Текст книги "Стрелы на ветру"

Автор книги: Такаси Мацуока

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

– Мой господин, но ведь вы же не примете его приглашение, правда? – промолвил Хидё.

– Приму. Очевидно, он желает сообщить мне нечто настолько скверное, что ради этого даже готов на время отложить удовольствие, которое ему доставит моя смерть.

– Господин, – подал голос Таро, – если только вы окажетесь у него в руках, он вас уже не отпустит.

– В самом деле? Ты это предвидишь?

Все возражения мгновенно смолкли. Гэндзи и не сомневался, что упоминание о предвидении окажет свое обычное действие.

* * *

Каваками хотелось затянуть удовольствие. Он указал на разнообразные кушанья и напитки, которые его адъютант расставил перед Гэндзи.

– Не желаете ли чего-нибудь отведать, князь Гэндзи?

– Благодарю за гостеприимство, князь Каваками, но я не голоден.

Каваками поклонился, показывая, что не воспринял отказ гостя как оскорбление.

– Должен признаться, – сказал Гэндзи, – что смысл этой встречи ускользает от меня. Наше положение безвыходно. Мои помощники полагают, что вы вознамерились схватить меня.

– Я дал слово, что не стану этого желать, – отозвался Каваками, – и намерен сдержать его. Я хотел увидеть вас, пока вы еще живы, – а мы оба прекрасно понимаем, что жить вам осталось недолго, – и окончательно прояснить наши отношения.

– Вы говорите так, словно мы – чужеземцы. Это они стремятся к завершенности и ясности, а потому и обретают их. Мы же отличаемся куда большей утонченностью. – Гэндзи улыбнулся. – Бесконечная неопределенность – вот суть нашего мышления. А потому мы никогда не проясним наши отношения до конца, вне зависимости от того, кто сегодня умрет, а кто останется жив.

– Вы так говорите, словно это еще не ясно.

Гэндзи поклонился:

– Я стараюсь быть вежливым. Конечно же, это абсолютно ясно.

Каваками, вопреки обыкновению, не стал злиться на возмутительные намеки Гэндзи или эту его постоянную улыбочку. Он улыбнулся в ответ и произнес самым дружелюбным образом:

– Само собой, я не претендую на неизменность. Я не ребенок, не глупец и не чужеземец, чтобы верить в подобную нелепость. Я желаю прояснить лишь то, что требует ясности, и завершить лишь то, что необходимо завершить. Не стану скрывать: я делаю это главным образом ради удовольствия окончательно показать лживость ваших провидческих способностей.

– К прискорбию своему должен заметить, что эти способности настолько неоднозначны, что и в этом отношении вашему предполагаемому триумфу не суждено осуществиться.

– Пожалуйста, приберегите свое сострадание для тех, кто его заслуживает, – пока у вас еще осталась возможность его выказывать.

Каваками, не оборачиваясь, взмахнул рукой. Адъютант тут же поднес сосновый ящик, обернутый в белый шелк, и поставил между Гэндзи и Каваками.

– Пожалуйста, примите от меня этот подарок.

– Поскольку мне нечего подарить вам в ответ, я вынужден отклонить ваше любезное предложение.

– Уже одно то, что вы его примете, станет для меня драгоценным подарком, – сказал Каваками.

Гэндзи знал, что в этом ящике, – не благодаря видению, а благодаря выражению лица Каваками. Поклонившись скорее неизбежности, чем хозяину шатра, Гэндзи принял предложенный дар, развернул шелк и открыл ящик.

* * *

Сигеру неспешно ехал в сторону монастыря Мусиндо. Тело его было расслаблено, а на лице читалась полнейшая безмятежность. Однако же он был начеку. Сигеру знал, что найдет Сохаку, и знал, что без труда убьет его. Вот Каваками – это уже серьезнее. Нападение Сохаку – атака кавалерии, не поддержанная пехотой, – явно не было частью замыслов Каваками. А это означало, что где-то впереди их поджидает еще одна ловушка, более хитрая и смертоносная. Въедливый Глаз никогда не станет атаковать в открытую, невзирая ни на какое превосходство в людях и вооружении. Он предпочтет действовать из засады. Скорее всего это будут снайперы, чтоб стрелять издалека, с безопасного расстояния.

Он въехал в долину, над которой возвышался монастырь, нырнул в молодой лесок – и исчез.

* * *

– Где он? – спросил первый снайпер.

– Тише, ты! – прошипел второй. – У Сигеру слух, как у ведьмы!

– Но куда же он делся?

– Успокойтесь, – сказал третий снайпер. – Вспомните, какое вознаграждение мы получим за его голову.

– О, вон что-то движется среди деревьев.

– Где?

– Да вон!

– А, вижу! – взволнованно выдохнул первый снайпер.

– Погодите. Это только его конь.

– Что?

Все три снайпера подались вперед.

– Я не вижу никакого коня.

– Да вон же он! Нет, это просто тень…

– Пошел-ка я отсюда, – сказал первый снайпер. – Покойнику золото ни к чему.

– Стой, глупец! Где бы он ни был, он слишком далеко, чтобы причинить нам хоть какой-то вред. Ему придется пересечь вон ту поляну. А там его легко подстрелить.

– Раз это так легко, ты это и делай.

И второй снайпер припустил следом за первым.

– Дураки!

Но все-таки и третий снайпер последовал примеру своих товарищей.

* * *

– Что-то случилось. Смотрите.

Один из тройки снайперов на втором посту указал на соседний холмик. Те, кто сидели там, стремительно покинули позицию.

– Заткнись, – прошипел командир, – и смотри вниз!

Снайпер подчинился. Но вместо того чтобы смотреть в указанном направлении, стал беспокойно зыркать во все стороны.

* * *

Три снайперских поста. Из них два уже покинуты. Сигеру продолжал ждать. Несколько минут спустя последние снайперы тоже обратились в бегство.

Сигеру нахмурился. Подобное отсутствие дисциплины – даже со стороны врагов – внушало ему глубокое отвращение.

Он снова послал коня вперед.

* * *

– Отец!

Это был детский голос. Голос его сына.

– Нобуёси?

Никто не ответил.

Сигеру огляделся, но ничего не увидел. Впервые он готов был благословить видение, если только оно вернет ему Нобуёси – пускай это будет длиться всего лишь миг, пускай сын предстанет перед ним в виде окровавленного призрака. Пусть он будет держать собственную голову в руках и осыпать отца проклятиями – Сигеру и на это был согласен.

– Нобуёси!

Он отчаянно желал узреть то, чего здесь не было. Ведь сколько раз видения являлись ему против его воли! Неужто он не может один-единственный раз вызвать видение по собственному желанию?

Но Сигеру так и не разглядел ничего, кроме деревьев и зимнего неба. Никаких наваждений, никаких встреч с умершими. Может, и голос сына просто померещился ему?

– Господин Сигеру! Какая честь для меня!

Впереди на тропе стоял Сохаку, рядом с ним – какой-то самурай. Погрузившись в мысли о сыне, Сигеру едва не наехал на них. По Сохаку незаметно было, чтоб его и вправду серьезно подстрелили. Доспех его был в безупречном состоянии, да и сам настоятель хорошо держался в седле и говорил твердо и отчетливо.

– Никакой чести. Я приехал забрать ваши головы. Только и всего.

Сохаку рассмеялся:

– Вы будете разочарованы. Их сильно переоценили. Мне от моей головы точно было мало пользы. А тебе от твоей, Ёси?

– Боюсь, преподобный настоятель, и мне тоже.

Сигеру пришпорил коня и ринулся вперед. Мгновение спустя Сохаку и Ёси тоже принялись действовать. За миг до столкновения Сохаку припал к шее своего скакуна и ударил, метя одновременно и в Сигеру, и в его коня. Ёси нанес удар с другой стороны. Сигеру это предвидел. Он отразил удар Сохаку и уклонился от удара Ёси, мимоходом смахнув второму полбедра. Из рассеченной бедренной артерии ударила кровь. Ёси упал. Сигеру тем временем развернул коня. Сохаку, которому мешало сломанное колено, за ним не поспевал. Прежде чем он успел развернуться, Сигеру уже атаковал его слева. Сохаку извернулся и отбил падающий сверху удар катана. Но тем временем вакидзаси Сигеру вошел Сохаку в правое плечо, точно в сустав.

* * *

Все, что происходило далее, Сохаку воспринимал с необычайной ясностью и полнотой.

Из обрубка плеча хлестала кровь. Он никогда еще не видел настолько яркого алого цвета.

Его рука по-прежнему сжимала меч, но теперь и меч и рука оказались непривычно далеко от него: они лежали на земле, у копыт его коня.

Сохаку почувствовал, как тело его становится невесомым. Он парил над землей.

Перед ним возникло лицо Сигеру – яростное, забрызганное кровью. Сохаку ощутил глубочайшее сочувствие, но не смог выразить его словами.

Солнце сверкнуло на клинке, описывающем круг в воздухе. Сохаку узнал этот изящный изгиб, этот узор на клинке, этот необычный, почти белый оттенок стали. Второго такого меча не было во всей стране. Эту пару мечей, катана и вакидзаси, называли «Воробьиными когтями».

Обезглавленное тело упало на землю. У тела не было правой руки. На теле был доспех, который некогда принадлежал ему, Сохаку. Но все это оказалось неважно.

Сохаку растворился в бесконечно ярком свете сострадания будды Амида.

* * *

Сигеру поднял голову Сохаку и взглянул ему в лицо. И если у него и промелькнула мысль о том, что в последнее время он что-то часто убивает друзей и родственников, надолго она не задержалась.

– Огонь!

Тринадцать пуль из сорока, прошивших воздух, нашли свою цель. Они сбили Сигеру с ног, но ни одна так и не нанесла ему смертельной раны. Сигеру сумел подняться. Катана выпал из непослушной правой руки. Пули раздробили ему предплечье и локоть. Сигеру бросился бежать. Когда он уже почти достиг кромки леса, из-за деревьев выступили двадцать стрелков с мушкетами и выстрелили в беглеца, почти в упор.

Сигеру снова упал. Он попытался встать, однако тело отказалось подчиняться. Когда он увидел над собою Каваками, то даже не удивился.

– Отрубите ему голову, – распорядился Каваками.

– Господин, он еще жив.

– Тогда погодите. Принесите их. Пусть он видит.

Адъютант принес «Воробьиные когти» и показал их Сигеру.

– Господин Сигеру, взгляните.

Двое подняли Сигеру. Третий принялся бить тяжелым топором по катана и вакидзаси и бил, пока не сломал.

– Прекрасно, – сказал Каваками. – А теперь отрубите ему голову.

Каваками постарался встать так, чтобы Сигеру смотрел ему в лицо. Как, однако, приятно: последним, что этот великий воин увидит в жизни, будет торжествующее лицо врага.

Но Сигеру его не видел.

– Папа! – закричал Нобуёси и помчался навстречу отцу. Не было ни крови, ни ран, ни проклятий. Мальчик смеялся, и над ним реял маленький яркий воздушный змей. – Смотри, что дядя Гэндзи смастерил для меня!

– Нобуёси! – сказал Сигеру и улыбнулся.

* * *

Каваками обошелся с головой Сигеру в точном соответствии со всеми тонкостями этикета. Глаза покойника были закрыты; на лице не отражалось ни боли, ни страдания; волосы аккуратно причесаны, и аромат сандала почти заглушал запах крови и начинающегося разложения.

– Благодарю вас, князь Каваками, – сказал Гэндзи. – Я искренне поражен вашей щедростью. Я думал, вы захотите преподнести этот подарок вашим предкам.

– Именно это я и сделаю, князь Гэндзи. Пожалуйста, не волнуйтесь. Когда вы умрете, я преподнесу предкам обе головы – и его, и вашу.

– Позвольте поинтересоваться, а где вы оставили тело? Я хотел бы по возвращении в «Воробьиную тучу» сжечь его, как надлежит.

Каваками расхохотался, хотя смеяться ему вовсе не хотелось. Вопреки его чаяниям, гость не выказывал ни малейшего страха. Если у Гэндзи и оставалась хоть какая-то надежда на спасение, то она воплощалась в его дяде. И при виде отрубленной головы Сигеру эта надежда должна была рухнуть. Каваками подал знак адъютанту. Тот закрыл ящик и вновь завернул его в шелк.

– К несчастью, его тело, как и тело настоятеля Сохаку, находилось в зале для медитаций. Можно считать, что кремация уже состоялась.

– И еще раз благодарю вас за гостеприимство, – сказал Гэндзи, поклонился и вознамерился уйти.

– Пожалуйста, не торопитесь. Мы не все обсудили.

Гэндзи уселся обратно. На губах молодого князя продолжала играть эта его вечная улыбочка. Ничего, недолго ему осталось улыбаться. Каваками заставил себя сдержать гнев. Он не хотел, чтобы этот момент оказался отравлен неприятными эмоциями. Ведь ему предстоит долгие годы наслаждаться этими драгоценными воспоминаниями.

– Насколько я понимаю, – сказал Каваками, – вам посчастливилось удостоиться благосклонного внимания прекраснейшей из гейш, госпожи Майонако-но Хэйко.

– Мне так кажется.

– Да, – кивнул Каваками. – Насколько же часто то, что нам кажется, не совпадает с истинным положением вещей! То, что кажется любовью, оказывается ненавистью. То, что представляется красотой, оборачивается уродством, столь кошмарным, что его и вообразить невозможно.

Он сделал паузу, ожидая ответной остроумной реплики, но Гэндзи промолчал. Тогда Каваками продолжил:

– Иногда случается так, что видимое не совпадает с сутью, но все же и то, и другое реально. Например, Хэйко выглядит как красавица-гейша – и это и вправду так. Но, кроме этого, она еще и ниндзя. – Каваками снова сделал паузу. Гэндзи снова ничего не сказал. – Вы мне не верите?

– Почему же? Я совершенно уверен в том, что вы говорите чистую правду, князь Каваками.

– Вы не удивлены.

– Как вы только что совершенно верно заметили, нам не следует уделять слишком много внимания внешней стороне дела.

– Князь Гэндзи, окажите мне любезность, не делайте вид, что вы отказываете мне даже в капле ума. Очевидно, вы знали об этой ее двойственности.

– Простоты ради предположим, что знал. – На этот раз уже Гэндзи сделал паузу, и в глазах его, как почудилось Каваками, мелькнуло разгорающееся раздражение. – Конечно же, за этим кроется что-то еще.

– Конечно. Раз вы знали, что она – ниндзя, вы должны были также знать, что она работает на меня.

– Да, я пришел к такому выводу.

– А я, конечно же, понимал, что вы давным-давно об этом догадались, – с нескрываемым удовольствием произнес Каваками. – Как всем умным людям – а никто не станет отрицать, что вы очень умны, – вам свойственно недооценивать ум прочих. Неужто вы и вправду полагали, будто я настолько глуп, что надеюсь надолго сохранить секреты Хэйко в тайне от вас?

– Вынужден признать, что у меня и вправду мелькали подобные мысли, – сказал Гэндзи. – Но, как я вижу, это было ошибкой.

– И куда большей, чем вы думаете. Вы считаете, что я послал Хэйко к вам, дабы она имела возможность предать вас или даже убить, когда я сочту, что настал подходящий момент? Несомненно, у вас имелись некоторые основания так считать, поскольку сама Хэйко не сомневалась, что именно в этом заключается ее задание. Возможно, вы с ней уже успели обсудить данный вопрос?

Каваками умолк, давая Гэндзи возможность ответить, но тот промолчал.

– Ну разве мог я составить подобный план? Для того чтобы исполнить это задание, Хэйко следовало бы обладать небывалым вероломством. Никакая неземная красота не скрыла бы подобного уродства души от столь проницательного человека, как вы. Напротив, для истинной моей цели требовалась совершенно ийая женщина. Женщина, которая обладала бы глубиной чувств, страстностью, искренностью. Одним словом, мне нужна была Хэйко. Я, подобно любящему отцу, желал для нее лишь одного – чтобы она обрела истинную любовь.

Каваками снова сделал паузу, нарочно затягивая время и наслаждаясь моментом. На лице Гэндзи начало постепенно проступать смятение, и Каваками пьянел от удовольствия.

– Могу ли я надеяться на то, что она и вправду ее обрела?

* * *

Еще до того, как Каваками унаследовал от своего дяди титул князя Хино, он считал, что Ёримаса, сын и наследник Киёри, князя Акаоки, относится к нему с пренебрежением. И неважно, насколько это соответствовало истине. Оскорбление, истинное или мнимое, лишь добавлялось к ненависти, в основе которой лежала Сэкигахара. И тем оскорбительнее для Каваками было видеть, что это ничтожество, этого пьянчугу, этого курильщика опиума почитают как провидца, за его якобы унаследованный дар. Каваками знал, что истинное провидение основано на сведениях, которые тебе известны, а остальным – нет. И чтобы добиться этого, требовались усердие, искусность и тщательно взлелеянные природные способности. И передающийся по наследству волшебный дар тут совершенно ни при чем.

Некоторое время Каваками размышлял, какие карательные меры ему доступны. О поединке не могло быть и речи. Даже в подпитии Ёримаса обращался с мечом куда искуснее, чем Каваками в лучшие свои дни. А даже если вдруг ему и удалось бы каким-то чудом одолеть Ёримасу, ему пришлось бы тогда иметь дело с его младшим братом, Сигеру, чья репутация уже начала соперничать со славой легендарного Мусаси. Победить Сигеру было совершенно невозможно.

Убийство представлялось более разумным. Благодаря некоей давней случайности, подробности коей терялись во мгле времен, у клана Каваками существовали связи с небольшим кланом ниндзя. Но когда Каваками представил себе, что Ёримасу убьют исподтишка, эта мысль не доставила ему ни малейшей радости. Конечно, все сообразят, кто это подстроил. И что с того? Нужно, чтобы сам Ёримаса понял это перед смертью, иначе какое в том удовольствие?

Он обрел ответ, отправившись однажды вместе со сводником Рёдзи в поездку по отдаленным районам княжества Хино. Каваками втайне вкладывал деньги в крупнейшие веселые дома, ибо питал интерес к гейшам. Но интересовали его не удовольствия, а сведения. Гейши зачастую знали такое, чего не знал никто.

– Некоторые люди, воображающие себя знатоками, утверждают, что манеры – это все, – сказал Рёдзи. – Таково общепринятое мнение старой школы Киото. Но это – точка зрения слепца, – добавил он со смехом. – На самом деле, мой господин, внешность куда важнее. Манеры можно приобрести. А красивая внешность либо есть, либо ее нет. Невозможно заставить женщину сделаться красавицей.

Каваками не был с ним согласен, но предпочел рассеянно кивнуть, чтобы не тратить лишних слов. Он не для того находился в обществе Рёдзи, чтобы с ним беседовать. Старый сводник был невежливым, грубым, глупым типом; он был подвержен всем дурным наклонностям, сколько их ни есть на свете, и внушал окружающим редкостное омерзение – не в последнюю очередь из-за своей нечистоплотности. Однако имелось у него одно полезное свойство – редкостная способность угадывать в совсем еще маленьких девочках будущих красавиц. Поскольку окружающие держались о нем невысокого мнения, находки Рёдзи не попадали в лучшие дома, а значит, и не получали надлежащей подготовки. И расцветающая красота пропадала впустую в каком-нибудь веселом доме низкого пошиба, в закоулках Плавучего мира. Именно так он и привлек внимание Каваками. Каваками случилось несколько раз заметить в наихудших борделях Эдо необыкновенно красивых женщин. Он навел справки и выяснил две вещи. Во-первых, что эти женщины, молодые, но преждевременно увядшие от скверного обхождения, совершенно не годились для его целей. И во-вторых, что всех этих женщин продал в веселые дома один и тот же человек.

Каваками отправился в поездку с Рёдзи, потому что надеялся перенять у него это искусство. Но, увы, не преуспел. Они осмотрели несколько деревень и отобрали трех девочек. Девочки были довольно хорошенькие, но Каваками так и не смог понять, что же за черты объединяют их и с точностью, как уверял Рёдзи, указывают на несомненную будущую красоту.

– Благодарю за урок, – сказал Каваками и жестом велел слуге вручить Рёдзи обещанную плату.

Рёдзи принял золото и угодливо поклонился.

– А разве в последней долине нет деревни? Я вижу дым. И, кажется, слышу какой-то запах.

– Эта, – отрезал Каваками.

Так называлась наследственная каста изгоев, выполнявших самую нечистую работу. Даже крестьяне самого низшего ранга, и те стояли выше их. Эта презирали все.

– Мясники? – спросил Рёдзи, нюхая воздух подобно дворняге.

– Кожемяки, – ответил Каваками.

Он развернул коня, собравшись уже двинуться обратно к замку, подальше от этого зловония; сейчас оно было особенно сильным, поскольку ветер дул в их сторону.

– Я бы все-таки заглянул туда, – сказал Рёдзи. – Никогда наперед неизвестно, где найдешь красоту.

Каваками уже готов был распрощаться с ним, но потом передумал. Чтобы знать больше всех, нужно заглядывать повсюду – даже туда, куда остальные заглядывать отказываются.

– Тогда я проедусь с вами.

– Мой господин! – не выдержал старший телохранитель Каваками. – Не следовало бы вам осквернять себя зрелищем селения изгоев1 Зачем? Какая может быть красота среди тех, кто сдирает шкуры с убитых животных?

– А если вдруг там и найдется красавица, – добавил другой телохранитель, – какой мужчина сможет преодолеть отвращение и приблизиться к ней?

– И тем не менее мы едем с нашим проводником.

При первом же взгляде на ту малышку, которой едва сравнялось три года, Каваками уже все понял. Для этого ему не понадобился Рёдзи. Но все же и Рёдзи не преминул высказаться.

– За время своего расцвета она разорит множество мужчин, – сказал он. – Кто ее родители? Есть ли у нее братья или сестры?

Сбившиеся в кучу эта застыли, прижавшись лбами к земле. Явление Каваками ошеломило и напугало их. Никогда прежде нога самурая не ступала на улицу их деревни. А тут сам наследник князя!

– Отвечайте, – велел Каваками.

– Господин…

Мужчина и женщина выползли вперед, не смея поднять взгляда. За ними последовали двое мальчиков и девочка; детям было от пяти до восьми лет.

– Эй ты, женщина! Подними голову.

Эта нерешительно повиновалась. Она была весьма красива, хоть и миновала уже пору расцвета, и фигура ее не лишена была изящества.

– Неплохо, – заметил Рёдзи. – Но матери далеко до дочери.

По знаку Каваками один из телохранителей бросил на землю несколько монет. Девочку усадили на одну из трех хорошо выезженных низкорослых лошадок, которых Рёдзи вел в поводу. И отряд уехал.

Когда они прибыли в замок Хино, Каваками выплатил Рёдзи дополнительное вознаграждение за прекрасно преподанные наставления. На следующее утро сводник уехал в Эдо, увозя с собой новоприобретенный живой товар. Он остановился на ночь на постоялом дворе. Когда наутро он не вышел к завтраку, хозяин постоялого двора отправился проверить, в чем дело. И обнаружил, что Рёдзи валяется с перерезанным горлом. То же самое произошло и с тремя девочками. Четвертая исчезла.

Как ему и было велено, Кумэ по прозвищу Медведь привез девочку-эта в свою родную деревню, служившую домом небольшому клану ниндзя, к которому Кумэ принадлежал.

– Как тебя зовут?

– Мицуко.

– Я – твой дядя Кумэ.

– Вовсе нет. Нету у меня никакого дяди Кумэ.

– Нет, есть. Просто раньше ты обо мне не знала.

– Где моя мама?

– Мне очень жаль, Мицуко. Произошел ужасный несчастный случай. Твои мама, папа, братики и сестричка умерли.

– Не-ет!

* * *

– С Кумэ вы уже встречались, – сказал Каваками, – хоть и не были представлены друг другу должным образом. Ваш чужеземный друг, Старк, застрелил его во время обстрела Эдо. Может, припоминаете?

– Да.

– Не приходится и говорить, что Мицуко – вы, конечно, знаете ее только под профессиональным именем, – не сирота.

По знаку Каваками адъютант налил ему сакэ. Хоть Каваками и не любил пить в одиночестве, по такому случаю надлежало выпить чего-нибудь покрепче чая.

– Ее родители по-прежнему живы, равно как ее братья и старшая сестра. Все они очень друг на друга похожи, особенно Мицуко, ее мать и сестра. Сходство стало особенно заметным, когда девочка выросла. Естественно, трудная жизнь эта наложила на них неизбежный отпечаток – на всех, кроме Мицуко. Может, вы все-таки отведаете сакэ, князь Гэндзи? Оно воистину наилучшего качества.

Каваками был уверен, что Гэндзи обратил внимание на это нарочито подчеркнутое «воистину».

– Нет, спасибо.

– Не хотите ли вы сказать что-нибудь мудрое или остроумное, мой господин?

– Нет.

– Какая жалость, что вам не удалось этого предвидеть.

– Не стоит сожалеть, – сказал Гэндзи. – Мои чувства не пострадали от вашего злословия.

– Ваши чувства? – расхохотался Каваками. – Оскорбленные чувства – наименьшая из ваших неприятностей! Князь делит постель с эта, с грязным отпрыском вонючих пожирателей падали! Жаль, что вы не доживете и не увидите сами, какой фурор поднимет эта новость, когда выплывет на свет. Она станет несмываемым пятном на репутации вашего уничтоженного клана. Лучше – или хуже, это уж как посмотреть, – могло бы быть лишь одно: если бы вы с Хэйко поженились или у вас родился бы ребенок. К сожалению, появление чужеземцев ускорило события. Иногда кажется, будто вокруг чужеземцев само время ускоряет ход, не правда ли?

– Никто не поверит в столь нелепую историю, – сказал Гэндзи.

– Вы так думаете? – поинтересовался Каваками. – Достаточно просто поставить рядом с ней портреты сестры и матери. И ни у кого не останется ни малейших сомнений.

– Этого не произойдет, – сказал Гэндзи.

– Да ну? Вы это предвидите?

Гэндзи улыбнулся. Улыбка была мимолетной, и ей недоставало былой уверенности, но и она взбесила Каваками.

– Я предвидел все, что необходимо. И услышал все, что было нужно. С вашего позволения, я не стану более докучать вам своим присутствием.

Адъютант и телохранители Каваками смотрели на своего господина, ожидая лишь знака. Они готовы были зарубить Гэндзи на месте. Но Каваками так и не подал знака. Пускай Гэндзи вернется к Хэйко. Пускай взглянет на нее и ощутит то, что неизбежно должен будет ощутить. Подобная мука куда ценнее мгновенной смерти.

В терпении тоже скрывается свое удовольствие.

* * *

Никогда еще Гэндзи с такой болью не ощущал ограниченность пророчеств. Он знал, что, какой бы безнадежной ни казалась нынешняя ситуация, сейчас он не умрет. Он останется в живых, и будет убит позднее, в другом месте, и встретится до этого с госпожой Сидзукэ, которая заплачет о нем, и узрит свое третье, и последнее, видение. Однако какая ему польза оттого, что он это знает? Он слепо вступил в наихудшую из ловушек.

Эта.

Он мог притворяться перед Каваками, но не перед самим собой. Истина о происхождении Хэйко раздавила его.

Эта.

За всю свою жизнь Гэндзи не видел ни единого эта – им просто не позволили бы попасться ему на глаза. Эта. Мясники, кожемяки, золотари, гробокопатели, носильщики трупов.

И Хэйко была одной из них.

Эта.

Гэндзи стоило больших усилий подавить подступающую к горлу тошноту.

– Господин, вам нехорошо?

После возвращения Гэндзи Хидё терпеливо дожидался, пока князь изволит что-нибудь сказать. И лишь подозрение – уж не отравили ли его у вероломного Каваками? – заставило Хидё заговорить первым.

– Я получил скверные известия, – сказал Гэндзи.

Пока он отсутствовал, оставшиеся в живых окружили их крохотный редут валом из лошадиных туш. Гэндзи оценил бы их изобретательность куда выше, не напоминай она о той новости, которая свалилась ему на голову. Он старался не смотреть на тех, кто собрался вокруг. Ведь если б он это сделал, ему пришлось бы взглянуть и на Хэйко.

Иначе она заметила бы, что он ее избегает. Ведь, скорее всего, он так и не смог бы сейчас заставить себя бросить на нее взгляд. А потому Гэндзи не отрывал глаз от обернутого в шелк ящика, который он принес с собой.

– Господин Сигеру мертв.

Все потрясенно ахнули, и Гэндзи понял, что его люди надеялись на то же, на что надеялся и он сам. Что в последнюю минуту появится Сигеру и каким-то чудом повергнет окружившие их сотни врагов. Если кому такое и было под силу, так это Сигеру, и только Сигеру.

– А это точно, господин? – спросил Хидё. – Каваками – известный ловкач. Может, это все-таки неправда?

Гэндзи поклонился ящику и снял с него шелк. При этом он заметил, как Хэйко что-то негромко сказала Эмилии, и та послушно уставилась в землю. Гэндзи был благодарен Хэйко за ее доброту, и в то же время ему стало стыдно, что он не способен сейчас воспринимать ее иначе как в самом прискорбном свете.

Он открыл ящик, и все снова ахнули. Кто-то разрыдался, и вскоре плакали уже все. После атаки Сохаку и засады Каваками в живых осталось одиннадцать самураев – некоторые были тяжело ранены, – и все они в свое время учились у Сигеру. Суровый, взыскательный, неутомимый и безжалостный, он был последним из мастеров старой школы. Его боялись, ненавидели и почитали так, как никакого другого члена клана. Гибель Сигеру нанесла удар по самой сути воинского духа, который он помогал взращивать в сердцах.

Эмилия, не в силах совладать со своими чувствами, сдавленным голосом спросила у Хэйко:

– Неужто война непременно должна быть такой жестокой? Разве смерть сама по себе не достаточно ужасна?

– Смерть вообще не ужасна, – сказала Хэйко. – Ужасно лишь бесчестье. Князь Каваками, поднеся голову господина Сигеру его собственному клану, нанес Окумити страшное оскорбление. Потому все эти люди и горюют. Потому, что не смогли спасти господина Сигеру от такого позора. Им сейчас больно от своего бесчестья.

За время затишья Старк успел покопаться в седельных сумках. У него было два заряженных револьвера, сорок пуль к револьверу сорок четвертого калибра и восемнадцать – тридцать второго калибра. Когда стемнеет, он рванет к монастырской стене. Если ему повезет, он доберется туда, отыщет там Итана Круза и убьет его. Старк очень надеялся, что взрыв не проделал эту работу за него.

– Хидё, скажи госпоже Хэйко и госпоже Эмилии, что они должны покинуть нас, – распорядился Гэндзи. – Князь Каваками обещал, что их не тронут. Мистер Старк тоже может уйти, если пожелает.

– Слушаюсь, господин.

И Хидё отправился к Хэйко.

Хэйко прекрасно слышала, что сказал Гэндзи, ведь их укрытие было совсем крохотным и она сидела в каких-нибудь десяти шагах от князя. Почему же он не обратился к ней сам? После возвращения Гэндзи ни разу не взглянул на нее. Неужели Каваками сообщил нечто такое, что это поколебало доверие Гэндзи к ней? Нет, не может быть. Гэндзи не поверил бы Каваками, что бы тот ни говорил. Если в этом изменчивом мире и есть что-то неколебимое, так это ее любовь к Гэндзи, и он должен это знать.

Прежде чем Хидё успел сказать хоть слово, Хэйко твердо произнесла:

– Я не желаю уходить.

– Госпожа, вы не можете выбирать, – ответил Хидё. – Это приказ князя.

Хэйко выхватила кинжал и прижала лезвие к горлу. Одно стремительное движение – и она распорет себе яремную вену.

– Я не желаю уходить, – повторила она.

– Хэйко! – в ужасе воскликнула Эмилия, но Хэйко не обратила на нее ни малейшего внимания.

Старк – он стоял прямо за спиной у Хэйко – прикинул, как бы половчее схватить ее за руку. Но тут гейша слегка повернула голову, и Старк отказался от этой затеи. Хэйко знала, что он может предпринять, и была к этому готова.

Хидё беспомощно перевел глаза на Гэндзи.

– Мой господин…

Гэндзи знал, что Каваками постарается не убивать Хэйко. Она нужна ему живой, чтобы поставить ее рядом с родственниками и тем окончательно подтвердить свой величайший триумф. Ее унижение будет куда мучительнее, чем гибель Гэндзи. И он мог избавить ее от этой муки, просто повторив свой приказ. Гэндзи знал, что тогда Хэйко без малейших колебаний перережет себе горло. Но он не мог этого сделать. Как бы там ни было, он все еще любил ее. Он не хотел стать орудием ее смерти. У него все еще оставалась надежда. Ведь его видение обещало жизнь. Возможно, ему удастся защитить и Хэйко.