Текст книги "Сломи меня (ЛП)"

Автор книги: Тахира Мафи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Тахера Мафи

Сломи меня

Разрушь меня -2 ,5

Тахера Мафи «Сломи меня»

Оригинальное название: TaherehMafi « Fracture Me » 2013

Серия: Разрушь меня #2 .5

Перевод: whocares 22

Редактирование: Виолетта Потякина

Обложка и оформление: Kira Raiz

Переведено для группы : http //vk.com/club57204535

Аннотация

Узнайте о судьбе повстанцев Омега Поинта, выступающих против Восстановления, в этом напряженном, шестидесятистраничном дополнении к серии «Разрушь меня», вошедшей в список бестселлеров газеты «New York Times». События новеллы «Сломи меня» («Fracture Me»), повествование в которой ведется от лица Адама, происходят во время и вскоре после заключительных моментов книги «Распутай меня».

В то время, пока Омега Поинт готовится к началу полномасштабной атаки на солдат Восстановления, находящихся в секторе 45, Адам сосредоточен на совершенно иных вещах. Он находится в подавленном состоянии из-за расставания с Джульеттой, боится за жизнь своего лучшего друга, и как никогда сильно опасается за безопасность своего брата Джеймса. Как только Адам начинает задаваться вопросом о том, на самом ли деле ему подходит такая жизнь, раздается сигнал. Пришло время войны.

На поле боя кажется, что шансы в их пользу, но убрать Уорнера – свободного брата, о котором Адам узнал лишь недавно – будет не так уж и просто. Восстановление не может допустить восстания, и они пойдут на все для того, чтобы подавить сопротивление… в том числе и на убийство каждого, кто когда-либо был дорог Адаму.

Книга «Сломи меня» предваряет роман «Воспламени меня» – взрывной финал эпичной антиутопии Тахеры Мафи. Эту новеллу нельзя пропустить поклонникам, которые жаждут богатых на экшн историй с притягательной романтикой в духе «Дивергента» Вероники Рот, «Голодных игр» Сьюзен Коллинз и «Легенды» Мари Лу.

Глава 1

– Адди? Адди, просыпайся. Адди...

Я со стоном переворачиваюсь и потягиваюсь, потирая глаза нижней частью ладони. Еще слишком рано для подобных вещей.

– Адди...

Не успев еще полностью проснуться, я хватаю Джеймса за шиворот и тяну вниз, запихивая его голову под одеяло. Он кричит, а я смеюсь, заворачивая его в простыни до тех пор, пока не лишаю его возможности выбраться.

– Прекратиииии, – хныкает он и колотит маленькими кулачками по простыням. – Адди, отпусти меня...

– Эй... сколько раз я просил тебя перестать так меня называть?

Джеймс пытается ударить меня через одеяло. Я подхватываю его на руки и переворачиваю, он кричит и брыкается.

– Ты такой грубый, – кричит он, извиваясь в моей хватке. – Если бы Кенджи был здесь, то он ни за что не позволил бы те...

Я застываю, услышав его слова, и Джеймс чувствует это. Он затихает в моих руках, и я отпускаю его. Он выпутывается из моих простыней, и мы смотрим друг на друга.

Джеймс моргает. Его нижняя губа дрожит, он прикусывает ее.

– Ты не знаешь, все ли с ним в порядке?

Я качаю головой.

Кенджи все еще находится в медицинском крыле. Никто пока что не может с уверенностью сказать о том, что именно случилось, но среди людей уже ходят разговоры. Перешептывания.

Я смотрю на стену. Джеймс по—прежнему что—то говорит, но я уже слишком отвлекся, чтобы обращать внимание на его слова.

Мне трудно поверить в то, что Джульетта могла подобным образом ранить кого бы то ни было.

– Все говорят, что он ушел, – говорит Джеймс.

Это привлекает мое внимание.

– Что? – я разворачиваюсь к нему, насторожившись. – Как?

Джеймс пожимает плечами.

– Я не знаю. Они сказали, что ему удалось сбежать из своей комнаты.

– О чем ты говоришь? Как он мог сбежать из своей собственной комнаты?..

Джеймс снова пожимает плечами.

– Думаю, он больше не хотел здесь оставаться.

– Но... что? – я хмурюсь, пребывая в замешательстве. – Это значит, что он уже лучше себя чувствует? Кто-нибудь говорил тебе о том, что ему стало лучше?

Джеймс сбит с толку.

– А ты хотел, чтобы ему стало лучше? Я думал, что он тебе не нравился.

Я вздыхаю. Провожу рукой по волосам на затылке.

– Конечно же, он мне нравится. Я знаю, что мы не всегда ладим, но просто все мы здесь так тесно соседствуем, и у него всегда есть в запасе целая куча чертовых мнений...

Джеймс бросает на меня странный взгляд.

– Значит... ты не хочешь его убивать? Ты всегда говоришь о том, что хочешь его убить.

– Я не говорю о подобных вещах всерьез, – я пытаюсь не закатить глаза. – Мы с ним уже давно дружим. Я действительно беспокоюсь о нем.

– Ладно, – говорит Джеймс рассудительно. – Ты странный, Адди.

Мне не удается сдержать небольшой смешок.

– Почему это я странный? И, эй, хватит называть меня "Адди"... ты знаешь, как сильно я это ненавижу...

– Да, и я все еще не знаю, почему именно, – он перебивает меня. – Мама всегда называла тебя так...

– Но мама умерла, не так ли? – мой тон стал жестким. Руки резко сжимаются. И, когда я вижу выражение лица Джеймса, моментально жалею о том, что был так резок. Я разжимаю кулаки. Делаю глубокий вдох.

Джеймс сглатывает.

– Прости, – говорит он тихо.

Я киваю, отводя взгляд.

– Да. И ты меня, – я натягиваю рубашку. – Так Кенджи ушел? Поверить не могу, что он мог просто вот так взять и уйти.

– Зачем Кенджи понадобилось бы куда-нибудь уходить? – спрашивает Джеймс. – Мне показалось, что ты сказал о том, что даже не знаешь, в поряд...

– Но ты же сказал...

Мы замолкаем. Смотрим друг на друга.

Джеймс начинает говорить первым.

– Я сказал, что Уорнер ушел. Все говорят, что он сбежал прошлым вечером.

Один только звук его имени выводит меня из себя.

– Оставайся здесь, – говорю я, указывая на Джеймса, и хватая свою обувь.

– Но...

– Никуда не уходи, пока я не вернусь! – кричу я перед тем, как выбежать в дверь.

Вот ублюдок. Поверить в это не могу.

Я колочу кулаками по двери Касла, когда меня замечает Йен, направляющийся куда—то по коридору.

– Его нет, – говорит Йен, продолжая свой путь.

Я хватаю его за руку.

– Это правда? Уорнер на самом деле сбежал?

Йен вздыхает. Засовывает руки в свои карманы. Наконец, он кивает. Мне хочется пробить кулаком стену.

– Мне нужно пойти и одеться, – говорит Йен, отходя от меня. – И тебе бы тоже следовало этим заняться. Мы выдвигаемся после завтрака.

– В самом деле?! – говорю я. – Мы по—прежнему собираемся сражаться... даже с учетом всего происходящего?

– Разумеется, – резко отвечает Йен. – Ты же знаешь, что мы больше не можем ждать. Верховный главнокомандующий не станет менять свои планы и отсрочивать нападение на местных жителей. Уже слишком поздно поворачивать назад.– Но что насчет Уорнера? – требовательно спрашиваю я. – Мы даже не попытаемся его найти?

– Может быть, – Йен пожимает плечами. – Возможно, тебе удастся отыскать его на поле боя.

– Господи, – гнев настолько сильно переполняет меня, что практически застилает мне глаза. – Я мог бы убить Касла за то, то он допустил это... за то, что он был так чертовски терпим к нему...

– Держи себя в руках, парень, – перебивает меня Йен. – У нас есть и другие проблемы. И, – он хватает меня за плечо, смотря мне в глаза, – ты не единственный, кто зол на Касла. Но сейчас не время для этого.

Я скидываю его руку, бросая на него сердитый взгляд, и возвращаюсь обратно по коридору.

К моему возвращению у Джеймса накопилось множество самых различных вопросов, но я все еще слишком зол для того, чтобы разговаривать с ним. Но его это, кажется, не волнует; Джеймс чертовски упрям. Я пристегиваю сначала одну кобуру, затем другую, закрепляю свое оружие, а он все еще не собирается отступать.

– А что он сказал потом? – спрашивает Джеймс. – После того, как ты сказал ему о том, что мы должны найти Уорнера?

Я привожу в порядок свои брюки, затягиваю шнурки на ботинках.

Джеймс слегка стукает меня по руке.

– Адам, – еще один удар. – Он знал, где находится Касл? – еще один. – Он сказал, во сколько вы сегодня выдвигаетесь? – еще немного постукивания. – Адам, когда ты...

Я подхватываю его на руки, и он визжит. Я отношу его в дальний угол комнаты.

– Адди...

Я накидываю ему на голову одеяло.

Джеймс кричит и борется с одеялом до тех пор, пока ему не удается стянуть его с себя и сбросить на пол. Его лицо покраснело, он сжал кулаки и, наконец—то, разозлился.

Я начинаю смеяться. Ничего не могу с собой поделать.

Джеймс настолько сильно расстроен, что ему приходится практически выплевывать слова, когда он говорит.

– Кенджи сказал, что я имею точно такое же право знать о том, что здесь происходит, как и все остальные. Кенджи никогда не злится, когда я задаю ему вопросы. Он никогда не игнорирует меня. Никогда не бывает со мной груб, а ты г—груб со мной, и мне не нравится, когда ты с—смеешься надо мной...

Голос Джеймса срывается, и только сейчас я поднимаю на него глаза. Я замечаю, что по его щекам заструились слезы.

– Эй, – говорю я, пересекая комнату. – Эй, эй, – я сжимаю его плечи, опускаясь на одно колено. – В чем дело? Что за слезы? Что случилось?

– Ты уходишь, – Джеймс икает.

– Оу, перестань, – я вздыхаю. – Ты ведь знал, что я уйду, правда? Помнишь, как мы с тобой обсуждали это?

– Ты погибнешь, – Джеймс снова икает.

Я поднимаю бровь, смотря на него.

– Не знал, что ты умеешь предсказывать будущее.

– Адди...

– Эй...

– Я же не зову тебя так перед остальными! – говорит Джеймс, протестуя и лишая меня шанса сделать то же самое. – Не знаю, почему это так сильно злит тебя. Ты говорил, что тебе очень нравилось, когда мама звала тебя Адди. Почему же мне нельзя так тебя называть?

Я снова вздыхаю, поднимаясь на ноги, и параллельно теребя его волосы. Джеймс издает приглушенный звук и отодвигается от меня.

– В чем дело? – спрашиваю я.

Я приподнимаю свою штанину для того, чтобы закрепить под ней в кобуре полуавтоматический пистолет.

– Я уже давно являюсь солдатом. И ты всегда знал обо всех рисках. Что изменилось сейчас?

Джеймс молчит достаточно долго для того, чтобы я заметил это. Я поднимаю голову.

– Я хочу пойти с тобой, – говорит он, вытирая нос дрожащей рукой. – Я тоже хочу сражаться.

Мое тело напрягается.

– Не начинай снова.

– Но Кенджи сказал...

– Меня совершенно не волнует то, что сказал Кенджи! Ты – десятилетний ребенок, – говорю я. – Ты не будешь сражаться ни на какой войне. И не пойдешь на поле боя. Ты понял меня?

Джеймс смотрит на меня.

– Я сказал: ты понял меня? – я иду прямо к нему, беру его за руки.

Джеймс слегка вздрагивает.

– Да, – шепчет он.

– Что "да"?

– Да, сэр, – говорит он, смотря в пол.

Я дышу настолько тяжело, что моя грудь вздымается.

– Никогда больше, – говорю я уже тише, – мы не будем заводить эту беседу. Никогда.

– Хорошо, Адди.

Я сильно сглатываю.

– Прости, Адди.

– Обувайся, – я смотрю на стену. – Пора завтракать.

Глава 2

– Привет.

Джульетта стоит возле моего стола, смотря на меня так, словно что—то, возможно, заставляет ее нервничать. Словно мы никогда не делали этого прежде.

– Привет, – говорю я.

Моя грудь все еще начинает болеть даже тогда, когда я просто вижу ее лицо, но, по правде говоря, я больше понятия не имею о том, что между нами происходит. Я пообещал ей, что найду способ преодолеть это – и я чертовски усердно тренировался, действительно тренировался,– но я не собираюсь лгать: мне слегка не по себе после того, что случилось вчера. Дотрагиваться до нее гораздо опаснее, чем я полагал.

Она могла бы убить Кенджи. Я все еще не уверен в том, что она этого не сделала.

Но даже после всего этого я по—прежнему хочу того, чтобы у нас с ней было совместное будущее. Мне хочется знать, что когда-нибудь мы сможем остановиться в каком-нибудь безопасном месте и быть там вместе, в покое. Я еще не готов отказаться от этой мечты. Я еще не готов сдаться и распрощаться с нашими отношениями.

Я киваю головой в сторону пустующего места.

– Не хочешь присесть?

Она садится.

Какое—то время мы сидим в тишине, она ковыряет вилкой в своей еде, а я – в своей. Обычно наш утренний рацион один и тот же: ложка риса, миска овощного бульона, кусок черствого хлеба, в хорошие дни – небольшая тарелочка с пудингом. Не самый потрясающий рацион, но его, как правило, хватает, и обычно мы благодарны за это. Но сегодня ни у одного из нас, кажется, нет аппетита.

И голоса.

Я вздыхаю и смотрю в сторону. Не знаю, почему мне сегодняшним утром настолько сложно разговаривать с ней – может быть, из-за отсутствия Кенджи,– но в последнее время все между нами как-то изменилось.

Я очень сильно хочу быть с ней, но никогда еще это не казалось мне таким опасным, как сейчас. Кажется, что с каждым днем мы все больше отдаляемся друг от друга. И иногда я думаю, что, чем сильнее я пытаюсь удержать ее, тем больше она пытается вырваться.

Мне хочется, чтобы Джеймс поспешил и взял уже свой завтрак. Все было бы проще, если бы он был здесь. Я выпрямляюсь и осматриваюсь по сторонам, замечая, как он разговаривает с группой своих друзей. Я пытаюсь помахать ему, но он над чем—то смеется и даже не замечает меня. Он потрясающий.

Он очень коммуникабельный – и он пользуется здесь настолько большой популярностью, что я иногда даже задумываюсь о том, откуда в нем это. Во многом он является полной противоположностью мне. Ему нравится подпускать к себе людей, а мне нравится держаться от них подальше.

Джульетта – единственное настоящее исключение из этого правила.

Я снова смотрю на нее и замечаю красноту, окаймляющую ее глаза, которые осматривают столовую. Она выглядит одновременно и бодрой, и безумно уставшей, и ей, кажется, никак не удается сидеть на своем месте спокойно; она быстро постукивает ногой под столом, а ее руки немного дрожат.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Да, в полном, – отвечает она слишком поспешно. Но качает своей головой.

– Ты, эм, выспалась минувшей ночью?

– Да, – говорит он, повторяя свой ответ несколько раз. Она делает это время от времени – повторяет одно и то же слово снова и снова. Не знаю, осознает ли она вообще, что делает это.

– А тебе хорошо спалось? – спрашивает она. Она барабанит пальцами по столу, а затем по своим рукам. Она продолжает оглядываться по сторонам. Она снова начинает говорить, не дожидаясь моего ответа. – Ты уже слышал что—нибудь о Кенджи?

И только теперь я понимаю.

Конечно же, она не в порядке. Разумеется, она не спала прошлой ночью. Вчера вечером она практически убила одного из своих самых близких друзей. Она только—только начала доверять себе и перестала бояться саму себя; теперь же она вернулась к той точке, с которой начала. Дерьмо. Я уже жалею о том, что вообще завел этот разговор.

– Нет, пока что нет, – я поежился. – Но, – говорю я, надеясь сменить тему, – я слышал, что люди очень злы на Касла из-за того, что случилось с Уорнером, – я прочищаю горло. – Ты слышала, что он сбежал отсюда?

Джульетта роняет свою ложку, которая приземляется на пол. Кажется, она даже и не заметила этого.

– Да, – говорит она тихо. Она моргает, смотря на чашку с водой, держа в руке салфетку. Она складывает, а затем разглаживает ее. – Люди говорили об этом в коридорах. Они знают, как именно он сбежал?

– Думаю, что нет, – я хмурюсь, смотря на нее.

– Ох, – говорит она, повторяя и это несколько раз.

Ее голос кажется странным. Даже напуганным. Джульетта всегда немного отличалась ото всех остальных – она походила на безумного, пугливого котенка, когда я впервые увидел ее в камере,– но в течение последних нескольких месяцев она все лучше и лучше приспосабливалась к окружающей обстановке.

Все изменилось после того, как она, наконец—то, начала мне доверять. Она раскрылась. Она начала больше говорить (и есть), и даже обзавелась некоторой самоуверенностью. Мне очень нравилось видеть, как она возвращается к жизни. Мне нравилось быть с ней, наблюдать за тем, как она обретает себя.

Думаю, что этот случай с Кенджи действительно вернул ее в исходное положение. Я могу сказать, что она находится здесь только лишь наполовину, потому что ее глаза лишены сосредоточенности, а ее руки двигаются чисто машинально. Она часто это делает. Порой она словно исчезает, забивается в уголок своего разума и на некоторое время остается в нем, думая о чем—то таком, о чем она никогда не станет говорить.

Теперь она ведет себя точно так же, как делала это прежде, и сейчас она ест холодный рис со своей тарелки, беря по одному зернышку, и едва слышно пересчитывая их.

Я намереваюсь снова попытаться заговорить с ней, но в этот момент к нашему столику, наконец—то, возвращается Джеймс. Я немедленно поднимаюсь на ноги, благодарный за возможность избавиться от этой неловкости.

– Эй, приятель... не стоит ли нам пойти и попрощаться должным образом?

– О, – говорит Джеймс, опуская свой поднос на стол. – Хорошо, конечно, – он бросает взгляд на меня, а затем на Джульетту, которая сейчас очень тщательно пережевывает рисовое зернышко.

– Привет, – говорит он ей.

Джульетта несколько раз моргает. В тот момент, когда она замечает его, на ее лице появляется широкая улыбка. Они меняют, подобные улыбки. И это те самые моменты, которые немного убивают меня.

– Привет, – отвечает она внезапно настолько счастливым голосом, что можно было бы подумать, что Джеймс разместил для нее на небе луну. – Как твои дела? Тебе хорошо спалось? Не хочешь присесть? Я ела рис, хочешь немного риса?

Джеймс уже начал краснеть. Он, вероятно, съел бы свои собственные волосы, если бы она попросила его это сделать. Я закатываю глаза и тяну его за собой, говоря Джульетте о том, что мы скоро вернемся.

Она кивает. Я смотрю через плечо, пока мы удаляемся от столика, и замечаю, что она, кажется, не против того, чтобы немного посидеть в одиночестве. Она тыкает вилкой во что-то, лежащее на ее тарелке, промахивается, и это последнее, что я вижу перед тем, как мы заворачиваем за угол.

Глава 3

– В чем дело? Почему нам нужно поговорить? – новые вопросы от Джеймса. Он, черт возьми, словно автомат по производству вопросов. – Все в порядке? Ты не мог бы сказать Джульетте, чтобы она не ела мой завтрак?

Он вытягивает шею для того, чтобы взглянуть на нее, по—прежнему сидящую за столом.

– Иногда она ест мой пудинг.

– Эй, – говорю я, хватая его за плечи. – Посмотри на меня.

Джеймс разворачивается ко мне лицом.

– Что случилось, Адди? – он всматривается в мои глаза. – Ты ведь на самом деле не погибнешь, правда?

– Я не знаю, – говорю я ему. – Может быть, да. Может быть, нет.

– Не говори так, – тихо говорит он, опуская глаза. – Не говори так. Нехорошо так говорить.

– Джеймс.

Он снова поднимает на меня свой взгляд, на сей раз медленнее. Я опускаюсь на колени и притягиваю его к себе, прижимаясь своим лбом к его лбу. Я смотрю в пол, и знаю, что он делает то же самое. Я слышу, как колотятся в тишине наши сердца.

– Я люблю тебя, – наконец, говорю я ему. – Ты ведь знаешь это, да? Ты всегда для меня на первом месте. Все мои действия направлены на то, чтобы я мог позаботиться о тебе. Защитить тебя. Обеспечить тебя всем необходимым.

Джеймс кивает.

– Ты на первом месте, – говорю я ему. – Ты всегда был на первом месте, а все остальные – на втором. И это никогда не изменится. Хорошо?

Джеймс снова кивает. Слезинка падает на пол между нами.

– Хорошо, Адди.

– Иди сюда, – шепчу я, притягивая его в свои объятия. – С нами все будет хорошо.

Джеймс цепляется за меня, сейчас он ведет себя как настоящий ребенок, он уже давно не вел себя так, и я рад это видеть. Иногда я беспокоюсь из-за того, что он слишком рано повзрослел в этом дерьмовом мире, и, хотя я и знаю, что не могу защитить его от всего, я все равно пытаюсь.

Сколько я себя помню, он всегда был единственной константой в моей жизни; если бы с ним что—либо случилось, то это, я думаю, убило бы меня.

Я никогда никого не полюблю так, как я люблю этого ребенка.

Глава 4

Столовая практически опустела после завтрака. Джеймс был обязан отправиться в убежище вместе с другими детьми и пожилыми людьми, которые не будут принимать участия в битве, а все остальные в это время готовились к выступлению.

Некоторые семьи все еще обмениваются заключительными прощаниями. Мы с Джульеттой уже несколько минут избегаем зрительного контакта. Она смотрит на свои руки, изучая свои пальцы так, словно желает убедиться в том, что они по-прежнему на месте.

– Ну и ну. Кто умер?

Черт возьми. Этот голос. Это лицо.

Невозможно.

– Святое дерьмо. Черт побери, –  я поднимаюсь на ноги.

– Я тоже рад тебя видеть, Кент, – Кенджи широко улыбается и кивает мне. Он чертовски плохо выглядит. Усталые глаза, бледное лицо, его руки немного дрожат, пока он держится за стол. Но хуже всего то, что он уже полностью экипирован – словно он на самом деле полагает, что отправится на поле боя. – Готовы сегодня надрать кому-нибудь задницу?

Я все еще смотрю на него в изумлении, пытаясь подыскать какой-нибудь ответ, когда Джульетта вскакивает на ноги и практически набрасывается на него. В действительности, это всего лишь объятие, но Бог ты мой...

Немного рановато для подобного, думаю я.

– Ого... эй... спасибо, да... это... эм... – Кенджи прочищает горло. Он старается принять это, но очевидно, что он пытается отодвинуться от Джульетты, и – да, она это замечает. Ее лицо омрачается, она бледнеет, широко распахивая глаза. Она прячет руки за спину, несмотря на то, что сейчас она в перчатках.

Сейчас Кенджи на самом деле ничего не грозит, но я понимаю его нерешительность. Парень чуть не умер. Он попытался разнять драку в тот же момент, что и Джульетта, и – бум, он моментально рухнул на пол. Это было чертовски страшно – и, хотя я и знаю, что Джульетта не намеревалась этого делать, другого объяснения этому на самом деле нет. Должно быть, это сделала именно она.

– Да, эм, может быть, тебе некоторое время следует воздерживаться от того, чтобы дотрагиваться до меня, хорошо? – Кенджи улыбается – он снова превратился в милого парня – но ему не удается никого убедить. –  Я еще не очень хорошо стою на ногах.

Джульетта выглядит настолько подавленной, что это разбивает мне сердце. Она так сильно старается быть в порядке – сделать так, чтобы со всем этим дерьмом все было нормально, – но порой все выглядит так, словно мир попросту не позволяет ей этого делать. Он наносит все новые и новые удары, и она продолжает испытывать боль. Я ненавижу это.

Я должен что-нибудь сказать.

–  Это была не она, – говорю я Кенджи. Я бросаю на него сердитый взгляд. Оставь ее в покое, говорю я одними губами. – Ты же знаешь, что она даже не дотрагивалась до тебя.

– На самом деле, я не знаю этого, – говорит Кенджи, игнорируя мои более тонкие намеки сменить тему. – И я не пытаюсь винить ее... я просто говорю о том, что она, возможно, проецирует свою способность, не подозревая об этом, хорошо?

– Потому что, насколько мне известно, другого объяснения тому, что случилось вчера, у нас нет. Это, безусловно, был не ты, – говорит он мне, – и, черт, насколько мы знаем, то, что Уорнер может дотрагиваться до Джульетты, может быть всего лишь случайностью.

– Пока что мы ничего о нем не знаем, – пауза. – Верно? Разве что Уорнер прошлым вечером достал какого – нибудь волшебного кролика из своей задницы в то время, пока я был занят смертью?

Я хмурюсь. Смотрю в сторону.

– Верно, – говорит Кенджи. – Так я и подумал. Что ж. Думаю, будет лучше, если я буду сохранять дистанцию, за исключением случаев крайней необходимости, – он разворачивается к Джульетте. – Да ведь? Без обид, да? В смысле, я чуть не умер. Думаю, что ты могла бы дать мне небольшое послабление.

– Да, конечно, – тихо говорит Джульетта. Она пытается рассмеяться, но ей не удается этого сделать. Жаль, что я не могу дотянуться до нее; жаль, что я не могу притянуть ее в свои объятия. Мне хочется защитить ее... мне хочется, чтобы у меня была возможность заботиться о ней, но теперь это кажется невозможным.

– Как бы там ни было, – говорит Кенджи, – когда мы выступаем?

Это привлекает мое внимание.

– Ты с ума сошел, – говорю я ему. – Никуда ты не пойдешь.

– Что за чушь.

– Ты едва можешь самостоятельно стоять на ногах!

– Я лучше умру там, чем буду сидеть здесь как какой-то идиот.

– Кенджи... – пытается сказать Джульетта.

– Кстати, я слышал, что, по слухам, Уорнер прошлой ночью убрал отсюда к чертям свою задницу, – Кенджи смотрит на нас. – О чем это толкуют?

– Да, – говорю я, мое настроение ухудшается. – Кто знает. Я никогда не считал хорошей идеей держать его здесь в заложниках. Еще глупее было доверять ему.

Кенджи поднимает бровь.

– Сначала ты оскорбляешь мою идею, а затем и идею Касла?

– Это были плохие решения, – говорю я ему, отказываясь отступать. – Плохие идеи. Теперь нам приходится за это расплачиваться.

Кенджи решил взять Уорнера в заложники, а Касл решил выпустить его из комнаты. И теперь мы все страдаем из-за этого. Порой я думаю, что все это движение возглавляет кучка идиотов.

– Откуда мне было знать, что Андерсон с такой охотой сможет позволить своему собственному сыну сгнить в аду?

Я невольно вздрагиваю.

Сегодняшним утром я не могу вынести напоминания о своем отце и о том, что он был готов сделать со своим собственным сыном. Я сглатываю желчь, поднимающуюся вверх по моему горлу.

Кенджи замечает это.

– Ох, эм... прости, чувак... я не хотел говорить об этом таким образом...

– Забудь, – говорю я ему. Я рад, что Кенджи жив, но иногда мне хочется лишь одного: надрать ему задницу. – Может быть, тебе следует вернуться в медицинское крыло. Мы скоро уходим.

– Я никуда не пойду, кроме как на поверхность.

– Кенджи, пожалуйста... – снова пытается Джульетта.

– Нет.

– Ты ведешь себя безрассудно. Это не шутки, – говорит она ему. – Некоторые люди сегодня умрут.

Кенджи смеется, смотря на нее.

– Я извиняюсь, но ты действительно пытаешься учить меня реалиям войны? – он качает головой.

– Ты забываешь о том, что я был солдатом в армии Уорнера? Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, как много всякого сумасшедшего дерьма мы видели? – он указывает жестом на меня. – Я прекрасно знаю, чего ожидать от сегодняшнего дня. Уорнер был сумасшедшим. Если Андерсон хотя бы вдвое хуже своего сына, то тогда мы ныряем прямо в кровавую бойню. Я не могу бросить вас, ребята, в такой ситуации.

Джульетта замирает, ее губы приоткрыты, глаза широко распахнуты, заполнены ужасом. Ее реакция кажется слегка чрезмерной. С ней сегодня определенно что-то не так.

Я знаю, что частично ее чувства связаны с тем, что произошло с Кенджи, но внезапно я перестаю испытывать уверенность в том, что все дело только в этом. Что нет чего-то такого, о чем она мне не рассказывает. Я не могу в полной мере прочесть ее.

Но, опять же, мне кажется, что я уже какое-то время не могу прочесть ее в полной мере.

– Он действительно был настолько плохим?.. – спрашивает Джульетта.

– Кто? – спрашиваем мы с Кенджи одновременно.

– Уорнер, – говорит она. – Он действительно был таким безжалостным?

Боже, она так сильно одержима им. Она питает какой-то странный, непонятный мне, интерес к его запутанной жизни, и это сводит меня с ума. Я уже чувствую, как во мне поднимается гнев, раздражение – даже ревность, – и это нелепо.

Уорнер даже не человек; мне не следует сравнивать себя с ним. Кроме того, она совершенно не в его вкусе. Он, вероятно, съел бы ее заживо.

Кенджи, кажется, не испытывает той же проблемы, что и я. Он смеется настолько сильно, что уже практически хрипит.

– Безжалостным? Джульетта, этот парень – больной. Он – животное. Не думаю, что он вообще знает, что значит быть человеком. Если ад существует, то, я полагаю, он был спроектирован специально для него.

Я мельком замечаю выражение лица Джульетты как раз перед тем, как слышу торопливые шаги, раздающиеся в коридоре. Мы все смотрим друг на друга, но я чуть дольше задерживаю свой взгляд на Джульетте, желая иметь возможность прочесть ее мысли.

Я понятия не имею о том, что она думает или почему она все еще выглядит так, словно пребывает в ужасе. Мне хочется поговорить с ней наедине – понять, что происходит – но Кенджи уже кивает мне, и я знаю, что должен прояснить свой разум.

Пора идти.

Мы все поднимаемся на ноги.

– Эй... так Касл знает, что ты делаешь? – спрашиваю я у Кенджи. – Не думаю, что ему понравилось бы то, что сегодня ты собираешься подняться на поверхность.

– Касл хочет, чтобы я был счастлив, – говорит Кенджи. – А я не буду счастлив, если останусь здесь. У меня есть работа, которую нужно сделать. Люди, которых нужно спасти. Дамы, которых нужно впечатлить. Он с уважением отнесется к этому.

– А что насчет всех остальных? – спрашивает у него Джульетта. – Все так беспокоились о тебе... ты с ними уже виделся? Чтобы, по крайней мере, сказать им о том, что с тобой все в порядке?

– Нет, – говорит Кенджи. – Они, наверное, были бы в ужасе, если бы узнали, что я собираюсь на поверхность. Я подумал, что будет безопаснее сделать это как можно тише. Я не хочу, чтобы кто-нибудь сходил с ума. И Соня с Сарой – бедные девочки – они моментально заснули от переутомления. Это я виноват в том, что у них не осталось ни капли сил, и они по-прежнему говорят о том, что пойдут сегодня с нами.

– Они хотят сражаться, хотя у них и без этого будет куча работы сразу же после того, как мы закончим с армией Андерсона. Я пытался убедить их остаться здесь, но они умеют быть такими чертовски упрямыми. Им необходимо приберечь свою силу, —говорит он, – они уже и так слишком много истратили ее впустую на меня.

– Не впустую... – говорит Джульетта.

– Во всяком слуууууучае, – говорит Кенджи, – не могли бы мы уже, пожалуйста, пойти? Я знаю, что ты хочешь выследить Андерсона, – говорит он мне, – ну а я? Мне бы очень хотелось поймать Уорнера. Пустить пулю в этот никчемный кусок дерьма и покончить с этим.

Я собираюсь рассмеяться – наконец-то, кто– то согласен со мной –  когда замечаю, что Джульетта практически сгибается пополам. Она достаточно быстро берет себя в руки, но она слишком моргает и тяжело дышит, поднимая глаза к потолку.

– Хей... ты в порядке? – я тяну ее в сторону, изучая ее лицо. Порой она просто – таки чертовски сильно пугает меня. Я беспокоюсь о ней практически так же сильно, как и о Джеймсе.

– Я в порядке, – повторяет она слишком много раз. Кивая и качая головой снова и снова. – Я просто мало спала прошлой ночью, но со мной все будет хорошо.

Я колеблюсь.

– Ты уверена?

– Да, – говорит она. И затем хватается за мою рубашку, ее глаза широко раскрыты. – Просто будь там осторожен, хорошо?

Я киваю, с каждой секундой испытывая все большее замешательство.

– Да. Ты тоже.

– Идем, идем, идем! – прерывает нас Кенджи. – Сегодня тот самый день для того, чтобы умереть, дамы.

Я расслабляюсь и слегка толкаю его. Здорово, что он здесь – ему удается разбавлять монотонность здешней жизни.

Кенджи стукает меня по руке.

– Теперь ты еще и жестоко обращаешься с травмированным парнем, а?