Текст книги "Просто дыши"
Автор книги: Сьюзен Виггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Она подумала, не стоит ли дальше развить тему, посвященную ее матери, но решила, что не стоит. Она передвинула табуретку и закатала рукава. Регата была давней традицией в бухте, и ее папа научил ее плавать на маленькой округлой парусной лодке, обещая, что, если она научится разбираться в воде и ветре, она однажды сможет выиграть гонку. Однако лодка была старая и нуждалась в постоянном ремонте. Это была та же лодка, на которой ее отец плавал в ее возрасте, и было что-то умиротворяющее в этой преемственности. Она была рада, что решила поладить с ним. У него был теплый отцовский запах, который всегда заставлял ее чувствовать себя в безопасности. Она пролистала каталог морского оборудования, высматривая перекладину.
– Как насчет того, чтобы заменить хвойную древесину на углеродное волокно?
– С чего это ты такая умная?
– Пытаюсь быть похожей на своего отца.
Он взъерошил ее волосы, и она притворилась, что ей это неприятно, но на самом деле это было не так. Когда ее отец вел себя так, Аврора чувствовала такую любовь к нему, что ей хотелось расплакаться. А это было глупо. Предполагается, что, если ты любишь кого-то, это делает тебя счастливым. Или так говорят люди.
Она подвинулась к нему поближе, вспоминая, как спокойно и безопасно чувствовала себя маленькой девочкой, когда он брал ее на руки. Иногда он крутил ее, словно гантель, и подбрасывал вверх, пока она не заливалась смехом.
Теперь она была для этого чересчур большой. Он погладил ее по голове, отодвинул табуретку и встал.
– Ну хорошо, детка. Мне нужно кое-что купить на лесном складе и в морской лавке. Хочешь поехать со мной?
Вот так ее и растили, таская по складам лесоматериалов или скобяным лавкам. Тогда как ее друзья отправлялись за покупками со своими мамами, отец Авроры учил ее, как смолить лодку или менять масло в грузовике. Иногда она делала робкие попытки заняться каким-нибудь девичьим делом – красила ногти или укладывала полосы, но это всегда было притворство. Она вздохнула и кивнула.
Он прошел в мастерскую, бывшую одновременно и прачечной, чтобы взять куртку. Его рука коснулась дверной ручки, и он отдернул ее, словно от ожога.
– Господи Иисусе, Аврора, – заговорил он на повышенных тонах. – Сколько раз я просил тебя не разбрасывать свои вещи?
– Спокойно, папа, – усмехнулась она, снимая с дверной ручки фиолетовый бюстгальтер и крутя его на пальце. – Некоторые из моих вещей слишком деликатные, чтобы отправлять их в сушилку. – Она собрала еще несколько предметов, разбросанных по прачечной.
– Понятно, но и я слишком деликатен, чтобы иметь дело с этими вещами, так что развешивай свое белье где-нибудь еще. Там, где я его не увижу.
– Ха-ха. Никогда не видела, чтобы кто-то так возбуждался при виде чистого белья. – Она вздернула подбородок. – В конце концов, я стираю свои вещи сама.
Он сердито посмотрел на нее, его скулы покраснели.
– Ты идешь или нет?
– Забудь об этом, – сказала она, настроение ее переменилось. – Я собираюсь остаться дома и убрать свое белье.
– Не доставай меня.
– Почему бы нет? Ты ведь меня достаешь. – Она была совершенно обескуражена тем, что он возмущается, вместо того чтобы притвориться, что ничего не заметил.
– Я просто прошу тебя выказывать немного благоразумия, вот и все.
– В чем твоя проблема? – Однако она уже знала ответ. Он не мог осознать, что его маленькая девочка связана с вещами, принадлежащими взрослой женщине.
– У меня их нет. – Он сунул руку в рукав куртки. – Так что, ты не хочешь ехать на строительный склад?
– Нет. – Она дернула головой и добавила: – Благодарю.
– Я не знаю, почему любая мелочь заставляет тебя ссориться.
– Я не ссорюсь. Я намерена посмотреть DVD, которые мы взяли в прокате.
Он взглянул на нее, словно борясь с желанием сказать что-то еще. Ей почти хотелось, чтобы он заставил ее поехать. Но он сказал:
– Развлекайся. Я буду через некоторое время.
Он открывал дверь, когда она взяла с кофейного столика DVD – «13 превращаются в 30». Как подходит к моменту! Она вставила диск в плеер. На начальных титрах она услышала, как завелся грузовик. Аврора уставилась в экран, и ей ужасно захотелось поехать с ним. Поездку с отцом на склад лесоматериалов и в морскую лавку вряд ли можно было считать развлечением в пятницу вечером, но это было хоть что-то. Она всегда жаловалась, что папа игнорирует ее или воспринимает как должное, а тут она сама оттолкнула его.
Она посмотрела на телефон. Может быть, она может пригласить подругу посмотреть с ней кино. Кроме Глиннис и Эдди, у нее есть подруга Джейн Кэмерон. Но ее сейчас нет в городе. К зависти остальных девочек из седьмого класса, у нее имеется настоящий бойфренд. Они ходят вместе в кино и держатся за руки на школьном дворе, и выглядят так, словно знают какую-то тайну.
Отец Авроры заявил, что ей не позволяется иметь бой-френда до шестнадцати лет. Она в ярости спорила с этим правилом, но втайне испытала облегчение, потому что не знала, как вести себя с бойфрендом.
Даже с Зэйном Паркером, думала она, рисуя себе самого привлекательного мальчика в Гленмиуре.
В настоящее время ей хотелось знать, что есть такого в девушках, что делает их такими привлекательными. Мэнди Джекобсон, самая популярная девочка в школе, была той, с кем Авроре в самом деле хотелось бы подружиться. Мэнди жила в самом очаровательном доме в городе и легко парила по жизни, словно мыльный пузырь на ветру. Ее жизнь была простой и веселой. К сожалению, Авроре не удалось попасть в круг ее друзей. Единственное, что у нее получалось, – так это дать Мэнди списать домашнюю работу, а заодно и ее закадычным подружкам Карсон и Деб. Это было неправильно – позволять им списывать, и Аврора это знала. Но было неправильно также всегда чувствовать себя одинокой. Сто лет назад мама обычно говорила: «Ты выживаешь, используя то, что тебе дано». В случае с мамой это означало: черт возьми, не всем же быть умными, но Аврора поступила по-своему. Она была отличницей. Получать хорошие отметки для нее было просто, в сравнении с действительно сложными вещами, как, например, понять, почему твоя жизнь безнадежный обман.
Измученная неопределенной неудовлетворенностью, которой она не могла подобрать определения, она взяла телевизионный пуль открыла меню. Курсор, казалось, застрял на опции «Испанский». Она нажала «энтер», и фильм начался со сцены в школе, ребята болтали на быстром испанском.
Аврора понимала каждое слово и интонацию. Это был ее первый язык, язык ее матери, единственный, который она знала, до тех пор пока они не переехали в Эль-Норте. За пределами Гленмиура никто не знал, что она говорит на двух языках, и она не рекламировала это маленькое достоинство. Это была одна из вещей, которая отличала ее от других. И таких вещей было, пожалуй, слишком много.
Она переключила фильм на английский язык. В конце концов, так движения губ актеров совпадали с репликами, которые они произносят. Но Аврора не могла сосредоточиться на кино. Наконец она встала и вышла на крыльцо, перешагивая через спортивное оборудование и велосипеды. Ее бабушка и тетя Брайди постоянно приносили цветущие растения и прочую ерунду, чтобы двор выглядел уютно по-домашнему, но их усилия были тщетны. Растения погибали, потому что за ними не ухаживали, а спортивное оборудование во дворе не убывало. Вы могли бы с таким же успехом повесить у ворот объявление: «Женщины здесь не живут».
Сунув руки в задние карманы джинсов, Аврора шагала взад-вперед. Было так глупо с ее стороны поссориться с отцом и отказаться от поездки. Потому что, несмотря на то что у них была странная и слишком маленькая семья, она не могла себе представить другой жизни. Они с папой были командой. Они были неразделимы. Быть без него – означало лишиться воздуха.
Чувствуя себя виноватой, она сложила выстиранное белье в корзину, включая шелковые бюстгальтеры и трусики, которые она повсюду развесила на просушку, притворяясь, что не понимает, почему ее отцу это не нравится, но она знала почему. Ему не нравилось, когда ему напоминали, что она выросла. Когда она была ребенком, все решалось намного проще.
Она размышляла над тем, почему все время цепляется к нему, притом что так сильно его любит.
Когда бы они ни разлучались, она впадала в панику.
Она не могла себе позволить его потерять.
12
Сара чувствовала, как поверхность кровати засасывает ее тело, пока она лежит так, изо всех сил стараясь потерять счет часам и дням. Ей хотелось бы найти способ не замечать смену света и тьмы, которые указывали на течение времени. Ей также хотелось бы знать, что делать с собой.
Она никогда не начинала жизнь заново. В первый раз в жизни ее поступки и решения зависели целиком и полностью от нее. Сразу после школы ее путь определял Университет Чикаго. Следуя по этому пути, она вошла в жизнь Джека. Ей не приходилось принимать решений, достаточно было просто следовать течению событий.
И она превосходно с этим справлялась, но теперь, уйдя от Джека, растерялась, не видя и не зная, за кем ей следовать. Ее это пугало. Может быть, ей стоило остаться с Джеком, бороться за него. Неверность – это нечто, что можно пережить в браке, во всяком случае так говорят эксперты. Он утверждал, что хочет, чтобы она вернулась, хотя она сильно подозревала, – он ведет себя так по совету своего адвоката.
Аврора глазела на потолок своей комнаты, который знала до мельчайших деталей. Мансардные окна и сиденья у окон с клетчатыми занавесками. Шелковые занавески, которые ее мама повесила перед ее рождением. Сара рисовала себе мать, округлую от беременности, надевающую занавески на леску, а потом расправляющую их. Вот так. Она воображала, как она присаживается отдохнуть на стул у окна, глядя на воду, поглаживая свой живот и думая о ребенке.
Стены склонялись над ней, словно защищающие руки. Поверх штукатурки и побелки они были выкрашены в нежно-голубой цвет яйца малиновки. К сожалению, теперь стены были испещрены трещинами, комната явно нуждалась в ремонте.
Может быть, она станет штукатуром, подумала Сара. У нее это хорошо получится.
Она представила себе, как смешивает сливочный замес штукатурки, аккуратно перекладывает ее в ведро и затем умело наносит ее на изрезанную шрамами поврежденную поверхность. Она покроет все эти царапины новой мягкой кожей, и никто не узнает, какой она была прежде.
– Сара? – В дверь тихонько постучали.
У нее вырвался стон.
– Что такое, бабушка?
– Мы с твоей тетей Мэй пришли посмотреть, что ты делаешь.
И, не ожидая приглашения – которого Сара не произнесла, бабушка открыла дверь. Она вошла, внеся картонную коробку. С ней была тетя Мэй, она несла вазу со свежесрезанными цветами.
– О, привет, – сказала Сара, запинаясь. Ей потребовались все ее силы, чтобы принять сидячее положение. Сестры были так же добры и красочны, как букеты, которые они с таким умением составили. На бабушке была туника из холстины с национальным орнаментом, наряд, который очаровательным образом подчеркивал ее снежно-белые волосы. Более традиционная Мэй была в желтом платье из набивного ситца, с наброшенной на узкие плечи вязаной шалью. И на обеих были роскошные туфли. Сара не могла удержаться, чтобы не разглядеть их.
– Нравятся? – Бабушка вытянула ногу, поворачивая ее то так, то этак.
– Их сделала твоя бабушка, – добавила тетя Мэй. – Так что единственный возможный ответ – это да.
– Они мне очень нравятся.
Туфли оказались раскрашенными вручную кедами. Туфли Мэй были раскрашены подснежниками, а бабушкины – глициниями. И они не были просто отпечатанным фабричным рисунком, нет, это были произведения искусства, цветы словно сошли с полотен старых мастеров.
– Ты унаследовала талант к искусству от меня. – Бабушка поставила коробку Саре на колени. – Это для тебя.
– Мы заставили твоего отца принести пару твоих туфель, чтобы не ошибиться с размером, – объяснила Мэй.
Сара открыла коробку и обнаружила в ней пару кедов седьмого размера, великолепно раскрашенных разноцветными примулами.
– Они просто прекрасны, – сказала она. – Вы знали, что примулы – мои любимые цветы?
Бабушка кивнула:
– Я помню. Когда ты была маленькой, ты говорила, ч го они напоминают тебе конфетки. Они разноцветные, и все цвета хороши.
Сара погладила обувь.
– Они слишком хороши, чтобы их носить. Я выставлю их в каком-нибудь видном месте.
– Ты будешь выставлять их каждый раз, как станешь надевать, дорогая.
Сара покачала головой:
– Я не могу бороться с вами двумя, мне не устоять против вашей тактики.
– Ты знаешь, что говорят о преклонном возрасте и вероломстве, – сказала бабушка.
Тетя Мэй погладила руку Сары.
– Это символический дар, чтобы ты снова встала на ноги.
Сара с силой вдавила спину в подушку.
– Боже, это такая…
– Манипуляция? – предположила тетя Мэй.
– Мы использовали все свои возможности, – призналась бабушка.
– Весь наш арсенал, – сказала тетя Мэй.
Бабушка и Мэй обменялись взглядами, в которых сквозила глубокая озабоченность.
– Что ты делаешь, Сара?
– На самом деле я обдумываю новую карьеру. Что вы думаете о будущем штукатура? – Она показала на трещину в стене.
– Не будь глупышкой. – Тетя Мэй поставила вазу на комод и занялась цветами. У этой женщины была легкая рука. Несколько секунд, и букет стал выглядеть как английский сад в миниатюре.
– Что глупого в карьере штукатура? – спросила Сара. Она подумала, что это, во всяком случае, не глупее, чем расставлять цветы и раскрашивать шлепанцы.
– Ты художник, – сказала бабушка. – А не ремесленник. В этом вся разница.
Они с Мэй сели на край кровати, напротив друг друга. Сара подумала, что они выглядят как на картинке, освещенной мягким светом из окна, прошедшим сквозь шелковые занавески. Когда Сара видела их вместе, ей хотелось, чтобы у нее была сестра или хотя бы лучшая подруга.
– Может быть, я больше не хочу быть художником, – сказала Сара.
– Почему ты говоришь такие вещи? – Бабушка выглядела ошеломленной.
– Слишком трудно заработать себе на жизнь. И слишком легко разбить сердце.
– Святые Небеса! Если ты боишься разбитого сердца, ты боишься жизни вообще. – Ее бабушка была ходячим собранием рекламных слоганов.
– Я буду тревожиться о своем сердце позже. В настоящее время мне нужно найти стабильную работу и тихо мечтать о том, чтобы быть художником.
– Ты совсем не похожа на ту Сару, которую мы знаем.
– Сары, которую вы знали, больше нет – ей изменил собственный муж и ее уволили из ее самой большой газеты.
– О, дорогая!
– Мои комиксы больше не будут печатать в «Трибюн». Работа на устричной ферме теперь кажется мне не такой плохой.
– Ты всегда ненавидела работу на ферме, – заметила бабушка. – Не притворяйся, что это не так. И нам очень жаль насчет «Трибюн», но на свете есть тысячи других газет, и ты не должна сдаваться. У тебя куда большая утрата. Одна из самых больших, которые выпадают женщинам. Твой муж был тебе неверен. Он отобрал у тебя чувство доверия и безопасности. Но не позволяй ему отобрать у тебя также твою мечту.
Тетя Мэй согласно закивала:
– Мы знаем, это рискованно…
Сара сняла пушинку синели со своей кровати.
– Эмоциональный риск требует особой храбрости, – сказала бабушка.
Сара ничего не могла с собой поделать. Она расхохоталась. Она в первый раз по-настоящему смеялась с момента разрыва с Джеком, и это было потрясающе, всплеск эмоций таких сильных, что это заставило ее утомленно откинуться на подушки.
– Это я, – сказала она. – Бесстрашная Сара Мун. – Она вытерла глаза уголком пододеяльника. – От вас, девочки, я чуть со смеху не лопнула. В самом деле. – Когда они не ответили, она еще раз вытерла лицо насухо. – Знаете ли вы, что я десять дней не мыла голову?
– Это совершенно невообразимо, – сказала бабушка.
– Я позволяю натуральным маслам исцелить повреждения.
– И очень умно к тому же, – вступила в разговор тетя Мэй.
– Я рассчитываю на некоторое сочувствие. Что вы скажете?
– О, Сара, – начала бабушка, – тебе не нужно сочувствие. Тебе нужна жизнь.
– На что мне она? Чтобы я смогла еще немного потрахаться?
– Ну, дорогая, с таким отношением ты погибнешь.
Сара посмотрела на сестер.
– Даже погибающий нуждается в сочувствии. Предполагается, что вы скажете мне, что любите меня и хотите, чтобы я нашла новый способ быть счастливой, и что именно поэтому вы даете мне совет. И вы должны были бы подчеркнуть, что обе страдали от боли в этой жизни, так что немного понимаете, что я чувствую.
Сестры обменялись многозначительными взглядами.
– Такая умная девочка, – сказала тетя Мэй.
– Мы всегда это знали, – согласилась бабушка.
– Это не помогает, – проворчала Сара.
– Говорить с людьми, которые тебя любят, о том, что тебя беспокоит, всегда помогает.
Сара вздохнула и сложила руки на груди.
– Сдаюсь. Что вы от меня хотите?
– Мы хотим, чтобы ты для начала встала с кровати. Ты почти не выходишь из этой комнаты. Это нездорово.
– Меня не заботит мое здоровье.
– Чепуха, дорогая. Конечно же оно тебя заботит.
Мой Бог, подумала Сара. Они как девочки в «Мышьяке и старых кружевах» [8]8
«Мышьяк и старые кружева» – известный американский фильм режиссера Фрэнка Капры, поставленный в жанре черной комедии.
[Закрыть]. Совершенно сумасшедшие, но убежденные в том, что знают ответы на все вопросы.
– Ты все еще очень молода, – сказала бабушка. – У тебя столько всего впереди. Мы хотим, чтобы ты вышла из комнаты и порадовалась этому, Сара. А не пряталась и спала.
– Мы думаем, что ты тоже этого хочешь. – Тетя Мэй вытащила ключик из своей вязаной сумочки и положила его на прикроватный столик. На цепочке у ключа висела пластмассовая десятицентовая фигурка. Из мультфильма «Лило и Ститч». Саре всегда нравился этот персонаж. Он плыл по жизни, словно на серфинге, и пел перед лицом проблем.
– Что это? – спросила она.
– Ключ от коттеджа, – сказала тетя Мэй. – Я сдаю его тебе в аренду, первый год можешь жить бесплатно.
Коттедж у моря был собственностью семейства Картер приблизительно сто лет. Элия Картер, который сколотил скромное состояние, рыбача в богатых водах бухты и в океане, выстроил его для своей молодой жены, которую привез из Шотландии.
– Соглашение об аренде лежит в доме, – сказала тетя Мэй, – на кухонном столе. Я хочу взять с тебя доллар за первый год аренды, чтобы все было официально. Тебе просто нужно подписать бумаги и принести их мне.
– Я не понимаю. Почему ты это делаешь?
– Как я уже сказала, чтобы помочь тебе снова встать на ноги, – объяснила бабушка с подчеркнутым терпением.
– Тебе нужен собственный дом, – добавила тетя Мэй.
– Мы думаем, это то, что тебе нужно для здоровья, – сказала бабушка.
– И он близко к городу, и там высокоскоростной Интернет, – радостно вторила ей тетя Мэй.
– Ты шутишь.
– Нет. Мне все время предлагали широкополосное соединение, так что в конце концов я согласилась. – Тетя Мэй говорила, словно понимала, о чем рассуждает.
– Я не могу жить в коттедже, – возразила Сара. – Это для тебя главный источник дохода. – Коттедж с антикварной мебелью и декором начала века сдавали обеспеченным туристам за пятьсот долларов за ночь в разгар сезона, и изнуренные жители Сан-Франциско стекались толпами, чтобы оплатить его.
– Я в этом не нуждаюсь, уверяю тебя! – воскликнула тетя Мэй. – И я иногда подумывала о том, чтобы найти квартиранта.
Бунгало – это мечта художника, подумала Сара. Тихое и уединенное, с потрясающим видом на бухту Томалес, и тем не менее близко к городу. Высокоскоростной Интернет.
– Я не знаю, что сказать, – растерянно проговорила она своей двоюродной бабушке.
– Простого спасибо будет достаточно.
Сара повернулась и посмотрела на ключ. Часть ее хотела потянуться к нему и принять предложение, пока у нее не отобрали такую счастливую возможность. Однако другая часть отступала перед мыслью обосноваться где-нибудь в городке.
– Я не могу жить в коттедже, – прошептала она.
– Конечно же ты можешь, – сказала тетя Мэй. – Это превосходно.
– Я не имею в виду превосходное. Я хочу… нормального. В конце концов, пока я в этой кровати в доме моего отца, у меня остается иллюзия, что моя ситуация временная. Что однажды утром я проснусь, приду в себя и устрою свою жизнь.
– Это то, чего ты хочешь? – спросила бабушка.
– Я продолжаю пытаться убедить себя простить Джека. Он этого от меня хочет. Воссоединиться с ним.
– Я не услышала твоего ответа, – сказала бабушка. – Это то, чего ты хочешь?
Сара натянула одеяло палаткой на колени. Джек, очевидно, забыл, что он первым произнес: «Я хочу развода». Он произнес эти слова раньше, чем эта мысль пришла в голову ей самой. Теперь он хотел взять свои слова обратно.
Однако эти слова, произнесенные вслух, раскрыли в Саре глубоко спрятанное неудовлетворение, и теперь возврата к прежнему не было. Он выразил то, чего она хотела, раньше, чем она сама догадалась об этом.
– Я скучаю по влюбленности, – призналась она своим бабушкам. Она скучала по счастливой теплоте в сердце, которая означает, что ты часть пары. Она скучала по тому, чтобы прижаться к нему, чтобы он обнял ее, она скучала по тому, чтобы вдохнуть его запах.
Но хотя она скучала по всему этому, она не могла заставить себя полюбить его снова.
Может ли любовь умереть в одно мгновение? – гадала она. Может ли она в одно мгновение существовать, а потом умереть, словно человек, получивший пулю в сердце? Словно лопается кровеносный сосуд в мозгу у человека, который натягивает одеяло?
Кончина брака Сары не была такой внезапной, заставляла она себя думать. Одна из самых неприятных истин заключалась в том, что их брак был в стадии реанимации долгое время, прежде чем совершилось предательство. Обнаружить его обнаженным – и с эрекцией – с Мими – это была простая формальность.
– Я слишком легко перестала что-либо чувствовать к нему, – сказала она. – Словно повернули выключатель. Что заставляет меня гадать, стоили вообще эти отношения чего-либо или нет.
– Ты была хороша в отношениях с мужем, – возразила ей бабушка. – Посмотри на все, что ты сделала ради любви. Жила в Чикаго, когда все, чего ты хотела, – это находиться у моря, подальше от ветра и снега.
– Подходящая одежда делает любой климат сносным.
– Ты была неизменно стойкой во время болезни. Ты сделала все, что нужно.
– Это преданность, она отличается от той любви, которую я чувствовала к нему в самом начале. Это не страсть. – Ее одолело уныние. Страсть, чувство, что он – тот самый, единственный, не вернулось после лечения Джека от рака. Они оба двигались в разных направлениях, выискивая что-то, чтобы заменить утраченную страсть, – она ходила в клинику по оплодотворению, он бросился в объятия другой женщины.
– Хватит мрачных разговоров, – объявила бабушка, ударяя рука об руку, словно отряхивая их от мусора. – Время переезжать.
– Это мой брак, – сказала Сара. – Моя жизнь. А не просто какие-то унылые разговоры.
– Мы знаем это. Мы не хотим, чтобы ты превратилась в одну из тех несносных женщин, которые полны горечи после развода.
– Хорошо, тогда в кого вы хотите, чтобы я превратилась?
– В счастливую, продуктивную, хорошо устроенную разведенную женщину.
– Великолепно. Значит, я должна прийти в себя.
– И ходить на свидания, – добавила тетя Мэй. Сара повалилась на кровать и натянула подушку себе на голову.
– Я не могу поверить своим ушам.
Она ощутила, как кто-то из ее бабушек дружеской рукой похлопывает ее по ноге, и лежала тихо, пока руку не убрали. Затем, словно солдат на вражеской территории, вылезший из укрытия, она сдвинула подушку, чтобы увидеть, что опасность миновала. Они ушли, но оставили занавески широко раскрытыми, комнату заливал свет позднего утра. Косой золотой луч лежал поперек кровати и касался белого плетеного ночного столика, на котором блестел ключ от коттеджа Мэй.
Сара глубоко вздохнула. Она неожиданно почувствовала страшный голод. Она встала, и волна легкости омыла ее.
– Черт, – пробормотала она. – Мне нужно побольше есть и поменьше спать.
О чем думают эти старые леди? – гадала она. Такие решения не принимаются наспех. Еще слишком рано. Она взяла цепочку с ключом и «Лило». На золотом ключике было написано предостережение: « Не для дубликатов».
