому конвою с бригадой Кавагучи никаких приказов передано не было. Главком принял решение разгромить небольшое американское соединение и продолжать высадку согласно графика.

Приказом Ямамото было поспешно сформировано диверсионно-ударное соединение, построенное вокруг самого маленького авианосца нашего флота "Рюдзе" водоизмещением всего 10 150 тонн. Авианосец должны были прикрывать крейсер "Тоне" и два эсминца: "Токицукадзе" и "Амацукадзе". Соединением командовал мой однофамилец контр-адмирал Чуичи Хара. Ему ставилась задача следовать прямо к Гуадалканалу и затем, отходя к Бугенвилю, увлечь за собой американские корабли. В то же самое время соединение адмирала Нагумо с двумя авианосцами "Секаку" и "Дзуйкаку" (каждый по 40000 тонн) должно было проследовать на северо-восток, выходя во фланг соединения противника, когда тот клюнет на приманку отряда адмирала Хара.

В 2 часа ночи 24 мая мы вступили в кильватер тяжелому крейсеру "Тоне" – фантастически выглядевшему кораблю, чьи все четыре башни главного калибра были сосредоточены в носовой части, и пошли на соединение с авианосцем "Рюдзе". Мой "Амацукадзе" занял позицию с правого борта авианосца, а однотипный "Токицукадзе" – с левого.

Доведя скорость до 26 узлов, наше четырехкорабельное соединение устремилось к Гуадалканалу.

Контр-адмирал Хара, державший свой флаг на крейсере "Тоне", был одним из наиболее блестящих офицеров нашего флота. Я знал его еще по училищным временам, где он был преподавателем. При нанесении удара по Перл-Харбору Хара командовал одной из дивизий соединения Нагумо. Я полностью доверял ему.

Самым уязвимым в нашем соединении был, конечно, авианосец "Рюдзе", и я постоянно с беспокойством на него посматривал. Построен он был десять лет назад, и я точно знал, что на такие старые корабли принято направлять наименее опытных пилотов. Особенно после потери такого количества опытнейших летчиков в бою у Мидуэя. Зная, что "Рюдзе" выбран в качестве приманки, я сильно сомневался, что подобной приманке суждено уцелеть.

В 07:13, когда здесь, в южной части Тихого океана полностью рассвело, разведывательный гидросамолет установил первый контакт с противником. Противник следовал за нами достаточно долго, но потом отвернул, видимо, получив какую-то новую информацию. Последующие четыре часа мы шли, ничего не зная ни о местонахождении противника, ни о его дальнейших планах.

Море было полностью спокойным. Из-за редких облаков сияло ослепительное тропическое солнце. Погода, столь благоприятная для удара с воздуха, заставляла вспоминать Мидуэй. Меня опять начали мучить мрачные предчувствия.

В 11:00 мы находились в 200 милях севернее Гуадалканала. Точно по графику, предусмотренному оперативным планом, с палубы "Рюдзе" взлетели 6 бомбардировщиков и 15 истребителей для удара по американскому аэродрому на острове. Находясь в 2000 метрах от авианосца и следя с мостика за уходом самолетов, я недоумевал, почему с "Рюдзе" не выпустили 9 оставшихся у него истребителей для обеспечения собственного прикрытия, с воздуха. Глядя на облака, я представлял сколь неожиданно из-за них могут вынырнуть американские пикировщики и нанести фатальный удар беззащитному авианосцу.

Прошел целый час, но истребители с "Рюдзе" так и не взлетели.

Это было выше моего понимания и мне ничего не оставалось делать, кроме как ругаться про себя, стоя на мостике. В 12:30 возбужденный голос из радиорубки доложил по переговорной трубе:

– Командир, самолеты с "Рюдзе" доложили о том, что они успешно отбомбились над Гуадалканалом.

Я облегченно вздохнул, хотя сильно сомневался в том, что бомбардировка проведенная шестью палубными бомбардировщиками может быть особенно эффективной.

В этот момент рассыльный доставил мне на мостик обед, и я принялся за еду. Заканчивая обед, я услышал крик сигнальщика:

– Самолет, вероятно, противника подходит с левого борта по пеленгу 30!

В бинокль я увидел американский бомбардировщик, величественно плывущий на большом расстоянии, то появляясь из облаков, то скрываясь в них.

Мы подняли сигнальные флаги, дали гудки, сиреной и изготовили орудия к стрельбе по воздушной цели. По мере приближения мы убедились, что самолетов не один, а два. Это были наши старые знакомые по юго-восточной Азии "летающие крепости" "В-17". Я взглянул на "Рюдзе" и онемел от удивления. На авианосце не было никаких признаков жизни. Казалось, что весь его экипаж во главе с командиром забылся в послеобеденном сне.

Чтобы предупредить авианосец о приближающейся опасности, я приказал своим комендорам открыть огонь, хотя американские бомбардировщики находились еще вне дальности стрельбы наших орудий.

"Тоне" и "Токицукадзе" также открыли заградительный огонь.

Наконец, два истребителя, пострекотав моторами на палубе, поднялись с "Рюдзе", стремительно набирая высоту. К этому времени самолеты противника, видимо, доложив о нашей позиции, развернулись на обратный курс. К тому времени как наши истребители вскарабкались на их высоту, "летающие крепости" уже исчезли в облаках. Истребители вернулись и стали кружиться над авианосцем.

А на палубе "Рюдзе" по-прежнему было тихо и пустынно.

Мое терпение лопнуло. Не в силах больше сдерживать эмоции и злость от ожидания удара противника по беспомощному авианосцу, я набросал на листке бумаги небольшое сообщение и приказал сигнальщикам передать его на авианосец флажным семафором.

Сигнальщик выскочил на крыло мостика и стал размахивать флагами: "От командира "Амацукадзе" капитана 2-го ранга Тамейчи Хара старшему офицеру "Рюдзе" капитану 2-го ранга Хисакичи Киши. Полностью осознавая неуместность своего вмешательства, вынужден спросить: почему авианосец столь вяло проводит операцию? Что случилось?"

Подобное сообщение, разумеется, было дерзким и бестактным. Я знал, что ни один морской офицер не позволял себе ничего подобного в ходе боевых операций. Но я специально адресовал его капитану 2-го ранга Киши, поскольку он был моим сокурсником по училищу. Хотя он не отвечал за летные операции, я надеялся, что ему удастся "разбудить" командира корабля и командира авиагруппы.

С авианосца быстро просигналили ответ: "От Киши капитану 2-го ранга Хара. Глубоко признательны за ваше замечание и впредь рассчитываем на них". Пока я гадал, как понимать этот ответ, на палубе "Рюдзе" внезапно закипела жизнь, и на ней появились еще семь истребителей. Вскоре ветер донес шум их запускаемых моторов, но было уже поздно, поскольку именно в этот момент я услышал крики сигнальщиков:

– Приближается большое количество самолетов противника!

Было около 14:00. "Рюдзе" стал спешно разворачиваться под ветер, когда десятка два американских пикирующих бомбардировщиков камнем стали падать на него со всех сторон. Я с ужасом глядел на наш авианосец. Почему он, находясь под атакой, не очищает свою палубу от самолетов? Надо сказать, что в этот момент мне было чем заняться, кроме как наблюдать за действиями "Рюдзе". Я находился на дистанции примерно в 5000 метров от него и вместе с другими кораблями охранения отбивался от бомбардировщиков противника. Между тем, мы перехватили радиограмму с "Рюдзе", предписывавшую самолетам, отправленным к Гуадалканалу, не возвращаться на авианосец, а садиться на аэродроме Бука – на полпути между Гуадалканалом и Рабаулом. Я опять удивился: не лучше ли было приказать своим пятнадцати истребителям перехватить самолеты противника на отходе?

Один за другим американские пикировщики "Донтлесс" и истребители "Грумман" пикировали на "Рюдзе", забрасывая его бомбами и поливая пулеметно-пушечным огнем. Двенадцать зениток "Рюдзе" вели спорадический огонь, не сбив ни одного вражеского самолета. (Это были самолеты с американского авианосца "Саратога".)

Две или три вражеских бомбы попали в кормовую часть корабля, пробив полетную палубу. Из пробоин вырвались языки пламени и чередой последовали ужасающие взрывы. По всей длине полетной палубы побежал огонь и повалили клубы густого черного дыма.

Решив, что с авианосцем покончено, самолеты противника ринулись на нас – на корабли охранения. Мой корабль, ведя огонь из всех орудий, отчаянно маневрировал на скорости 33 узла. Огромный бурун, поднятый форштевнем, заливал палубу вплоть до носовой надстройки. Каскады воды достигали мостика.

Атака продолжалась около получаса. Несколько бомб упали в опасной близости от эсминца, но прямых попаданий не было.

Наконец, американские самолеты улетели, и я перевел дух, снова взглянув на авианосец "Рюдзе". Клубы черного дыма отнесло ветром в сторону, открыв авианосец окулярам моего бинокля. Я увидел, что он стоит без хода и... тонет! Тяжелый крен на правый борт обнажил красный сурик корпуса ниже ватерлинии. Волны захлестывали своими верхушками края полетной палубы.

Мой эсминец немедленно начал движение к авианосцу, но внезапное появление из облаков трех самолетов заставило нас снова лечь на курс уклонения от бомб и сыграть воздушную тревогу.

К счастью, и вместе с тем к несчастью, самолеты оказались свои. Это были три истребителя "Зеро", возвращающиеся после удара по Гуадалканалу. Они медленно начали кружиться над "Рюдзе", как бы прощаясь со своей погибающей авиаматкой, а затем, один за другим, совершили посадку на воду вблизи авианосца. Летчиков быстро спасли, но, к сожалению, мы ничего не могли сделать, чтобы спасти их самолеты.

Пока мы спасали пилотов, было потеряно много драгоценного времени. Теперь мне казалось, что авианосец может опрокинуться в любой момент. Но каким-то чудом горящий "Рюдзе" все еще оставался на плаву. Даже языков пламени стало поменьше. Видимо, хлынувшая в корабль вода сама гасила пожары.

Может быть, его удастся отбуксировать на Трука, а там поставить в ремонт? Однако мой оптимизм быстро рассеялся, когда "Амацукадзе" приблизился к авианосцу. Пламя пожаров сожрало все. Было уничтожено все оборудование полетной палубы и орудия на спонсонах. Повсюду вперемешку с обугленными трупами лежали обгоревшие останки самолетов. Крен корабля достиг уже 40 градусов. Авианосец погружался на глазах. Кто-то на полетной палубе сигналил флагами: "Мы покидаем корабль. Подойдите к борту и примите экипаж".

Мы быстро подошли под заваливающийся правый борт "Рюдзе". Если авианосец опрокинется, а это могло произойти в любой момент, он вполне мог накрыть "Амацукадзе" и утащить его с собой в пучину. Но терять время на какие-то раздумья и колебания было уже невозможно, и я решил рискнуть.

Океан, который до этого казался спокойным, своей зыбью так раскачивал стоявший без хода "Рюдзе", что его островная надстройка то вздымалась куда-то высоко вверх, то зловеще приближалась и угрожающе нависала "над моим маленьким эсминцем. Холодный пот катился по моему лицу. Матросы с кранцами и баграми встали у борта, чтобы нас не ударило волной об авианосец и не навалило на него.

Мы приняли сначала раненых, потом офицеров с секретными документами, а затем всех, кого еще можно было спасти. Прием экипажа "Рюдзе" прошел быстро и эффективно. Мы приняли на борт более 300 спасенных. Внезапно крен авианосца сильно увеличился.

– Закончилась ли эвакуация? – прокричал я в рупор с мостика.

Офицер, отвечающий за прием спасенных, ответил утвердительно.

Взревели мощные трубы "Амацукадзе", и эсминец стал быстро отходить от погибающего авианосца.

Мы успели пройти едва ли метров 500, как "Рюдзе" опрокинулся и исчез в океанской пучине. Образовавшийся на месте гибели авианосца огромный водоворот подхватил "Амацукадзе" и стал кидать эсминец из стороны в сторону. Я страшно испугался, что может произойти что-нибудь очень серьезное и еле-еле справился с управлением, выведя корабль из опасной зоны.

Я еще не успел отдышаться от пережитой опасности, как услышал тихий голос за своей спиной:

– Капитан 2-го ранга Хара... Вы не представляете, насколько я вам благодарен...

Я обернулся и увидел капитана 1-го ранга Тадао Като, командира "Рюдзе", того самого человека, которого я так ругал в течение прошедшего дня. Он выглядел измученным и больным, но снова поклонился мне и прохрипел:

– Пожалуйста, примите мою глубочайшую благодарность от имени всего моего экипажа.

Внезапно мне стало его жаль, а злость снова обратилась на адмирала Ямамото, который выбрал такого неподготовленного офицера – Като был строевиком, а не специалистом – для выполнения столь важной задачи, как "приманка".

– Вам нет нужды благодарить меня, Като, – раздраженно ответил я. – Вы выглядите совсем больным. Вы не ранены?

– Нет, Хара, я здоров. Но я вспоминаю, сколько погибло моих моряков... И мой корабль...

Он закрыл лицо руками и, не в силах больше контролировать себя, разрыдался. Когда он побрел к трапу, я только спросил:

– Господин Като, скажите: мой друг Киши, ваш старпом, он спасся?

Като обернулся. Он не сказал ни слова, но по печали на его измученном лице я понял все и кивнул. Като, опустив голову, стал спускаться по трапу.

Я тяжело вздохнул. Капитан 2-го ранга Киши, мой хороший друг, с которым мы когда-то учились в одной группе Эта-Дзимы, погиб. К чему нельзя никогда привыкнуть на войне – это к гибели друзей...

"Амацукадзе" присоединился к крейсеру "Тоне" и эсминцу "Токицукадзе", и я с облегчением убедился, что ни не получили никаких повреждений. Оба корабля спустили шлюпки, поднимая из воды моряков с "Рюдзе", которым пришлось броситься за борт.

Между тем появились еще четырнадцать самолетов, вернувшихся после удара по Гуадалканалу, и стали крутиться над нами. Видимо приказ совершить посадку на аэродроме Бука до них не дошел. В результате семь самолетов, включая и единственный, имеющий радиоаппаратуру, пропали без вести, а семь совершили посадку на воду вблизи наших кораблей и были подняты на борт. Но все самолеты, разумеется, утонули.

Солнце уже садилось, когда "Тоне", "Токицукадзе" и мой "Амацукадзе" получили приказ Нагумо присоединиться к его главным силам и повернули в восточном направлении. Этот день, 24 августа, вошедший в историю как день сражения у Восточных Соломоновых островов, показался мне бесконечно долгим и изнурительным.

Пройдя примерно 50 миль на рандеву с главными силами, мы обнаружили отряд наших эсминцев, который шел на юг, светя прожекторами. Они вели поиск пилотов, вынужденных совершить посадку на воду.

Стояла непроглядно темная ночь и соответствующая тишина. Я почувствовал страшную усталость после бессонной ночи и столь напряженного дня и стал подумывать о том, чтобы спуститься в каюту и пару часов поспать. Но в этот момент мне доложили, что с флагманского авианосца "Секаку" прожектором передали позывной "Амацукадзе", а вслед за ним приказ:

"Адмирал Нагумо капитану 2-го ранга Хара. Немедленно следовать в точку КИ Н 21 и обеспечить спасение двух пилотов авианосца "Дзуйкаку", находящихся в воде".

Сверившись с картой, я даже присвистнул от удивления. Ничего себе... Указанная точка находилась в 98 милях к югу от моего нынешнего места и всего в 60 милях от последнего места соединения противника, зафиксированного на момент гибели "Рюдзе". Но приказ есть приказ. Я преодолел усталость и дал приказ ложиться на новый курс.

Я не имел понятия, каким образом и кто определил то место, где должны были находиться сбитые летчики, но понимал, что наши и без того малые шансы их обнаружить, станут совершенно безнадежными, если мы допустим хоть малейшую навигационную ошибку.

После четырех часов хода на 24-х узлах мы прибыли в район поиска. Снизив скорость до 6 узлов, мы начали прочесывать район. Звезд не было видно и приходилось руководствоваться только счислением.

Вахтенный штурман лейтенант Хидео Шодзи доложил, что мы находимся точно в указанной точке. Я выставил дополнительных сигнальщиков, объяснив им, что кроме наших пилотов здесь могут оказаться и сбитые летчики противника. Включать прожектора я не решился, поскольку опасался вражеских подводных лодок, которые при моем следовании со скоростью 6 узлов могли утопить "Амацукадзе" с такой же легкостью, как какой-нибудь старый транспорт.

После получаса бесплодных поисков я начал беспокоиться по поводу имеющихся у меня запасов топлива, поскольку нам еще нужно было добираться до Рабаула, находящегося на расстоянии 500 миль. Приняв все это во внимание, я разрешил зажечь на бортах слабые сигнальные огни.

Летчики должны быть где-то неподалеку. Я решил просигналить с мостика в темноту сигнальным фонарем название их авианосца: "Дзуйкаку! Дзуйкаку!".

Прошло еще полчаса и все надежды стали тускнеть, когда слева по носу я неожиданно увидел слабый проблеск огня на расстоянии примерно 1000 метров. Повернув в этом направлении, мы спустили шлюпку и, подойдя приблизительно на 100 метров, обнаружили спасательный плотик и двух людей на нем. Командовавший шлюпкой лейтенант Шодзи внезапно остановился и доложил, что люди на плоту похожи на американцев.

Я чуть не взвыл от досады. Если люди на плоту – американцы, то это значит, что нам придется продолжать поиск. А уже близился рассвет.

– Кто бы они ни были, – приказал я, – снимите их плотика на шлюпку.

Когда шлюпка подошла к плоту, с нее просигналили фонарем, что это оказались именно те японские пилоты, которых мы искали. Я чуть не пустился в пляс прямо на мостике от радости.

Взяв летчиков на борт, мы повернули на север и, увеличив скорость до 24 узлов, направились на Трук. А первый раз за двое суток опустился в свое кресло на мостике и забылся глубоким сном.

Хотя операция "Приманка" и закончилась гибелью авианосца "Рюдзе", эта жертва не была напрасной. Внимание противника отвлеклось на наш отряд, а это позволило адмиралу Нагумо использовать все свои силы для удара по американскому авианосцу "Энтерпрайз" и нанести ему тяжелые повреждения. Конечно, это служило лишь небольшой компенсацией за потерю "Рюдзе", поскольку "Энтерпрайз" был быстро отремонтирован и через два месяца был снова в строю.

Более того, палубная авиация американцев атаковала конвой, везущий подкрепления для полковника Ичики, и повредила крейсер "Дзинтцу".

Наши эсминцы подошли к Гуадалканалу и в течение всей ночи яростно бомбардировали позиции противника. Однако на следующее утро эскадрильи "летающих крепостей" в течение нескольких часов налетали на корабли и транспорта нашего конвоя, вынудив его отойти к Бугенвилю. При этом был потерян эсминец "Муцуки" и транспорт "Кинрю-Мару".

Узнав о столь серьезном противодействии противника, конвой с бригадой генерала Кавагучи вернулся обратно на Трук.

Таким образом, это сражение закончилось как тактическим, так и стратегическим поражением Японии. Все решения, принятые адмиралом Ямамото, оказались неверными.

3

В истории Второй Мировой войны было мало адмиралов, заслуживших столь высокую репутацию, как адмирал Исороку Ямамото. Отдавая должное величайшим способностям Ямамото, я все-таки считаю, что его репутация как главкома Объединенным флотом была в значительной степени преувеличена.

Несмотря на катастрофическое поражение Японии в войне на Тихом океане, народ все еще склонен рассматривать Ямамото как одного из величайших национальных героев.

В послевоенных мемуарах жесткой критике подвергались очень многие генералы и адмиралы, занимавшие в годы войны высшие командные должности и считавшиеся чуть ли не кумирами нации. Но адмирала Ямамото не критиковал никто. Моя критика адмирала является по существу первой, высказанной военным человеком, прошедшим всю войну. И эта критика основана вовсе не на каких-то личных антипатиях к покойному адмиралу. Напротив, я уверен, что адмирал Ямамото был выдающимся руководителем, вполне заслужившим то почти религиозное уважение, с которым к нему относились его подчиненные. Но он не имел достаточной квалификации, чтобы командовать таким количеством кораблей и таким количеством людей, которые находились в составе Объединенного флота Японии к началу войны. Можно считать трагедией тот факт, что именно Ямамото был избран в качестве главнокомандующего Объединенным флотом.

Многие старшие офицеры флота считают, что адмирал Ямамото был бы идеальным морским министром и некоторые адмиралы прилагали усилия продвинуть его именно на этот пост. Они полагали, что Объединенным флотом должен был командовать адмирал Мицумаса Йонаи. Однако эта идея провалилась, поскольку Ионаи, будучи убежденным противником войны с Соединенными Штатами, отказался возглавить флот, заявив: "Я не боевой адмирал и на этом посту окончательно испорчу отношения с армией. Более того, если такой упрямый человек, как Ямамото, станет Морским министром, его точно убьет какой-нибудь армейский фанатик".

Конечно, главной помехой действиям флота являлась армия, постоянно пытавшаяся подчинить все действия флота своим планам. В начале войны, как известно, правительство возглавлял армейский генерал Хидеки Тодзио. Морской министр адмирал Сигетаро Шимада считался марионеткой премьера. Начальник Главного морского штаба адмирал Осами Нагано не был достаточно твердым человеком, чтобы противостоять влиянию армии. Поэтому, критикуя какие-либо действия или бездействие адмирала Ямамото, необходимо иметь в виду все эти факторы, которые порой сильно подрезали крылья главкому Объединенного флота.

В течение всей своей карьеры Ямамото имел репутацию рискованного игрока. Он считался мастером во всех рискованных играх, особенно в покере. Его решение нанести удар по Перл-Харбору также было игрой, давшей адмиралу возможность сорвать огромный куш. Но странно, что после удара по Перл-Харбору адмирал перестал рисковать, ведя себя очень нерешительно.

Итак, 25 августа 1942 года мой, набитый спасенными, эсминец "Амацукадзе" вошел в тихую лагуну атолла Трук. Я был уверен, что, выгрузив спасенных на берег, получу приказ немедленно возвращаться в зону боевых действий. Ни я и никто из моего экипажа не мог даже предположить, что в столь критический момент боевых действий мы более чем на месяц застрянем в этой тихой лагуне.

Находясь на Труке и общаясь со штабными офицерами, я более-менее составил для себя общую картину войны, которая выглядела весьма печальной.

7-8 мая, когда я находился в отпуске, произошло сражение в Коралловом море. Наше командование планировало захватить десантом порт Морсби ключевую базу союзников в южной части Тихого океана на южном побережье Новой Гвинеи. В результате этого сражения от захвата базы пришлось отказаться. При этом был потерян легкий авианосец "Сехо", а ударные авианосцы "Дзуйкаку" и "Секаку" получили такие повреждения, что не смогли принять участие в произошедшем через месяц сражении у атолла Мидуэй. Официально было объявлено об очередной победе нашего флота и о гибели трех вражеских авианосцев. В действительности американцы потеряли в этом бою авианосец "Лексингтон" и танкер "Неошо", а авианосец "Йорктаун" был поврежден. Несмотря на все победные реляции, морякам было ясно, что Японию в этом бою постигла крупная неудача.

Через месяц мы потерпели сокрушительное поражение у Мидуэя, потеряв в одном бою четыре авианосца ("Акаги", "Kara", "Сорю" и "Хирю") и тяжелый крейсер "Микума". Американцы потеряли авианосец "Йорктаун", который они сумели отремонтировать к этому бою, и эсминец "Хэмман".

Существенно, что союзники начали вторжение на Гуадалканал 7 августа, когда японские силы завязли в болотах Папуа. Адмирал Ямамото совершил грубые просчеты в оценке операций на Гуадалканале и в Папуа. Так же как и при Мидуэе он разделил свои силы для одновременного удара по Мидуэю и Алеутским островам, также и тут он решил одновременно ударить по двум целям. В итоге, он, погнавшись сразу за двумя зайцами, не поймал ни одного.

.В ночь на 25 августа, когда "Амацукадзе" разыскивал в океане сбитых летчиков, семь других эсминцев снова обстреливали Гуадалканал, не добившись фактически никаких результатов. В следующие два дня, когда наши самолеты без какого-либо заметного эффекта бомбили американские объекты на Гуадалканале, главные силы Объединенного флота бесцельно маневрировали вокруг Соломоновых островов.

Нерешительность Ямамото становилась очевидной. Через четыре дня конвой с пополнением для полковника Ичики снова попытался пробиться к Гуадалканалу. Эскортирующий конвой 20-й дивизион эсминцев подвергся удару с воздуха, в результате которого эсминец "Асагири" был потоплен, а "Сиракумо", "Югири" и "Амагири" – получили тяжелые повреждения. Адмирал Ямамото запоздало выслал к ним на помощь тридцать Истребителей с авианосцев "Секаку" и "Дзуйкаку", но к цементу их прибытия конвой уже был вынужден отойти Шортленд. Между тем, прижатые к болотам и уже частично истребленные силы авангарда полковника Ичики требовали подкреплений под угрозой полного уничтожения.

На следующий день в Шортленде войска были пересажены с транспортов на шесть эсминцев, которые посте наступления темноты 29 августа высадили 1000 солдат Тайву Пойнт на северном побережье Гуадалканала.

Новые подкрепления, состоящие из бригады Кавагучи, в очередной раз вышли конвоем с Трука. Они прибыли на Бугенвйль в конце августа, где их первый батальон был доставлен в Гуадалканал 30-го числа тремя эсминцами. 31 августа восемь эсминцев доставили на остров еще 1200 человек. 1 сентября к Гуадалканалу двинулась третья группа из четырех эсминцев, но она была вынуждена возвратиться из-за сильных ударов с воздуха.