Текст книги "Loveц"

Автор книги: Сюзанна Кулешова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Ну, что, ребята, заждались? Ещё немного – и я всё ваше, вот только ещё пару дел закончу в некоторых других местах – и к вам, месяца на два, если не возражаете?

Так вот, в один из таких вечеров Андрей решил оторвать меня от недопроверенных диктантов, изложений и тому подобного, чтобы не упустить самое начало цветения сирени. День – два, и момент упущен, в буйстве расцвета эмоции сильны, но потенциал уже ниже, и магия чувственности не так ощутима. Он ждал меня у подъезда: красивый и весёлый, как языческий бог. В птичий гомон, царящий вокруг, вопли мобильного телефона вписались вполне органично. Перебросившись с кем-то парой фраз, Андрей стал несколько, не на много, серьёзней.

– Аня, я очень извиняюсь, но давай поднимемся к тебе минут на десять.

– Что-то случилось?

– У тебя нэт работает?

– Ты же сам его подключил навечно.

– Точно. Можно теперь этим воспользоваться и отправить письмо? Это срочно, и времени много не займёт.

– Конечно. Пожалуйста. Только я останусь здесь. Не хочу туда сейчас.

– Спасибо, ты не успеешь заскучать. – И он исчез в сумраке подъезда, а я осталась ждать на уютной скамеечке в скверике нашего двора.

– Анна Анатольевна, Вы тоже решили прогуляться? – Богдан появился неожиданно, как индейский следопыт.

– Тоже?

– Ну да, Вы, наверное, тоже сейчас устаёте.

– Конечно. Так же как вы. Правда, это, наверное, не поддаётся соизмерениям.

– О, точно, я одурел от конспектов. Схожу в гости. К хорошему человеку. Если не выгонит.

Внутри меня стало жарко, потом холодно, и снова жарко.

– Богдан, как его имя?

– Павел. Думал Вам известно.

– Расскажи о нём.

– Вы знаете не меньше меня.

– Неправда.

– Что Вы ещё хотите знать? – Он смотрел на меня напряжённо, внимательно, такой взгляд был у Андрея, когда я рассказывала ему о своих «фантазиях»

– Всё.

– Ну, этого не знает даже он сам.

– Ты хорошо понял, о чём я прошу.

– И Вы готовы?

– Да! – Я торопилась, в любой момент мог появиться Андрей. Почему-то мне казалось, что сейчас его встреча с Богданом не желательна. – Дай мне его адрес.

– Е-mail?

– Да.

– У Вас не получится.

– Не надейся, справлюсь.

Он усмехнулся как-то странно, как будто обречённо. Достал из кармана исписанный листок.

– Ну, хорошо. Тут заодно стихи, посмотрите, может неплохо получилось.

На обратной чистой стороне листка он нарисовал несколько значков. Протянул бумагу мне, ещё раз пристально посмотрел прямо в глаза, и мне показалось, что в меня вливают раскалённый металл.

– Всё! Нэта не будет трое суток – услышала я откуда-то издалека его голос.

– Анна! Что-то случилось? Ты чуть не потеряла сознание. – Андрей нежно обнимал меня.

– Нет, нет – это очень свежий воздух – прошептала я, торопливо пряча в кармане джинсов клочок бумаги.

VIII

Среди снежинок, проносящихся мимо, царапающих лицо и ладони крохотными обжигающими коготками, можно было не разглядеть дорогу и вообще сбиться с пути этим тёмным Рождественским утром, когда улицы ещё пусты, и город неузнаваем в своей похожести на все города мира, где в декабре идёт снег. Впрочем, заблудиться можно и днём в ясную погоду, если толком не знаешь цели своего пути и всю жизнь бредёшь наугад. Однако, для двоих путников, один из которых давно ждал встречи, а другой, наконец, принял её неизбежность, как необходимость, ничто не могло, да и не посмело бы стать препятствием. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Белые хлопья рушились на их непокрытые головы, таяли, превращаясь в потоки, растворяли в себе и огонь, и металл, и прах бесконечных дорог.

– Идём – наконец проговорил взрослый.

Подросток молча кивнул в ответ. Ещё пару мгновений, и две фигуры были уже неразличимы в белесой кутерьме забрезшевшего рассвета.

Богдан не произнёс ни слова, даже не усмехнулся, увидев битое стекло и рассыпавшиеся по полу шестерёнки. Он взял веник и совок из рук Павла и долго сосредоточенно выметал мусор, как будто в уборке, производимой им в этом доме, крылся сакральный смысл. Павел же стоял, прислоняясь к стене, скрестив руки на груди, наблюдал за методичностью производимых действий и только периодически лёгкое вздрагивание губ выдавало нарастающее в нём нетерпение. Наконец следы разбоя были устранены.

– Сварить Вам кофе? Моим родителям нравится, как я это делаю, а они очень привередливы.

– Много болтаешь. Вари, если всё найдёшь сам. Флэшку взял?

– Разумеется. Но лучше мне сначала кое-что объяснить, рассказать Вам.

– Я и не рассчитывал обойтись без твоей трепотни.

Богдан вынул из нагрудного кармана и протянул Павлу флэшку, облепленную бумажкой с нацарапанной надписью «Ловец».

– Это название игры.

– Ага. А я думал твоей диссертации.

Богдан обиженно взглянул на Павла:

– Если бы Вы действительно считали всё это фигнёй, вряд ли я шёл бы варить Вам кофе.

– Пожалуй. – И Павел отвернулся к компьютеру.

Вскоре на кухне послышалось недовольное ворчание разбуженной кофемолки, а на экране компьютера появились слова:

Во тьме подземелья томится душа,

Разорвана в жалкие клочья.

И клочья друг к другу стремятся, мешать

Лишь буду, желая помочь им.

Их жажда любви иссушает, и страх

Порой обращает их в льдины.

Они и не ведают в страждущих снах,

Что были когда-то едины.

Что будет с душою, когда обретя

Друг друга, сольются все части?

И будет ли счастлива впредь, как дитя

Иль будет, как демон, несчастна?

О, странные души, пришедшие вновь

Играть не по-детски в игрушки.

Вам служит приманкой людская любовь, –

Её вы кладёте в ловушки.

Павел пару раз перечитал показавшиеся ему любопытными строки, набранные крупно, чтобы занять всю страницу, и погладил послушную мышь с целью изучения следующего документа. Вначале он обнаружил групповой портрет: на него смотрели Богдан с двумя такими же подпорченными интеллектом подростками, миловидная разумная девушка и Анна – женщина, которую он видел ночью во сне, или не во сне и не только сегодня. Женщина, которую он любил всю свою жизнь.

– Богдан! – Павел, против обыкновения с трудом сдержался, чтобы не вложить в этот вопль все обрушившиеся на него чувства.

– Простите, всё готово. Вот наш кофе. И тосты тоже. Вот.

– Кто это?

– А, это мы. Мои одноклассники. Мы вместе игрушку придумывали. А снимок остался в документах. И стих. Почему-то не стёрлось, когда я…

– Кто эта женщина?

– Наша учительница литературы – Анна Анатольевна. Красивая, правда?

– Правда – Павел в упор смотрел на Богдана.

– Это случайно осталось Материалы к нашей школьной газете: стихи, снимки. К программе игры…

– Стоп! Будем считать, что твоя гнусная ложь на данном этапе удобна нам обоим, пока я точно не знаю правил твоей игры.

– Ну я же говорил, что мне сначала нужно рассказать.

– Ты меня утомил. Как тебя терпит твоя учительница?

– С трудом, конечно, но у неё нет пока выбора.

Павел усмехнулся:

– И у меня, похоже. Давай ближе к играм.

– Ну, это своеобразный квест.

– Не стрелялка. Уже легче.

– Мысль, идея основана на том, что мироздание подчиняется функции фрактала.

– То есть?

– Какого фрактала?

– В твоём понимании.

– Типа философию игры изложить?

– Ага, философию типа.

– Фрактал обратимый, развёрнутый. К тому же, начальная точка – она же конечная. Как бы всё не изменялось, ни развивалось, переплеталось, в каждой следующей точке скрыта вся информация предыдущей. Таким образом создаётся иллюзия множественности взаимопроникающих, близких по сути, но не идентичных миров. Пока я понятно говорю?

– В рамках способностей.

– Возьмём два рядом находящихся мира, они как бы отражения друг друга, но в несколько искривлённых зеркалах – в мироздании вообще не часто встречаются прямые и плоскости. Ведь так.

– Ну, допустимо с некоторой натяжкой.

– В результате один и тот же объект может иметь несколько различные свойства. Или: в одном из отражений проявляются его свойства, наиболее подходящие данному миру, а в другом… Что?

– Понятно. Дальше.

– Ага. Ладно. Поскольку каждая точка содержит в себе всю имеющуюся информацию, то и о пустоте тоже. То есть где-то возникают дырки – пустые точки.

Павел медленно повернул голову в сторону говорящего:

– Дискреты?

– Ну, да. И есть объекты, которые легко их обнаруживают и гуляют сами по себе и по всем мирам, где хотят. Коты, например. – Богдан погладил Ронхула, прыгнувшего с подоконника в кресло.

– О, у меня дома точно такой же – Редька. Он что близнец Вашего?

– Возможно. Дальше.

– Но есть и люди, прошедшие первый уровень. Они в той или иной степени сознательно находят эти ворота и перемещаются внутри миров по мере надобности. В соответствии своей миссии.

– Цели и средства?

– Игрок первого уровня – game. Это дичь с английского.

– Спасибо, я в курсе.

– Да? Классно. Понятно, единственная задача гейма – дичи добраться до следующего уровня невредимым. Но пути, какой бы ни был выбран, в каждой точке содержится ловушка. Первый тип ловушек: рассказывать?

– Разумеется.

– Вот. Гейму в них, в ловушках, комфортно, спокойно и безопасно. Кажется. Но постепенно создаётся ощущение зависа, из которого только два выхода: дождаться конца игрового времени, ну, или – резак. Но во втором случае программа может сбиться, пока сбивается. Теперь ловушки второго типа: гейма в них качественно молотит, выходов из них почти нет, очень мало, – чаще через самопожертвование, но зато происходит всё довольно быстро, и, возвращаясь в начальную точку, персонаж приобретает некоторый полезный опыт. Третий тип – самый опасный и мерзкий. Сначала создаётся иллюзия полного благополучия, то есть прохождение этих ловушек кажется игроку наиболее логичным и выгодным – он обогащается во всех смыслах, и, чем дальше пользуется, то есть, проходит по этому типу, тем меньше шансов найти другой. Вокруг гейма начинают группироваться именно эти ловушки. Но самое гнусное происходит в конце, когда, казалось бы, открывается следующий уровень, персонаж разрывается надвое и разбрасывается по двум мирам первого уровня. Теперь задача игрока не только найти нужный путь, но и, как бы, отслеживать оба объекта и в конце воссоединиться с самим собой. Вот тут и происходят странные вещи. Какой-то постоянный сбой в программе.

– Объект не желает подчиняться?

– Да. Отвергает сам себя. Откуда Вы знаете?

– Проследил логику жанра.

– А? Логику?

– Дальше.

– Если игрок не справляется с задачей – его становится четыре.

– И далее – степень двойки?

–Да.

– И приобретаемый опыт бесполезен.

– Да. Тогда я перейду к четвёртому типу?

– Пожалуй. Он – последний?

– Пока, последний.

– Здесь гейма преследует ощущение неустроенности, неудовлетворённости вечным решением казалось бы мало разрешимых вопросов. Но они заставляют игрока шевелить мозгами и очень быстро перемещаться в нужном, единственно верном направлении. Я Вас ещё не утомил?

– Ты ведь не закончил.

– На первом уровне встречаются игроки второго уровня. То есть для них это уже следующий уровень с новой миссией – загонщики. Их задача – сопровождать гейма в ловушки. Они, понятно тоже встречаются четырёх видов.

– Загонщики?

– Да. Не более, чем по два на тип ловушки.

– То есть, всего восемь для одного уровня?

– И одного мира. Миров может быть много

– А загонщики шляются между ними?

– Вообще-то, да. И тут тоже бывают сбои.

– Я уже понял.

– Загонщику нужно сопровождать своего гейма, не позволяя другим, так сказать – коллегам, его переманить, лучше самому новых найти. Кроме того, ему требуется не просто загнать наибольшее количество геймов, но и сделать это быстрее соперников. Кстати, воссоединение персонажа удваивает очки загонщику. Следующий уровень – ловец. Он моделирует ловушки и частично управляет загонщиками. Кстати свобода выбора гейма не ограничивается.

– В смысле, гейм свободен в своём выборе?

– Да. Я не совсем понятно выразился?

– Ничего, я привыкаю. Ловцов два?

– Да.

– А кто в единственном экземпляре? Единый, так сказать?

– Программист, конечно. Он может играть в эту игру или в любую другую, на каком захочет уровне.

– В качестве любого персонажа. Кто несёт ответственность за сбои в программе?

– Я же говорил, фрактал обратим, в любой момент роль программиста может взять на себя загонщик или даже гейм. Это, между прочим, путь в обход. Единственный.

– Чтобы играли в твою игру?

– В нашу, если Вы мне поможете.

– Да.

Павел внимательно изучал содержимое флешки.

– Позволь, кое-что подправлю.

–Я на это и рассчитываю. Если не менять сути, всё остальное – Ваше.

– А по сути?

– Потом, возможно.

– Запомни, что сказал. Ага, ну я так и думал. О, Господи! Да тут любая программа заглючит. По русскому у тебя – «два»?

– Нет – «три».

– Сильно завышено.

– А Вы тоже учились в нашей школе. Я знаю, видел Вашу фамилию.

– Угу.

– Теперь мы – лицей.

– Что-то изменилось?

– Статус.

– Двоечники стали троечниками?

– Нет, математики программистами.

– Кто у вас сейчас директор?

– Наина Глебовна Наумова.

– Информатику читает?

– Вычислительную математику.

– Ну, конечно, что же ещё. Всё. На сегодня хватит. Исправь грамматические ошибки в описании.

У Богдана стало лицо пожирателя лимонов.

– Редактора поставь.

– Да он мне каждое слово подчёркивает. Почти.

– Ну я это и имел в виду.

– О, нет. Легче придумать программу, чтоб сразу все слова печатались правильно.

– Ага, и вставь её себе…

– Куда?

– Туда, где у тебя мозги! На, забирай. Я себе всё перекачал.

– И снимок?

– А как же! Чтобы твою учительницу получше запомнить.

– Зачем?

– Приду к тебе на родительское собрание требовать справедливого отношения.

– Ну, нет Туда даже мои предки не ходят.

– Ещё бы! Срам такой! Иди на фиг, русский учи. «Режиссёр» – каким словом проверял?

– «Чаще». Когда зайти-то можно?

– Встретимся.

Оставшись, наконец, в одиночестве, Павел ещё раз открыл папку с «Ловцом». Снимок был качественный. При увеличении фрагмента почти не распадался на пиксели.

– Ну, здравствуй, Рождественский подарок. Скоро всё будет готово. Нужно только исправить ошибки. Но сначала выспаться. Наконец-то, выспаться.

И, не убрав с монитора изображения темноволосой женщины с кошачьими глазами, Павел рухнул в постель.

Мальчишкина идея, объясняющая поведение дискретов, была настолько наивна, что походила на правду. Павел поделился ею с Виктором.

– Где ты откопал этого гения?

– Я? Между прочим, он – автор нашего голубого блюза.

– А? Так это твоя сказка про златовласку? Что ему от тебя-то нужно? Не стихи же в твою честь сочинять. Не приведи, Господи.

– В ученики набивается.

– Вот как? Стало быть, сам нашёл. Круто. А тебе давно пора.

– Он ещё школьник.

– Так их, наверное и нужно с постясельного возраста набирать, пока…

– Что пока?

– Не обработали их пока. Чего ржёшь?

Павел не стал объяснять Виктору ни причин своего смеха, ни того, что его связывало с юным Богданом – у них и без того было много о чём поговорить и что сделать.

– Кстати, – веселился Виктор – ваш с Сашкой эротический танец окончательно сорвал крышу всей компании. У Катьки нервное расстройство – она теперь блюзы без смеха слышать не может, а Соловьёв по всему миру ищет геев – программистов тебе в друзья.

– Пусть сам ориентацию сменит, а мы посмотрим.

– И эдакое страшилище ты собираешься?…

– Нет, поищи ослика. Вить, держи подарок ко дню защитника отечества. Сканер полностью отлажен. Можешь пространство гнуть, можешь радикулит лечить и своих тинэйджеров на откровение раскручивать.

– Не фига себе фиговина.

– Грубо.

– Это мягко. Я тебе тоже подарок ко дню рождения припас. Разработки группы Соловьёва. Потрясающие сволочи. Весьма любопытно. Хотя ничего нового. Для тебя. – Виктор протянул Павлу флэшку.

– Неужели они рассчитывают поймать нас на собственном плагиате – Павел от души веселился, просматривая предложенные материалы.

– Ну, вообще-то мы могли бы воспользоваться законом о защите авторских прав.

– Слушай, – моё самое ценное и любимое право – делать своё дело, ни от кого не защищаясь, а остальное – суета сует.

– Валить тебе пора отсюда, Пашка.

– «Да, да, благодарю, я собираюсь…»

Он действительно собирался, так как прекрасно понимал, что жить относительно спокойно, как раньше, ни ему ни Виктору уже никто не даст. Слишком много было разработано ценных небезопасных проектов, чтобы не получить лестное предложение ещё раз. И этот раз может оказаться последним во всех смыслах. Павел легко работал независимо от признания заслуг, оплаты и прочих благ, просто ради интересной темы, но он не мог и не хотел тратить свои силы на игры взрослых мальчиков: стрелялки и боевики никогда не были его любимыми жанрами. Вопрос, куда бежать, тоже в общих чертах для него был решён: другой город, а, тем более, государство, только усугубило бы проблему и не только его собственную. Да и есть ли в этом мире место, где преклонить голову? Оставалось решить, как. Пока не кончилось игровое время. Прекрасно отдавая себе отчёт в том, что начинает мыслить категориями навязанной ему компьютерной игры, Павел не только не захотел отказаться от работы над ней, а напротив, решил воспользоваться ею: с одной стороны как прикрытием, а с другой – как возможным средством ухода. Виктор «пожаловался» Соловьёвской компании, что у Пашки на старости лет снесло башню, и он увлёкся с тинэйджерами программированием игрушек, забросив все свои разработки. Это было на столько неприкрыто и детски наивно, что сработало, и Павел выиграл ещё пару месяцев.

За это время они с Богданом весьма продвинулись в своих затеях. Геймы низшего уровня, застрявшие в ловушках первого типа, теперь могли решать свою судьбу самостоятельно, не опасаясь программных глюков. Но при повторной попытке персонаж обрекался на прохождение нескольких муторных кругов начального уровня, количество которых определялось стилем игры. При этом оба: и Павел и Богдан начали понимать, что не только работа над сложной своенравной программой объединила их. Было ещё что-то, вызывающее потребность в постоянном общении этих так мало похожих людей. Можно было найти массу объяснений: и то, что у Павла были более мощные, чем дома у Богдана компьютеры, и он любезно предоставлял школьнику возможность пользоваться ими в учебных целях, и то, что Богдан уже вполне мог, хотя бы минимально, заменить вечно занятого Виктора, помогая в работе Павлу, тем самым приобретая статус ученика, суть не менялась. Они нуждались теперь друг в друге на каком-то ином, более высоком уровне. Иногда, если позволяло время, эти странные друзья вели долгие философские беседы, и Богдан, как заворожённый, слушал своего учителя и с удовольствием, даже страстностью, спорил с ним, и Павла нисколько не удивляла недетская мудрость и рассудительность юного собеседника. Единственное о чём они больше не говорили, это о школе, в которой учился Богдан и об Анне.

Но, как бы предательски банально не звучала эта фраза: «всё однажды заканчивается», и обстоятельства требуют перемен. Богдану нужно было на некоторое время уехать в связи с заключительными турами олимпиады по математике. У Павла же появилась возможность, точнее возникла необходимость, поторопиться с приведением в порядок своих личных дел. Умные, догадливые люди из закрытого столичного института наконец-то сообразили, что двое незаурядных, мягко говоря, учёных их элементарно, ещё мягче выражаясь, дурят, не желая подчиняться обстоятельствам. А, стало быть нужно прекратить это постыдное дуракаваляние любыми возможными способами, ассортимент которых мог быть сколь угодно широк, если того требовали интересы государства. Как не парадоксально, но Виктору, превосходно разбирающемуся в адской административно-номенклатурной кухне, удалось в очередной раз убедить Соловьёва в своей полной непричастности к безобразиям Павла: он-де сам поверил всем этим розыгрышам и готов послужить на благо Царя и Отечества. И уж тем более в сложившейся ситуации, продемонстрированная, как пример бездарного времяпрепровождения, новая модель странной телескопической ручки-указки, с которой Виктор не расставался с некоторых пор, не произвела никакого впечатления, кроме раздражения: «фигнёй маетесь, вместо того, чтобы дело делать». Действительно: кому нужны и чем помогут развивающейся науке очередные дизайнерские решения шариковой ручки. Ещё какое-то время ему, Виктору удавалось прикрывать Пашку и оправдывать его нежелание сотрудничать различными нелепыми причинами, но всё это уже было более агонистично, чем плодотворно.

Тёплым, почти летним майским вечером, в самом начале цветения сирени, когда природа замирает в ожидании буйства, и возможны любые сюрпризы: от ливней до заморозков, Виктор, встревоженный, как предгрозовое небо, явился Павлу.

– Я вчера видел Гнедина.

– Кого?

– Ты знаешь мою память, я не мог ошибиться. Правда теперь он Васильев.

Гнедин учился на пару лет раньше по их же специализации и был лучшим на своём потоке. Дважды победитель международных студенческих олимпиад по физике, он мог не задумываться о месте работы после выпуска – крупнейшие университеты мира ему предлагали своё сотрудничество. И он сделал выбор, лет через десять после окончания учёбы. И уже собирался уехать, но вдруг исчез. Через некоторое время пошли слухи, что молодой учёный, радостно отмечающий свой успех, оказался несколько невоздержен и в какой-то пьяной компании был тривиально избит до потери памяти. Друзья ещё пару месяцев посещали его в больнице, но потом он был переведён в какую-то закрытую клинику, и что происходило в его жизни дальше, уже никто достоверно не знал. Поговаривали, что он не выжил.

– Ты говорил с ним? – голос Павла был абсолютно спокойным, только складка между бровей стала глубже.

– Да. Как с Васильевым. Он мог бы первое время быть твоим руководителем. Как старший по званию.

– Даже так?

– Васильев занимается тем же, чем и ты. С некоторых пор. И продвинулся почти вплотную к тебе. Ему только шариковой ручки последней модели не хватает. А начальник его – не Соловьёв.

– Вот как? Уж не Александр ли Филиппович?

– Он самый. Генерал. Паша, тебе много осталось?

– Не более, чем на месяц.

– Менее.

– Понял. Значит, менее. Витя, я думаю, нам лучше разругаться вдрызг прямо сейчас. И тебе больше не приходить сюда. Никогда.

– Тебе не нужна помощь?

– У меня есть Богдан.

– Не боишься за него? Странно, что они до сих пор не воспользовались случаем…

– Они не могут. Не имеют доступа. К третьему миру.

– Что?

–Ты понял.

Они некоторое время смотрели друг другу в глаза. Потом Виктор резко повернулся и пошёл вон из дома Павла. В дверях он остановился. Спросил, не оборачиваясь:

– Ты наркотой не балуешься?

– Что?

– Проверяй карманы почаще и ящики.

– Спасибо.

– Прощай. – И Виктор, оставив в прихожей на столике телескопическую серебристую ручку – указку, вышел в закипающий цветами сирени май.

Павел прекрасно понимал, что много лет назад объявленная на него охота, достигла той стадии, когда гончим, неоднократно бравшим и терявшим след, вот-вот ударит в ноздри живой пряный запах вожделенной добычи, и они, одурев от бесконечной гонки, ни разу не принесшей удовлетворения, будут способны на многое, даже ослушаться хозяина. Он не имел права подвергать опасности никого, кто был ему дорог и был рядом. Поэтому Виктор навсегда покинул его дом, поэтому Павел ушёл из университета, тяжело расставшись с ничего не понимающими и оттого расстроенными и даже негодующими коллегами и студентами, поэтому он резко прервал всю свою переписку. Братья его давно жили за пределами страны и, в общем находились вне зоны досягаемости любых недоброжелателей Павла. Другие близкие ещё лет десять назад поселились в той самой деревне, в которой он постигал искусство жить. Этот населённый пункт обладал тремя чудесными особенностями: его не было на карте; он имел несколько названий; добраться до него можно было только с помощью местного жителя, если, конечно, таковой отыщется вне данного посёлка.

Дед, отбыв в одному ему известном направлении, оставил своим родственникам замечательный дом, в котором удобно разместились мать Павла и сестра, вышедшая замуж за местного батюшку. На данном этапе оставалось только двое близких ему людей, с которыми имело бы смысл прерывать общение, если бы охотники вообще могли учуять их существование. Пока необходимости не было. Однако, нужно спешить, ибо у Павла не будет выбора в случае… Есть связи, которые мы не в силах разорвать, как бы не желали, как бы не вынуждали обстоятельства, как бы это ни было необходимо для спасения тех, кто дорог. Казалось бы с Анной всё было просто – они даже не общались – лишь знали о существовании друг друга, но именно это и вызывало у Павла большую тревогу, чем открытые встречи с Богданом, вернувшимся пару дней назад с олимпиадных сборов. Парень практически поселился в доме Павла. И это было удобно. Одному нужно срочно заканчивать работу, другому готовиться к выпускным экзаменам и вместе ломать голову над сложнейшей программой, которая странным образом оказалась частью темы Павла. Или тема была частью этой программы – он теперь не знал точно. Зато он хорошо понимал, кем для него был Богдан. Но, всё-таки, будучи пока ещё человеком этого вполне реального мира, Павел желал уточнения некоторых деталей.

– Родители в курсе твоего нового места жительства?

– Им это сейчас в некотором смысле даже выгодно.

–То есть?

– Они не здесь. Уехали.

– Нельзя ли полюбопытствовать?

– У них всё слишком удачно сложилось, чтобы упускать такую возможность.

– Тебя оставили одного?

– Почему одного? К тому же у меня теперь есть шанс скоро присоединиться к ним, по крайней мере территориально. У меня, возможно будет грант.

– Оксфорд?

– Да, это ж как наша школа. Там, кстати есть наши.

– Я уже понял. Все стационары вычислены. Можешь взглянуть на карту.

– Yes! А здесь что?

– Деревня.

– Простая деревня? И всё?

– Не всё. И не простая. Покруче твоего Оксфорда.

– Это там жил Ваш дед?

– На сегодня информации достаточно.

– Павел, Анна взяла Ваш e-mail. Она готова.

– Рано!

– Но она не станет ждать.

– Ладно. Тогда тебе точно сегодня лучше оставаться здесь.

– И Ронхулу тоже.

Жаркий почти летний день, какие иногда выпадают в середине мая, как счастливый лотерейный билет, обещал превратиться в душноватый, благоухающий сиренью, вечер. Так бы, наверное, и было. Но… О, Всевышний, начальная точка фрактала, породившая сама себя, тем самым создавшая всё сущее, включая, естественно нас, вручил нам так много даров, что мы не в силах с ними разобраться, и только в критической ситуации с изумлением и счастьем вдруг обнаруживаем, что способны управлять этим миром и другими мирами, окружающими нас. Что по собственному желанию можем открыть любую дверь в любое время, правда, с некоторыми неожиданными побочными эффектами типа погодных катаклизмов. Но какая это мелочь в сравнении с прочим могуществом, которое почти сродни акту творения.

Небо, которое ещё час назад было идеально голубым, как экран только что включённого монитора, вдруг без всякого предупреждения в виде перистых облаков, стало буровато-свинцовым, надулось, лопнуло, искрясь, с диким грохотом, и на мир обрушился ливень, который вполне мог удивить даже Ноя. Молнии минут двадцать кроили пространство, танцуя под африканские ритмы где-то у чёрта на рогах гремящих тамтамов, и вдруг всё утихло, и неестественно белыми, тяжёлыми хлопьями повалил снег. Он мгновенно придавил своими мощными лапами успевшие зазеленеть кроны деревьев, газоны и гроздья сирени. И в этой тишине только три серых вороны удивлённо пожимали плечами и тревожно перекаркивались, методично расхаживая по свежевыпавшему снегу, как будто старались его затоптать.

Узрев почти Рождественское буйство за окном, Павел выжидающе взглянул на Богдана, и тот тактично удалился на кухню, сопровождаемый Ронхулом, греть ужин.

Как бы мы не научились владеть собой, какими бы не обладали феноменальными способностями: духовными или физическими, например, левитацией, или умением высушивать мокрую одежду жаром собственного тела на ледяном ветру, как бы не умели сохранять спокойствие и внешнюю невозмутимость, есть чувство, уравнивающее всех: и сильных, и слабых, и добродетелей, и злодеев. При одном условии – если оно подлинное. Ничто на свете: ни приближающийся лай гончих, ни рожки загонщиков не могли сейчас смутить и отвлечь Павла. Он гипнотизировал монитор. И у него получилось. «Вам письмо» – промурлыкала кошачья морда, нагло разлагаясь на пиксели, и следом за тем появилась дрожащая, как от напряжения или волнения надпись «Павел, отзовись. Анна». Он успел набрать: «Анна, осталось недолго!» и отправить этот вопль во все миры, к которым нашёл доступ, прежде чем монитор, вспыхнув, как от гнева, погас. А вслед за ним погрузился во тьму дом, улица и весь город, и только снег ещё поблескивал тая, прощаясь с миром, в этой своей ипостаси, под майской луной, развернувшейся во всей своей полноте на пронзительно синем небе.

– Три дня нэта не будет – услышал Павел у себя за спиной.

– Это стоит большего. Осталось только наладить защиту внешнего мира.