Текст книги "Дневник пани Ганки (Дневник любви)"

Автор книги: Тадеуш Доленга-Мостович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Наконец, где-то около двенадцати, все разошлись, и теперь я могу спокойно записать впечатления прошедшего дня. У Яцека в спальне сидит тетя Магдалена и утомляет его какими-то рассказами. Я уже не такая злая на нее, потому что прием действительно удался на славу. Как я рада, что Яцек снова в Варшаве! Даже сказала Тото, что теперь не смогу встречаться с ним так часто. Он ужасно расстроился. Вот и хорошо. Пусть не думает, что все в жизни дается так легко.

Что будет завтра? Теперь каждый день приносит мне что-то новое и удивительное. Немногие женщины могут похвастаться такой насыщенной жизнью, как моя. Я уже думала о том, что, возможно, со временем напишу о себе роман. Когда я сегодня вечером сказала о своем намерении Витеку Гомбровичу, он очень меня в этом поддержал. Как же это он выразился?.. Ага! Что перед моим романом поблекнет исповедь Ренара. (Я не уверена, то ли Ренара, то ли Руссо, а может и Рембо. Во всяком случае, какого-то французского писателя на «Р»). Он очень хорошо это сказал. Надо будет обязательно прочесть какую-нибудь его книгу. Хотя Мушка читала и утверждает, что там ничего нельзя понять. Я всегда считала, что она бестолковая. Как это можно не понять книги! А вот я понимаю абсолютно все, даже астрономические трактаты Джинса.

Завтра надо непременно отдать заузить каракулевое манто и немного уменьшить клеш внизу.

Наконец тетя ушла. Правду говоря, соскучилась я за Яцеком.

Пятница

Приехал Роберт. Для меня была приятная неожиданность, когда я услышала в трубке вместо голоса той избалованной горничной его теплый баритон. Это взбодрило меня на целый день, потому что проснулась я в ужасном настроении. Да и любая женщина на моем месте, вышла бы из себя. Разве так должен вести себя муж после долгого отсутствия?

Еще когда я зашла вчера в его спальню, он не соизволил заметить, что на мне новый прехорошенький халатик. Трижды его переделывали, пока закончили. Настоящее чудо: белый матовый шелк, очень плотный, покроенный по образцу францисканской рясы. С капюшоном и широченными рукавами. Прекрасно собирается в складки и потрясающе эффектно обрамляет голову. Если бы я могла показаться в нем Роберту, тот был бы вне себя от восторга. Надо быть совершенно лишенным эстетического вкуса, чтобы не заметить такую красоту.

А Яцек в ответ на мой поцелуй спросил:

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Тон его был холодноватый, а во взгляде ощущалось осуждение.

– А в чем дело? – спросила я.

И тут же меня осенило, что, видимо, это тетя на меня наговорила. Целый день в поведении Яцека было столько сердечности, и вдруг такой тон!

– Дело в том, – сказал он, – что я предпочел бы узнавать не от третьих лиц, что моя жена в отсутствие мужа принимает у себя кого-то, незнакомого мне, встречается с каким-то паном по каким-то пивнушкам и тому подобное. Пойми меня правильно. Я ни в чем тебя не подозреваю. Однако считаю, что когда ты заводишь какие-то флирты, то простое приличие требует рассказать об этом мне.

Я была так возмущена, что с трудом сдержалась, чтобы не сказать:

«Какое право имеешь, ты, двоеженец, читать мне мораль?"

Однако взяла себя в руки и спросила:

– А ты хотел бы, чтобы я тоже верила всем сплетням, которые кто-то может выдумать о тебе?

Яцек покраснел. (Может, кроме той рыжей выдры, у него еще что-то на совести?) Он нахмурился и покачал головой.

– Речь не о сплетнях, а о вполне конкретных вещах.

– Знаю, знаю. Это все твоя любимая тетушка. Вбила себе в голову, что посредник по продаже земли – мой любовник. Страшно даже подумать, сколько гадости в голове таких протухших старых панн!.. Конечно! Меня разоблачили, я имею одного любовника посредника, второго трубочиста и третьего дворника! А не говорила тебе твоя тетя о кавалерийском эскадроне?

– Успокойся, дорогая, – сказал Яцек. – Она вовсе не говорила, что у тебя есть любовник. Напрасно ты обвиняешь ее в таких нелепых подозрениях. И вообще, как ты можешь позволить себе такие безобразные слова? Она просто рассказала мне, что дважды видела тебя с неким паном, которого описала как очень приличного и благородного с виду, совсем непохожего на посредника.

– Не знаю, может, у твоей тети есть какие-то специальные предписания по поводу внешнего вида посредников, – пожала я плечами. – Во всяком случае, я тут совершенно ни при чем.

– Но тетя Магдалена утверждает, что впоследствии приходил настоящий посредник …

– Твоя тетя – кретинка. У нее не укладывается в голове, что в Варшаве может существовать два посредники по продаже земельных участков.

– Пусть так. Но я поручил продажу нашего участка тому самому толстому Ляскоту.

– Мой милый, ты такой же зануда, как и твоя тетя. Неужели ты не можешь себе представить, что он, твой Ляскот, или как его там зовут, в свою очередь мог перепоручить дело какому-то Драпачу?

– Драпачу?

– Ой, мне безразличны фамилии тех посредников! Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я вела геральдические книги варшавских посредников!

Яцек задумался и ответил:

– Твоя правда, дорогая. Но если я принял во внимание то, что рассказала мне тетя, то лишь потому, что ты ни словом не обмолвилась мне, что виделась с каким-либо посредником. Не понимаю только одного: зачем тебе было встречаться с ним в какой-то пивнушке?..

– Как бы ни так, в пивнушке! Какая удивительная правдивость! Вероятно, это твоя тетя Магдалена ходит по пивнушкам. Ты просто утратил здравый смысл, если можешь такому поверить. Я просто выходила из дома за пирожными и встретила того посредника в подъезде. Он провел меня в кондитерскую на углу, вот и все. А если тебе недостаточно моего объяснения и ты не оставишь эту тему, то запомни: еще раз услышу слово «посредник», сейчас же собираю свои вещи и уезжаю в Голдов.

Я кипела вся от злости, просто кипела!

– И еще одно, – добавила я. – Хватит с меня твоей тети Магдалены. Одна из нас здесь лишняя. Я не хочу больше видеть в доме эту пани. Или она уберется отсюда, или я. И знай – я своего решения не изменю.

Сказав это, я ушла в свою спальню и демонстративно повернула ключ в замке. Яцек минут пять стоял под дверью, извиняясь и умоляя, чтобы я не сердилась. Я не отозвалась ни словом. Конечно, и сама полночи глаз не сомкнула.

Утром я не поздоровалась с тетей. Она наливала кофе в столовой, и я прошла мимо нее, как мимо пустого места. Я заметила, как это ее напугало. Вот уж проучу я эту идиотку!.. Яцеку сказала «добрый день» тоном владелицы пансионата, которая обращается к новому жильцу:

– Что желаете на завтрак?

У него был расстроенный и виноватый вид, но это меня не тронуло. Мне было интересно, перестал ли он верить теткиным глупостям, но, к сожалению, его вызвали по телефону в министерство. Вот тогда я и позвонила Роберту. Это сразу подняло мне настроение. Хотелось увидеть, как он меня встретит. Мы условились на пять.

Порадовало меня еще одно дело: вдруг вспомнила, что именно сегодня приглашена Гальшкой на завтрак. Я знала, как ей важно, чтобы я была. Она нарочно устроила этот завтрак, чтобы познакомиться поближе с директором Гуцулом, который видел меня когда-то у моря и теперь специально приехал из Катовице встретиться со мной. Тот Гуцул очень нужен ее мужу в связи с какими-то там делами. Я, конечно, пообещала, что буду, а сегодня за несколько минут до двух позвонила и сказала, что у меня ужасно болит голова и я не приеду. Представляю себе, как взбеленится Гуцул. Так ей и надо!

Приняв все возможные меры предосторожности (кажется, Яцек таки серьезно меня подозревает), я поехала на Жолибож. Дядю не застала. Что с ним происходит? Я все сильнее беспокоюсь. Домой вернулась расстроенная и с порога попала в Данкины объятия. Они все уже приехали из Голдова. Отец, слава богу, чувствует себя лучше. Через несколько дней уже сможет ходить. Португалец прислал ему (странный способ искупления греха!) четыре шкуры пум, которых якобы подстрелил где-то в Южной Америке. А отец хочет отдать их мне. Как же! Я должна превратить свой дом в склад всякого хлама! Разве что положить те шкуры в комнате тети Магдалены, чтобы окончательно отравить ей жизнь…

Ровно в пять я была на Познанской. Право, Роберт таки самый обаятельный мужчина из всех, которых я когда-либо знала! Мне было интересно, как он оправдает свое длительное отсутствие, но он верен своему стилю. Он вообще не упомянул об этом ни словом, только воскликнул:

– Наконец-то!

Как много может означать одно слово! Чудо, да и только! Он был такой милый, что я даже решила не говорить ему ничего о горничной. Пусть себе… В глазах у него поблескивают золотые огоньки. Он, видимо, мечтатель, только скрывает это от всех. Какой он романтичный! Мы прекрасно провели два часа. Если бы я и могла его чем-то упрекнуть, то только в его чрезмерной любви к музыке. Все время он показывает мне какие-то новые пластинки Баха, Бетховена и тому подобное.

Сегодня он сказал мне:

– Стоит уезжать, если знаешь, что кто-то ждет твоего возвращения.

Как он красиво говорит! Нет в нем ничего банального. Тото рядом с ним выглядит как манекен из папье-маше. Бесспорно, если учитывать манеры или материальные возможности, он несравненно выше Роберта. Но ему не хватает внутреннего содержания. А в этом мужчине угадывается глубокая душа. Нет в нем ничего поверхностного. Каждая встреча с ним – путешествие в неведомое. Чувствуешь легкий трепет какой-то призрачной опасности и одновременно доверие к нему. Женщины меня поймут. Я никогда не знаю, о чем он думает. Никогда не знаю, что он скажет, как себя поведет.

Я написала, что он мечтатель, но это вовсе не означает, что он сентиментален. Скорее наоборот. Этим он, собственно, отличается от Яцека. В чувственности Яцека много нежности, что тоже не лишено привлекательности. Однако во многих отношениях они сходны. Думаю, что Роберт тоже мог бы быть хорошим дипломатом. Однако я чувствую в нем, хотя он этого ничем не выдает, склонность к насилию, а может, даже и жестокость. Странно, что такой человек занимается таким прозаическим делом, как торговля. Не хотела бы я видеть его во время торга или слышать разговоры о поставках товаров. Это принизило бы в моих глазах образ его души.

К тому же он умеет слушать. Как живо реагируют его глаза и все черты лица, когда я рассказываю ему о себе. Я рассказала ему о случившемся с отцом и всю историю с этим конвертом. Кому-кому, а ему я могла смело об этом рассказать. Я уверена, что если есть в мире человек, достойный доверия, то это именно он. Он принял близко к сердцу мои переживания и искренне смеялся, когда я пересказала ему свою последнюю беседу с полковником Корчинским.

– Ну, и показали тебе те фотографии? – спросил Роберт.

Тут я вспомнила того почтальона (или лесника) и сказала:

– Конечно. И представь себе, какая забавная штука: среди изображений было одно, поразительно похожее на тебя.

– На меня? – удивился он.

– Да. Ты уж прости меня, но если бы не одежда, я подумала бы, что это действительно ты. Какая-то униформа… не сердись… то ли почтальона, то ли еще кого-то такого… Ты только не обижайся. Когда-то в Париже, в салоне Ворта, я видела манекенщицу, которая была вылитая я. Ты носил когда-либо усы и бороду?

Он нетерпеливо пожал плечами.

– Никогда в жизни. Почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что тот пан на фотографии имел усы и испанскую бородку.

– Отличное сходство! – засмеялся Роберт – И что же дальше с этой фотографией?

– Как это «что»? – переспросила я.

– Ну, ты сказала тому полковнику, что знаешь кого-то похожего?

Это меня рассмешило.

– Ах ты, наивный мальчик! Конечно, не сказала.

Он спросил меня еще, в котором часу я была у полковника. Не понимаю, почему его это заинтересовало. Потом вдруг посмотрел на часы, извинился и на минуту вышел в кухню. Вернулся как будто немного встревоженный и сказал, что, к сожалению, не может меня больше задерживать, потому что ждет визита одного клиента, о котором совершенно забыл. Выглядел он несколько раздраженным. Может, я зря сказала ему о сходстве. Кому же приятно, что на него похож кто-то из низших слоев. Я постаралась смягчить это впечатление и, кажется, добилась своего. Он попрощался со мной очень ласково и попросил, чтобы я и завтра ему позвонила.

Домой я возвращалась в прекрасном настроении. Забавная вещь, как порой запоминаются некоторые лица. Уходя от Роберта, я встретила на улице того типа, который напихался яичницей в молочной на Жолибоже. Пожалуй, я потому так хорошо его запомнила, что таких дурацких физиономий никогда еще не видела.

Дома я убедилась, что Яцеку действительно запали в душу мои слова. Еще в прихожей Юзеф сообщил мне, что тетя Магдалена завтра утром выезжает в провинцию. Наконец я избавлюсь от этой назойливой женщины! Я быстренько приняла ванну и поехала к парикмахеру. Сегодня бал во французском посольстве.

Воскресенье

Ужас, да и только! Я до сих пор не могу прийти в себя. Какое счастье, что Яцек ничего не знает! Сколько буду жить, не забуду деликатности полковника. Он действительно очень добр ко мне. Подумать страшно, в чем мог бы заподозрить меня Яцек, если бы все узнал. А в морге я чуть не потеряла сознание.

Я узнала обо всем вчера утром. Когда Яцек ушел из дома, я позвонила Роберту и услышала в трубке совершенно незнакомый голос. Разумеется, я положила трубку. Однако когда минуты через две снова взяла ее, то убедилась, что телефон еще не разъединен. Поскольку мне срочно была нужна Туля Вощевская, это начало меня раздражать, тем более, что мне совсем не хотелось, чтобы мой телефон был соединен с Робертом. Так продолжалось около получаса, и только тогда я смогла позвонить Туле. А минут через пять явились какие-то два господина. В доме беспорядок, тетя собирается уезжать, а они показывают мне какие-то удостоверения и начинают допытываться, не я ли звонила на номер пана Роберта Тоннора. Я, конечно, категорически отрицала. Меня стало страшно. Тогда они сказали, что надо немедленно допросить всех в доме – кто-то звонил с моего аппарата пану Тоннору. У меня не осталось другого выхода кроме как признать, что это я. Наконец, телефонный звонок – вполне обычное дело. Мы звоним разным лицам, с которыми нас ничего не связывает, кроме обычного знакомства или деловых интересов.

Тогда они попросили меня, чтобы я оделась и поехала с ними. Когда я ответила, что у меня нет времени, старший из них улыбнулся и спокойно сказал:

– В таком случае я буду вынужден вас арестовать. Я обмерла. Меня – арестовать!

– Да вы что? Я жена советника Реновицкого!

– Даже если бы вы были женой самого министра, это ничего бы не изменило. Даю вам пять минут на то, чтобы одеться.

Я хотела позвонить Яцеку, чтобы он спасал меня, но они не позволили. Если бы я только что не подвела глаза, то заплакала бы.

– За что… за что вы меня арестовываете? Что я плохого сделала?..

– Мы вас вовсе не арестовываем. Вы только должны дать показания. И прошу вас поторопиться.

Что было делать? Я поехала с ними, еле живая от страха. Немного успокоилась только тогда, когда увидела, что они привезли меня в учреждение полковника Корчинского. Я уже знала, что здесь ничего плохого мне не сделают. Однако полковника не было. Меня отвели в другой кабинет, и там меня принял его приятель, с которым я недавно познакомилась. Теперь он был в мундире майора. Поздоровался со мной очень сухо. Будто совсем другой человек. Затем строго спросил:

– С каких пор вы знаете Альфреда Валло?

Я сделала большие глаза.

– Валло? Я вообще такого не знаю.

– Что ж, допустим. С каких пор вы знаете Тоннора?

– И его не знаю… То есть знаю, но очень мало.

Майор нахмурился.

– Предупреждаю, что вы должны говорить только правду. Человек, о котором я вас спрашиваю, – очень опасный шпион. Меня не интересуют ваши интимные отношения. Но вы обязаны прямо отвечать на вопросы, которые я вам и буду задавать. Итак, как давно вы его знаете?

– Боже мой!.. Я познакомилась с ним в начале прошлого месяца.

– Где?

Не могла же я рассказывать ему эту историю с Гальшкой! Ну и сказала:

– Теперь уж и не вспомню… Кажется, в каком ресторане или кафе. Я тогда познакомилась с несколькими людьми, а среди них и с паном Тоннором.

– Кто вас с ним познакомил?

С какой радостью я бы втянула во все это Гальшку! Пусть бы она попробовала тот же мед, что я. Ведь все это случилось по ее вине. Кто мог бы подумать, что Роберт – шпион? Страшные люди. Как они умеют маскироваться!

– Никак не могу вспомнить, – заверила я майора. – Видимо это был какой-то случайный человек.

– А вашего мужа Тоннор знал?

– Что вы, упаси боже!

– Как часто вы с ним виделись?

– Да почти совсем… Откуда я знаю? Может, раза два в жизни…

Майор поглядывал на меня с видимым недоверием.

– Простите, пани, но вы должны говорить только правду. Если окажется, что вы действительно не знали, кем является Тоннор, о ваших показания никто не узнает. Как часто вы бывали у него?

– Н-ну… несколько раз…

– А он у вас также бывал?

– Нет-нет, упаси боже!

– Разговаривал ли с вами пан Тоннор о служебных делах вашего мужа? Знал ли он вообще, какое положение занимает пан Реновицкий в министерстве?

– Он совсем этим не интересовался.

– Вы наверняка это помните?

– Абсолютно, – подтвердила я. – Мы никогда не разговаривали о политике или о таких вещах, которые могли бы быть важными для шпионов. Меня они тоже не интересуют. И конечно, я и не предполагала, что он шпион. Он производил впечатление очень приличного и порядочного человека. Мне и теперь трудно поверить, что он был шпионом. Я знала, что у него есть экспортная или импортная контора, которая находится на Электоральной.

Майор кивнул.

– Эта контора была создана, чтобы замаскировать его настоящую деятельность. Когда вы видели Тоннора последний раз?

– Кажется, вчера.

– В котором часу?

– Вечером, между пятью и семью.

Майор нажал кнопку звонка, и на пороге, к моему большому удивлению, появился тот гадкий тип, которого я видела в молочной на Жолибоже. Он не сказал ни слова, только посмотрел на меня и кивнул.

Майор жестом велел ему выйти и посмотрел на меня уже немного мягче.

– Я вижу, вы говорите мне правду. Держитесь этой линии и в дальнейшем. Уверяю вас, мы знаем очень много. И если вы скажете нам неправду, мы легко это обнаружим.

Я была так напугана, что мне и в голову не приходило прибегать к каким-то уловкам. Сама мысль о том, что они могут рассказать обо всем Яцеку, пронизывала меня ужасом. Они очень опасные люди.

Майор стал меня расспрашивать, о чем я говорила с Тоннором последний раз. Больше всего его интересовало, не упоминал ли он о своем намерении уехать, не называл ли какого-то города или страны, не обещал ли мне написать.

Я сказала, что он вовсе не собирался уезжать, наверняка и теперь в Варшаве, так как только что вернулся из какой-то коммерческой поездки. Майор задумался и, минуту помолчав, очень сурово произнес:

– Этот субъект сбежал. Но он еще должно быть в Польше. На всех пограничных пунктах ведется пристальное наблюдение. Поэтому нет сомнения, что рано или поздно его схватят. Однако я думаю, что он попытается как-то связаться с вами, если ваши с ним отношения имели какие-то чувственные основы…

– Но, пан майор… – перебила его я. – Меня ничего с ним не связывало. Даю вам честное слово.

По выражению его лица я поняла, что майор не поверил мне. Он нетерпеливо махнул рукой.

– Это меня мало волнует, уважаемая пани. Зато мне очень важно, чтобы вы сразу же сообщили мне, если Тоннор пришлет вам телеграмму или письмо. Вы знаете его почерк?

– Нет.

Майор положил передо мной несколько листков бумаги. Каждый был исписан другим почерком.

– Вот образцы. Если вы получите письмо, написанное одним из этих почерков, вы должны немедленно, не открывая конверта, принести его мне. Если Тоннор вам позвонит, постарайтесь выведать у него, где он находится. Ни в коем случае не кладите трубку на аппарат. Понимаете? Это позволит нам выяснить, откуда вам звонили. Надеюсь, что могу вам доверять, и что вы будете строго придерживаться этих предписаний. В противном случае мне пришлось бы установить контроль над вашей корреспонденцией и телефоном, что, конечно, вовсе не относится к приятным вещам.

Я заверила его, что он может полностью на меня положиться. Тогда он спросил, видела ли я кого-нибудь у Тоннора. Я сказала, что не видела никого, за исключением горничной.

– Могли бы вы ее опознать?

– Конечно.

Когда он стал надевать плащ, я догадалась, что мы поедем в тюрьму. Однако все оказалось куда хуже.

Машина остановилась перед моргом. Боже, какой ужас! Меня повели через мрачное помещение, в котором лежало множество трупов, накрытых белыми простынями. В воздухе стоял невыносимый смрад. Я чуть не потеряла сознание. Никогда в жизни не сталкивалась с таким ужасным зрелищем.

Когда открыли лицо, я сразу узнала ее. Она была очень синяя и лежала с открытыми глазами.

– Да, это она, – сказала я. – А что… ее убили?

Майор отрицательно покачал головой. А когда мы вы шли из морга, объяснил:

– Она сама отравилась, когда ее арестовывали на вокзале.

– Отравилась? Почему? Разве она тоже была шпионка?

– Да. Ее сообщнику удалось бежать только благодаря гриму. Она предпочла умереть, чем попасть в тюрьму.

Я была потрясена. Вернувшись домой, сейчас же легла в постель. Боже мой, какие ужасные вещи творятся в мире! Как все гнусно и подло! Я не любила ее, но она была молодая и хорошенькая. Эти преступники втягивают в свои грязные дурацкие дела даже женщин. Разве это по-человечески! Если бы я была президентом страны, я бы категорически запретила пускать в Польшу шпионов.

А к тому же во все это впутали и меня. Сколько буду жить, не прощу этого Гальшке. Меня в жар бросает, как подумаю, какой поднялся бы страшный скандал, если бы мои показания получили огласку. Для Яцека это был бы настоящий удар. А отец!.. Нет, лучше об этом и не думать!

Теперь я дрожу от мысли, что Тоннор может мне позвонить. Боже мой, я не желаю ему зла, но все же предпочла бы, чтобы его скорее схватили.

Разумнее было бы уехать. Хоть бы в Голдов. Но я не могу. В мое отсутствие может произойти бог знает что между Яцеком и той женщиной. Должна сама за всем присматривать. Завтра надо будет поехать к дяде Альбину. Не могу понять, почему он не подает признаков жизни.

А теперь спать, любой ценой спать.