Текст книги "Дом северной стороны"

Автор книги: Т. Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Татьяна Борисова
Дом северной стороны

От автора

Дорогой читатель, есть одна простая история из моей жизни, которая стала основой «Дома с северной стороны».

Была зима. Ночи в январе были длинными, холодными, простуженными. Все время мела метель. В одну из таких ночей мой дедушка спас черного как уголь щенка. Он забрал его с улицы и повез домой в рукаве. Щенок трясся от холода, потому что провел слишком много времени на морозе. Дедушка надеялся, что привезёт его живым. Когда они вместе оказались дома, щенок зацепился за рукав когтями и не хотел выбираться. Мы с бабушкой растопили печь, вытащили его и положили на старенькую подушку рядом. Тот сжался, закрыл лапами нос. А потом согрелся, успокоился, расправил хвост, вытянулся и шумно фыркнул, вдыхая горячий воздух нашего дома.

Эту историю я храню в памяти, потому что знаю, однажды может прийти такая холодная ночь к каждому из нас. Опустится темнота, и будет очень нужен тот самый теплый рукав, в который можно забраться с головой и понять, что ты спасён.

Но если нет рукава, что делать? Я думаю, можно стать таковым самому себе.

В каждом из нас есть сила. Когда мне плохо, я спрашиваю себя, что могу сделать, чтобы стало лучше? Конечно, я не могу сделать все, что угодно, например, выйти в открытый космос, но я могу спасти кого-то от холода своим теплом, от печали – словом. Я знаю, что любой поступок может как дать силы, так и отнять их. И если я хочу помочь себе, то постараюсь помочь тому, кто рядом.

Я боюсь многого. Особенно страшно начинать новое. Может случиться непредвиденное, или кто-то не оценит моих стараний. Но я знаю, что я капитан своего корабля и должна быть смелой, тогда все новое однажды станет пройденным, покоренным и освоенным. Поэтому сжимаю себя в кулак и стараюсь сделать хотя бы шаг, как герой истории «Дом с северной стороны» по имени Борис. Он мне кажется неидеальным, но очень живым.

В этой книге вообще много жизни, зимней, снежной. Здесь много Москвы с её ветрами, красными носами прохожих и метро. Здесь её снежинки, которые летят на праздничные огни Цветного бульвара, Красной площади. Её улицы и дворы, где после Новогодних ёлок вереницей тянутся малыши с кульками конфет. И здесь же, в этой книге, очень много Тайги с тайнами, хвойными лесами, снегом по колено, заветренными вершинами, хрустом шишек, брусникой, туманом и духом леса.

Дом в истории занимает особенное место. Он везде, но важнее всего, что он в сердце главного героя.

Мне хотелось бы, чтобы после прочтения вы, мой друг, сказали себе, что книга похожа на глоток теплого чая с густым цветочным мёдом, который обожают таёжные медведи. О них в этой книге будет сказано и немало. Хорошего вам чтения и путешествия в мир «Дома с северной стороны».

С уважением к вам Татьяна Борисова

Часть 1

Глава 1. Большая тайна Тайги

Тайга – это часть света, о которой известно немного. Туманный воздух покрывает её собой, стелется по плотному ковру опавшей коры и хвои, укрывает тайной. Там, на севере, у холодного моря, есть особенная жизнь, о которой никто до сих пор не знает. Сосны охраняют и берегут её. Но однажды я потревожил эту жизнь и узнал, что в лесном городе, скрытом от всех, живут звери, как две капли воды похожие на людей.

Город называется Снежным. Там живут медведи. Есть еще и другие города, где хозяйничают белки, лисы, волки и тигры, но я попал именно в Снежный, в город, который зимой покрыт пушистым, богатым снегом. Медведи стараются счищать его хотя бы с порогов своих домов. Но, кажется, дай снегу волю и тот залезет в каждый уголок двора. Снежный окружен лесом, но, если идти по тропинке строго на восток, можно выйти к пляжу у Охотского моря. Там дуют ветра и зимой страшно холодно – нос не высунуть, но летом ярко одетые и обутые медведи со своими медвежатами часто прогуливаются вдоль берега. На пляжах отдыхают молодые мохнатые обитатели города, а недалеко, на полянках, пожилые медведицы собирают ежевику – это на варенье. В Тайге медведи живут не только в Снежном. Они повсюду. Никто не знает точно, сколько их, но, говорят, точно больше двадцати тысяч. Они едят мясо и рыбу, хотя вообще всеядны. Весной и летом охотно собирают ягоды, коренья, орехи и, конечно же, обожают мед, но, если вы разбудили медведя зимой, и он очень голоден, советую вам бежать от него подальше: ведь он может рассмотреть вас в качестве обеда. А вот в Снежном медведи не дикие. Они не могут быть опасными. У каждого из них есть свое любимое лакомство: варенье из шишек, тыквенный мед, яблочный пирог или теплое песочное печенье.

Я гостил у мохнатых зверей и даже стал им хорошим другом. Меня зовут Борис Жуков. Я человек. Не люблю, но приходится мириться со своими веснушками на носу, круглыми очками, рыжими волосами и красной полосатой шапкой, которую мне связала мама, когда мы жили в Москве. Обожаю фильмы Марвела, рэп, футбол, терпеть не могу школу, причесываться по утрам и слегка побаиваюсь темноты.

Когда я узнал о Снежном, мне было одиннадцать лет. Я как раз переехал к бабушке: в низовье потухшего вулкана недалеко от северного моря, в деревню Князевку. Каждое утро мне нравилось слушать, как гулял ветер по крыше. Иногда я открывал окно, чтобы лучше было слышно. Зимой ветер был густым, смешанным со снегом и льдом, весной – чистым, влажным, веял вишневыми ветками, летом пылил, отдавал морем, солью, а осенью пах мокрым деревом и сеном. В деревне все было тягуче-скучным. Там жили одни старики, и жизнь их была спокойной и размеренной. Только однажды ночью я проснулся от каких-то непонятных звуков и даже испугался. Решил посмотреть. Оказалось, что у меня под окном храпел гусь. Гусь этот был чокнутым. Он меня за что-то возненавидел и стал преследовать всю свою сумасшедшую гусиную жизнь.

Во всей моей деревне было десять домов. До ближайшего города сто километров по горным склонам. Сюда я приехал через два года после того, как умерла моя мама. До этого жил в Москве с отцом. Жизнь у нас там не клеилась. Отец женился на мужеподобной тетке по имени Лена и стал во всем ее слушаться. У тети Лены была квадратная голова, большой живот, толстые шершавые руки и свои дети – Иришка с Гришкой. Иришке было пять, а Гришке – три. Оба чернобровые, с темными глазками-пуговками.

Хитрые, смышленые – они меня сразу стали бояться, поэтому близко никогда не подпускали. Тетя Лена любила их неземной любовью, всегда сажала за стол первыми: сначала они поедят, потом я. Им покупали сладости, а мне нет. Конфеты не давали. Перед сном тетя Лена даже барбариски засовывала в микроволновку, но ночью я их оттуда воровал, сами конфеты ел, а фантики сжигал над газовой плитой. В одну из таких ночей знатно обуглил себе мизинец.

Тетя Лена считала себя самой умной и справедливой. Работала няней в детском саду, говорила слегка заторможено. Коронная её фраза: «Уничтожу, если не закроешь свой рот!». Её она прямо-таки пела, смакуя каждое слово. Как только она поселилась в нашей квартире, я эту фразу только и слышал. А, к слову, в квартире до её приезда у меня был целый мир, где было три комнаты. Одна комната для меня, вторая – для отца, а третья – для мамы. Там была её мастерская, до потолка заваленная тканями. Мама была портнихой. Отец рассказывал, что, когда меня еще не было, она решила создавать платья. К каждой гостье у нее был свой подход. Одной она предлагала чай, другой кофе, а с третьей без лишних разговоров и приготовлений снимала мерки. После этого она раскладывала на столе яркую летящую ткань, рисовала по ней мелом, а потом садилась за машинку и создавала наряд.

И этот мир тетя Лена уверенно разрушила. Она вычистила мамину мастерскую до голых стен. Выбросила все, что смогла найти. Организовала там детскую для Иришки с Гришкой. Память о нашем с отцом прошлом для тети Лены была пыткой. Именно поэтому она сделала так, чтобы от мамы в квартире не осталось ничего: ни одной фотографии, ни одного цветка и ни одного платья. Тетя Лена все обновила. На стены налепила темные обои, по углам расставила сервизы и тумбы, кухню наполовину застелила ковром, от которого приходила в экстаз. Я же о него вечно спотыкался.

– Ох, посмотрите на эти завитушки! Разве они не симпатичные? – ворковала она, елозя по ковру пылесосом.

– Не думаю, – неуверенно пытался отвечать отец. Тетя Лена от его слов яростно всплескивала руками:

– Да уж! Понятно, почему у тебя такой своевольный сын растет. Яблоко от яблони, как говорится. Живете, как хотите.

– А почему нам нельзя жить, как мы хотим? – не выдержал тогда я.

Тетя Лена аж задохнулась от возмущения, но что ответить, не нашла. Отец незаметно протянул мне ладонь:

– Дай пять.

Хорошо, что тетя Лена этого не заметила.

Как-то, в один из дней, отец принес с работы попугая. Это при том, что тетя Лена ненавидит всех живых существ, кроме своих детей. Я был уверен, что она свернет птичке голову, но нет, она его выдрессировала, как могла, и однажды попугай заговорил. Неожиданно, его первыми словами были: «Уничтожу, если не закроешь свой рот». Причем, попугай начинал орать эту фразу, как только тетя Лена хотела что-то сказать. Он ей слова сказать не давал! Чудесные времена… Правда, оказалось, что попугай орал из-за любви к своей хозяйке. Он ел из тарелки тети Лены, спал у нее в волосах и был примерным лапочкой в отличие от меня. Я же приносил двойки, огрызался, отказывался от пресного обеда и вообще тете Лене не нравился. Но и мне её птица, да и её хозяйка были глубоко противны. Поэтому однажды я без сожаления выпустил попугая в окно. Вслед помахал платочком.

Тетя Лена после этого рыдала три дня, а потом сказала отцу, что не может больше со мной жить. Меня, как она заявила, нужно сдать в детдом. Отец от её предложения отказался.

Глава 2. Цирк на Цветном бульваре

Пару месяцев после случая с попугаем я был примерным, поэтому, когда отец достал билеты в цирк, он меня тут же с собой позвал. Вернее, позвал-то он всех, но меня – особенно:

– Борис, твоя мама очень хотела сходить с тобой в цирк. Вот, можно сказать, я исполняю её мечту! – сказал он торжественно.

Тетя Лена прибежала на слово «цирк», как ужаленная, и прогундосила:

– Ты мою мечту исполняешь! Наконец-то детишки клоунов и животных увидят!

Отец страшно гордился собою всю неделю перед походом. Мне же было плевать на цирк. Я там не был, представления о нем не имел, поэтому мне туда не хотелось. Но день первого знакомства с цирком настал быстро.

Снаружи он был огромным. На фоне серого города цирк на Цветном бульваре выглядел, как желтая черепаха с россыпью ступенек, к которой со всех сторон тянулись очереди.

Внутри пахло терпко и сладко. Над аркой, откуда должны были выходить артисты, располагалась глубокая оркестровая раковина. В ней уже листали ноты и настраивали инструменты музыканты.

Большие темно-красные гардины отделяли арену от вестибюля, где змеилось три очереди: первая за билетами, вторая – в буфет, третья – в туалет. Тетя Лена первым делом встала в последнюю.

– Дочь, – одергивала она рассеянную Иришку, – не вздумай от меня отойти. Сходим сейчас в туалет, потом куплю тебе, чего хочешь.

Отец достал из потрепанного паспорта пять билетов.

– Лена, можем продать билеты втридорога и разжиться.

Тетя Лена взорвалась:

– Ну, уж нет! Детям надо и цирк посмотреть.

Отец закатил глаза, отвернулся. Я же обратил внимание на сине-красную афишу. Отец потрепал меня по макушке. Я поднял на него глаза:

– Пап, а кто такой – Тамаз?

В памяти всплыл образ мамы. Когда я был маленьким, она показывала фотографии шатра, раскинутого на одной из площадей города. Там как раз красовалась табличка с именем «Тамаз». Я хорошо помню, что мама улыбалась, пересматривая эту фотографию.

Отец перевел взгляд на афишу, где было крупно написано: «Представление величайшего укротителя любого зверя».

– Ну, кто? Читай: Тамаз – укротитель любого зверя. Я поправил очки.

– А как, интересно, он их укрощает? Отец сострил:

– Боря, найди Тамаза. У него спроси.

Он хрюкнул, изображая смешок, и пошел в сторону Гришки, который сидел на лавке у колонны. Я же решил побродить по залу, пока оставалось немного времени.

Недалеко от меня стояла девочка лет семи. Она жевала сладкую вату, а рядом какой-то мальчик играл в волчка. Похоже, он был её ровесником. Возможно, даже братом. Они были похожи. Мальчик медленно оттягивал волчок и резко отпускал, от чего тот взмывал выше его носа. Девочка с ватой заметила, как я наблюдаю за волчком, и широко мне улыбнулась своей полубеззубой улыбкой. Я смутился и тут же отвернулся.

Прозвенел первый звонок. Началась суматоха. Я подошел ближе ко входу и услышал, как музыканты разыгрываются. Заглянул под занавес и увидел, как бегают билетеры в проходах между рядами, из-за чего скрипят и хлопают откидные сидения. Я почему-то ждал, что увижу Тамаза, но его, конечно, нигде не было видно.

Когда прозвенел второй звонок, тетя Лена освободилась из третьей очереди и сразу встала во вторую, в буфет. К началу представления она не успевала, зато купила две желтые вафельные трубочки, внутри которых был туго набит крем – это Иришке и Гришке.

Мое место оказалось между отцом и той самой девочкой, которая несколько минут назад улыбалась мне. Когда мы сели на свои места, она повернулась, протянула свою пухлую ладошку:

– Я Машенька.

Я пожал её. Ладошка оказалась слегка липкой.

– Я Борис.

Машенька достала конфетку в розовом фантике и протянула мне:

– Хочешь?

Я с удовольствием её взял. Она достала еще одну, развернула и положила в рот.

– Меня недавно стали в цирк брать, – довольно сказала Машенька, перекатывая во рту карамельку. – До этого маленькая была. У меня мама и папа тут работают.

Я перевел взгляд на маму Машеньки, сидевшую рядом. Она была аккуратной, худой, темноволосой женщиной с тугим хвостом, перекинутым через плечо, в красивом бирюзовом костюме. Сбоку от нее сидел тот самый мальчик с волчком. Машенька подергала меня за руку.

– Это мой брат Илья. Нас с ним рядом не сажают, – она вздохнула, – деремся.

Я понимающе кивнул.

Глава 3. Представление

Арена была пуста и никак не огорожена. Наверху расселся большой оркестр. Внизу переливались тысячи маленьких фонарей. В воздухе витал праздник. Пахло духами и сладостями. Кто-то в темном зале держал над головой иссиня-белый светящийся плакат: «Тамаз – лучший».

Прозвенел третий звонок. Свет под полукруглым огромным куполом цирка постепенно начал таять. Наступил момент томительной тишины. И тут как грохнет!!! Тамтам тара-ра-ра-тамтам!!! Там-там-тара-ра-ра-там-там!Тамтам-там!!!

Началось представление! Человек небольшого роста в черном котелке выехал под оглушительную мелодию оркестра в середину арены на велосипеде. Он сделал несколько кругов, а затем поднялся на дыбы, проехал три метра на заднем колесе и резко затормозил. Спрыгнув, он победно вытянул руки вверх. Громогласная мелодия замерла и …:

– Дамы и господа, я рад приветствовать вас в нашем удивительном цирке с программой «Северный ветер», которую придумал и поставил несравненный, удивительный укротитель самых опасных хищников в мире – Тамаз! Поприветствуем его бурными аплодисментами!

А дальше не было никакой подготовки к появлению зверей. Никто не вышел и не натянул сетку. Не было паузы, прежде чем на арену, в сопровождении худого, агрессивного тигра со стальным взглядом, под звуки горна выбежал босоногий человек с черными густыми бровями и темной косой, которая начиналась у затылка, а заканчивалась у колен. Это и был Тамаз. Из одежды на нем были одни только зеленые штаны-шаровары, подпоясанные рыжим платком. Он отпустил тигра и тот мгновенно сорвался в сторону первого ряда зрителей. Те в ужасе взвыли – и сразу же притихли. Я посмотрел на своих соседей по зрительному залу. Все были в ужасе, кроме мамы Машеньки. Та вытянулась и неотрывно следила, но не за тигром, а за укротителем. Тамаз же в это время опустил голову на грудь. Тигр чуть остановился, пригнулся, готовясь к прыжку. Его глаза и устремились в сторону маленькой девочки, сидящей в двух шагах от хищника. Тревога выросла и достигла своего пика. Тамаз же был спокоен. Зрители замерли. Вдруг укротитель поднял высоко руки и резко скомандовал:

– Ша!

Я был поражен. Тигр только хотел разорвать маленькую девочку на кусочки, а теперь котенком ластился к ней же. Девочка засмеялась, погладила его по черному кошачьему носу. Тигр развернулся и медленно, словно в пьяном бреду, пошел в сторону Тамаза. Тот, не притрагиваясь к зверю, что-то прошептал, и тигр тут же встал на задние лапы. Публика зааплодировала. Тигр плавными движениями стал передвигаться по кругу.

Тамаз взял его за лапу, затем жестом попросил мальчика с первого ряда пожать её. Мальчик подчинился, а тигр как будто ничего не почувствовал. Следующий дяденька тоже пожал лапу тигру, потом девочка, потом еще пара человек. Вот уже к хищнику выстроилась очередь. Все смеялись, братались с хищником, но я не понимал, почему тигр, только что хотевший разорвать всех и вся, вдруг стал добрым и ласковым котом. Поэтому первый номер программы и последующие мне решительно не понравились. А вот Машеньке и Илье представление показалось забавным. Особенно им было весело и смешно, когда на арену выбежал медведь в шортах и футболке. В лапах у него был мячик. Медвежонок встал на середину и подбрасывал его. Я обернулся на своих домашних и увидел, как тетя Лена за что-то ругала отца. Я решил воспользоваться этим: спустился пониже, чтобы рассмотреть медвежонка. С первого ряда его было хорошо видно. Я стоял пригнувшись, а медведь все подбрасывал и подбрасывал мячик. Охранник заметил меня из-за кулис и за шкирку выволок в вестибюль.

– Чего, хотел нахулиганить, а? – злился мужичок с седыми усами и запахом сигарет из большого рта. Я опустил глаза.

– Где твои родители, отвечай? – не унимался охранник.

– Мамы нет, а папа ругается с тетей Леной в шестом ряду. Пустите меня к ним, пожалуйста, а то меня в детдом отправят.

От этих слов он разозлился еще больше:

– Ах ты, мелкий хулиган! Значит, есть за что тебя в детдом отправлять! В зал больше не войдешь. Тут посидишь. Там на арене звери. Это тебе не шутка.

Так я и просидел до самого финала. Оказалось, что за все представление обо мне никто из домашних и не вспомнил. Иришка с Гришкой наелись трубочек, а те оказались несвежими. Их тошнило. Тетя Лена нервничала, а отец то и дело ходил курить. Но, несмотря ни на что, тот поход в цирк и первую встречу с Тамазом я запомнил навсегда.

Глава 4. Дело было летом

К лету отец с тетей Леной вывезли нас с Иришкой и Гришкой за город на денек, чтобы пожарить шашлыки, покупаться в речке. Приехали, развели костёр, пожарили, поели. Потом все пошли купаться, а я решил остаться и поиграть с тлеющими углями. Никому, конечно, об этом не сказал. Сделал вид, что уснул. Трогать меня не стали. Как только все скрылись из виду, я взял палку, поворошил кострище. Палка зажглась. Я взял её, как факел, и пошёл в поле, где была сухая прошлогодняя трава. От моей палки она вспыхнула быстро. Я завороженно наблюдал за этим секунд десять, потом попытался все потушить, но огонь разгорался быстрее, чем я успевал его топтать. Когда понял, что пожар просто так не потушить, понесся к речке, стал набирать воду и бегать к пожару, поливать. Машина отца, на которой мы приехали, была как раз в той траве. Когда пожар до неё добрался, её выхлопная труба взорвалась, сигнализация завыла. Отец всполошился, прибежал ко мне и бросился всё тушить, но машину так и не спас. Горевал он сильно и понял, что сдать меня в детдом – не такая уж и плохая идея. Тетя Лена же, почуяв, что отца сейчас легко сломать, стала говорить про приют для меня регулярно:

– Там-то и кормят, и поят – все бесплатно. А тут он нам весь дом разнесет. На улице останемся.

Отец вздыхал, слушал, но старался отпираться:

– Детдомовский – это серьезно, Лена. Даже если Борис будет жить в самом прекрасном интернате, он все равно будет ДЕТДОМОВСКИМ, – последнее слово он говорил по слогам. – Ладно, сироты, но у него мы есть!

– Пф, мы! Никакие не мы! Это твой сыночек, вот ты за него и неси ответственность, а меня не приплетай. Мы с детьми полгода тут живем, он нам уже хорошенько жизнь подпортил. Машину спалил, попугая выпустил. Еще чего ждать, а?

Такие разговоры продолжались несколько месяцев. Каждый вечер тетя Лена заводила шарманку про приюты и про то, как там хорошо жить. Из-за этого я старался как можно реже появляться дома. Приходил пообедать, поужинать и поспать. В школе мне тоже засиживаться не хотелось. Учителя ко мне не придирались, но особенно-то и не любили. После уроков я всегда присоединялся к пацанам во дворе, которые играли в футбол. Обычно стоял на воротах. Сначала постоянно пропускал мячи, но потом так натренировался, что мог за секунду просчитать любую траекторию удара и отбить мяч нужной частью тела. За это парни меня уважали. Потом, когда после футбола все расходились, я до позднего вечера чеканил мяч, лазил по лесенкам и канату на детской площадке, подтягивался и катался на качелях, разгоняясь до «солнышка». Так я проводил все свое время. Помню, как завидовали мне пацаны, когда выглядывали поздно ночью во двор, а там, под одним единственным фонарем, я раскачивался или на качелях, или на турнике. Парни спрашивали меня, почему я не иду домой, как все. Я врал, что тренируюсь, мол, после школы хочу пойти в цирковое училище, но на самом деле мне просто не хотелось идти домой. Я не решался признаваться, что в то время, когда все они сопели в кроватях, я на улице в любую погоду ни к какому цирковому училищу не готовился. Меня просто не ждали дома и не хотели там видеть, поэтому я туда и не шел. Но Москва мне нравилась. Иногда мне удавалось стащить немного денег из кошелька тети Лены или отца, и тогда я отправлялся на Красную площадь, старый Арбат… Шел по мощеным булыжниками переулкам, подпевал уличным музыкантам. Но все эти маленькие путешествия по городу и долгие гуляния однажды закончились. Болтовня тети Лены подействовала на отца. Однажды утром он пришел ко мне, распихал сонного и сказал:

– Сынок, ты уже большой. Должен всё понимать. Придется поехать в детский дом.

Но я сначала не хотел ничего понимать. В наушниках играл рэп про пацанов на районе, в голове были мысли

o вечернем футболе во дворе. Я вообще не думал о том, почему отец так киснет из-за машины, не хотел понимать, почему с тетей Леной он стал тихим, и от его бороды и орлиного взгляда не осталось и следа… Меня удивляло только одно, почему он, взрослый вроде дядька, а послушался её, маразматичку, и повез меня в детдом?

Мы ехали на троллейбусе минут сорок, два раза пересаживались. Я молчал, смотрел в окно, тер кулаки и хотел врезать отцу, как однажды врезал парнишке из класса за то, что тот обозвал меня очкастым. К слову, кличка эта ко мне прицепилась намертво. Свои очки я люто возненавидел именно тогда.

За все время нашей поездки отец не сказал ни слова. Один раз у входа в невысокое помещение, похожее на школу, с названием «Детский дом» он присвистнул:

– Смотри-ка! Хорошее местечко! Друзей тут новых найдешь. А домой мы тебя заберем, как захочешь, – и улыбнулся фальшиво. Я сразу понял, что никто меня отсюда никогда не заберет.

Но оставить меня в приюте у отца сразу не получилось. Нужно было написать официальный отказ. Его рассматривали неделю.

Мне приют сразу не понравился. Он напоминал детский сад, куда я ходил ровно два дня. Потом мама забрала меня оттуда. Моя мама вообще была не такой, как другие мамы. Улыбалась всегда, волосы носила короткие, почти ежиком, а её кофты и штаны-шаровары были похожи на большие шатры: рыжие, синие, ярко-красные, свободные и легкие. Дома у нас пахло кофе, который мама пила литрами, а в детском саду, да и в приюте пахло прогорклой кашей и несвежими детскими колготками. Когда мы с отцом блуждали по обшарпанным зеленым коридорам, за нами по пятам ходила гурьба щербатых парней года на два старше меня.

Отец подмигивал:

– Друзьями твоими будут.

Но когда тот зашел в кабинет директора, а я остался один, они окружили меня, стали пихать и тыкать своими грязными руками в живот. Я не выдержал. Размахнулся и втемяшил одного из них прямо в стену. Тот в долгу не остался. Стащил с моего носа очки, кинул их на пол и тут же раздавил. Я растерялся. Без очков все, что дальше моего носа, в глазах расплывалось. Меня тем временем раскрутили посильнее, чтобы удар об стену был покрепче и, дружно хихикая, убежали. Когда я вломился в стену, отец услышал удар и тут же выскочил в коридор:

– Борь, ты чего?

– Подрался, – пробурчал я, вытирая кровь с нижней губы. – Но они первые начали!

Директор – седая, сухая старуха с деловитым взглядом, закричала:

– Этого не может быть! Мальчик врет! Отец тоже не поверил:

– Ты все время первый на рожон лезешь. Очки ты испортил, чтобы я тебя здесь не оставлял? Но после такого, уж поверь, я тебя точно сюда определю. Ты все готов сломать, спалить и разрушить!

Когда пришли домой, тетя Лена горячилась. Она-то думала, что в детском доме отец меня сразу оставит. Но дело затянулось. В это время в нашу историю вмешалась бабуля. Её звали Маша. Она жила в деревне Князевке у потухшего вулкана Маякан на самом краю земли, или, как говорил отец, у черта на рогах. Когда бабуля узнала, что меня хотят сдать в детский дом, купила билет до Москвы и приехала. До этого я с ней не был знаком, но много о ней слышал. Мама говорила, что бабушка была знатной ведьмой. Многие в деревне её боялись. Отец видел бабулю один раз.

– Захожу я, значит, в дом, – рассказывал он, – ба! Сидит, ногти пилит. Носила их длиннющими, – он скрючивал свои пальцы, – волосы до пят, седые. Зубы как клыки. Улыбнется так, что аж ноги начинают трястись. Не женщина – ведьма. А уж дома-то у нее по всем стенам какие-то травы развешаны, снадобья. Там не то что жить, там пару минут побыть страшно.

Когда бабушка Маша оказалась на пороге нашего дома, я был в ужасе. Лицо её было похоже на сморщенное яблоко, а руки – на грабли. Бабуля смахивала на старую каргу.

– Собирайся, – резко и жестко сказала она мне. – Мой внук не сирота. По приютам нечего шататься.

Отец с радостью согласился меня отдать. Тетя Лена поджала губы:

– Это у вас свой дом в деревне есть?

Бабушка Маша ответила резко, прищурив глаза:

– Есть, да не про твою честь. Дом Борису я уже отписала.

Вещи мне пришлось собирать быстро. Бабуля стояла над душой. Но уезжать не хотелось.

Я тогда даже пацанами во дворе не успел попрощаться. Тетя Лена сериал смотрела, не вышла, не сказала даже

«до свидания». Иришка с Гришкой были в школе. Отец, когда я собирался, холодно приобнял меня за плечи. Уже на выходе окликнул:

– Борька!

Я обернулся:

– Чего?

Он растерялся:

– А, ладно, ничего.

– А тебе вот чего! – С этими словами я смачно плюнул ему в лицо.

Отец тут же сморщился, утерся рукавом и без всяких сожалений громко захлопнул за нами дверь.

К черту на рога я отправился с гордо поднятой головой.