Текст книги "Сантрелья"

Автор книги: Тамара Вепрецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава восемнадцатая ОБВИНИТЕЛИ

Я управлюсь с любой помехой,

Рад с любой докукой сразиться,

Но себя защитить не умею

От назойливого тупицы.

Лопе де Вега

Где я слышала этот голос, такой знакомый голос? Я вытянула свечу вперед, а узник тем временем нашел в себе силы вскинуть голову. Я вскрикнула и тут же закрыла рот рукой.

– Не бойся, Элена, он добрый. Просто его пытали, и ему плохо, – неправильно истолковала мой крик девушка.

Узник глубоко вздохнул, замотал головой, словно отмахивался от наваждения, и заговорил на английском языке, будто обращаясь к девушке:

– Говорю по-английски, чтобы она не подумала, что я общаюсь с тобой. Я ведь не знаю, за кого тебя принимают. Я здесь уже две недели и не вижу выхода. Наверное, ты уже поняла, что это другой век. Судя по всему, примерно век одиннадцатый. Один человек приходит ко мне иногда, кормит меня и перевязывает мои раны. Это араб, почему-то живущий среди христиан. Я о многом говорил с ним. Он очень образован, владеет латынью. Ему можно доверять.

Он перевел дух, каждое слово болью отдавалось в его измученном теле. Беренгария шагнула к нему, чтобы успокоить, не понимая, о чем он говорит. Но он остановил ее жестом и продолжил, все также обращаясь к ней:

– Если б ты смогла найти этого араба. Вместе вам, может быть, удалось бы вытащить меня отсюда. Правда, он уже почти неделю не появляется. Не случилось ли с ним чего? Эта девочка очень добра. Она подкармливает и жалеет меня. Не волнуйся. Я все вынесу. Но ужасно, что и ты оказалась в этом мире!

Он замолчал и медленно опустился на пол. Я поборола оцепенение и продолжила спектакль. Насколько обостряются умственные способности в момент опасности! Откуда только возникает понимание, как нужно поступить? Я повернулась к Беренгарии и сделала вид, что пытаюсь что-то сформулировать, но от волнения ничего не могу сказать. И тогда я заговорила с ней по-русски, трогая ее за рукав, чтобы привлечь внимание:

– Господи! Наконец-то я тебя нашла! Мы уже не знали, что думать. И все же мы шли по верному следу! Твой араб нашел меня в подземелье, когда я уже попала каким-то образом в это время. Я живу у него. Он выдает меня за свою наложницу. Сейчас его отправили с поручением. А девушка дружит со мной, ей скучно здесь, бедняжке. Родной мой, крепись. Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы ты выбрался отсюда…

– Элена, ты слишком переволновалась, – удивленная моей непонятной тирадой, обеспокоилась Беренгария и потащила меня к выходу.

– Кушайте, пожалуйста, – обратилась она к узнику и вышла.

Я, воспользовавшись секундой ее отсутствия, сжала его руку и шепнула:

– Потерпи!

Я осветила его изможденное, заросшее, в синяках и ссадинах, лицо и не могла оторвать взгляд от его усталых, воспаленных серых глаз, родных глаз моего брата Николая.

Мы выбрались из душных, зловонных, гнетущих казематов и поднимались по лестнице, словно из преисподней на свет божий.

– Ты знакома с этим последним узником? – догадалась Беренгария.

Я вздрогнула. «Это мой брат!» – кричала душа.

– Нет, – поспешила ответить я, а мне так хотелось довериться этой доброй девочке в надежде, что она сможет чем-то помочь. Но я не торопилась признаться.

– Тебя испугал его вид? – высказала новое предположение девушка.

– Да, – я порадовалась, что она не держалась за прежнюю догадку. – Почему его пытают, а других – нет?

– Другие – мавры, о них все известно, они просто враги. Он же не понятно кто и откуда, к тому же одежда его ни на что не похожа. Он напоминает колдуна. У него нашли какие-то странные колдовские предметы. Он либо язычник, либо еретик, – объяснила Беренгария.

– А ты не боишься общаться с колдуном, помогать ему? – мне надо было побольше узнать о ее личном отношении к Коле.

– Нет, он такой спокойный и в то же время беззащитный. Я вообще не считаю его колдуном. Колдуны не такие. Они злые и хитрые, это сразу бросается в глаза, – выдала свою позицию девушка, будто имела порядочный опыт общения с магами. – Падре Эстебан будет решать его судьбу на церковном собрании.

Я ужаснулась. В таком случае Николая ждет неминуемая гибель. Конечно, одиннадцатый век – это еще не воинствующая инквизиция, не охота на ведьм, но церковь как раз утверждает свои позиции, борется за свое главенство и влияние, поэтому так или иначе и борется с ересями и преследует инакомыслящих.

– Но ведь арабы – тоже неверные? – попробовала я изобразить наивное недоумение.

Беренгария почему-то решила, что я имею в виду Абдеррахмана, и бросилась на его защиту:

– Сакромонт спас жизнь Альфонсо во время битвы много лет назад. С тех пор он живет у нас, и отец его очень уважает. К тому же он не противится принятию нашей веры. Он присутствует на наших богослужениях и признает Христа.

Девушка вдруг смутилась, осознав, что выдала наложнице статус ее господина. Но я каким-то нелепым вопросом показала, что мало поняла из рассказанного ею.

Авантюра завершилась, и девушка, опасаясь родительского гнева, торопилась в свою спальню и поспешила проститься со мной возле моей двери. Я облегченно вздохнула, избавившись от ее общества и оставшись наедине со своими переживаниями.

Итак, я нашла Николая. Главное, я знала теперь, что он жив. Все то время, что я находилась здесь, мы пребывали с ним даже в одной башне, а я ничего не подозревала и ни о чем не догадывалась. Сколько времени упущено! Я молила бога, чтобы вернулся Абдеррахман. На него я возлагала большие надежды. Ему одному я могла довериться.

Я металась по комнате в полной темноте и не могла успокоиться. Затем легла и пыталась заснуть. Куда только сон делся? Коля, исхудавший, избитый, изможденный, стоял перед глазами. Я зажгла свечу и достала рукопись, чтобы отвлечься, но читать я не смогла, лишь еще раз пролистала уже прочитанное, в обратном порядке: юность и детство Святогора, вступление и изложение причин написания сего труда. И вдруг я вспомнила Колины слова: «Судя по всему, это примерно век одиннадцатый». Одиннадцатый век! Но и рукопись относилась к началу одиннадцатого века! И знакомым казалось мне имя владельца замка, но сейчас, листая, я никак не могла найти те строчки, которые бы подтвердили мои догадки. Да нет, вряд ли. Таких совпадений не бывает!

В волнении я затушила свечу и приготовилась к мукам бессонницы, но незаметно заснула. Первый раз за последнее время мне вновь приснился мой сон с римским мостом. Ну, конечно, этот сон связывал меня с братом. И ведь он действительно оказывался в руку! Вот бы моя подруга Оля обрадовалась, что сонники не врут!

Утром Абдеррахман так и не возвратился. И день прошел, как и все предыдущие. Вскоре после завтрака на пороге возникла сияющая Беренгария, темно-апельсиновые глазки ее озорно блестели, и я догадалась, что наше ночное приключение пока сошло ей с рук. На уме же у нее были новые проказы. Я оживилась, когда она заговорщически произнесла слово «авантюра», в надежде, что она опять поведет меня к узникам.

Но мы вышли во двор замка, прошмыгнули за ворота и залихвацки бегали по перекидному мосту. Девушке явно некуда было девать энергию. Надо сказать, что особой радости мне это не доставляло. Мой угнетенный дух совсем лишил меня сил. Но это отвлекало меня от тяжелых раздумий о Коле. До возвращения Абдеррахмана я не видела для себя реальной возможности что-либо предпринять. Чувствовалось, что Беренгария симпатизирует Коле, опекает его, но истинные причины такого внимания были мне неведомы, и я не рискнула ей открыться.

Вдруг на дороге мы заметили столб пыли, и Беренгария ринулась в кусты, пытаясь утянуть и меня за собой. Я почему-то приросла к земле и не двинулась с места. Мимо размеренным шагом в замок въехали несколько кабальеро. Через минуту мимо пулей пронесся всадник на вороном скакуне. Когда пыль осела, Беренгария потащила меня в замок, и лицо ее выражало тревогу. Мы укрылись в ее покоях, и она принялась меня отчитывать:

– Ты выдала нас обеих. Меня теперь накажут. Ты же знаешь, что родители не выпускают меня за пределы замка. Эти рыцари обо всем доложат отцу, тем более что среди них я узнала нашего святого отца – дона Эстебана. Он-то уж точно не оставит без внимания твое присутствие за воротами.

– Прости, – повинилась я. – Не понимаю, что на меня нашло. Я не успела спрятаться.

– Ну, ничего, может, обойдется, может, пронесет, – успокаивала себя девушка.

Через час вбежала встревоженная горничная, причитая, что хозяин, очень сердитый, приказал нам обеим явиться в главный зал. Беренгария побледнела:

– Нам влетит.

Но она взяла себя в руки, приняла беспечный вид, решив, что таким образом ей, как обычно, удастся умаслить любящего отца. Да еще мать поможет, пообещает наказать по-своему непокорную дочь, а такие наказания сулили дочери долгие часы общения с матерью, выслушивание ее наставлений, перерастающих в задушевную беседу. Это бывало редко, и Беренгария даже любила такие наказания. Самая страшная кара грозила со стороны священника – часы молитв, заученных и бессмысленных, поскольку латыни девушка не знала, молитв, которые надо было произносить вслух, стоя на коленях перед образами в домовой церкви. Весь этот спектр возможных испытаний она изложила мне по пути в зал.

Доньи Эрменехильды в зале не оказалось. На высоком стуле, как судья, восседал сеньор – владелец замка. Лицо его отражало серьезный настрой. За столом расположились другие господа, один из которых был в рясе, а чуть поодаль разместился Абдеррахман. Только мы вошли в зал, как двое мужчин заломили мне руки назад. Среди них я узнала своего вчерашнего обидчика. Меня поместили в центре зала лицом к «присяжным». Беренгарию отец попросил сесть рядом с ним.

– Дочь моя, – мрачно начал дон Ордоньо, – вчера ты водила эту девицу в казематы, где она имела возможность обменяться информацией с узниками, которые являются нашими врагами. Так ли это?

Я почувствовала подвох в его вопросе, но Беренгария тут же попалась в расставленные сети, ответив «да» и тем самым подтвердив мою преступную связь с узниками.

– Но, отец! – тут же вскричала девушка, осознав вдруг свою ошибку. – Она там ни с кем не общалась.

– Санчо, – обратился сеньор к одному из приближенных: это был вчерашний надзиратель. – Повторите ваши показания!

Санчо поклонился, многозначительно откашлялся и торжествующе отрапортовал, упиваясь собственной значимостью:

– Вчера, когда госпожа Беренгария, многоуважаемая дочь вашей милости, уже покинула камеру одного из узников, эта неизвестная мне особа, имеющая, как я теперь выяснил, сомнительное положение в замке вашей милости…

– Это не важно, короче, – одернул его дон Альфонсо, сидевший здесь же, недалеко от отца.

– Так вот, эта особа задержалась в камере и что-то прошептала узнику, при этом держа его за руку.

– Так ли это, Элена? – прогремел дон Ордоньо. – Ты подтверждаешь это?

Я встрепенулась и обвела взглядом присутствующих. Абдеррахман сидел, мрачно опустив голову. Я огорченно посмотрела прямо в глаза дону Ордоньо и твердо сказала:

– Нет!

Благодаренье богу, удержавшему меня от откровенных признаний, которые я чуть было не сделала Беренгарии!

– Она лжет! – выкрикнул человек в рясе. – Чем она объясняет, в таком случае, что сегодня днем она отлучалась из замка? Не передавала ли она сведения нашим врагам, не готовят ли они побег узников при ее содействии?

– Погодите, падре Эстебан, не горячитесь, – вмешался дон Альфонсо. – Отец, позволь мне обратиться к сестре.

Сеньор кивнул.

– Беренгария, где ты находилась сегодня после завтрака?

– Я гуляла, – гордо ответила девушка, упрямо сжав губы.

– С кем?

– С Эленой, – еще громче и с большим вызовом произнесла она.

И я почувствовала благодарность к этой девушке за мужество. Ведь она могла отречься от меня, и никто не узнал бы, что она, вопреки запрету, покидала пределы крепостных стен.

– Дочь моя, где ты гуляла? – строго спросил отец. – Не за воротами замка, я полагаю?

– Как раз за воротами, – дерзко заявила девушка.

– Ты будешь наказана, как всегда, – грозно проговорил ее отец. – Однако, это доказывает, что Элена выходила из замка не одна. Она с кем-нибудь общалась, Беренгария?

– Нет, она была только со мной.

– Вчерашнее твое посещение казематов столь же непростительно, – пророкотал дон Ордоньо. – За это ты тоже понесешь наказание.

– Вы не правы, отец, – возразил молодой Альфонсо. – Вы даже поощряли милосердное отношение к несчастным узникам. Хотя брать с собой чужестранку, пожалуй, неосмотрительно с твоей стороны, сестрица!

Почувствовав, что туча вроде проходит стороной, я расслабилась, ослабла и хватка державших меня удалых молодцов.

– Погодите, дон Ордоньо, – раздался вкрадчивый голос святого отца. – Вы не спросили у дона Санчо, с каким из узников общалась эта девица.

– Да, – встрепенулся владелец замка. – Так кто это был?

Санчо самодовольно расхохотался:

– Да это тот сумасшедший из последней камеры.

– Это же еретик! – взвился падре Эстебан. – Она колдунья и еретичка, если уж она не мусульманка.

– Сакромонт, какой веры твоя пленница? – потребовал дон Ордоньо.

– Насколько я успел понять, она христианка, – твердо сказал араб.

– К чему эти оговорки? – допрашивал сеньор.

– Я мало успел узнать о ней, к сожалению. Эта девушка мне симпатична, и я хотел бы знать о ней больше, – с поклоном ответил Абдеррахман.

– Я уверен, что она – еретичка! – упорно взвизгивал святой отец. – Вы разве забыли те колдовские предметы, которые мы извлекли из дорожной сумы того узника? Самовозгорающийся светильник? Коробка с бегающей стрелкой? Ящик, говорящий человеческим голосом, причем его, узника, голосом? И эта совсем маленькая круглая коробочка с малюсенькими стрелочками, что мы сняли с его руки? А из чего сделаны эти вещи, я спрашиваю вас? Это не дерево, не камень, не железо, это вообще не металл! Таково вещества нет в нашем мире. Он – колдун и еретик. И если эта особа связана с ним, то и она – ведьма!

«Приплыли! – уныло подумала я. – Теперь и мне и Коле грозит смерть. Если уж за дело взялась католическая церковь, нам – конец».

– Отец, я сам видел, как Элена молилась и крестилась! – воскликнул дон Альфонсо. Этот парень, похоже, выступал в роли адвоката.

Беренгария вдруг проворно подскочила ко мне и вытащила из-под моего платья серебряную цепочку с крестиком, которые, к счастью, я всегда надевала в дорогу.

– Вот! – торжествующе показала девушка.

– Что это? – не разглядел дон Ордоньо.

– Это крест! – гордо заявила девушка.

Загрохотала скамья, и каждый член судилища счел своим долгом подойти и рассмотреть поближе не то крестик, не то шейку, на которой тот висел. Наконец, утолив любопытство, все вернулись на место.

– Не торопитесь, дон Ордоньо, – проворковал священник сеньору. – Крест ничего не доказывает. Давайте допытаем ее. Не спешите ее отпускать.

Раздались одобрительные возгласы. Гордо поднялся Абдеррахман со своего места, подошел ко мне и обратился к своему «благодетелю»:

– Это моя пленница, как вы сами изволили заметить, ваша милость. Позвольте мне решать ее участь.

– Не забывайся, Сакромонт! – воскликнул хозяин с возмущением. – Она-то, может, и твоя добыча, но ты забыл, вероятно, кто ты! Напоминаю, что ты – мой пленник!

Хватка моих охранников усилилась, и за моей спиной раздался их довольный смешок.

– Как это верно, ваша милость, поставить, наконец, на место этого зарвавшегося мусульманина, – радостно одобрил святой отец.

– Помолчите, падре, не вмешивайтесь! – зарычал сеньор, явно раздраженный всей этой неприятной историей.

Абдеррахман неожиданно возник перед доном Ордоньо, пока тот осаживал священника. Араб с достоинством снял с пояса меч, достал кинжал в ножнах, встал на колено и протянул оружие своему господину.

– Ваша милость, я ни на минуту не забывал, что я ваш пленник. Но я уже много лет служу вам верою и правдою. Я не хотел бы ставить вас в неловкое положение и просить вас отказаться от вашего слова, если вы потеряли доверие ко мне. Пусть отрекусь от своего слова я, тогда останется незапятнанным ваше доброе имя, не пострадает ваша честь, и ваши единоверцы перестанут попрекать вас услугами неверного мусульманина. С этой минуты я – всего лишь ваш пленник. Договор между нами утратил свою силу. Я предаюсь в руки вашего правосудия.

Я испугалась. Абдеррахман лишался из-за меня милости своего «благодетеля», а я тем самым лишалась защиты моего спасителя. Мне стало невыносимо жаль этого благородного араба, и эта жалость на мгновение затмила страх за собственную судьбу.

– Не смей, Сакромонт, решать за меня! – рыкнул с досадой дон Ордоньо. – Ты все еще у меня на службе, встань, вложи оружие в ножны и вернись на место. Я не разрешал тебе покинуть его.

Члены суда возбужденно перешептывались. Меня все еще держали два дюжих парня, и руки мои затекли и ныли.

– Давайте уже завершать наши споры, – призвал к порядку сын хозяина.

– Я предлагаю девицу бросить в каземат и там допросить ее с пристрастием, – выкрикнул падре Эстебан.

– Все камеры заняты, – весело доложил Санчо.

– Давайте поместим ее в казарме гарнизона и приставим к ней охрану, – предложил кто-то из присутствующих.

При этом послышались гнусные смешки. Мурашки пробежали у меня по коже. Я умоляюще посмотрела на дона Ордоньо.

– Молчать! – гаркнул он.

Воцарилась тишина.

– Альфонсо, твое предложение, – спросил он.

– Отец, в гарнизон ее помещать опасно, вы сами это понимаете, – горячо заговорил молодой человек. – Конечно, ее место у Сакромонта, но раз господа не доверяют ему, я предлагаю запереть ее в моей комнате, и у двери снаружи поставить часового. Тогда она сама окажется и в изоляции и в безопасности.

Беренгария вдруг ухватилась за рукав дона Ордоньо. Он резко повернулся к ней.

– Отец, вы же сами хотели, чтобы Элена спела нам сегодня, – всхлипнула она.

– Об этом не может быть и речи, – огорченно отмахнулся хозяин и шепнул: – Ты сама виновата, дочь моя. И ты это прекрасно знаешь.

– Только не наказывай меня молитвами, – взмолилась девушка, вспомнив о своей собственной судьбе.

Дон Ордоньо проигнорировал ее мольбу.

– Действуй, Альфонсо! – приказал он во весь голос. – Все свободны. Сакромонт, останься.

Дон Альфонсо оттолкнул моих телохранителей, и повторилась вчерашняя сцена с торжественным сопровождением меня вон из зала, только выходили мы в противоположную сторону.

И все же он добился меня, этот волевой, настойчивый молодой человек. Он заполучил меня вполне благородно, признавая при этом, что место мое – у Абдеррахмана. И все же я была теперь в его распоряжении на вполне законных основаниях.

«Что охраняем, то и имеем», – сказал один из сатириков, моих соотечественников. Посмотрим, как распорядится своей ролью моего охранника этот сын владельца средневекового замка. Одно я понимала совершенно отчетливо: сейчас я не имела возможности помочь не только Коле, но и самой себе.

Глава девятнадцатая ЗАЩИТНИКИ

Того считай другом, кто любит тебя, а не тех, что вокруг тебя.

Из древнерусских афоризмов

Мы спустились по каменной винтовой лестнице несколько виражей, и дон Альфонсо распахнул передо мной дверь своего холостяцкого жилища. Изнутри он запер дверь на засов. Обстановка напоминала комнату Беренгарии, только там женская рука сумела придать хоть мало-мальский уют вышитыми салфеточками, покрывавшими тяжелую грубую мебель. Здесь же царствовал настоящий мужской аскетизм. Жилище рыцаря, воина, ему не до роскоши, не до излишеств, не до сентиментов.

Альфонсо указал мне на тяжелое кресло, а сам стал расхаживать взад-вперед, о чем-то долго и мучительно размышляя или на что-то решаясь. Неожиданно он резко остановился прямо передо мной:

– Элена!

Я вежливо кивнула.

– Ты еще плохо понимаешь наш язык, да?

Я кивнула.

– Я знаю, что ты невиновна.

Я опять кивнула.

– Здесь ты в безопасности, – он произнес это медленно и четко, словно убеждал в этом не только меня, но и самого себя.

– Ты здесь в безопасности, почти, – как-то странно повторил он.

Я подняла на него удивленный взгляд.

– Кто ты? Откуда? Зачем ты попала в наш дом, прекрасная незнакомка? – воскликнул он.

Я не ответила, посчитав его вопросы риторическими.

– Может, ты, по своему происхождению, не должна быть пленницей нашего пленника? Может, ты могла бы стать сеньорой какого-нибудь замка? – говорил Альфонсо.

Я слушала в смятении, делая вид, что я мало понимаю.

– Боже всемилостивейший! – вскричал молодой человек и кинулся ко мне. Он за руки поднял меня из кресла и, не выпуская, то и дело встряхивая руки мои, он начал горячо объясняться:

– Нет, здесь ты не в безопасности. Ты здесь еще в какой опасности! Я не смею обидеть тебя, ибо ты принадлежишь человеку, однажды спасшему мне жизнь, человеку, которого я привык уважать за его благородство. Но я с первого дня, как увидел тебя, мечтаю только о тебе. И если ты захочешь, если я тебе интересен, я плюну на все приличия, я предам Сакромонта, ты станешь моею!

Я в ужасе дергалась от его горячечных движений и тупо смотрела ему прямо в темные глаза, опять-таки ничегошеньки не понимая. Наконец, он перестал меня трясти и, на удивление, бережно поместил обратно в кресло. Он снова принялся мерить комнату шагами.

– Элена, – продолжал он при этом. – Это такая мука видеть тебя и не сметь, не сметь надеяться! И думать, что, полюбив тебя, я унизился, ведь любовь моя брошена к ногам наложницы араба. О ужас!

Этот молодой человек решил доверить мне все свои душевные сомнения и терзания. Конечно, он говорил так откровенно, уверенный в том, что я не понимаю и четверти сказанного.

– Все было бы проще, если бы я не полюбил тебя, – поделился он новыми соображениями. – Я мог бы без зазрения совести разделить тебя с арабом и, думаю, он не обиделся бы. Но я не могу так поступить с тобой!

Он снова встал прямо передо мной.

– Скажи только слово, – проговорил он медленно и четко, – и я сам сделаюсь твоим рабом.

Настойчивый стук избавил меня от необходимости давать ответ. Дон Альфонсо раздраженно открыл дверь. Вошел его отец.

– Ты все еще здесь? Я рад, что застал тебя, – сказал он. – Как она?

Он кивнул в мою сторону. Молодой рыцарь пожал плечами. Он явно не знал, как я; он точно знал, что сам он плохо.

– Мальчик мой, нам надо поговорить.

– Говорите смело, она почти ничего не понимает.

– Я знаю, – дон Ордоньо заговорил довольно быстро. – Ты прекрасно осознаешь, что она невиновна. Она все эти дни проводила на наших глазах. Дон Эстебан переусердствовал в своих обвинениях. То же я сказал Сакромонту. Альфонсо, ты должен вернуть ее арабу.

Молодой человек застонал.

– Не сопротивляйся, Альфонсо, будь мужчиной, – отец похлопал сына по плечу. – Я все понимаю. Но мы пока ничего о ней не знаем. Если она окажется заморской принцессой, я сам отберу ее у араба. Но пока Сакромонт ничем не заслужил такого оскорбления.

– Но ее опасно отдавать, она может попасть в лапы к Эстебану, – попытался привести веские доводы Альфонсо. – Все из-за этого узника, отец. Падре бесится, что вы все еще не приговорили его к казни. И правда, почему вы до сих пор не казнили его?

Я похолодела. Мой горячий поклонник превращался на глазах в моего заклятого врага.

– Я не казнил его потому же, почему я не могу казнить Элену, – отрезвил его отец, – потому что я даже не знаю, кто он. Но если он будет упорствовать в своем молчании, ему несдобровать.

– А как же эти предметы? Разве они не доказывают колдовство? – опять взвился Альфонсо.

Владелец замка вздохнул и вдруг хитро улыбнулся:

– А почему бы нам не взять на вооружение магию во имя нашей святой войны?

Я почти обожала добродушного, но волевого бородача. И надежда тут же пустила корни в моей душе.

– А теперь вернемся к тому, с чего начали, – упрямо стоял на своем отец. – Отведи Элену к Сакромонту.

– Хорошо, отец, – вздохнул мой поклонник. – Разрешите, я только попрощаюсь с ней.

– Только без глупостей, – махнул рукой дон Ордоньо и вышел.

Альфонсо замер на месте на минуту-две, потерянный и унылый. Потом осторожно приблизился ко мне, аккуратно поднял меня из кресла и бережно прижал к себе.

– Прощай, – шептал он, горячо целуя мои виски и лоб, – прощай, любовь моя.

И он покрыл все лицо мое поцелуями и, наконец, приник к моим губам, но лишь на мгновенье. Он тут же отпрянул и выпустил меня, собрав всю свою волю в кулак. Я, наверное, напоминала бесчувственную куклу. Я просто ждала, кончится, когда он отведет меня к Абдеррахману, казавшемуся мне теперь просто родным и близким человеком. Он не доверил меня дежурившему у двери охраннику, а сам лично привел меня в покои араба.

Из приоткрытой двери лилась музыка. Звуки дрожали и замирали в каком-то заунывном волнении, потом тревожно перегоняли друг друга, взбирались наверх и на самой кульминации обрывались, словно лопалась струна, – лишь в воздухе повисала звенящая тишина, как разрешение только что оборвавшегося звука. И снова печальная мелодия сменялась смятенным тремоло, и в этих чарующих звуках отражалась терзавшаяся душа.

Мы застыли, не вправе прервать эту необычную восточную музыку, и тихонько вошли, только когда возникла длительная пауза. Абдеррахман сидел на полу и держал на коленях струнный инструмент наподобие гуслей с великим множеством струн. На кончиках указательных пальцев я заметила какие-то колечки, при помощи которых он, видимо, и извлекал эти таинственные звуки из инструмента.

– Ты здорово играешь на кануне /Канун – арабский струнный музыкальный инструмент/, Сакромонт, я всегда говорил тебе это, – похвалил его дон Альфонсо.

– Спасибо, дон Альфонсо, – Абдеррахман поднялся и поклонился молодому господину. – Я благодарен тебе за Элену. Ты славно защищал ее.

Молодой человек кивнул, подтолкнул меня к Абдеррахману и направился к выходу. У двери он вдруг обернулся и бросил:

– Береги ее, Сакромонт.

– Непременно, – поклонился араб.

Альфонсо вышел. Мы с арабом застыли друг перед другом и упорно молчали. Я так ждала его возвращения все эти дни, а теперь, когда мне просто необходимо поговорить с ним о Коле, я чувствовала, что не смогу начать разговор первой. Я ощущала какую-то вину за то унижение, которому он подверг себя во время этого бесстыдного судилища.

Вдруг Абдеррахман произнес:

– Пророк сказал: «Пусть за каждым плохим твоим поступком следует хороший, который загладит предыдущий, и относись хорошо к людям!»

Я в недоумении уставилась на него, не понимая, что он имеет в виду. Он прошелся по комнате и остановился у окна. Я заметила, что он всегда любил смотреть в окно, когда о чем-то размышлял. Еще через минуту он промолвил:

– Ты полюбилась молодому господину. Если он вызывает у тебя ответное чувство, ты свободна в своем выборе.

– Абдеррахман, мне не до любви! – вскричала я, пораженная его проницательностью. – Не отказывай мне в своем покровительстве! Мне здесь некуда пойти и не к кому обратиться! Ты единственный, кому я могу доверять. И это подтвердил самый близкий мне человек – мой брат.

– Николас? – удивился он.

– Да. Я его видела. Он томится там внизу, в сырой, зловонной темнице. И еще я знаю, что ты был добр к нему, как ты до сих пор был добр ко мне.

– Я догадывался об этом, – кивнул он.

Он задумался и смотрел мимо меня, пребывая в подавленном настроении. Я не знала, что привело его в уныние, но мне казалось, что я нарушила его размеренную жизнь, а он, переоценив свои возможности, осознал, что не в состоянии исполнять миссию моего достойного защитника. Я создавала для него проблемы.

– Извини, если я чем-то обидела тебя, – почему-то сказала я, причем произнесла я это легко и спокойно, только устало.

Он встрепенулся и изумленно взглянул мне в глаза.

– Тебе не за что извиняться. Просто я устал с дороги и огорчен произошедшим. Ты тоже утомлена. Я должен вернуться в зал. Дон Ордоньо приказал мне быть на обеде. Ты, к сожалению, не сможешь составить мне компанию сегодня. Но Сулейман покормит тебя.

– Я не голодна, Абдеррахман, но мне нужна твоя помощь и поддержка, точнее, нам – мне и Николаю – нужна твоя помощь и поддержка, – взмолилась я, цепляясь за его рукав, как утопающий за соломинку.

– Ты можешь положиться на меня, Элена, – он легонько сжал мою руку. – Я обязательно помогу, сделаю все, что смогу.

Он еще раз, на сей раз крепко, стиснул мне руку и вышел.