Текст книги "Женщина в белом (СИ)"

Автор книги: Таланты Литмировские

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Женщина в белом

1.

Он сошел с поезда и не узнал родной город: вокзал был прежним, а вот все что за его дверями было словно чужим, удобные дорожные развязки, новый мост, автобусы и обилие иномарок, делали провинциальный прежде город современным и красивым.

Многие женщины заглядывались на стоящего у входа высокого мужчину лет сорока, одетого в теплый пуховик и такие же теплые штаны, отчего обыкновенная вообще – то фигура приезжего, приобретала мужественный вид.

Иван пригладил седеющие виски и расстегнул куртку, под ней был теплый вязаный свитер, темно-синего цвета, так шедший к его голубым глазам. Ему надо было успеть на последний автобус, тот отправлялся в двадцать часов, мужчина, подхватив небольшой рюкзак, поспешил на автостанцию, находившуюся, здесь же, на привокзальной площади.

На автостанции его огорошил диктор заявлением о том, что траса из-за ожидавшегося бурана, закрыта до утра. Стало горько и обидно, вдруг эти десять, двенадцать часов задержки не дадут им с матерью встретиться, может в последний раз.

Сотовый телефон стал бесполезной игрушкой, связь в родной деревне была по старинке, да и не хотел он никого беспокоить ожиданием своего приезда.

Он зашел перекусить в кафе на вокзале, и тут к нему подошел таксист, молодой, вертлявый парень.

– Квартиру, брат? Девочки не интересуют?

– Да нет, мне бы в Дубовку, очень надо.

– Трасса закрыта, но если договоримся, то любой каприз за ваши деньги.

Сошлись на пяти тысячах, вместе они прошли к банкомату, обналичив большую сумму денег, впереди были большие расходы, потом Иван прошел с таксистом к его машине, черной «Ауди».

– Ты, браток, подожди, покури, может, еще найдем попутчика, тебе дешевле, да и веселее.

Город жил своей привычной жизнью, Иван стоял под энергосберегающим фонарем и наблюдал, как по улицам спешат парочки, мамаши с колясками. Он отвык от городского шума, от суеты городов, там, далеко в Заполярье ему нравилась именно это белое одиночество, никакого хаоса, сон, подъем, работа, даже отдых был сродни работе, по радиостанции он слышал целый мир, и даже космос.

Семья распалась из-за частых его командировок, в большом городе росли две замечательные дочки, бывшая жена, вышла замуж и в новом браке родила еще двоих детей, и дочкам-погодкам, мужчина оплачивал учебу в институте.

Скоро таксист вернулся, с ним рядом шел довольно крупный парень, разболтанной походкой, выпившего лишку, человека.

Голова его была обрита, и выглядела комично, похожа по форме толи на грушу, толи на тыкву.

– Все больше никого не нашел, поехали.

– А ты в Дубовку?– спросил Иван попутчика.

– Да, нет, в Егорьевскую.

Егорьевская, была крупной станицей, и действительно им было по пути.

В машине под музыку, пел что-то хриплым голосом мужчина, про лагеря и братву, Иван задремал, проснулся уже за городом, когда машина понеслась по пустынной трассе, он посмотрел на спидометр, ехали больше ста километров.

Сосед увидев, что Иван проснулся, завел с ним неспешный разговор, Иван честно рассказали о работе и о маме, хотя и не был никогда болтуном, но за долгую дорогу, даже ему молчать надоело.

– Полярник? Самый настоящий?

– К маме еду, маме операция нужна, брат позвонил, просил помочь деньгами, я и подхватился, двадцать лет дома не был.

Иван был в хорошем настроении, с такой скоростью будет к полуночи дома, попутчик завозился рядом, а потом на Ивана обрушился неожиданный удар локтем в переносицу.

Он не потерял сознание, но все происходило с ним было, как во сне. Машина свернула с трассы, подпрыгивала на колдобинах, потом Ивана вытащили из машины, когда он, от холодного ветра, почти пришел в себя, его ударили по голове чем– то тяжелым, и недавний сосед пырнул его в спину небольшим ножом.

– Эх, такую куртку испортил.

Взяли деньги в рублях, и в валюте, еще отличные японские часы, подарок брату и золотые сережки.

– Давай, его до оврага довезем, чтобы не на виду валялся.

– На фига, Тыква, ты его раньше времени ударил? Я машину кровью пачкать не буду.

– Да, черт с ним, в эту сторону мало кто ездит зимой. Гутя, поехали в город, меня уже колбасит, догнаться надо.

– Садись, поехали.

«Ауди» развернулась в степи, и стала возвращаться в город.

Трасса по-прежнему была пуста, снег шел уже крупными хлопьями, ветер завывал в проводах.

– Тыква, я один это вижу?

– Нет, – стуча зубами от страха или от наркотической ломки, подтвердил напарник.

За машиной, словно, держась за левое заднее крыло, летела женщина в белой длинной рубашке, снежные волосы развевались на ветру.

Шофер прибавил газу, но привидение не отставало, оно напротив переместилось к дверце, с той стороны, где сидел шофер и заглянуло в окошко.

– Аааа! – Гутя вывернул руль до упора.

Машина вылетела на обочину, несколько раз перевернулась, и взорвалась.

2.

Волк, был изгоем. Его прогнали из стаи, и он, пока еще не парализованный болезнью, искал легкой добычи. Глаза с расширенными зрачками словно налились кровью, со свисающего языка капала слюна, но это был зверь, зубы еще были крепки, и остры, и он кинулся на человека.

Иван чувствовал, как забытье уносит его за грань реальности, в видениях его парил в бане старший брат. Иван ясно видел Сергея, его загорелое тело, и белеющий шрам от аппендицита, брат зачерпнул в ковш кипятка и выплеснул на Ивана, правое бедро обожгло болью.

Человек очнулся, застонал, но волк и не подумал отпрыгнуть. Канадский комбинезон, был слишком толстым, чтобы добраться до тела жертвы, и вырвать кусок тела.

Время отнимало у волка силы, этот лежащий на снегу человек был его последней надеждой, продлить свою волчью жизнь.

Иван до крови прикусил себе щеку, почти пришел в себя и вовремя, зверь прыгнул, нацелившись на незащищенную полоску белеющей шеи, и схватка началась.

Волк хотел порвать человеку горло, а человек пытался ударить зверя по самому чувствительному месту – носу, но промазал, так был стремителен зверь, тогда он, отогревая дыханием сведенные морозом пальцы, левой руки, согнув правую локтем, закрыл лицо и шею.

На снег летели ошметки гусиного пуха из рукава куртки, волк стал давиться и чихать, и дал человеку шанс победить, пальцы наконец-то оттаяли, и Иван смог разжать их и со всей силы воткнуть в волчьи глаза. Зверь заскулил, и не давая ему опомниться, мужчина вцепившись в его горло, повалил зверя на снег и усевшись на него сверху придавив своим телом, стал душить зверя.

Волк хрипел, лежа на спине он стал совершенно беззащитен и скоро затих перед смертью, как– то странно, почти по-человечески икая.

Голова со слипшимися от крови волосами, мерзла на холодном ветру, но сил накинуть капюшон не осталось. Иван лежал на остывающем звере, снова ему казалось, что он в бане, ноздри щекочет медово – березовый дух. Он лежал на полке и слышал, как смеются брат и мама. Ласковые и сильные мамины руки подняли сомлевшего мальчишку, и вынесли на воздух, Иван летел на маминых руках над травой, под высоким летним небом, потом мама опустила его в теплую воду у самого берега, и брызнула ему в лицо водой.

– Ванечка, Ванечка в кого же ты такой слабый, а обещал богатырем вырасти, нас с бабкой в обиду не давать.

И он очнулся. В степи мела поземка, небо быстро темнело, и сползая с окоченевшего трупа зверя, мужчина попытался встать, и с третьей попытки ему это удалось, и он спрятав руки подмышки и накинув капюшон, побрел по степи.

Покров уже наступил, но снега было немного, кое-где еще пробивалась выросшая от осенних дождей трава. Идти было нетрудно, ботинки крепкие, и даже порванная волком куртка грела, пока не усилился ветер, и темные тучи не просыпались на степь, мелкой порошей, слепящей глаза, так, что он чуть не прошел наезженную колесам машин дорогу.

Широкая наезженная колея вела к людям, тропинка узкая, еле заметная в снегу, уводила, скорее всего, на летние пастбища, в никуда. Иван не знал, что именно узкая тропинка шла за сопку, к поселку, а колея, накатанная городскими рыбаками, уводила к оврагу, где протекала река.

Женщина стояла на самой развилке. Она была высокой, даже для рослого Ивана, длинные белые волосы развевались на ветру, платье, похожее на ночную рубашку, напротив, стояло словно накрахмаленные шторки на маминых окнах.

Иван рассмотрел ее очень хорошо: и распахнутый ворот, и нательный крест на шелковом шнурке, не таявшие снежинки на распущенных волосах, и только глаз женщина не поднимала.

Она была молода, если можно так сказать о привидении, лет тридцать, совсем живая женщина, если не всматриваться в мертвенно бледную кожу и прозрачное тело.

Испугаться сил не было. Слышал Иван про эту женщину в белом, вроде когда– то давно сбили у одной женщины сына на дороге, маленького, дошколенка еще. Умерла она с горя, но стала являться привидением на дороге, и такой буран начинался тогда в степи, что многие одиночки, едущие по дороге, останавливались, да так и замерзали в машинах, или от угара погибали. А еще, что та машина, за которой она летит по дороге, пытаясь догнать, непременно разобьется.

«Видно давно никто ей не попадался, трасса из-за бурана перекрыта, вот и моя душа ей достанется, пешеходная» – подумал путник.

Но веря и не веря в нее, он все же перекрестился, и пожелал ее душе покоиться с миром.

Привидение вздрогнуло, но молитвы не испугалось, а наоборот, подняло ресницы, и посмотрела Ивану прямо в глаза.

За заиндевевшими ресницами, зияла черная пустота.

Пока он шел, силы вроде еще оставались, но вот остановился, и голод и усталость навалились, придавили к земле, словно чугунные ворота, и Иван устало опустился в снег.

– Вот и конец дороги, прости мама. – Душу его охватила такая безнадега, что Иван свернулся калачиком прямо у ног призрака и уснул, поэтому и не видел, как у приведения дрогнули бескровные губы, и по щеке покатилась слеза.

3.

Мама пекла пироги. Руки по локоть в муке, на глаза падает выбившиеся из – под косынки непослушная прядка, мама дует на нее, не отрываясь от теста, раз другой, но все же терпение ее лопается, и она заправляет волосы, при этом забелив мукой лоб и часть щеки.

Ваня стережет рыбную начинку от кота, и хоть ему страсть, как охота тоже колобка скатать из мягкого белого теста, приходиться отвлекаться на мяукающего Ваську и гоняться за ним по дому. Но вот, наконец, кот пойман и выдворен на улицу, и Иван, толкаясь со старшим братом за место около матери, получает свою толику теста и начинает месить колобок. Брату доверяют даже делать небольшой пирожок с начинкой, но и Ванино рукоделие мама хвалит, и он укладывает его на противень, и видит, как колобок перемещается в печь, заслонку закрывают.

Потом все вместе убирают стол, бабка достает выбеленную с красивой мережкой скатерть, та украшает стол только в большие праздники. Сегодня именно такой день: Ваня пошел в первый класс, отец прислал ему из города ранец, брату сумку через плечо, маме яркий платок с золотыми нитями, а бабе Нюше, простой штапельный.

И они садятся за стол и первый стакан с компотом за отца-кормильца, что не забывает, ни жену, ни детей.

Много позже Ваня узнает, что у бати в северном городе другая жена и дети, и мамка ему в письме дала развод, но из года в год пока он не ушел в армию, они всегда отмечали пирогами, редкие отцовские посылки и письма.

Хлебный дух, сдобренный рыбной начинкой, травами кружил голову, желудок свело от боли, и Иван очнулся.

– Да подожди ты одежу снимать, пусть оттает немного, да дверь открой, угорит же.

Голос был удивительно знакомым, это же Пасечник, все так его звали в деревне, имя забылось, а прозвище прижилось.

Иван попытался встать, но сил не было, он впал в забытье.

Во сне снежная женщина все пыталась согреть свои ледяные руки у Ивана на груди, от холода сердце останавливалось, не хватало воздуха, но потом холод отступил, и мрак тоже. Он ощутил во рту горячий сладкий чай, чай разливался по телу, словно огонь, до самых кончиков пальцев, и скоро, он заснул крепким здоровым сном уставшего человека.

Утром они сидели с Пасечником, и пили самогон, заедая кровяной колбасой, на покров хозяин зарезал свинью.

– Эх, Ванька, фартовый ты парень, это ведь меня лайка моя, Найда, в степь позвала. И воет и воет, и в избу рвется, сроду с ней такого не было. Сначала думал к покойнику, или на луну бесится, а потом словно кто-то в окошко постучался и позвал, я то уже ничего не боюсь, стар, боятся, а так другой бы и сомлел со страха. Жена, правда, моя, Зоя Павловна стращала, не ходи, а вот пошел, и теперь я герой.

Зоя Павловна, маленькая сухонькая старушка, за стол не садилась, сидела в углу и вязала носок.

Иван, молча, закусывал.

– А ведь ты Ванька зря в поселок шел, мамку твою в город на вертолете больничном увезли. Сноха с ней поехала, брата твоего старшего жена, Валька. Вот сейчас выпьем, так я на лыжах сгоняю, может, звонила с города, уже три дня прошло, как улетели.

Ивану было смешно и грустно, в его рассказы о бандитах дед не поверил, а в женщину призрака сразу.

– Да, я сам на лыжах схожу, дядя Пасечник.

– И не думай, Ванька, я в разведку схожу, все узнаю, и ежели, что, тебя в город договорюсь отвезти. Мясо повезет кум на базар, и ты с ним.

– Да вы что-то не то про меня думаете, я с законом дружу.

– Молодец, что к матери попрощаться шел,– дед явно ему не верил.– Свои не выдадут, а вот пришлые запросто. У нас хоть и сократили милицию, один участковый на пятьсот километров, но машина у него хорошая, враз объявится.

– Да, вы меня за зека держите?

– А где документы твои? Вот и пей, отдыхай и молчи. Кума моего всяк знает, тебе с ним в город проще будет попасть. Мать бы застать тебе.

– Да может еще поправится, а?

– Про это не скажу, что за болячка у нее не знаю, да только вертолеты у нас редко кого забирают.

4.

Пасечник ушел, как и обещал, после обеда приехала машина, но не кума, приехал старший брат.

Ваня поразился, до чего Сергей на отца стал похож, даже сутулился по-отцовски .

Брат был неразговорчив, толи жена сварливая досталась, толи жизнь научила не многословию.

Они пожали друг другу руки, словно чужие люди, да и то, не видались двадцать лет, как Иван после армии к отцу на север уехал.

Потом по дороге в город он отсыпался, и проснулся уже у самых ворот областной больницы.

Маму прооперировали, удалили камни в желчном пузыре, но она еще была в реанимации.

Брат снял Ивану квартиру, тот позвонил отцу, чтобы прислал денег на имя брата. Деньги пришли через два часа, Сергей хмуро отдал их Ивану, и тут же уехал назад в деревню.

Иван вернулся в приемный покой и сидел до ночи, пока одна из сестричек не сжалилась и не пропустила его к матери в реанимацию.

Мама лежала там одна, лицо ее было желтушного цвета, и шея, и руки, и настолько это была не мама, что у Ивана комок к горлу подкатил, но вот открыла глаза и попыталась улыбнуться.

Из-под одеяла у нее свисала трубка, куда стекало что-то черное, трубка уходила куда – то под кровать.

– Вот и Ванечка, богатырь мой.

Он сел прямо на пол, так были видны мамины глаза, потом уткнулся лбом в теплое родное плечо, и замер. Мама сделала то, что и в детстве-то редко делала – поцеловала его, в седеющий уже, висок.

– Сынок, там, на подоконнике бульон куриный еще теплый, ты выпей, а то пропадет

– А ты?

– Да мне нельзя, это племянница Настя принесла, выпей, выпей, мне на радость.

– Прости меня, мама.

– Так ведь я Ванечка, давно простила. Это вот Сережа, зол, что навроде, если бы не ты, то он бы уехал мир повидать. Так ведь я его не держала у юбки, сам женился, сам домом обзавелся, и жена и дети, и уж скоро внучка будет, а все злобу на тебя копит. Вот и сегодня, взял да уехал, нет, чтобы при матери помирится.

Потом он расскажет ей про снежную женщину, а мама возьмет с него обещание сходить в церковь помолиться за упокой неприкаянной души.

– А ведь я ее Ванечка видела, мне считать велели, наркоз дали, тут я ее и увидела, стоишь ты в степи, а рядом она летает, я так испугалась за тебя, что даже наркоз никак меня не брал. Доктора сердились, пьяницей обзывали.

Мать заплакала тихо, безобидно, на лбу от долгого разговора выступил пот, и Иван, достав платок, вытер ей и лоб, и глаза.

– Я их не виню, работа адская, платят мало. Ты им сынок, все как положено, конфеты, коньяк, не скупись, с того света меня старуху вытащили.

– Все сделаю мам, и с братом помирюсь, а я ведь совсем осесть думаю в деревне нашей.

– Неужто? Вот радость нежданная.

– Да, стаж уже есть, вот слетаю, документы оформлю, а с братом я помирюсь, мама непременно, помнишь, как мы вместе пироги пекли? Вот приеду, соберемся все вместе и таких пирогов напечем. Ты главное поправляйся.

В палату заглянула медсестра, и шепотом позвала мужчину.

– Все, хватит, завтра в общую палату переведут. А что у Вас на голове, шишка? Давайте обработаю, как положено.

Женщина и рану промыла, и смазала чем-то, рука у нее была такая легкая, Иван даже успел задремать.

– Ну вот и все, а вам ночевать есть где? – разбудил его лаковый голос медсестры.

Она была миловидна, лет на десять младше, но мужчина, так ничего и не понял из ее женского призыва, поблагодарил, положив в карман халата деньги, ушел.

5.

Ровно на Михайлов день маму забрали из больницы, приехал зять Сергея, Иван всю дорогу держал маму за руку, та дремала от слабости всю дорогу.

Мамин дом встретил детскими голосами, нестройным пением снохи и племянниц.

Маму посадили за широкий стол, под образа, а верховодила всем племянница Ивана – Настя. Высокая, дородная, на восьмом месяце беременности, она ловко управлялась и с сестрами, и с тестом.

– Ишь, какая, – одобрительно сказал вслух Иван, и Сергей его услышал, и гордо улыбнулся. И стало понятно, что зол он был не за себя, а за мать, за то, что Иван не ехал так долго, а звонил и писал редко.

Под мамины расстегаи с рыбой, Иван и Сергей пили, чистый, как слеза самогон.

Мама, сильно похудевшая, сидела во главе стола, и улыбалась. Руки ее, не привыкшие к безделью, теребили край, той самой «праздничной» скатерти с мережкой.

– Ваня, Ваня, ты за упокой подал в церковь?

– Так ведь мама, имя то уже никто и не помнит, я за нее сам молюсь.

– И то верно, я тоже молюсь.

Иван опрокинул рюмку и умолчал о жутких снах, в которых снежная женщина, звала его суженным, и просила подарить ей ребенка.