Текст книги "Игра. Как она влияет на наше воображение, мозг и здоровье"

Автор книги: Таира Мамедова

Соавторы: Стюарт Браун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Джо Фрост – почетный профессор педагогики в Техасском университете. Он проводит универсальные наблюдения за детской игрой и с их помощью активно участвует в разработке объектов для игровых площадок, ориентированных на детей с раннего дошкольного возраста и до двенадцати лет. Почти сорок лет в школе Христа Искупителя в Остине он курирует большую игровую площадку с разнообразными зонами для свободной игры, в которую постоянно вносит новаторские усовершенствования. Создавая инновационные снаряды для игры и наблюдая за результатом, он видит, сколько положительных факторов для будущей жизни можно обеспечить в декорациях игровой площадки. Фрост создает маленьким детям среду, способствующую поступательной исследовательской игре, и в этой среде есть зоны для активного и спонтанного движения, чтобы дети могли полноценно устраивать возню под нестрогим надзором. Рядом он устроил зеленую игровую площадку, где растут деревья и дикие растения, – это место для игр в одиночестве. Его заключения основаны исключительно на впечатлениях, но это результат систематических долгосрочных наблюдений с последующим неформальным контролем. Фрост глубоко убежден, что детские возня и соперничество имеют большую ценность – они необходимая и важная основа для успешного сотрудничества в обществе.

По мнению Фроста, в целом такие игры можно определить как дружескую или шутливую борьбу, но эту формулировку можно расширить и включить в нее любые активные игры с телесным контактом между детьми. Сюда входят и игры в супергероев, обычно инспирированные персонажами кино и мультфильмов. Школьники принимают на себя роль «хороших» и «плохих» и разыгрывают различные сценарии, играя в кошки-мышки, догонялки, царя горы, притворяясь каратистами. С самого начала, еще в младенчестве, подвижные игры имеют интегративный характер – включают предварительные элементы символической и организованной игры. Со временем они становятся более изощренными, а с опытом и развитием приобретают свойства организованного спорта.

«Многие взрослые, включая учителей, не отличают шутливую потасовку от настоящей агрессии и запрещают все формы драки, криков и притворной агрессии, – замечает Фрост. – Однако дети знают разницу между дружелюбной и настоящей агрессией и, если им позволяют, активно включаются в “грубые” игры, меняя их, чтобы удовлетворить интересы и/или требования самопровозглашенного лидера».

С годами мы все меньше играем в «борьбу понарошку», но занятия спортом, спортивные матчи и групповые занятия, при которых творческое напряжение не только разрешается, но и поощряется, – это естественное продолжение такого рода игры.

Праздничная и ритуальная игра

Чтобы начать игру, детям не нужен формальный повод, для них это естественно. Однако важно упомянуть праздничную и ритуальную игру как один из типов социальной игры. Это может быть празднование дня рождения, танец, праздничный ужин или исполнение песни «Возьми меня на бейсбол» [18] на стадионе. Такие вещи дети не инициируют спонтанно, но социальный опыт ритуалов создает резервуар для хороших воспоминаний и помогает выработать вкус к ритуальной игре во взрослом возрасте.

Серьезные взрослые ритуалы часто сопровождаются праздничной игрой – примером могут послужить игры на свадебном банкете. Кроме того, взрослым ритуал и праздник часто необходимы, чтобы иметь «официальный» повод поиграть и сохранять социальный контроль над этой игровой моделью.

Рассказывание историй и нарративная игра

«На улице воет ветер, и дождь барабанит по крыше. Мама девочки сказала, что выйдет на пару минут, но прошло уже несколько часов, и стало темно, как в подземелье. Свет помигал и выключился. Из подвала доносятся ужасные стоны…» Рассказывание историй – это главный способ понимания, который занимает важнейшее место в раннем развитии и изучении себя, мира и собственного места в нем. Ключевая функция доминирующего правого полушария – постоянно создавать истории о том, почему вещи такие, какие они есть; это и становится основой для нашего миропонимания. Так мы можем уложить отдельные фрагменты информации в единый контекст. Пока мы растем, драматизм историй насыщает наш интерес, а структура повествования показывает, как все есть на самом деле и как оно должно быть, – и не важно, слушаем ли мы взгляды на жизнь Большой Птицы из «Улицы Сезам» или рассказы Гаррисона Кейллора о жизни в городе Лейк-Уобегон [19] .

Истории остаются главным способом понимать и во взрослом возрасте. Люди часто решают, что хорошо, а что плохо, даже в политике или на скамье присяжных, конструируя историю событий и делая из нее вывод. Возможно, вы замечали, читая эту книгу, что истории об исследовании игры или игровых ситуациях гораздо интереснее и, может быть, даже информативнее, чем непосредственные научные данные. Такова природа человека.

Рассказывая истории, мы теряем ощущение времени, испытываем удовольствие и включаемся в реальность сюжета, а значит, пребываем в состоянии игры.

Трансформативно-интегративная и творческая игра

Игра может стать дорогой к новому «я», гораздо лучше настроенному на окружающий мир. Дело в том, что во время игры мы примеряем на себя новые виды поведения и мыслей, и поэтому она освобождает нас от устоявшихся моделей. У детей, которые постоянно находятся в процессе изменения и становления, трансформативная игра – неотъемлемое проявление, которое часто не замечают.

Однако у детей, которые оказались в настоящем жизненном тупике, такая игра может стать источником яркого и драматичного преображения. Во время работы над сериалом «Обещание игры» (The Promise of Play) для канала PBS нашей команде разрешили проследить за прогрессом девятилетней девочки, которую признали депрессивной, лишенной друзей и не умеющей играть. Ее учительница, профессиональный игровой терапевт, устроила девочке групповые занятия по программе «Позитивная игровая интервенция». Мы наблюдали за девочкой и снимали о ней фильм в течение четырех месяцев. Когда она начала демонстрировать базовые игровые модели, танцевать, играть с игрушками в кукольном доме и так далее, ее отчужденное и неуместное социальное поведение стало меняться, а настроение – повышаться. Во время последних съемок наша группа прослезилась, наблюдая, как она радостно и свободно играет на площадке с друзьями (которые до этого прогоняли ее из-за ее странного нежелания играть) и демонстрирует привязанность к учителям. Ее преобразила вовлеченность в игру, а не указания учительницы. Благодаря игре ее внутренние сюжеты из безжизненно-стерильных превратились в богатые и насыщенные.

Включая игровую фантазию в любом возрасте, мы меняем реальность повседневной жизни и в процессе порождаем новые идеи и способы бытия. У взрослых мечты могут выражаться в новых способах вести бизнес. Фантазии могут привести к новой любви. Визуализация может стать основой для переустройства дома или нового изобретения. Творческая игра уносит нас в места, где мы никогда не были, и показывает нехоженые пути, по которым может пойти реальность. Так Эйнштейн выдвинул теорию относительности, представляя, как едет в трамвае со скоростью света. И так же группа веселых дизайнеров из компании IDEO придумала комнатный тренажер для собак. И в том и в другом случае люди использовали игривость для творчества и создания инноваций.

В здоровой семье эти стадии игры приходят естественно, как свойство натуры ребенка. Родители, обеспечивающие атмосферу любви и безопасности и подающие детям пример игры, позволяют этому естественному влечению реализоваться. Если же этих элементов нет, у детей могут отсутствовать те или иные проявления природных игровых состояний. У меня была возможность наблюдать, как это бывает, на примере из жизни, и этот опыт одновременно и расстроил меня, и просветил.

Жизнь и смерть Чарльза Уитмена

Первое по-настоящему научное исследование игры в моей жизни было посвящено студенту с винтовкой и самому серьезному на тот момент эпизоду массовых убийств в учебном заведении (до трагедии 2007 года в Виргинском политехническом институте).

Жарким техасским утром студент Чарльз Уитмен забрался на башню на территории Техасского университета в Остине и начал расстреливать людей внизу. Первой его жертвой стала беременная женщина. Стреляя с губительной точностью, он убил пятнадцать и ранил тридцать одного человека, пока его не настигли отважный гражданский и полицейские. Позже полиция выяснила, что вечером накануне Уитмен убил своих жену и мать.

В то время я был свежеиспеченным преподавателем психиатрии в Медицинском институте Бэйлора в Хьюстоне. Вскоре после трагедии мне позвонил руководитель нашего отделения психиатрии, который находился на конференции в Испании. Оказалось, что с ним связался губернатор Техаса. Губернатор Коннолли сам был ранен и едва избежал смерти во время убийства Кеннеди. Теперь он беспокоился, что на каждом углу может встретиться очередной Освальд или Уитмен. Коннолли потребовал немедленного расследования с целью выяснить, почему Уитмен это сделал, и как можно раньше выявить подобных людей, пока они не нанесли удар. Чтобы найти ответ, губернатор был готов выделить все необходимые фонды и ресурсы, включая собственный самолет. Мой босс попросил меня взяться за психиатрическую составляющую расследования, которая, возможно, и была самой важной.

В первую очередь многие (и я в том числе) подумали, что стрелял абсолютно сумасшедший маньяк-параноик, но его личность оказалась для всех настоящим шоком. Уитмена, который изучал в университете архитектурное проектирование, знали как любящего мужа и сына, в прошлом морского пехотинца и самого юного обладателя высшего звания бойскаутов – «Скаут-орел» – в истории организации. Однако, изучив его историю подробнее, мы поняли, какова была истинная натура Уитмена и почему все это с ним произошло.

Проведя исследовательскую работу, маленькая армия прекрасных специалистов из комиссии собралась вместе. Ожидалось, что представители каждой дисциплины – токсикологии, неврологии, графологии, социологии, психологии и психиатрии, – а также сотрудники правоохранительных органов предложат свою точку зрения. Однако мы пришли к единодушному выводу. Никто из нас не удивился тому, что чрезмерный контроль со стороны отца Чарли и постоянное насилие в отношении его матери стали основными факторами, повлиявшими на развитие поведенческих проблем, которые в итоге привели к «техасской бойне». Однако скрупулезное исследование всей жизни Чарли обнаружило еще более удивительное обстоятельство. После подробных интервью со всеми, кто с ним контактировал, выяснилось, что важным фактором в его психопатологии стал недостаток игры в течение всей жизни.

Как же недостаток игры вызывал в жизни Уитмена массу проблем и спровоцировал срыв, обернувшийся массовым убийством? В важные переходные моменты в жизни Чарли он не смог выйти за рамки, установленные отцом. Игривому от природы ребенку, ощущающему заботу и безопасность, свободное воображение показывает многочисленные возможности. Чарли это было недоступно. Открытое взаимодействие, которое начинается в дошкольном возрасте во время параллельной игры и затем развивается благодаря подвижным играм, а также разнообразие выбора в более изощренных играх отсутствовало в его жизни.

Дома у Чарли развитию нормальных моделей игры мешало постоянное ощущение контроля и страха. Ему не разрешали играть с другими детьми на улице. Его заставляли сидеть дома и делать что-нибудь «полезное», например упражняться в игре на фортепиано. Когда все-таки удавалось уйти от отца в продуктовый магазин вместе с матерью, родитель контролировал происходящее по рации. Если к ним и приходили гости, то старший Уитмен первым делом выставлял Чарли напоказ, требуя спонтанного фортепианного концерта или демонстрируя какой-нибудь другой трюк, которому научил сына.

В результате Чарли никогда ничего не делал по зову собственной души. Я поговорил с его воспитательницами из детского сада и узнал, что даже в раннем детстве Чарли не мог играть свободно. Он наблюдал за другими детьми и подражал им, но никогда не находился «внутри» игры. Приходский священник рассказал мне, что Уитмен не понимал сущности исповеди – он не мог сообщить, о каких поступках он сожалеет, и вместо этого говорил о вещах, которые, по его мнению, должны были вызывать сожаление.

Чарли рос, а его репертуар реакций на внешний мир оставался ограниченным, не выходил за рамки амбиций его отца и постоянно контролировался. Он был мастером внешнего послушания, но кипел внутри. Он никогда не искал наставников, которые помогли бы избавиться от контроля отца, ко времени техасских убийств жил в эмоциональной пустоте и пытался идти по неподходящему пути, не ориентируясь на собственные желания и потребности и не имея альтернатив. Его финальным (и единственным) по-настоящему самостоятельным действием, узконаправленным, но крайне разрушительным, была попытка получить облегчение через убийства и самоубийство, что он подробно описал в своих дневниках.

Эта трагедия, конечно же, крайний случай чрезмерного родительского контроля. Обычно дети, предоставленные сами себе, играют естественно, но определенный контроль со стороны родителей необходим, чтобы они чувствовали себя под защитой и в безопасности. Кроме того, если вы даете детям играть, это не значит, что их время никак не структурировано. Отчасти разрешение на свободную игру возможно благодаря среде, которая достаточно структурирована, чтобы обеспечить чувство безопасности. Находясь в ней, ребенок уверен: ничего плохого не случится. И отчасти свобода изменить естественный порядок вещей («Давай представим, что эта машина может летать»; «Давай сгребем все кубики Lego в большую кучу на полу и посмотрим, что из них можно сделать») полагается на знание о неизбежности его восстановления. Может быть, дошкольникам не хочется останавливаться и убираться, но, если им каждый день в десять часов вечера доброжелательным, неосуждающим тоном говорят, что пора убирать игрушки, и из уборки тоже устраивается игра, дети чувствуют эмоциональную логику разумных границ и находят комфорт в этом постоянстве.

Удивительно наблюдать за человеком, который прекрасно умеет уравновешивать одновременные, но противоположные потребности в контроле и свободе, порядке и беспорядке. Моя подруга Минди Аптон – именно такой замечательный педагог. Она возглавляет дошкольное учреждение в Колорадо, и там детям обеспечивают четкую структуру, в рамках которой они, однако, свободны. Минди, как и все лучшие учителя и воспитатели, может устроить игру из чего угодно, и детям радостно даже во время уборки. Кроме того, такие учителя, как Минди, умеют создать интересные ритуалы в соответствии с сезоном или возрастом.

Во многих племенах задача обеспечивать порядок и свободу отходит к бабушкам. Они не суетятся, как другие взрослые, и у них достаточно времени, чтобы разрешить ребенку самовыражение, одновременно держа его в разумных границах. Даже в нашем обществе именно у бабушек и дедушек часто находится время, чтобы по-настоящему выслушать детей. Родители же нередко пытаются сделать из ребенка того, кем он должен стать по их мнению. Возможно, именно бабушки и дедушки видят нашу истинную сущность и помогают до нее дорасти. Я четко помню, как мой собственный дедушка увозил меня на машине за город, когда мне было десять лет, а потом останавливался и менялся со мной местами, чтобы я немного попробовал поводить. Иногда он будил меня до зари и увозил в маленький городок, где мы ели в кафе блинчики, а потом ехали в поле, где он учил меня пользоваться мелкокалиберной полуавтоматической винтовкой, «которая дала ему пережить зиму, когда он был беден». Настоящие ружья тогда были табу, однако он разрешал мне побыть собой, а не просто отвечать ожиданиям родителей, которые, хотя и не были чрезмерными, все равно ограничивали гораздо больше, чем дедовы. Возможно, эти дивиденды от бабушек и дедушек и объясняют, почему мы живем так долго и можем общаться с детьми своих детей, в то время как другие животные умирают вскоре после завершения репродуктивного возраста.

Когда дети идут в школу, игра не становится менее важной. Все модели, которые вызывают игровое состояние, сохраняются и остаются важными для роста, гибкости и обучения. К сожалению, мы часто забываем это или принимаем решение не концентрироваться на необходимости игры, поскольку на нас давит обязанность добиться успеха. Принятый в 2001 году закон «Ни одного отстающего ребенка» – прекрасный тому пример.

Заботиться, чтобы все дети получили хотя бы минимальный уровень образования, – благородная (и даже необходимая) цель, но результатом ее часто становится система, в которой поощряется зубрежка и муштра, а «неосновные» предметы вроде рисования или музыки считаются лишними. Во многих школьных округах даже большая перемена и физическое воспитание были сильно сокращены или вовсе отменены.

Нейрофизиология игры показывает, что это неправильный подход, ведь у нынешних учеников будет работа, которая потребует гораздо больше инициативы и креативности, чем механический труд, поддерживаемый нынешней системой образования. В каком-то смысле она готовит к работе двадцатого века – на конвейере, где не надо быть умным или креативным, а нужно просто вставлять определенный болт в определенное отверстие.

Более того, Яак Панксепп утверждает, что отсутствие игры в жизни молодых животных может задержать созревание их мозга или помешать ему. В частности, его исследования показывают, что игра уменьшает импульсивность, которая обычно наблюдается у крыс с поврежденными лобными долями, – предполагается, что эти повреждения моделируют человеческий синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ), поскольку они влияют на управляющие функции, такие как самоконтроль. Панксепп также исследовал нормальных крыс и сравнил мозг тех, кто только что хорошо поиграл, и тех, кто был этого лишен. В обоих экспериментах он и его студентка Никки Гордон обнаружили доказательства, что игра стимулирует действие нейротропического фактора головного мозга (BDNF) – белка, который связывают с созреванием мозга. По мнению Панксеппа, без игры оптимальное обучение, нормальное функционирование в обществе, самоконтроль и другие управляющие функции могут не сформироваться должным образом. Эти исследования позволили ему допустить, что между недостатком грубых подвижных игр и СДВГ существует связь. И поскольку «свободный доступ к грубым подвижным играм» сокращает неуместную гиперигривость и импульсивность у крыс с поврежденными лобными долями мозга, он с коллегами сделал вывод: энергичные социальные игры на постоянной основе могут помочь детям со слабо или средне выраженным СДВГ контролировать свои импульсы (для тех, кто не склонен к СДВГ, он тоже хорош).

Обучение и память

Способность к обучению усиливается игрой, и многие учителя об этом знают – вот почему в классе ролевую игру или симуляцию часто используют, чтобы обучить трудному или скучному на первый взгляд предмету. Если заставлять детей запоминать даты и имена, история покажется им очень скучной, но разрешите им сыграть в «Дипломатию» или представить, что они живут на фронтире в колониальные времена, – и история оживает. По-настоящему хорошие учителя также знают, когда стоит использовать юмор или иронию.

Мой покойный дядя Брюс преподавал естественные науки, обществознание и математику в средних классах школы в городе Грили. В первый день занятий он приносил с собой утиный манок, а когда его спрашивали, что это, отвечал: «Это секрет, и у него есть секретные силы». В последующие дни дядя рассказывал ученикам о местах обитания уток, их миграционных путях и так далее по учебному плану. При этом он продолжал приносить манок, но никогда его не использовал. В день открытия охотничьего сезона он ставил у окна класса своего сына, который держал наготове прирученных, но диких с виду крякв. Без предупреждения дядя подносил манок к губам и дул в него, словно в трубу. Раздавалось громкое «Кря! Кря! Кря!», и в этот момент сын забрасывал уток в класс через открытое окно.

До сих пор, тридцать лет спустя, директор двух школ Outward Bound, который был дядиным учеником, помнит миграционные пути крякв, места их зимовки и многие другие детали, которые ученики менее одаренных учителей, возможно, проходили, но давно уже забыли.

Такие методы порой критикуют, утверждая, что подобным образом учителя просто развлекают школьников, но что в этом плохого? Главное, что урок усваивается так же хорошо или даже лучше, чем при других методах. Игра – не враг обучения, а его партнер. Игра подобна удобрению для роста мозга. Не использовать ее – безумие.

Становясь старше, мы усваиваем, что учение должно быть серьезным, а учебные предметы – сложными. Нам говорят, что серьезные темы требуют серьезного труда, а игра их опошляет. Но когда надо овладеть всеми сложностями предмета, поначалу легко запутаться и упасть духом. Например, вам нравится музыка и звуки, которые вы извлекаете из пианино, но выясняется, что для начала вам нужно вызубрить диатоническую систему. Но иногда лучший способ получить представление о сложном предмете – просто поиграть. Вот почему дети овладевают компьютерными системами быстрее взрослых: они не боятся пробовать разные вещи и смотреть, что действует, в то время как взрослых беспокоит возможность сделать что-нибудь не так. Дети этого не боятся. Если они сделают ошибку, то научатся новому и в следующий раз поступят по-другому.

Представляется, что обучение и запоминание лучше работают, а также дают более устойчивые результаты, если были связаны с игрой. Раз уж это подтверждают тесты на животных, то вполне логично предположить, что и в рамках обучения человеческих существ это будет работать тоже. Например, если на большую перемену выделяется достаточно времени, после нее результаты улучшаются. Возможно, дело в том, что игра часто требует полного погружения. В состоянии игры внимание удерживается исключительно на игровой деятельности, которая приносит удовольствие, а фиксация в памяти тесно связана с повышенным вниманием и эмоциональным вознаграждением. Кроме того, игра задействует разные центры восприятия и познания в мозге. Как говорит психолог Стивен Сивий, мой коллега и советник в Национальном институте игровой науки, когда крысы играют, «игра освещает все» в их мозгу. Сивий выявил, что игровые эпизоды особенно влияют на уровень определенных «непосредственно ранних генов» в мозгу – генов c-Fos, которые стимулируют возбудимость нейронов и их выживание. Сивий был удивлен, до какой степени активировались эти гены в префронтальной коре головного мозга играющих крыс. Он делает вывод, что, укрепляя связи между зонами мозга, которые могли быть слабо связаны до того, игра улучшает сохранение знаний.

Силу игры в процессе обучения давным-давно оценили создатели «Улицы Сезам», самой долго идущей детской передачи в Соединенных Штатах. В 1969 году они решили создать образовательную телевизионную программу, в которой знания будут преподаваться так же, как компании рекламируют свою продукцию, – в виде коротких и запоминающихся фрагментов, сознательно сделанных похожими на рекламные ролики. Они использовали юмор, понятный детям, и пародии на популярную культуру, привлекательные для родителей. Изначально продюсеры хотели разделить эпизоды с куклами и сцены на улице с настоящими актерами, но тесты показали, что последние не так нравились аудитории. Однако если куклы и люди оказывались вместе, можно было донести самую разную практическую информацию, не теряя интереса детей. Смесь фантазии и реальности, шуток и уроков более сорока лет остается эффективной и успешной комбинацией, принесла миллиардные доходы, стала основой успешных фильмов, и даже звезды – от Джонни Кэша до генерального секретаря ООН Кофи Аннана – не стеснялись в ней участвовать.

Дары игры

Вот сцена, которую родители со всего мира наблюдают снова и снова. Семья празднует второй или третий день рождения ребенка, и вносят главный подарок. Именинник или именинница в нетерпении разрывает оберточную бумагу, обнажает коробку, открывает ее и обнаруживает безупречный подарок, который родители нашли с большим трудом. Может, это самая модная игрушка на планете и пришлось записываться в лист ожидания, чтобы ее купить. Может, это машина или кукла, особенно ценные для родителей, например кто-то из них сам играл в нее в детстве. Или это реликвия, передаваемая по наследству, – настоящий жестяной грузовик или фарфоровая кукла, которые были у дедушки или бабушки. Представьте теперь разочарование семьи, когда оказывается, что их любимый малыш больше хочет играть с коробкой, чем с игрушкой.

Однако родители должны радоваться такому повороту событий. Он показывает, что у ребенка развилось здоровое влечение к игре, которое идет из его собственных фантазий и желаний. Коробка – это чистый потенциал, который он с помощью воображения может преобразить во что угодно.

Пока дети растут, их последовательно отучают от этого подхода к игре через воображение – сначала родители, которые могут давить и винить за то, что ребенок не играет с такой замечательной игрушкой, или же убедительный маркетинг в различных медиа. Потом дети получают игрушки, которые приходят прямо из кинохитов или телевизионных передач. Вместе с ними поставляется заранее определенный набор представлений о персонажах и о том, как следует в них играть. Подобный готовый сценарий может лишить ребенка способности создавать собственную историю. Он начинает подражать уже известным жестам и репликам. Шанс на полет фантазии утрачен.

Настоящая игра идет изнутри. Не бывает так, чтобы другие люди полностью отвечали за ее вид и вашу мотивацию. В процессе настоящей игры мы взаимодействуем с внешним миром, но главное, что она выражает потребности и желания играющего. Ее порождает внутренняя сила воображения. Она объединяет наши глубинные физиологические, эмоциональные и когнитивные возможности. Сами того не осознавая, мы растем. Мы гармонизируем различные внутренние факторы, влияющие на нас. И когда нам кажется, что сердце тянет нас в одну сторону, а голова – в другую, игра помогает найти срединный путь или третий вариант. Все доказательства подтверждают, что самое сильное удовлетворение игра приносит, если является результатом естественной внутренней потребности.

Как правило, игра рождается из внутренней мотивации, когда мы готовы к максимальному росту синаптических связей нейронов. Именно в этот момент мы усваиваем самые увлекательные для нас вещи, хотя не могли бы логически объяснить, почему именно их. Это предсознательные, рудиментарные желания и потребности, но акт игры придает им форму и вдыхает в них жизнь. Такой процесс легко увидеть у детей, однако он возможен в течение всей жизни. Например, маленький мальчик приходит в восторг при виде пожарной машины, и вот ему срочно надо отправиться на пожарную станцию, получить игрушечную пожарную машину или тушить воображаемые пожары на полу в гостиной.

Заполняя время детей – то есть непрерывно перевозя их из одного места в другое, где они занимаются заранее определенными вещами под руководством взрослых, – мы можем считать, что помогаем их будущему. И конечно, такое поведение одобряется в нашей культуре и укрепляет нашу роль «хороших» родителей. Но на деле не исключено, что мы отнимаем у них время, необходимое, чтобы самостоятельно открыть самые важные свои таланты и знания. И возможно, мы лишаем их доступа к внутренней мотивации, которая позднее должно стать движущей силой всей их жизни.

Когда-то дети организовывали себе игры исключительно сами. Большинство взрослых в возрасте старше сорока пяти лет, вероятно, помнят, как сами исследовали окружающий мир – лужи, поля, городские улицы. Единственное указание, которое они получали от родителей, – прийти домой к ужину или до темноты.

В моем детстве подвижные игры затевались спонтанно на пустырях и в парках по всей стране. Они были полны анархии и не всегда заканчивались хорошо, однако у них был свой стиль и этикет. Они постоянно прерывались, полностью меняли направление, были очень гибкими и допускали смену правил. Несмотря на кажущийся беспорядок, эти игры существовали в рамках принятой участниками структуры и с соблюдением справедливости. Все понимали, что есть небольшой риск получить травму, и при этом соблюдали предосторожности. Конечно, во время этих игр было много шума и суматохи, но я помню, что они были увлекательными и не способствовали проявлению агрессии в чистом виде.

Эти игры определенно помогли мне понять, какой я: темпераментный, ранимый, довольно быстрый и изобретательный. Но я не умел так напористо атаковать и мужественно защищаться, как мой брат. Чтобы решиться на участие в играх, мне требовалась защита, его и его друзей, и они с готовностью ее предоставляли. Мне было очень важно попасть в игру и принадлежать к группе. Я помню, что чувствовал себя… неустрашимым. Если было больно, разрешалось плакать, но только не ныть и не мухлевать. Еще нельзя было смеяться над членами своей команды, но можно – потешаться над соперниками. Если игроки меняли команду посреди игры, то разрешалось сразу же начать издеваться над бывшим товарищем по команде.

После этих матчей мы обсуждали хорошие, великие игровые и невероятно удачные игровые моменты. Это была словесная «нарезка лучшего» – отличившиеся получали возможность насладиться заслуженной славой. А тем, кто напортачил, мы ясно рассказывали про их промахи.

Могу утверждать, что этот опыт, организованный и управляемый самими детьми, оказал огромное влияние не только на мои способности, убеждения и восприятие себя во взрослом возрасте – такое же влияние он оказал на моих товарищей по играм. Дуги Уивер был нашей звездой и стал полузащитником в одной из лучших студенческих команд страны, а потом влиятельным тренером. Другая звезда, Линни Кит, отошел от спорта в старших классах, но интерес к учебе и склонность работать руками привели его в стоматологию.

Оглядываясь на те времена, я чувствую, что эти портреты, вдохновленные игрой, – и мой, и других ребят – оказались более правдивыми, устойчивыми и прозорливыми относительно нашей жизни в будущем, чем любой другой опыт, формирующий личность. Конечно же, родители и наставники чрезвычайно важны, но «я», которое проявляется в игре, – это ключевое, подлинное «я».

Увы, такого рода игры встречаются все реже. Детей, живущих в пригородах, в основном перевозят от учителя музыки к преподавателю по математике, а потом на футбольную игру. Все занятия организованы взрослыми и контролируются ими. Это не так плохо. Я думаю, во многом отношения между детьми и взрослыми, детьми и их родителями стали гораздо ближе, чем в мои времена. Но нечто крайне важное при этом оказалось утрачено.