Текст книги "Идентификация"

Автор книги: Сьюзен Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 2

На следующее утро медсестра пришла рано – и опять с теплой улыбкой на лице. Сон был тяжелым – несомненно, из-за лекарств, которые мне дали вечером.

– Пора к психотерапевту, – сообщила она, помогая мне вылезти из кровати, поддерживая под руку. Я чувствовала себя оглушенной и нетвердо стояла на ногах. – Доктор Уоррен тебе понравится, вот увидишь. Замечательный специалист.

Я зашла в туалет, а потом медсестра собрала мне волосы в хвост. Я не сопротивлялась – к рукам словно привесили мешки с песком. Она натянула мне тапки-носки и застегнула халат.

– Ну вот, дорогая, – сказала она. – Пойдем. Мы же не хотим опоздать.

Медленно моргая, я шла за ней по коридору. Там никого не было, кроме темноволосого хендлера, прислонившегося к стене, скрестив руки на груди. Он наклонил голову:

– Доброе утро, мисс Барстоу.

Я не ответила, крепче вцепившись в руку медсестры. Хендлер вечно рядом, вечно следит за мной. Да что же мне от него не избавиться?

– Который час? – спросила я медсестру хриплым со сна голосом.

– У тебя первый сеанс сегодня. Сейчас шесть, – ответила она.

По-моему, шесть утра рановато для того, чтобы обнажать душу, но, может, в это время я особенно уязвима? Я сжала зубы, борясь со страхом, когда мы остановились перед деревянной дверью. Что за ней? Я не знала, что со мной будут делать.

Медсестра открыла дверь – я затаила дыхание – и провела меня в маленький кабинет, белый и чистый. Перед большим деревянным столом – удобное на вид кресло. Из-за стола с улыбкой поднялась женщина.

– Доброе утро, Слоун, – сказала она. Голос у нее был глубокий, а тон – не терпящий возражений и одновременно покровительственный.

– Доброе, – пробормотала я, удивившись, насколько обычным оказался кабинет. Я ожидала чего-то куда более страшного – электрошокового кресла, например.

– Спасибо, Келл, – сказала доктор Уоррен медсестре и предложила мне присесть. Плюхнувшись в большое темно-бордовое кресло, я заметила на столе замечательного специалиста стакан воды и красную таблетку. Сомневаюсь, что это для нее.

Я перевела взгляд на доктора Уоррен. Она сложила губы в сочувственную улыбку.

– Ты злишься, – сказала она.

– Вы так думаете?

– Отчего?

Вопрос показался настолько нелепым, что я даже не знала, что ответить, и молча глядела на врача. Она носит тонкие очки в металлической оправе, темные вьющиеся волосы изящно падают на плечи. Даже макияж безупречен, будто она не врач, а актриса на сцене.

– Я не хочу здесь находиться, – выдавила я.

– Ты пыталась убить себя, Слоун.

– Потому что там были хендлеры, – огрызнулась я. – Я решила, раз пришли за мной, получайте спектакль.

Доктор Уоррен разочарованно кивнула и посмотрела на таблетку:

– Тебе надо принять лекарство, прежде чем мы начнем.

– А если я не приму?

Она наклонила голову набок.

– Значит, не примешь. Это не уловка, Слоун. Я хочу помочь, но ты на взводе.

– Я просто зла. Я хочу жить моей жизнью. Хочу домой.

– И вернешься, – подалась вперед врач. – Вернешься. – Она говорила так искренне и горячо, что моим первым побуждением было поверить. Человек не в состоянии изображать подобную заботу – по крайней мере, не должен уметь. – Пожалуйста, – показала она на лекарство. – Тебе станет комфортнее. Я лишь хочу поговорить.

Мне хотелось домой, в свою кровать. Я не желала психотерапии. Но если таблетка ослабит печаль, стеснившую мне грудь, может, стоит ее принять, чтобы выдержать разговор. Кивнув, я взяла маленькую красную таблетку и проглотила.

Доктор Уоррен поправила очки и улыбнулась. После приема таблетки прошло двадцать минут, и, должна сказать, тело чувствует себя просто великолепно. Ноги перекинуты через подлокотник, голова покоится на мягкой спинке. Мышцы после многодневного напряжения расслабились до вялости.

– Я знаю, что отсутствие Джеймса для тебя главный источник боли, – начинает доктор Уоррен. – Может, тебе станет легче, если мы поговорим о нем?

– С какой стати мне с вами разговаривать? – сонно спросила я, глядя мимо врача на солнце, сиявшее за большими окнами. – Вам же нет до нас никакого дела.

– Отчего же, я здесь, чтобы тебе помочь, Слоун. Я посвятила жизнь тому, чтобы остановить эпидемию.

– Ну-ну.

– Мне бы очень хотелось узнать, как вы с Джеймсом познакомились, – настаивала она.

– Он был лучшим другом… – я замолчала, вновь охваченная эмоциями, – … моего брата.

– Который покончил с собой?

Я кивнула. В меня просачивалось тепло, унося с собой боль. Охватывавшее меня бесчувствие было сравнимо с блаженством.

– Ты винишь себя в смерти Брэйди?

Я отшатнулась, услышав имя брата. Меня встревожил сам факт, что она вообще знает его имя. Я не хотела говорить о Брэйди, однако будто со стороны услышала свой ответ:

– Конечно.

– Почему? – Доктор Уоррен поставила локти на стол.

– Я была там, – попыталась я подобрать слова. – Если бы я умела плавать…

– Джеймс тоже чувствовал вину?

– Да. – Я помнила, сколько ночей Джеймс плакал мне в колени, говоря, что он подвел Брэйди и меня. Я попыталась прогнать воспоминание, но оно упрямо возвращалось, и я ничего не могла поделать, как не могла не отвечать на вопросы Уоррен. Что-то заставляло меня откровенничать, выворачивать наизнанку опустошенную, ноющую душу.

– Значит, вы взяли вину на себя, – заключила она, – тяжело перенося потерю. Уверена, от этого между вами возникла тесная эмоциональная связь, и вы с Джеймсом начали встречаться.

– Нет. Встречаться мы начали раньше.

Доктор Уоррен подалась вперед:

– Расскажи мне об этом.

В голове мелькнула мысль промолчать, но меня переполняли эмоции. Мне не хватало Джеймса, хотелось вспомнить, каким он был раньше. Впервые за столько времени я могла выплакаться, облегчить сердце. Я закрыла глаза, опустила голову на мягкую спинку кресла и рассказала, как впервые поняла, что неравнодушна к Джеймсу.

– Позволь подытожить, – сказала доктор Уоррен, дослушав мой рассказ. – Сперва Джеймс от отношений уклонялся?

– Ну, да, пассивно-агрессивно. Мы оба любили Брэйди и не хотели его огорчать.

– И как же из этого вырос роман?

– Ну, со временем, – ответила я, взглянув на нее. – В первый день все пошло наперекосяк, у реки тоже. Я думала, все мои чувства к нему остыли. Затем однажды ночью мы втроем забрались в палатку – Брэйди с одной стороны, Джеймс с другой. Палатка была большая, Брэйди немного отодвинулся, но Джеймс лежал рядом, почти касаясь меня локтем. Я слышала наше дыхание, пыталась закрыть глаза, но все тело покалывало. Я чувствовала на себе его взгляд. В горле пересохло. Я пожалела, что еще не сплю. И тут его рука задела мою – легонько, так что пришлось гадать, было или не было. Я вздохнула и повернулась на бок, встретившись с ним взглядом, – улыбнулась я. – В его голубых глазах было такое смятение, что я решила – он хочет меня поцеловать.

– Поцеловал? – спросила доктор Уоррен.

Я покачала головой.

– Нет. Выругался и выбрался из палатки, прихватив спальный мешок и рюкзак. Расстегнул молнию на двери и вышел. В результате спал в машине.

Доктор Уоррен свела брови:

– Почему он это сделал? Ты расстроилась?

– Ну, спала я плохо, мучаясь от чувства вины и неловкости. Позже он объяснял, что когда он меня коснулся и я на него посмотрела, у него встал, – засмеялась я.

– Так он романтик? – улыбнулась доктор Уоррен.

– Таким его мама родила. Своим признанием он хотел сделать мне комплимент. А тогда он твердо решил меня недолюбливать и ушел спать в машину. Надеялся, что я не замечу… Я и не заметила, к сожалению, и потом несколько недель мучилась странной неловкостью, будто сделала что-то дурное.

На столе запищал таймер. Доктор Уоррен снова улыбнулась.

– Было очень интересно, Слоун. Надеюсь, завтра я услышу еще.

Я кивнула, прилично себя чувствуя впервые за много недель. Разговор действительно помог, будто я побыла рядом с прежним Джеймсом, которого мне отчаянно не хватало. Это покажется наивным, но на секунду я поверила, что все наладится и доктор Уоррен действительно поможет.

– Подожди, – она подала мне бумажный стаканчик с желтой таблеткой. – Прими лекарство, Слоун.

– Но…

– Чтобы закрепить ощущения, – улыбнулась она. Мне уже не хотелось возвращаться к привычной подавленности и унынию, поэтому я проглотила таблетку и вышла.

В коридоре меня вдруг накрыла волна дурноты. Я схватилась за холодную кафельную стену, чтобы не упасть. Меня пронзило страхом. Боже, что это за таблетка? Я тронула лоб, пытаясь вспомнить сессию у психотерапевта, но словно провалилась куда-то. Меня шатнуло вбок.

Чья-то рука поддержала меня под локоть.

– Позвольте проводить вас в палату, мисс Барстоу.

Подняв голову, я увидела темноволосого хендлера со зловещей улыбкой на губах. Я вырвала руку.

– Оставьте меня в покое!

– Хватит, хватит, – сказал он, поддразнивая. – Не надо упрямиться. Не хочу снова тебя привязывать.

Я не позволю себя запугать. Программа меня не получит. Размахнувшись, я врезала ему кулаком в челюсть. Выругавшись, он тут же завернул мне руку за спину и прижал к стене. Почувствовав легкий укол – опять седатив, я засмеялась.

– Мне все равно, сколько лекарств вы со своими докторами в меня вольете, – сказала я. – Вам не забрать моих воспоминаний.

Хендлер навис надо мной, обдавая ухо горячим дыханием.

– Дура, – прошептал он. – Мы их уже забрали.

На этом я отключилась.

Глава 3

Уже третий день я занимаю кресло у окна. Небо затянуто облаками, и я рада. Горькой радостью, вроде «если мне плохо, пусть и другим будет не лучше». Мысли то и дело возвращались к Джеймсу, но я спохватывалась и напоминала себе, что он меня уже не знает.

– Шутка типа не бей лежачего не прокатит?

Я не повернула голову, продолжая глядеть в окно. Пусть думает, что я впала в кататонию.

– Ты всегда такая злая? – не отставал парень.

– Да, – машинально ответила я, желая, чтобы он ушел. Чтобы они все отстали.

– Прелестно. Но я все равно кое-что тебе принес и приглашаю на вечернюю партию в карты. Свои рога и вилы не бери. – Он положил передо мной большую хлебную палочку. Я смотрела на нее, не поднимая взгляда на парня. – На очень эксклюзивную партию в карты, – добавил он.

В его голосе слышалась улыбка. Я взяла хлебную палочку, оглядела со всех сторон и откусила. Ничего не сказав, я вернулась к созерцанию потемневшего неба. Надеюсь, скоро пойдет дождь.

– Спасибо – пожалуйста, – обескураженно произнес парень. – Может, увидимся.

Я подождала, пока он отойдет, и обернулась. Он сидел на диване с рыжей девчонкой и заливисто хохотал, будто мы не в Программе вовсе, а на вечеринке у одноклассника в цокольном этаже.

Хлебная палочка оказалась очень сухой, я боялась подавиться. В этот момент парень поглядел на меня через плечо. В его темных глазах была тревога. Я отвернулась.

– Когда вы с Джеймсом начали встречаться? – спросила доктор Уоррен. Я разглядывала ее, отмечая, как от таблетки начинает расплываться в глазах. Сегодня она собрала волосы в пучок; макияж и брючный костюм прекрасно сочетались. Она совершенство. И при этом фальшивка.

Я в Программе уже почти неделю. Принимаю таблетки, когда их предлагают, предпочитая спать, а не жить настоящей жизнью. Хотя я не доверяю доктору Уоррен – ни грамма, – но я беру таблетку со стола, когда вхожу. Во время психотерапии прошлое становится четче, будто таблетка помогает сфокусировать внутреннее зрение. А когда думаю о Джеймсе, я уже не одинока.

– Мне не хочется сегодня говорить, – сказала я, желая оставить свои мысли при себе.

Она вздохнула.

– Это можно понять. Но мне просто любопытно узнать о вас двоих. Ведь именно Джеймс настоящая причина твоего гнева.

– Вовсе нет, – живо ответила я. – Он единственный, кто мне не безразличен, остальное неважно.

– Но ты злишься.

– Потому что вы его забрали. Вы его изменили.

– Не я, Джеймс был в другом корпусе. Но у меня была возможность просмотреть его историю болезни. – Она понизила голос: – Там есть запись, что Джеймс пытался покончить с собой уже в Программе. Ты предпочла бы видеть его мертвым?

Ее слова резанули меня как ножом, я схватилась за сердце. Джеймс пытался себя убить? При одной мысли об этом из глаз покатились слезы.

– Нет, – прошептала я. – Этого я не хочу.

– Хорошо, Слоун, – похвалила врач, будто за правильный ответ. – Именно так и надо реагировать, когда кто-то хочет совершить самоубийство. Расскажи мне о Джеймсе. Вот увидишь, от этого тебе станет легче.

Всхлипнув, я закрыла рукой лицо, вспоминая, какими мы с Джеймсом были раньше.

– Я старалась его избегать, – начала я, расслабляясь. – Когда он приходил к Брэйди, я выходила из комнаты или делала вид, что не замечаю его. Несколько раз Джеймс спрашивал, все ли со мной в порядке, но я не могла смотреть ему в глаза после того, что случилось в палатке. Брэйди сказал, что я веду себя странно. – Тихо засмеявшись, я опустила локоть, вспомнив, какое лицо при этом сделал брат. – Через несколько недель Джеймс начал раздражаться и даже дал Брэйди пять баксов, чтобы тот вызвал меня в кухню. Я думала, он надо мной издевается, но когда, рассердившись, ушла в свою комнату, все изменилось.

– Каким образом? – спросила доктор Уоррен.

– Джеймс пошел за мной наверх, сказав Брэйди, что идет извиняться. Когда он постучал, я сперва не хотела его пускать, но он сказал волшебное слово «пожалуйста», – улыбнулась я, вспоминая его голос и мягкие, страстные слова, нашедшие путь к моему сердцу. Даже тогда я не могла ему противиться.

Я подождала, прежде чем рассказать доктору Уоррен остальное. Лекарство разливалось по жилам, наполняя меня спокойствием. Мне хотелось все рассказать, но сперва я решила воскресить тот момент для себя, ища уединения в Программе.

Открыв дверь, я увидела, что Джеймс прислонился к косяку с самым несчастным видом.

– Ты меня ненавидишь, – заявил он.

– Нет.

– Тогда почему игнорируешь?

Я опешила и выглянула в коридор, не слышит ли кто.

– А тебе что с того? – спросила я. – Ты уже сказал, что нельзя… – Я показала между нами. Щеки горели от смущения.

– Мало ли я глупостей говорю, Слоун. Почему ты запомнила именно эту?

Я опешила. Он что? Неужели он…

Джеймс распахнул дверь и вошел, прикрыв ее за собой. Я смотрела, не понимая, что он задумал.

– Понимаешь, в чем дело, – начал он. – Я не хочу тебя любить. – У меня упало сердце. – Я даже не хочу замечать, что ты красивая. Я хочу вымазать тебя грязью и насмехаться над твоими волосами. Я не должен мечтать тебя обнять. И, уж конечно, не должен сейчас думать о том, чтобы поцеловать тебя.

Я ахнула. Жаркая волна поднялась изнутри до корней волос, но я страшилась того, что сейчас случится и что это будет означать.

– Даже не думай меня целовать, – предупредила я, отступая на шаг. – Это все испортит.

– Знаю! – сказал он и, с явным раздражением оглядев мою комнату, спросил: – Что ты наделала?

– Я?!

– Господи, – продолжал Джеймс, не обращая внимания. – Ты хоть представляешь, скольких девушек я мог полюбить? А влюбился – страшно сказать – в младшую сестру своего друга!

Щекотка под ложечкой разрослась до эпических размеров.

– Я тебе нравлюсь?

Джеймс наморщил лоб, будто решив, что я дура.

– Да, Слоун.

– И ты был со мной груб, потому что…

Неожиданно лицо Джеймса разгладилось. Он засмеялся.

– Точно не знаю, но я пытался невзлюбить тебя после того, как в палатке у меня встал, так что…

– Что?

– Проехали. Слушать надо было. Целоваться мы не будем, – сказал он так, будто я это предлагала. – Может… Не знаю, может, если мы начнем встречаться, то обнаружим, что вовсе не так уж нравимся друг другу. Вдруг ты меня еще возненавидишь – я бываю таким козлом…

Я сдерживала улыбку.

– Джеймс, я знаю тебя со второго класса, куда нам лучше узнавать друг друга?

Некоторое время он обдумывал мои слова.

– Может, и так, – тихо сказал он. – Но я все равно хочу.

– Ого!

Он пожал плечами.

– Иди сюда.

Я невольно вытаращила глаза – он же сам сказал, что целоваться мы не будем!

– Не пойду.

Джеймс тогда обнял меня и прижал к себе, положив щеку мне на макушку. Я не знала, как поступить. Мы долго стояли неподвижно, и наконец я робко подняла руки и обняла Джеймса за талию.

– Черт бы все побрал, Слоун, – выдохнул он мне в волосы. – Так мы знаешь к чему придем?

– Знаю.

Стиснув меня в объятиях, он опустил руки и, не оглядываясь, вышел. Ошеломленная, я осталась одна посреди комнаты. Через секунду я зажала рот рукой и улыбнулась.

Я вздрогнула, когда зазвенел таймер, означавший конец сеанса терапии. Мне стало лучше. От воспоминаний о Джеймсе появились силы прожить еще день.

Я встала, но доктор Уоррен меня окликнула. Я обернулась: она с улыбкой протягивала картонную чашечку с желтой таблеткой.

– Ты забыла свое лекарство.

Я еще не вышла из нирваны после первой таблетки, но меня вдруг кольнуло подозрение. Я посмотрела на лекарство, силясь понять, что на самом деле происходит.

– А что это? – спросила я, прищурясь.

– Я же тебе говорила – успокоительное.

– Тогда не нужно. Красная еще действует.

– Прими таблетку, Слоун, – сказала доктор Уоррен, не изменившись в лице.

Сердце часто забилось. Я отступила на шаг:

– Нет.

Доктор Уоррен сняла очки, положила на стол и сплела пальцы.

– Это важно для твоего выздоровления. Прими лекарство, или его тебе введут внутривенно, а это всегда неприятно.

– Вы меня принуждаете? – спросила я. Зная ситуацию с самого начала и отдавая себе отчет, что я в Программе против моей воли, вдруг мне стало не по себе при мысли, что меня снова привяжут к кровати. У меня началась паника.

– Это лекарство, – терпеливо повторила доктор Уоррен. – Думай о нем как об антибиотике. Нам надо вывести вирус, очистить твой организм. Прими таблетку и отправляйся куда хочешь.

Я подумала заспорить и силой вырваться из кабинета, но за дверью ждали только ослепительно белые коридоры Программы. Бросив ненавидящий взгляд на доктора Уоррен, я взяла желтую таблетку, проглотила и вышла.

Глава 4

Медсестра Келл пришла за мной перед обедом, пояснив, что доктор Уоррен отказала мне в просьбе питаться в палате. Она помогла мне одеться, потому что я плохо соображала после сеанса терапии. По-моему, ясной головы у меня не было ни разу после того, как я попала в Программу.

По дороге в столовую медсестра Келл поддерживала меня под руку. На ходу я немного очнулась и попыталась вспомнить, что было вчера. Все сливалось в мутное пятно.

– Не тащите меня, – попросила я. – Слишком быстро.

Медсестра забеспокоилась:

– О господи, обязательно скажу доктору Фрэнсису. Может, он изменит тебе дозу лекарств.

– Ага, – отозвалась я, отбирая свою руку. Я уже могла стоять. – Не сомневаюсь. – Отвернувшись, я пошла в очередь, глядя на разнообразные тарелки на подносах. Есть мне не хотелось. И говорить не хотелось. Зато очень хотелось взять такой поднос и швырнуть его об пол. Но я понимала, что так я быстрее домой не попаду.

Взяв еду, я потащилась к угловому столику. Домой хочу. Просто хочу домой.

– Есть будешь или голодать решила?

Парень из комнаты досуга – тот самый, что принес мне хлебную палочку – стоял у моего стола.

– В смысле – голодать?

Он пожал плечами:

– Здесь это не редкость.

Оглядевшись, я заметила, что некоторые пациенты только ковыряют еду пластиковыми ложками. Логично, подумала я. Если нет воли жить, к чему есть?

– Ну, кто же устоит при таком меню? – пробормотала я, глядя в тарелку. В густой подливе плавали кусочки мяса и картошки, а с краю лежала брокколи и апельсиновое желе.

Парень засмеялся:

– Так ты юморная? Слава богу. Не против, если я присяду?

Мне было все равно. Я пожала плечами. Парень вытянул стул напротив и шумно выдохнул.

– Я Релм[6]6
  Релм (Realm) – королевство, государство.


[Закрыть], – представился он.

– Релм?

– Ну, Майк Релм, но все зовут меня просто Релм.

– Можно мне звать тебя Майк?

– Нет. – Я улыбнулась, но тут же посерьезнела. – Ну, разве что иногда, – сказал Релм, взяв со своего подноса булочку и макая в пюре. – Лицо у тебя не сломается, если ты улыбнешься.

Я отметила про себя, что прическа у него безумная, но в ней угадывался своеобразный стиль. Шрам на шее розовел на бледной коже, под глазами темные круги, будто он давно не видел солнца. Но в целом в нормальной обстановке он был бы довольно красив.

– Если я улыбнусь, они решат, что укатали меня.

Помолчав, Релм спросил:

– А чем это плохо? Ты хочешь здесь остаться?

– Нет. Но и не хочу, чтобы они победили.

– Ну, дорогая, решай, чего тебе больше хочется, если планируешь вернуться домой. – Он откусил от булки и принялся медленно жевать. – Как тебя зовут? Я пытался украсть твою карту, но меня поймали.

– Украсть?!

Он с гордостью кивнул.

– Я Слоун Барстоу, но ты можешь звать меня Слоун.

– А Барстоу можно?

– Нет.

– Ясно.

Больше Релм не говорил и ел обед молча. Я ковыряла ложкой в тарелке.

– Если есть больше, – сказал он, вытирая губы салфеткой, – это ослабит действие лекарств. Тебя, похоже, здорово накачивают. Держат под контролем.

– Учитывая, что я не могу вспомнить большие отрезки времени, ты, наверное, прав. – Я съела полную ложку уже остывшего картофельного пюре.

– Какого цвета таблетки тебе дают? – спросил он, подавшись вперед.

– Красную перед терапией и желтую в конце.

Он кивнул и отвел взгляд, теребя подол своей пижамы.

– А потом еще хендлер колет успокоительное, – продолжала я.

Релм недоверчиво вскинул голову:

– Что? Что ты имеешь в виду?

Я отпила молока и взглядом показала на темноволосого хендлера, который для разнообразия на меня сейчас не глядел.

– Вот тот, у дверей, – сказала я в чашку, – колет мне седативы.

– Что?! – воскликнул Релм. На него даже обернулись. – Эта сволочь? Что он тебе колет?

– Я точно не знаю, – ответила я. – Но меня вырубает на месте.

Релм наклонил голову и негромко спросил:

– Ты серьезно?

Я фыркнула.

– С чего бы мне тебе лгать? Производить впечатление сказками о злоключениях в Программе? Да, он вколол мне что-то в день поступления и второй раз в коридоре после терапии. Сегодня с утра я его не видела, теперь вот снова маячит.

– Слоун, – прошептал Релм с новым беспокойством в темных глазах. – Если он снова это сделает или хоть попытается, обязательно скажи доктору Уоррен.

– Я пыталась, но она…

– Скажи ей, что это я просил. Мне она поверит. – Оглянувшись, Релм заметил, что остальные, доев, ушли смотреть телевизор или играть в карты. – Мне пора, – сказал он с сожалением. – Приглашение на карточную партию в силе.

Я кивнула, на самом деле совершенно забыв о приглашении. Релм пробрался между столами так, чтобы пройти мимо темноволосого хендлера, и бросил на него убийственный взгляд. На секунду мне показалось, что сейчас начнется драка, но вместо этого хендлер, которого я боялась, оттолкнулся от стены и вышел.

Странно, что Релм имеет какое-то влияние, но, с другой стороны, может, они уже выясняли отношения? Он здорово разозлился, когда я сказала, что хендлер колет мне лекарства. Я решила держаться поближе к Релму, пока не научусь самостоятельно ориентироваться в Программе.

– Ты пришла! – сказал Релм, когда я остановилась у импровизированного карточного стола. Остальные игроки ели меня глазами, но я притворилась, что не замечаю. Релм отодвинул сидевшего рядом, взял свободный стул и поставил на освободившееся место.

– Там я сидел, – возмутился отодвинутый.

– Посидел – и хватит. – Релм собрал карты, хотя игра, по-моему, уже началась, и начал тасовать. Я присела, чувствуя на себе взгляды.

– Ее ты позвал, а меня? – Тишину прорезал девичий голос. Девочка с красными крашеными волосами подошла к столу, наставив на меня палец. – Ты же сказал, что не принимаешь новых игроков?

Релм наклонил голову, будто извиняясь. Сидящий рядом парень еле сдерживал смех.

– Дорогая Табита, – начал Релм. – Я лишь сказал, что у нас очень эксклюзивный клуб. Но обещаю, если Слоун уйдет, ты займешь ее место.

Табита смерила меня сердитым взглядом.

– О, я… – Я начала вставать, но Релм надавил мне на колено, заставив сесть. Я посмотрела на Табиту. Глаза у нее были злые.

– Ну и пожалуйста. Тоже мне, компания. Лузеры отстойные.

– Вот и поговорили, – сказал один из парней, когда она отошла.

– Не обращай внимания, – бросил Релм, раздавая карты. – Она всегда такая и пакостей строить не будет. Табита все забудет. Она вечно все забывает, поэтому мы и не берем ее играть. Хоть убей, не может запомнить правила.

Что-то в холодности этого заявления меня задело. Я едва не выскочила из-за стола. Заметив это, Релм посмотрел на меня.

– Это последствия попытки суицида. Она выпила «Быструю смерть», и хотя ее откачали, в мозгу уже произошли изменения. Однако она идет на поправку – уже запомнила мои слова, что с нами она играть не будет. Впрочем, ставлю двадцать баксов, что завтра она опять спросит, почему тебе можно играть, а ей нет.

– Хватит шептаться, – сказал парень рядом со мной. – Сдавай карты.

Релм улыбнулся ему, взял хлебную палочку и зажал губами.

– Пацаны, это Слоун. Руки прочь.

Все засмеялись, странно поглядывая на него. Мне показалось, что на меня случаем заявили права, но Релм тут же познакомил меня с Дереком и Шепом, с виду совершенно нормальными, хотя от Шепа сильно разило потом. Шепу пятнадцать, Дереку семнадцать, пробыли здесь около трех недель и надеются выйти через шесть. Из этого я заключила, что они почти в порядке, только Шеп рассеянно расчесывал бедро так сильно, что, уверена, под пижамой у него уже кровавые царапины.

Релм протянул мне хлебную палочку, но я покачала головой.

– Во что играем? – спросила я, когда все взяли карты. Релм улыбнулся:

– В «жулика», во что же еще.

Все засмеялись. Я вспомнила, как мы играли в карты с Джеймсом и Брэйди. Садились за кухонный стол, пока родителей не было, и играли. Иногда к нам присоединялась Лейси.

Джеймс играл прекрасно. Он был отличным актером: когда мы кричали «жулик», оказывалось, что он говорил правду. При этом воспоминании у меня задрожала рука с картами.

– Умеешь играть? – спросил Релм.

Я молча кивнула.

«Слоун жулик! – закричал бы сейчас Джеймс, шлепнув ладонью по столу. – Ты вообще врать не умеешь!» И они с Брэйди хохотали бы до истерики, а я, даже не показывая своих карт, молча взяла бы колоду. Дошло до того, что я уже не пыталась лгать – всякий раз Джеймс меня неизменно вычислял.

– Твоя очередь, – пихнул меня локтем Релм.

Я взглянула на карты и увидела, что пойти надо с десятки. У меня была десятка треф, но я положила на стол двойку бубен.

– Десятка, – сказала я.

После короткого молчания пошел Шеп:

– Валет.

Дерек был следующим, и игра продолжилась, а я все смотрела на свою десятку.

Некому теперь называть меня жуликом.