Текст книги "Пламя страсти"
Автор книги: Сьюзен Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
– Неужели ты думаешь, что они попытаются…
– Это так же верно, как то, что солнце встает каждый день. Для начала они скажут, что вы не замужем и потому не способны сами растить ребенка, а потом… Они еще много чего могут придумать, чтобы избавиться от вас.
– Но я могу назвать моим наследником любого! В конце концов, это же мои деньги.
– Вам придется побороться, чтобы все было так, как вы хотите.
Венеция посмотрела на Ханну, и в ее голубых глазах засверкал прежний огонь.
– В таком случае мне лучше одеться. – Она откинула одеяло в сторону и подошла к маленькому письменному столу из розового дерева, чувствуя, как к ней возвращается былая энергия. – Я думаю, что мне следует переписать мое завещание. Бумага здесь осталась? Так, вот она. Дай мне платье, ручку и приведи второго свидетеля, Ханна. Приведи Куки, ему можно доверять.
Та Венеция, что сошла с поезда в Бостоне, разительно отличалась от женщины, которая поднялась в вагон в Монтане. Миллисент и Янси могли бы это заметить, но они слишком увлеклись собственными планами. Они не обратили внимания на легкую, решительную походку молодой женщины, которая шла за ними по платформе вокзала.
Это была их первая ошибка в предстоящей битве.
31
Когда последняя свеча догорела, Хэзард прислонился к стене узкого туннеля, прорытого им, и впервые ему стало по-настоящему страшно. Он закрыл глаза и снова открыл их – ничего, никакой разницы. Непроглядная тьма окружала его со всех сторон. Ему потребовалось время, чтобы справиться с паникой; пришлось напомнить себе, что всего в футе над его головой свежий воздух, свет, зеленая трава, свобода. Он специально не давал воли своему воображению, чтобы избежать возможного разочарования. Но внутренний голос подсказывал ему, что до освобождения остается не больше десяти дюймов.
Рукоятка кайла заскользила в его ладонях, ставших вдруг влажными от страха и ожидания. Хэзард боялся, что ошибся в расчетах. Он уже пять дней ничего не ел, и теперь ему требовалось больше отдыхать, но при этом медлить было нельзя. Хэзард решил считать свои удары и отдыхать только после каждого тридцатого, однако придерживаться этого правила оказалось нелегко. Он стискивал зубы от боли, но продолжал работать, сознавая, что время стало его смертельным врагом, каким раньше был Янси Стрэхэн. И если Янси не удалось справиться с ним, то неумолимое время вполне могло в этом преуспеть…
У Хэзарда перехватило дух, когда он впервые почувствовал слабое дуновение свежего воздуха. Он решил, что у него снова начался бред, и затаил дыхание, надеясь, что галлюцинация пройдет прежде, чем у него появится напрасная надежда. Но тут он почувствовал новое дуновение, понял, что не ошибся, и очень тихо прошептал:
– Венеция…
Секунду спустя кайло снова взлетело, и Хэзард больше не останавливался. Он перестал считать, его тело и дух ожили от этого глотка свободы, глотка жизни, до которых оставалось всего несколько дюймов. Зеленые изверженные породы кончились, слой песка и дерна Хэзард преодолел довольно быстро. Оставалась еще проблема выбраться из прорытого им четырехфутового вертикального туннеля, но эти трудности не пугали Хэзарда. Он знал, что, если сорвется, попытается еще раз и будет пытаться до тех пор, пока не получится. Теперь, когда свобода была совсем рядом, он просто не мог позволить себе погибнуть.
Хэзард поднимался очень медленно, ощущая спиной влажную поверхность скалы, стараясь не задеть за стену раздробленную руку. «Не поскользнись», – говорил ему внутренний голос. «Еще два фута, – отсчитывал его мозг. – Не торопись».
Когда правая рука Хэзарда нащупала край штольни, ему показалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. Последним, нечеловеческим усилием Хэзард подтянулся, выбрался на свободу и упал на бизонью траву. Легкий бриз остужал его покрытое потом тело. Положив ладонь здоровой руки на холодный дерн, Хэзард обратился к духам земли, благодаря их за свое освобождение. Потом он очень медленно, преодолевая боль, поднялся на ноги и начал спускаться к хижине.
Подойдя к своему жилищу, Хэзард остановился на пороге. Сорванная с петель дверь валялась на крыльце, все в хижине было изуродовано, разбито, искорежено. Наемники всегда так действуют – в них горит неудержимое желание крушить, ломать, убивать. Этого вандализма Хэзард никогда не мог понять. В хижине вообще не осталось ничего целого. Все, что невозможно было забрать с собой, люди Стрэхэна разбили. Даже тяжелая плита была сдвинута с места, и дымоход свисал с потолка, словно изувеченный сталактит.
Глубокая грусть охватила Хэзарда. В этой комнате они с Венецией пережили первые дни любви, а теперь она была распахнута навстречу ветрам, лунному свету и случайно забредшим животным…
Внезапно лунный свет, свободно лившийся в разбитое окно, выхватил из темноты угол белого конверта. Хэзард схватил его почерневшей от земли и пороха рукой, оставляя черные отпечатки на бумаге, и подошел с письмом к двери. Конверт не был запечатан. Зубами он вытащил из него тонкий листок бумаги, бросил конверт, развернул послание и прочел:
«Хэзард,
Из меня получилась плохая заложница. Я тебе об этом говорила. Я возвращаюсь в Бостон.
Венеция».
Словно пораженный громом, Хэзард перечитал письмо еще раз, как будто это могло изменить смысл написанного. Но безжалостные слова никуда не пропадали. Они насмехались над ним, подчеркивая разницу между диким индейцем и прелестной молодой светской леди из Бостона… Хэзард сначала похолодел, а потом на него обрушилась горячая волна ярости, как только он вспомнил свое заточение в подземелье. Значит, дочке миллионера надоело играть в игры с индейцами, и она решила от него избавиться. Но Венеция могла просто-напросто убежать: он давно уже не запирал, уходя, дверь хижины. Зачем было пытаться убить его?
А впрочем, если подумать, то его смерть очень выгодна «Буль Майнинг». Ведь скоро у него появится наследник, на которого достаточно легко будет переписать участки. Никакой передачи собственности, никаких сложных документов вроде того, который его пытался заставить подписать Янси. Всего-навсего законно унаследованный кусочек земли, полный золота…
Хэзард потряс головой. Даже теперь ему казалось совершенно невозможным, что Венеция забеременела преднамеренно. Неужели она могла зайти так далеко в своем желании получить эту землю? Хэзард не хотел даже думать об этом. Однако он видел и не такое, когда дело касалось золота, и поэтому понимал, что такая возможность существует, пусть она и не укладывается у него в голове.
«Что ж, им не повезло», – мрачно подумал Хэзард, бросая письмо на землю и вдавливая его в пол каблуком. Ничего у них не выйдет. Как только его рука заживет, он снова откроет свой рудник. И на этот раз никому не удастся застать его врасплох!
Путешествие в Даймонд-сити заняло у него четыре часа, и он держался на ногах исключительно усилием воли. Вокруг борделя Розы больше не было никакой вооруженной охраны: разделавшись с противником, Янси отозвал своих псов. Когда спустя несколько минут Хэзард вошел в гостиную Розы, ему хватило сил только на то, чтобы добраться до ближайшего кресла. Он упал в него и потерял сознание. Там и нашла его Роза, вошедшая в свои апартаменты несколько минут спустя, – грязного, окровавленного, невероятно похудевшего, с изуродованной рукой в самодельном лубке. Голова его была неловко запрокинута назад, и Роза решила, что Хэзард мертв. Но тут она заметила, что он дышит, и ей сразу стало легче.
Итак, Янси Стрэхэн ошибся. Даже сотня отъявленных головорезов не смогла убить Хэзарда! Однако через мгновение сердце Розы снова упало. Что станет делать Хэзард, когда придет в себя и узнает, что Венеция Брэддок вернулась в Бостон?..
Но когда он проснулся очень поздно на следующее утро, вымытый, перевязанный, на хрустящих от крахмала чистых простынях, Роза все-таки решилась сказать ему об этом. Хэзард некоторое время молчал, а когда наконец заговорил, голос его прозвучал очень холодно и с привычной для него иронией:
– Я знаю. Но чего еще следовало ожидать от избалованной принцессы?
32
В первые дни выздоровления, когда Хэзард еще много спал, хотя и начал уже набирать вес после вынужденной голодовки в горах, Роза, заходя в комнату, всякий раз замечала мрачное выражение на его лице. Однако стоило Хэзарду увидеть ее, как выражение мгновенно менялось, и он становился тем самым Джоном Хэзардом Блэком, которого она хорошо знала. Но Роза понимала, что Хэзард был неравнодушен к Венеции, поэтому и грустил в одиночестве.
Наконец, когда Хэзард впервые встал и вышел на балкон, Роза не выдержала и спросила:
– О чем ты все время думаешь, Хэзард? Не хочешь поговорить со мной?
Хэзард смотрел на горы, его профиль казался каменным. Он с удивлением обернулся на ее слова и после короткого молчания ответил:
– Потребуется очень много работы, чтобы снова открыть рудник.
– Я говорила не об этом…
Суровые черты его лица смягчились.
– Я в долгу перед тобой, Роза. Ты уже дважды спасла мне жизнь.
– Ты мне ничего не должен, Хэзард. Если бы я не хотела тебе помочь, я бы не помогала. Скажи, ты поедешь за ней?
Хэзард снова помолчал, словно обдумывая возможные ответы, потом спросил:
– А ты собираешься уступить этому молодому клерку, который так давно смотрит на тебя голодными глазами?
– Не увиливай от разговора, Хэзард!
Он пожал плечами и насмешливо улыбнулся.
– Твой поклонник теперь так грозно на меня поглядывает. Я ожидаю, что этот молокосос вот-вот вызовет меня на дуэль.
– Этот «молокосос», как ты его называешь, всего на четыре года моложе тебя.
Веки Хэзарда дрогнули, и хотя его голос звучал беззаботно, в темных глазах притаилась тоска.
Роза тут же с грустью вспомнила те времена, когда они занимались любовью. С несколько ироничной нежностью Хэзард поинтересовался:
– Значит, ты его все-таки пожалела?
– Не в том смысле, как ты думаешь.
– А в каком же еще? Мой опыт подсказывает…
– Его не за что жалеть. Он ведет обеспеченную, спокойную жизнь.
– А мы с тобой – нет, – насмешливо заметил Хэзард.
– Мы с тобой – нет…
Хэзард снисходительно улыбнулся. Собственная короткая жизнь вдруг показалась ему суровой, безжалостной, грубой. По сравнению с этим даже пережитое Розой бледнело.
– Ты очень милая, Роза, – сказал он как добрый дядюшка, хотя они были ровесниками. – По-моему, тебе следует пожалеть этого молодого клерка.
– А тебе следует пожалеть твою женщину! Почему бы тебе не поехать за ней и не привезти ее обратно?
Глаза Хэзарда встретились с фиалковыми глазами Розы, и он долго не отводил взгляд. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно и сдержанно:
– Венеция Брэддок была всего лишь пешкой в игре. Пешкой в той игре, которую они проиграли, поскольку я все еще жив. И поэтому пешка больше никому не нужна – ни мне, ни им, никому другому.
– Я говорю не о шахте, Хэзард. Не об этом проклятом золоте, которое приносит всем только несчастья!
На его губах мелькнуло некое подобие улыбки, но глаза оставались леденяще холодными.
– Ты слишком романтична, Роза. Повторяю: все это было только игрой – «Буль Майнинг» против Джона Хэзарда Блэка. Теперь мы квиты. У меня осталась моя шахта, а компания получила назад Венецию Брэддок.
– Ты уверен? Хэзард пожал плечами.
– Надеюсь, они не дадут мой адрес еще какой-нибудь девице, чтобы заполучить мои участки. От этой было куда больше хлопот, чем она того стоила.
– Забудь наконец о шахте, Хэзард! Ты уверен насчет Венеции Брэддок?
Розе очень хотелось поверить, что Венеция больше не интересует Хэзарда, так как у нее на него были свои виды. Но она слишком долго общалась с людьми, чтобы считать ответы Хэзарда правдой.
– Я уверен, – мрачно заявил он, размышляя о том, что любовь к Венеции поставила под угрозу не только его собственную жизнь, но и существование его клана. – Должен признать, что это было довольно занимательно. У нее моральные принципы тигрицы из джунглей, но в этом есть своя прелесть. К несчастью, она так же, как тигрица, любит охотиться, что едва не стоило мне жизни. Впрочем, это только подтверждает то, что я и так уже знал о бледнолицых. Никогда не обращай внимания на слова всегда следи за пальцем, который лежит на спусковом крючке. Тебя, разумеется, я не имею в виду. – Хэзард улыбнулся. – Подумай сама: может быть…
– Что? – спокойно спросила Роза.
– Как ты думаешь, у моего ребенка могут быть огненнорыжие волосы? – В его глазах снова появилось тоскливое выражение. – Еще не слишком рано для выпивки? Рука сегодня чертовски болит.
Хэзард растянулся на диване в гостиной Розы. Настроение у него было хуже некуда. Он даже не замечал, как крепко его пальцы вцепились в бокал с коньяком, а Роза боялась, что стекло вот-вот разлетится вдребезги. Забыв о золотистом напитке, Хэзард размышлял о том, что бы он стал делать, если бы Венеция не уехала таким вот образом и ему пришлось бы выбирать между своим кланом и ею. Разумеется, клан должен стоять на первом месте! Разумеется… Он одним глотком выпил свой коньяк.
– Налить тебе еще? – спросила Роза.
Хэзард тяжело вздохнул, его пальцы разжались немного, он расслабился и с виноватой улыбкой взглянул на нее.
– Прости меня.
– Тебе не за что извиняться, – заметила Роза, снова наливая ему коньяк. – У каждого бывают плохие дни.
Хэзард рассмеялся.
– Плохие дни? Мне нравится твой оптимизм, Роза.
«Какая, в сущности, банальность! – думал он, поднося бокал к губам. – Вождь племени отдает предпочтение любимой женщине, и духи немедленно карают его за это…» Хэзард прекрасно понимал, что из-за любви к Венеции Брэддок забыл о своем долге. И знал, что в любом случае дело не могло кончиться иначе: уж слишком они были разные люди…
В это утро Хэзард выпил большую часть бутылки, но хороший коньяк не смог прогнать прекрасные образы, сладкие воспоминания – и старые вопросы, на которые он теперь получил ответ.
33
Только через две недели пребывания в доме Розы Хэзард впервые смог пошевелить пальцами сломанной руки, не покрываясь при этом холодным липким потом от боли. В тот же день в Бостоне, в кабинете Кертиса Адамса, было оглашено завещание Уильяма Брэддока. Услышав распоряжения покойного мужа, Миллисент Брэддок вне себя от возмущения вскочила на ноги.
– Не может быть! Это наверняка какая-то ошибка! – выкрикнула она.
Кертис Адамс был не только адвокатом Билли Брэддока, но и его другом. Он знал, что никакой ошибки нет. К тому же обстоятельства смерти полковника и появление «кузена» Миллисент только подтвердили в его глазах мнение Брэддока о своей жене. Не то чтобы ее оставили совсем без денег. Как вдова полковника, Миллисент могла жить в его доме столько, сколько пожелает, ежемесячно получая приличное содержание. Кертис подумал, что сам бы он никогда не проявил такой щедрости. Но у Билли было более доброе сердце, чем у него.
– Я хочу оспорить это завещание! – заявила Миллисент. Ярость зажгла красные пятна на ее щеках.
Кертис аккуратно сложил руки на полированной крышке стола.
– Но оно совершенно законно, Миллисент.
– И все-таки я его опротестую! Я уверена, что найду судью, который не согласится с вашим мнением.
– Вы можете поступать, как вам будет угодно. – Адвокат повернулся к Венеции: – Вы останетесь на Бикон-стрит?
– Недолго. Я собираюсь вернуться в Монтану, – спокойно ответила она.
Хотя подруги сочувствовали Венеции в связи со смертью отца и навещали ее, а поклонники присылали ежедневно такое количество цветов, что хватило бы на весь Бостон, она все равно скучала по родным местам Хэзарда. Ей хотелось быть поближе к нему, хотелось, чтобы его ребенок вырос на той же земле, где Хэзард провел свою юность.
Венеция была одета в черный шелк, кожа ее казалась фарфоровой, а под глазами залегли глубокие тени, но, как ни странно, траур только подчеркнул ее красоту. Без украшений, бледная, с простой прической и огромными печальными глазами на похудевшем лице, она все равно оставалась красавицей и могла любого мужчину свести с ума. Никто из них не отказался бы утешить Венецию Брэддок в ее горе. Но Хэзард навсегда лишил остальных мужчин привлекательности в глазах Венеции. По сравнению с ним все они казались ей пресными. Хэзард – непредсказуемый, необузданный – заполнил собой ее мир.
– Это просто смешно! – немедленно вмешалась Миллисент. – Ты останешься в Бостоне, здесь твое место.
– Я поеду туда, куда захочу, мама, – Венеция посмотрела на мать серьезно, холодно и очень спокойно.
– Это мы еще посмотрим! – зловеще пообещала Миллисент.
Она бросила на дочь взгляд, преисполненный такой дикой ненависти, что Венеция даже вздрогнула. Миллисент никогда раньше так открыто не проявляла своих чувств, но сейчас она была в ярости. Она ненавидела всех – своего покойного мужа, Кертиса Адамса, собственную дочь, – все и вся, что оказалось на ее пути к наследству. Ведь только ради него она так расчетливо вышла замуж двадцать лет назад!
Миссис Брэддок набрала в легкие побольше воздуха и уже собралась было наброситься на дочь, но тут вмешался Янси Стрэхэн. Его голос звучал спокойно, но глаза казались осколками льда.
– Не стоит спешить, ты слишком расстроена, – Янси взял Миллисент за руку. – Ее рана еще свежа, – объяснил он Кертису Адамсу.
На самом деле Янси из последних сил старался сдержать собственный гнев. Он был так близок к богатству на этот раз… Двадцать два миллиона долларов! И все получила Венеция. Проклятая сучка! Она, вероятно, давно все знала, потому что ничуть не удивилась…
И тут ему в голову пришла блестящая идея. Рассыпавшись в извинениях перед адвокатом, проявляя чудеса южной благовоспитанности, он вывел Миллисент из кабинета Адамса.
Венеция осталась, чтобы подписать необходимые бумаги. Впервые она по-настоящему испугалась за своего ребенка: никогда еще она не встречалась с такой ненавистью и такой яростью. А когда так ненавидят, недалеко и до убийства…
Вернувшись от Адамса, Венеция тут же поднялась в свою комнату, и Янси ничего не стоило запереть дверь снаружи. Тем временем Миллисент вызвала Ханну в гостиную и объявила ей, что Венеция уехала в Монтану сразу после вскрытия завещания.
– Но этого не может быть! – старая служанка не верила своим ушам. – Мисс Венеция не могла уехать, не сказав мне ни слова!
– Она просила меня поговорить с тобой. Бедная девочка была такой подавленной все эти дни, ты же знаешь. Я думаю, она мечтала только о том, чтобы поскорее вернуться. Я пыталась отговорить ее, но безуспешно. Венеция всегда была своевольна… Но ты не должна беспокоиться о ней: отец оставил ей все состояние, и теперь она более независима, чем когда-либо. Если ты мне не веришь, можешь спросить у Кертиса Адамса. Он сам помогал ей сесть в наемный экипаж. – Миллисент осторожно промокнула глаза вышитым платочком. – В последнее время на долю моей дочери выпало столько несчастий, – пробормотала она. – Так ты будешь говорить с Адамсом?
Это был хорошо продуманный блеф.
Когда Миллисент упомянула имя Адамса, Ханна сразу почувствовала себя спокойнее. Она знала, что этот человек многие годы был другом полковника, а Венеция и в самом деле целыми днями только и говорила о возвращении в Монтану.
– Бедное дитя, – вздохнула Ханна. – Она хотела, чтобы ее ребенок родился в этом диком краю…
В огромной гостиной повисла мертвая тишина, нарушаемая только тиканьем часов на камине. Ханна поняла, что выдала секрет, но отступать было поздно.
– Мисс Венеция еще не сказала вам о ребенке? – прошептала она.
Миллисент первой пришла в себя.
– Нет, но тогда становится еще более понятным… этот ее внезапный отъезд. Очевидно, бедняжка захотела немедленно уехать из Бостона, чтобы не опозорить нас. Но неужели она могла подумать, что мы откажемся от нее? – в голосе миссис Брэддок слышалась искренняя забота. На губах появилась понимающая материнская улыбка. – Мы обе знаем, как упряма Венеция. Но тебе незачем волноваться, Ханна. С миллионами ее отца малышка сумеет обеспечить себе спокойную жизнь, где бы она ни оказалась.
– Я надеюсь, ребенок вернет ей покой…
Ханна думала только о счастье Венеции и не замечала ничего другого. Раз ей потребовалось уехать немедленно, что ж, старая Ханна все понимает: девочка каждую ночь оплакивала отца своего ребенка.
– Я уверена, что так и будет, Ханна. Кстати, полковник завещал тебе ежегодную ренту, и Венеция попросила меня выдать тебе деньги за год вперед. Что ты предпочитаешь, чек или наличные?
Но старая служанка, казалось, не слышала ее.
– Когда мисс Венеция пришлет вам свой адрес, вы меня известите? Я поживу какое-то время у моей сестры в Ланкастере. Я оставлю вам адрес. – И Ханна аккуратно написала название улицы и номер дома на листке бумаги, который ей дала Миллисент.
– Здесь твоя записка и будет лежать. – Миллисент положила листок на бюро и сверху поставила кусок итальянского хрусталя. – Я думаю, что мы получим от нее известия недели через три-четыре. Спасибо тебе, Ханна, за все эти долгие годы преданной службы. Если бы полковник был жив, он бы присоединился к моей благодарности, я в этом уверена. Сейчас я попрошу Янси помочь тебе уложить вещи, а сама тем временем выпишу чек на половину суммы ежегодной ренты. Вторую половину я выдам тебе наличными. Ты довольна, Ханна?
– Премного вам благодарна, мэм, но я сама могу собрать свои вещи.
Спустя совсем немного времени Янси, воплощенная любезность и услужливость, проводил Ханну до кареты, подъехавшей к боковому входу, проследил за тем, чтобы все ее вещи были погружены, сказал кучеру, куда ехать, и помахал Ханне на прощание рукой.
Но пожилая женщина не попалась на крючок этой нарочитой вежливости. Она отлично знала, что этим двоим все равно, жива она или умерла, а если Венеция уехала, то ей больше незачем оставаться в этом доме.
Янси вернулся в гостиную, предусмотрительно закрыл двойные двери, прислонился к ним и улыбнулся.
– Итак мы еще на несколько шагов приблизились к двадцати двум миллионам, любовь моя.
– Все складывается очень удачно, верно? – усмехнулась в ответ Миллисент.
– Просто отлично! Благодаря старой Ханне нам теперь будет куда легче убедить нашу дорогую Венецию посмотреть на вещи по-другому. Ни одна молодая мать не согласится расстаться со своим ребенком – тем более что это единственная связь с ее погибшим возлюбленным, – голос Янси звучал насмешливо.
– Ребенок как залог?.. Что ж, это недурно, – задумчиво произнесла Миллисент и, подойдя к бюро, разорвала на клочки листок с адресом Ханны. – Но как мы получим деньги? Ведь в завещании ясно сказано, что все достается Венеции.
– Все очень просто. Твоя дочь подпишет тебе доверенность – и тогда денежки наши!
– А что потом? Мы же не можем все время держать ее запертой наверху. Пойдут разговоры…
Стрэхэн спокойно встретил ее взгляд.
– Для нас главное – чтобы Венеция подписала доверенность. А потом, если она согласится жить, скажем, на юге Франции или в тихом домике в Котсволдсе, мы будем посылать ей определенную сумму, чтобы она не бедствовала. А сами сможем спокойно тратить двадцать два миллиона долларов.
– Звучит многообещающе! – Миллисент Брэддок весело рассмеялась.
В тот вечер они сами отнесли поднос с едой в комнату Венеции, объяснив слугам, что после вскрытия завещания Венеция упала в обморок и теперь плохо себя чувствует. Но они надеются, что с этим поможет справиться постельный режим и полный покой.
Тщательно заперев за собой дверь, Миллисент заявила дочери, что не перенесет позора, если в свете узнают о ее беременности. Венеции было предложено два варианта: или отправить ребенка на воспитание в какой-нибудь дальний приют, или растить его самой, но отказаться от наследства.
– Если ты будешь во всем нас слушаться, – добавил Янси, – все устроится отлично.
– Для вас, – коротко ответила Венеция, – но не для меня.
– У тебя останется твой ребенок.
– А вы получите мои деньги?
– Это честная сделка!
На самом деле Венеция не слишком заботилась о деньгах. У нее оставался ее трастовый фонд, до которого жадные лапы Миллисент и Янси дотянуться не могли. Этого было более чем достаточно, чтобы вести безбедную жизнь. Но ее привела в ужас их алчность. Насколько далеко может зайти эта парочка, чтобы получить право распоряжаться двадцатью двумя миллионами долларов? Впрочем, смерть Хэзарда давала ответ и на этот вопрос.
Как бы ей хотелось, чтобы Хэзард сейчас оказался рядом с ней и они могли все обсудить! Может быть, он согласился бы с ней, сказал бы, что деньги не имеют значения? А может быть, у него было бы другое мнение? Хэзард так много работал, чтобы обеспечить безопасность своего народа. А она только сегодня официально оформила новое завещание, написанное в поезде, и теперь оно находится в надежном месте – у Кертиса Адамса. Если она отдаст им право распоряжаться деньгами, ее ребенок никогда не получит того, что ему положено по праву рождения. С другой стороны, если она откажется, ее ребенок может прожить совсем недолго. Крошку куда легче убить, чем Хэзарда. Если даже он не сумел остановить их, как же она сможет это сделать?
– Я хочу все обдумать, – наконец произнесла Венеция.
– Только не раздумывай слишком долго! – проворчал Янси.
– У меня есть еще шесть месяцев до того момента, когда вы сможете привести в исполнение свою угрозу.
– Но до тех пор мы можем сделать твою жизнь невыносимой.
– Спасибо, что предупредили.
– Я даю тебе три недели, – решил Янси.
– Я надеюсь, что моя дочь проявит благоразумие. Не правда ли, дорогая? – проворковала Миллисент, лениво обмахиваясь роскошным веером.
– Три недели, – напомнил Янси, и они с Миллисент вышли из комнаты, заперев дверь на ключ.
Венеция осталась одна – совсем одна в этом страшном мире. Ханна уехала. Янси с глумливой улыбкой объяснил ей, как легко они от нее отделались. Хэзард погиб. Если Кертис и друзья отца вдруг будут спрашивать о ней, им ответят, что она вернулась в Монтану. А слуги считают, что у нее нервный срыв и что она прячется от чужих любопытных глаз. Венеция и ее ребенок остались лицом к лицу с Янси и Миллисент, а между ними были двадцать два миллиона долларов. Венеции очень не понравилось выражение глаз Янси, когда он пообещал обеспечить ей невыносимую жизнь…
Всю ночь Венеция думала только об одном: вдруг все-таки Хээард остался в живых? Тогда они и их ребенок могли бы жить вместе среди высоких гор с шапками облаков на вершинах, и их не разделяли бы золото и алчность.
И словно во исполнение ее желаний на следующее утро Янси принес ей поднос с завтраком и сообщил, что у него есть интересные новости.
– Возможно, ты перестанешь упрямиться и поймешь, что тебе нет смысла возвращаться в Монтану. – Он прислонился к косяку, одетый для прогулки верхом, и насмешливо смотрел на нее.
– Предполагается, что я должна спросить, почему? Хорошо, Янси. Я пойду тебе навстречу. Так почему же? – Венеция закрыла книгу, которую читала, и спокойно взглянула на него.
– Потому что твой любовник нашел себе другую постель!
– Это что, метафора? Если так, то она не кажется мне забавной.
И все-таки ее сердце забилось быстрее. Янси был слишком прост для подобных метафор; раз он употребил слово «постель», значит, он только это имел в виду. Венеция разжала переплетенные пальцы, чтобы Янси не заметил, как они побелели.
– Этот краснокожий ублюдок каким-то образом остался в живых, несмотря на сотню тонн пороха! – прохрипел Янси.
Венецию затопила такая волна радости и счастья, что ей показалось, будто у нее в душе запели птицы. Но она заметила как ни в чем не бывало:
– Тогда тебе следует как можно быстрее отпереть эту дверь и бежать куда глаза глядят. Я не думаю, что тебе безопасно здесь оставаться.
– Ты разве не слышала, что я сказал? – как можно ласковее поинтересовался Янси. – Он к тебе не приедет. Джон Хэзард Блэк живет себе припеваючи в Конфедерат-галч. Индеец удобно устроился в постели Розы Кондье. И там он уже почти месяц.
От этих слов Венеция как будто окаменела. Не может быть, здесь какая-то ошибка! Ведь она его жена, Хэзард сам так сказал, у них будет ребенок… Он бы ни за что не пошел к Розе, он бы приехал к ней!
– Мое предложение остается в силе, маленькая богатая девочка. Подпиши доверенность – или мне придется прибегнуть к совершенно не джентльменскому способу принуждения.
Венеция встала с кресла и подошла к окну, чтобы Янси не заметил, насколько она расстроена. Она отказалась дальше отвечать на его вопросы, и ему пришлось уйти, но его последние слова мрачным эхом звучали у нее в ушах:
– Не жди его, детка. Индейцы не пропускают ни одной юбки, а Хэзард, как говорят, просто побил все рекорды.
Но Венеция все-таки ждала. Несмотря ни на что. Несмотря на оскорбительные слова Янси, несмотря на огромное расстояние, разделяющее их с Хэзардом, несмотря на отчаяние, которое все больше охватывало ее с каждым прожитым днем.
В конце третьей недели Янси пришел к ней в комнату, как и обещал. Он поигрывал длинной плеткой для верховой езды, глаза его горели голодным блеском. Венеция на мгновение отвернулась к окну, посмотрела на холодные воды Чарльз-ривер, потом снова повернулась к нему:
– Этого не потребуется, – прошептала она. – Я подпишу.
Процедура не заняла много времени. Янси ушел, унося в кармане ее состояние, а Венеция плакала до тех пор, пока не уснула. И горевала она не о потерянном наследстве, а о потерянной любви. Хезард не приехал за ней! Ему не нужен даже его ребенок… Впрочем, у Джона Хэзарда Блэка уже есть дети и всегда были любовницы. Вполне вероятно, что он уже забыл ее имя…
Янси и Миллисент провели большую часть ночи без сна, обмывая свое богатство коллекционным шампанским из подвалов полковника Брэддока.
– Пусть твой супруг и был простолюдином, моя дорогая, но в винах он знал толк, – заметил Янси, открывая следующую бутылку.
– Это не искупает его других, совершенно невыносимых качеств. – Миллисент нахмурилась, не желая признавать, что именно ее покойный муж нажил то состояние, которым она собиралась наслаждаться. – Крестьянская кровь есть крестьянская кровь!
– Пожалуй, ты права. И это наводит меня на мысль, что пора покончить с крестьянской кровью, – объявил Янси.
Миллисент удивленно подняла брови.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, – Янси сделал эффектную паузу, – его внука! Теперь, когда доверенность у меня в кармане, этот ребенок нам больше не нужен. Наоборот – мы с тобой должны подстраховаться на будущее.
Миллисент, полулежавшая на диване, выпрямилась и поставила бокал с шампанским на стол.
– Как ты намереваешься это сделать?
– В Нью-Йорке есть дама, которая помогает девушкам, попавшим в беду.
– Но Венеция никогда не согласится на это!
– Никто не станет спрашивать ее согласия. Доверенность у нас, отныне мы можем ей приказывать, а не просить.
