Текст книги "Loveц"

Автор книги: Сюзанна Кулешова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Кто Вы?

Видно, что она хочет ответить, но не может. Однако взгляд её не становиться испуганным или даже тревожным – она очень внимательно вглядывается в его лицо, как будто стремится запомнить каждую мелочь. Медленно, очень осторожно, она касается пальцами его руки и поднимает её выше, к своему горлу. Он понимает.

– Вы не можете говорить.

Кто она? Он не хочет убивать её. И Павел настраивает прибор. Он видит, что это причиняет лёгкую боль женщине, но она ждёт и смотрит, и слёзы начинают течь из её глаз. И тут ему передаётся вся глубина, искренность и сила её чувств. Так же. Почти. Когда-то давно, лет двести назад, было у него с матерью. Нет, это совсем другое. Это нежнее, и в то же время мощнее. Гораздо.

Один за другим исчезают вопросы, ибо ответ на каждый из них звучит одинаково. Нет ни добра, ни зла, ни жизни, ни смерти, и все миры стали одним миром.

Он протягивает руку, чтобы дотронуться до её мокрого от слёз лица. И в ту же секунду она прижимается щекой к его ладони, а губами к запястью, с внутренней стороны. Любые ласки земных дев или небесных гурий ничто в сравнении с этим жарким прикосновением её горячих губ. И он не может больше сдерживать неистовую силу, усмирённую много лет назад и загнанную в клетку сознания. Он держит в своих объятиях вселенную, обладать которой его единственное всепоглощающее желание. Он ещё медлит: доля секунды или несколько столетий проносится, прежде чем их губы встречаются и начинают свой древний влажный танец, чем-то напоминающий поединок. Обладать, вобрать в себя всё её существо и в то же время самому броситься к её ногам и стать её частью. И пусть это длится всю его жизнь, сколько бы не осталось: минута или вечность.

Всёнарастающий гул содрогает многочисленные коридоры подземелья, рушатся все только что созданные миры и рассыпаются осколками стекла. Он понимает, что сейчас произойдёт, но ему уже известно её имя, и он успевает крикнуть:

– Анна, осталось не долго!

Прежде, чем… Прежде чем он осознаёт себя сидящим за столом у компьютера и слышит предательски страшный хохот будильника.

Он встал и весь нерастраченный пыл, всю страсть, которую не успел утолить, вложил в удар по лицу ухмыляющегося циферблата. Он хотел видеть брызги крови, но видел лишь брызги стекла и слышал жалобное звяканье шестерёносто вопля ужаса и боли. Он должен был кого-то сегодня убить – пусть это будет будильник.

Ронхул, осатанев от неистовства хозяина, сиганул вон в закрытую форточку, и новый фонтан осколков, наконец отрезвил Павла. Он тяжело рухнул в кресло. Несколько минут сидел, опустив низко голову. Теперь он окончательно знал, что ему ещё нужно сделать.

VII

Кто сказал, что блюз звучит, когда одному хорошему человеку очень плохо? Жаль, не помню. Мне очень плохо, настолько, что в остальном я не уверена. Кого мне благодарить за случившееся? Только саму себя. Неужели на то была твоя воля, Господи! Сомневаюсь, что ты вообще обращаешь внимание на мою мышиную возню среди мелких фантазий и комплексов. Что же делать мне, если даже ты оставил меня? Или я сама бежала? Прости и не лишай разума. Твоё ли творенье люблю? Или своё? Что думать мне, созданной по образу твоему и подобию? Ты ведь тоже любишь нас, отче? Но требуешь смирения. Как отличить его от гордыни? Легко признать себя червём и взвалить на тебя всю ответственность, куда тяжелее нести в себе твою искру – она сжигает нам нервы. Смирение в том, чтобы принять любовь такой, как посылаешь ты. Но откуда мне знать, Боже, твоё ли это послание. И нужно ли знать? И правда ли, ты лишаешь разума в наказание. Или, напротив, таков твой Божественный дар?

Разумеется о свидании с Андреем не могло быть и речи. По крайней мере в ближайшее время. Он позвонил ближе к вечеру, двадцать пятого.

– Любимая?

– Прости.

– Что-то случилось?

– Да.

– Это очень серьёзно?

– Да.

– Навсегда?

– Не знаю. Возможно, мне нужно к врачу.

– Я могу помочь?

– Нет, только не ты.

– Я могу ждать?

– Не знаю. Наверное.

– Я люблю тебя. И буду ждать. В любое время.

– Спасибо.

Что я делаю? Возможно это и есть мой последний шанс? Вот именно. Слова то какие. Сорокалетней одиночки. Любовь не выдаётся шансами, выстроенными в очередь. Ты ведь всё поняла этой ночью, когда готова была отдаться видению, фантому. Даже умереть за одно его прикосновение. Это не фантом! Он, может быть, реальнее тебя, а ты со всей своей никчёмной жизнью лишь плод его воображения. Тогда он не слишком талантлив. Не тебе судить ни о своей жизни ни о его талантах.

Отлично! Я говорю сама с собой, и мне это интересно. Я влюблена в собственную фантазию – отражение в зеркале или витрине и отвергаю красавца – мужика из плоти и крови. И сегодня мне нужно идти к детям, называясь их учителем. Имею ли право? Может, сначала к врачу? Но они ждут. Значит нужно идти, сберегая для них оставшиеся крупицы разума.

Закончилось первое полугодие. Обычно мы отмечаем это счастье новогодним концертом с последующей дискотекой. Сначала учителя разыгрывают очередной спектакль – полутрёп – полуфантазию на тему различных программных произведений школьной литературы, к которому я сочиняю и вынуждена исполнять скороспелые песенки. В этом году ещё добавилось выступление лицейской театральной студии, предоставившей свою версию Ревизора с новогодним оттенком. Вместо инкогнито из Санкт-Петербурга встречали Деда Мороза и соответственно этому распоясались и ничего не боялись, праздновали и требовали подарков. Немая же сцена заключалась в появлении настоящего Деда Мороза. Получилось забавно. И вот заключительный аккорд: на сцену поднялся наш замечательный конферансье в костюме полуангела – полубеса.

– Господа и прекрасные дамы, вы дождались изюминки или гвоздя, ну, кто как воспримет. Завершаем Новогодний концерт, который несомненно достоин не только наших похвал, но и международных премий. Итак, несравненная Софья, чей голос, идеально подходит для исполнения Рождественского блюза. Это наш подарок одному очень хорошему человеку. Итак. Слепой блюз!

Я просто хочу, чтобы ты смотрел на меня,

И видел, как мне с тобой хорошо.

Во многом можно нас обвинять –

Пусть всё это в прошлом.

Сейчас, пока звучат музыка и слова

Смотри на меня, я хочу запомнить твой взгляд

Пусть ничто не сможет теперь сломать,

Того, что случилось год или час назад.

Сейчас, когда ты от меня ещё так далеко,

Дальше, чем руки, протянутые для нас,

Блеск глаз твоих ослепляет меня легко,

И я ничего не вижу, кроме твоих глаз.

Сейчас, когда ты устремляешь свой взгляд

Сквозь времени холод и расстояния бездну,

Мне так легко, так тепло, и я не в силах сказать:

«Ты веки сомкнёшь – я навеки исчезну».

Спасибо, Богдан. Не знак ли это? И кто посылает его мне?

– Анька, что с тобой?

– Понимаешь, этот блюз для меня.

– Что?!

– Да не в том смысле. Оль, ты сегодня свободна? Мне очень нужно поговорить.

– Вижу. Мы вообще-то в гости собирались.

– Тогда потом, когда-нибудь. Извини.

– Нет, ты мне не нравишься. Без меня сходят. Мне тут благодарные родители шампанское подарили. Мы с тобой его разопьём. Я поняла, что с Андреем ты сегодня не встречаешься. Он не приехал?

– Приехал.

– Передумал?

–Не он.

– Т-а-ак. Значит, тем более.

– Что, тем более?

– Я иду к тебе.

Всю дорогу к моему дому мы либо молчали, либо обменивались ничего не значащими фразами, и, только войдя в комнату и увидев форточку без стекла, Ольга резко повернулась ко мне лицом и очень жёстко сказала:

– Говори. Всё. В мелких подробностях.

И я рассказала ей всё, начиная с витрины, увиденной мною в конце августа и заканчивая сегодняшней ночью.

– У тебя шизофрения развивается на почве гормональной недостаточности – резюмировала подруга мой рассказ – Ты готова онанировать, простите, отдаваться призраку и посылаешь подальше может быть Божий дар.

– Я говорю тебе – он не призрак!

– Тогда тебе нужно в дурдом.

– Об этом я уже подумала.

– Ты бы лучше об Андрее подумала. Раскрутила мужика, наобещала и за зеркальцем спряталась.

– Может, ему всё рассказать?

– Кому? Что?

– Андрею. Про то, что со мной твориться.

– Ага! Давай. Ещё и все свои проблемы на него повесь. Вот, дескать, если хочешь меня любить – люби, но я, чокнутая, буду обожать свои галлюцинации.

– Но это, по крайней мере, будет честно!

– Засунь свою честность себе и никому не показывай. Иуда вон тоже честным был, а Пётр трижды солгал.

– Не слишком ли образы высокие берёшь?

– Не слишком. Для твоего возвышенного понимания наиболее доступные. Знаешь, что… Приходи в себя дня два – три. А Новый год встречай с Андреем. Между прочим, секс по дружбе – вещь замечательная и вполне допустимая. А иногда неплохо и мозги вправляет. Давай, расслабься. Выпей. Кино посмотри.

– Кстати о кино. У меня есть кое-что. Думаю, неплохое, возможно даже интересное.

– Думаешь? Что за фильм? «Реальная любовь». О, как раз по теме. Смотрела уже небось?

– Нет, представляешь? Полтора месяца держу у себя. Времени не нашлось.

– Ага – времени. Название слишком для нас неподходящее. Вот если б – виртуальная или какая-нибудь запредельная, а то – реальная, – тривиально как-то.

– Ты хочешь смотреть?

– Ещё бы!

О, да! Это было по теме. Во всех отношениях. Только раскрывалась у нас эта тема неоднозначно, с учётом индивидуальных особенностей.

– Вот гад! – Говорила Ольга, видя, как мой любимый, по понятным только мне причинам персонаж покупает кулон любовнице.

– Ты не понимаешь. Она вынудила его это сделать, выпросила.

– Что значит вынудила? Уволил бы на фиг, и всё.

– Значит не может по каким-то причинам.

– Ага, по вполне известным.

– И потом, трудно вот так вот просто обломать человека.

– Ой, кто б говорил?

– Ну смотри. Он жену свою любит.

– Реально.

– Ну, что ты к слову то прицепилась?

– Заостряю твоё внимание. Так что мы там думаем о семейной любви?

– Подарок жене сделан не наспех и дорог не столько в материальном смысле, сколько в духовном. Это намного ценнее.

– Ну да. От души. Чтобы наслаждения тоже были вполне неосязаемы. Если заметила – она живая женщина, и ей очень больно. И прежде всего дело не в том, что получила она, а в том, что получила другая, что эта другая вообще существует.

– Ты, конечно, права. Но больно, когда не веришь. Совместимо ли отсутствие веры с реальной, раз уж тебе по вкусу это слово, любовью?

– О – па! А ты бы что делала на её месте?

– Не знаю. По карманам бы наверное не рылась.

– А – да! Ты – да. И пропустила бы много интересного. Вполне реального.

– И, слава Богу. Ты бы за другими линиями последила. Вот эти двое, вообще ни на что не надеясь, просто выучили язык друг друга, меньше чем за месяц. Не рассуждая и не мудрствуя лукаво и не задаваясь вопросами…

– Мне больше нравится ребёнок. Вот это парень! Нужно нашим деткам порекомендовать, в качестве программного просмотра. А то вздохи, да слёзы. Действовать надо.

– Вот именно, дорогая. Любовь становится реальной, когда, признавая безумными свои действия и надежды, идёшь вперёд ни перед чем не останавливаясь, просто потому, что не идти не можешь.

– Ты это о чём? И почему ты так защищала этого Гарри?

– Я о том, что действительно думаю, и о Гарри, в том числе. Может быть, знаешь, он очень, он очень похож… Ладно не важно.

– Так! А теперь подробнее. Как актёра зовут?

– Посмотри на обложке и выучи.

– Хорош. Весьма. Ты не по нему, часом, сохнешь? Заработав подростковый синдром на старости лет. А то, давай, дуй в Великобританию на Новый год. Там, говорят, все бабы холодные, а ты так пылаешь, он с радостью не устоит.

– Заткнись.

– Почему же, он куда, с позволения сказать, реальнее твоего зеркального монстра.

– Прекрати. Хотя бы из уважения к действительно талантливому человеку, он заслужил, отнюдь не бабские колкости. И не виноват…

– Он – нет.

– Это сходство просто усиливает…

– Что? Твоё сумасшествие?

– Наверное.

– Анька, пожалуйста, не глупи. Возьми себя в руки. Может тебе действительно к психиатру сходить?

– Возможно.

– Ладно, что бы ты ни выкидывала, я с тобой. Мы вместе дольше, чем я замужем. Почти сёстры.

– Точно. Спасибо тебе, мне, правда, намного легче.

Я солгала, солгала из любви к подруге, по её же собственному рецепту. Мне было только хуже. Я понимала, что вопреки разуму, вопреки элементарной человеческой логике, инстинкту самосохранения, наконец, буду действовать, буду строить мыслеформы, где-то я слышала это смешное слово, и создавать свою реальную любовь.

Итак. Каковы исходные данные? Где-то в моём воображении, или в другой галактике, в другой стране, на соседней улице живёт человек, ради которого я готова на ВСЁ. Даже на то, чтобы любить его, не зная, существует ли он в самом деле. Возможно ты именно этого хочешь, Господи? Можешь не отвечать. Твой ответ всё равно ничего не изменит. Знаю, требуется предельная честность, по крайней мере с собой. Малейшая попытка слукавить – всё разрушено. У меня появилось ощущение, что я коснулась неведомой силы, от которой зависит весь ход моей жизни, точнее, нужный мне ход. Моя задача не отпускать неизвестно кем протянутую руку, как бы не было больно мне и страшно вокруг. И ещё. Я слишком уважаю Андрея, чтобы оставлять его в дурацком неведении. В конце концов его я тоже, по-своему, люблю, и он имеет права знать, что происходит со мной. Если же всё это покажется ему сумасшествием или гормональной блажью, тем лучше – это будет его выбор.

Мне даже ничего не нужно было предпринимать. Андрей сам позвонил в канун Нового года.

– Мне показалось, ты не против увидеться.

– Пожалуй. Но ты рискуешь испортить себе праздник.

– Вряд ли.

– Тогда приходи. Ко мне.

Как не странно, я вдруг стала абсолютно спокойна. Внутри меня поселилась уверенность идиота, не сомневающегося в своём счастье. Я даже приготовила праздничный ужин. Точнее накупила гору фруктов, напекла, нажарила, натушила всевозможного мяса и морепродуктов, нисколько не беспокоясь о гастрономической совместимости всего этого изобилия. А зачем, если мы оба предпочитаем чьи-нибудь рёбра селёдке под шубой и традиционному салату. Подарками мы тоже обменялись в прямом смысле этого слова: он вручил мне свою гитару, а я ему свою. Вот так получилось. И разговор начался сразу и легко, как будто я раскрывала душу родному брату, ничего не утаивая.

– Ты слышала что-нибудь о параллельных мирах?

– Думаешь? Это же фантастика.

– Фантастика – это всего лишь законы природы, которыми мы не научились пользоваться. Если тебе пришла в голову мысль, значит она имеет право на овеществление, если так можно выразиться.

– Ну знаешь, тогда мы в ответе за каждую свою мысль.

– Естественно. Есть такая теория, что мы на протяжении жизни создаём своей деятельностью, эмоциями, мыслями целые миры, которые в собственности и служат нам в дальнейшем пристанищем. После так называемой смерти.

– Ага, и соседствуем там с единомышленниками.

– Возможно.

– А Ольга сказала, что психиатр нужен мне.

– Ну, это пока подождёт. Кстати, где ты эти фильмы-то насобирала? В наших магазинах они бывают крайне редко. Я по крайней мере не встречал. Это же не боевики, насколько я понимаю.

– Да уж. Не боевики. Мне их ученик принёс. Богдан.

– Оба?

– Да. И говорил, что ещё есть. Стоп. Он знает какого-то учёного. С потрясающим внешним сходством. Подожди! При чём здесь параллельные миры и всё такое?

Андрей как-то нехорошо улыбался. Мне не нравился этот почти оскал.

– Что? Что ты думаешь?

– Я думаю тебе предстоит разговор с твоим учеником. Но будь осторожна. Они играют только в свои игры.

– Кто они?

– Ученики. Дети. Играют.

– А?

– Кстати, ты знаешь его родителей?

– Вот те раз! А я ведь их никогда не видела. На собрания и дни открытых дверей они не ходят – всегда заняты, а учится он прилично – нет смысла их беспокоить. Впрочем, он не один у нас такой.

– Ещё бы.

– Что, ещё бы?

– Ну, школа специфическая. Из-под родительской палки долго не протянешь. Так что они вынуждены быть самостоятельными.

– Всё-таки любопытно, я даже не знаю, кто они?

– Кто?

– Родители его.

– Значит и не нужно.

– Тогда зачем ты спрашивал?

– Убедиться, что тебе есть смысл пообщаться с собственным учеником на весьма щекотливую, но интересующую тебя тему.

– Почему-то мне кажется, что ты чего-то не договариваешь.

– Потому что я имею право говорить тебе только то, в чём уверен.

– Может быть мне нужно знать все твои мысли?

– Тебе нужно совсем другое.

Он обнял меня, и я почувствовала, что мне этого недостаточно. Я сама поцеловала его губы.

– Андрей, ты хочешь этого?

– Да, если этого хочешь ты

– Даже, если мне всего лишь нужна твоя мужская сила?

– Именно поэтому. Я могу тебе дать всё, что нужно сейчас.

– Зачем ты делаешь это?

– Таково моё желание. Не более того.

Его руки были нежны, а губы трепетны, и тело моё с удовольствием отвечало на все его ласки. И мне не приходила в голову даже мысль, что я изменяю своей любви – это было всего лишь утоление измучившей меня жажды свежей родниковой водой, чтобы найти силы добраться до винных погребов.

Ты была абсолютно права, моя дорогая подруга, здоровое, без комплексов, отношение к древним могущественным инстинктам не только доставляет физическое удовлетворение, но и приводит в порядок мозги. Мои отношения с Андреем чётко определились – он стал для меня кем-то вроде наставника, проводника – между нами возникла своеобразная форма любви, целью которой было не воссоединение двух людей, а подготовка к какому-то иному уровню, пока что недоступному моему пониманию.

Теперь я могла свободно говорить с Богданом. Но всю третью четверть он почти не бывал на моих уроках. Серьёзных олимпиадников перевели на свободное расписание в связи с подготовкой к международным соревнованиям, и, хотя сборы проходили в нашей школе, общение с участниками было весьма проблематично.

Однако приближался литературный вечер в одиннадцатом – первом – это у нас такая своеобразная форма, точнее попытка, заинтересовать физиков лирикой. Требуется всего-навсего взять какое-нибудь литературное произведение и по его мотивам поставить небольшое, на полчаса, представление. Вариантов масса: от простого чтения стихов под музыку, до вполне приемлемых миниспектаклей. Классный руководитель единички, по своему обыкновению и уважительным причинам, отсутствовал, и ребята попросили меня помочь им. Пришлось отвести на это пару учебных часов и несколько свободных вечеров.

Я честно пыталась предложить что-нибудь серьёзное: сделать спектакль по Чехову, или Маяковскому, или Дюрренматту, но на эти уроки, вероятно по просьбе одноклассников, явился Богдан.

Все очень внимательно выслушали мою вдохновенную речь о русской классике на сцене, о зарубежной одноактной драматургии, даже записали некоторые фамилии. Но выбор их был ошеломляющим и не имеющим никакого отношения к моим предложениям и предположениям.

– А давайте поставим Гарри Поттера. Только всё переделаем. Или продолжение прикольное придумаем.

– Гарри Поттера? Ребята, это не серьёзно! – Надо же было так сглупить! Но я ведь ждала совсем другого, и они застали меня врасплох.

– Не серьёзно? А Вы читали?

– Читала.

– Только не говорите, что всё время хотели захлопнуть книгу и бросить её в урну.

– Не скажу. Местами это было весьма захватывающе.

– Тогда, что Вас смущает?

– Просто я считаю, что в одиннадцатом классе люди дорастают, по крайней мере некоторые, до Бунина и Достоевского.

– Отлично! – Оживился Богдан – Ставим Достоевского. Сцены из «Преступления и наказания», только с некоторыми изменениями.

– А именно? – Мне стало очень тревожно.

– Слегка осовременим и предложим вариант, как бы поступил Раскольников, если бы действительно право имел, а не был тварью дрожащей.

– Давай, колись, что придумал! – Заорал класс.

– Всё просто. Он не убивает старуху – процентщицу – это же глупо, он женится на ней.

– Чего? Она же старая!

– Ну и что? Это же не надолго.

– То есть?

– Я же сказал – он женится.

– Ты имеешь в виду всерьёз? И будет, как бы это помягче, выполнять свой супружеский долг?

После этих слов Софьи я на некоторое время вообще перестала соображать, чтобы хоть как-то вмешаться. Им же такая мысль, напротив, пришлась по вкусу.

– Точно. Тоже в сущности убийство, но куда более гуманное: старушка умрёт довольно быстро от избытка не по возрасту бурных чувств, к тому же счастливая, а Раскольников, в ладах с законом и совестью, останется не только, так сказать безутешным вдовцом, но и единственным счастливым наследником.

– Нет уж! – Ожила я наконец. – Ставьте лучше Поттера. Ролинг, по крайней мере, ещё жива и, в случае чего, может постоять за свои права!

– Поттера так Поттера. Мы только за.

– Итак, пишем свою книгу и всё ставим на уши.

– Несколько отредактируем характеры героев. Гермиона и Рон вполне нормальные ребята, а вот Гарри – не наш человек – недоучка – везунчик. Либо пляшет под чужую дудку, либо выезжает за чужой счёт.

– Ну это не новость. Об этом уже все говорят.

– А мне – послышался Сонин весёлый голос – вообще наиболее симпатичен профессор Снейп. Классический романтический герой: тяжёлое детство, разочарование в отце, непонимание и издевательства со стороны сверстников, незаурядный ум и великолепные манеры. Я бы в такого влюбилась и сделала его счастливым.

– Ага – белым и пушистым в старости.

– ОК! – Завопил Богдан – слушайте:

Параметры судьбы перенастроив,

Всем ценностям земным меняю рейтинг.

Влюблюсь в литературного героя,

Аналога в реальности не встретив.

Так?

– Класс!

– Дальше давайте. Чего нужно Снейпу?

– Любви ему не хватает – захихикали девочки.

–Это мы ему обеспечим, но позже. Чего он, такой умный, Поттера не пришибёт как-нибудь так незаметненько!

– Ну… Ага. Во-первых, Гарри – сын его любимой женщины.

– Может, он ещё и внук Воландеморта?

– Точно! У того от злости на внебрачную дочурку, что за придурка замуж вышла, крышняк поехал, и он с синдромом Тараса Бульбы решил извести под корень свой собственный род.

– Yes! А на Гарри обломался.

– Ещё бы! Мамкина любовь, да Снейпово покровительство, и вообще не известно ещё, кто отец?

– Э… Это лишнее.

– Чего ж он его так макает? От большой любви и заботы?

– Ага, если б я так учился, как этот Поттер, меня бы отец родной похлеще всякого Снейпа упаковывал. А вот на фиг он Дамблдора прикончил?

– Ну не гоже столь могущественному волшебнику от слабости и старости помирать. Это у них эвтаназия такая была задумана. Если б Снейп действительно был злодеем, он бы по закону жанра поболтал ещё с полчасика, объясняя мотивы, а тут – герой – Илья Муромец, палочку поднял и без лишних слов, чтоб и старика не мучить и другим не дать очухаться.

– А любовь? – настаивали девочки.

– Мы ему нашу славянскую ведьму подсунем. Только как бы из другого мира.

– Ага. Из мира читателей. Мощную такую колдунью, которая жертвует ради своей страсти реальностью и всё такое. Её Сонька сыграет.

– А Снейпа Богдан. Только подкраситься придётся.

– Точно! Ему масть сменить – ну чистый отъевшийся Снейп.

– Кончайте ржать, слушайте стих:

Поправ права творца, свернув кумира,

Из суеты обыденности вырвусь.

Я-ангел, падший из другого мира,

Я для твоей программы страшный вирус.

Сюжет сменю и выверну идею

И по-другому весь конфликт построю.

Героем станет тот, кто был злодеем,

И за собою поведёт героев.

Пусть негодуя спросишь ты: «Откуда?

Такая тема не по нраву мне»

Ты, автор, знаешь, нет сильнее чуда

Любви, пускай ворвавшейся извне.

Без подлости, предательства, обмана,

Чтоб быть самим собой, даруя смелость.

И мы уйдём из твоего романа

Совсем не так, как бы тебе хотелось.

– Ура! Ставим.

Отлично! Мне даже понравилось. Спектакль обещал получиться, следуя их терминологии, «прикольным». Соне пришлось писать сценарий, так как Богдан опять исчез на своих сборах. Я помогала с песнями. Особенно пришлась мне по душе идея с ведьмочкой из другого мира. А вот после рассуждений по поводу старухи – процентщицы говорить с Богданом мне снова не хотелось. Андрей же, напротив, был в полном восторге и от Достоевского и от Гарри Поттера. Он даже предложил свою помощь с режиссурой – я не возражала.

– Ну и чего ты расстроилась? Помнишь, я говорил тебе об осторожности.

– Да, но зачем он сделал это?

– Не думаю, что он вообще преследовал какую-либо цель. Хотя, вероятно, ему сейчас действительно не до твоих вопросов.

– Как думаешь, Богдан, действительно всё знает? Может, он вообще, это спровоцировал?

– Вряд ли, но какая-то роль у него определённо есть.

– Какая?

– Я не знаю правил их детской игры. Потерпи, осталось немного.

Я остолбенела.

– Что? Что ты сказал?

– Я просто советую подождать. Богдан сам найдёт тебя. Просто будь готова и не беги, когда он придёт.

– Нет. Ты произнёс в точности те слова, которые я слышала последними.

– Ну, совпадение. Надеюсь тебе это доставило удовольствие?

Спектакль получился. Пришлось его даже повторить ещё пару раз, а песни к нему стали нашими лицейскими хитами до конца учебного года. Но эта неожиданная удача не столько успокоила мою истерзанную душу, сколько ещё более смутила её, повиснув классическим вопросом: быть или не быть. В смысле: насколько необходимо преподавание литературы, по крайней мере в имеющемся виде, в специализированном лицее, и насколько я могу являться учителем данного предмета. За мою многолетнюю практику я убедилась, что программные произведения читаются исключительно с целью не получения двойки, и то, если таковая грозит в полугодии. В результате у большинства учащихся вырабатывается стойкая неприязнь и к прочитанному, и к автору, проходящая, в лучшем случае, лет через двадцать. Среди моих знакомых немало людей, которые, увы, терпеть не могут Толстого, Чехова, Тургенева, но зачитываются внепрограммным Набоковым, Буниным, Достоевским ( если, конечно, ограничились в своё время просмотром экранизаций). Я задавала ребятам вопрос:

– Чему вас учит школьная литература?

– Уворачиваться от двоек – просто ответил Богдан, и никто ему не возразил. При этом они читают, и не только энциклопедии и Гарри Поттера. В столах можно иногда обнаружить забытых Апдайка, Фриша, Житинского, Стругацких, находился даже Вольтер. Кстати, философов эпохи просвещения они воспринимают и в рамках школьной программы. Зато наши народовольцы в лучшем случае остаются запомнившимся термином. Я бы изменила программу. Есть, наверное, смысл знакомить с писателем, с его мировоззрением, которое, возможно, всего лишь результат воспитания. И пусть читают, что хотят. И пишут. Пробуют разные жанры, пробуют подражать стилю писателя, эпохи или литературного течения, придумывают новые направления. Литература должна учить творчеству, а не паразитированию на нём. Таким детям, как в нашей школе (правда, думаю, изначально и всем остальным) требуется эксперимент, исследование, а не препарирование. Я пробовала высказывать эту точку зрения среди коллег. В лучшем случае мне сочувствовали. Я не могу больше преподавать предмет, обманывая и себя и учеников, а делать это по своей собственной программе, отличной от министерской, можно разве что факультативно. Ведь школьников нужно готовить к выпускному сочинению, а свободные темы с каждым годом всё более привязаны к русской классике, и, увы, к столь нелюбимому современными молодыми читателями девятнадцатому веку. Кто-то должен это делать. Но не я. Я просто не имею права.

Ольга, услышав о моём решении уйти из школы, была в шоке.

– Ты точно рехнулась! Я уже успокоилась. У меня даже надежда появилась, что ты наконец образумилась. Ты, что? Собралась замуж за Андрея – и дома сидеть?

– Во-первых, с чего ты взяла, что я собралась замуж?

– Ну, вы разве что живёте пока врозь.

– Знаешь, а ведь мы только друзья, между прочим по твоей рецептуре.

– У психиатра была?

– Не сподобилась.

– А надо бы. Если ты не собираешься обзаводиться семьёй, чего с работы то уходить?

– Я, кажется, всё тебе объяснила. И вообще, может быть, я уеду.

– И, простите, куда это? Уж не в Англию?

– Yes!

– У вас у всех, что Андрюха – вроде паспортно-визовой службы? Сопровождает эмиграцию чокнутых баб в Туманный Альбион?

Действительно, я как-то забыла, что его жена несколько лет назад уехала погостить, кажется в Лондон, и больше они не виделись. Нет, по крайней мере туда не собираюсь. Наверное.

– Оля, не надейся на мой подростковый синдром. Моя мечта – не Великобритания.

– Ну, конечно, твоя мечта – дурдом. Отделение для шизиков, страдающих галлюцинациями.

– Я ими не страдаю.

– Хорошо, наслаждающихся.

– Будешь меня навещать?

– Иди на фиг!

Итак, решение было принято. Причём меня абсолютно не заботило, чем я займусь, уйдя из школы. Может быть стану писателем и напишу в соавторстве с Софьей роман «Любить злодея», сюжет которого мы придумали, работая над сценарием спектакля. Осталось только дождаться выпускных экзаменов, договориться с директором и встретиться, наконец, с Богданом, который был занят олимпиадами до середины мая.

Минуя стадию капели,

Календарём не беспокоясь,

Весна стирает параллели

И мчится, как курьерский поезд.

Её почти не слышна поступь,

И не поймать уже момента,

Но взломан льда пароль, и доступ

Открыт в систему континента.

Весна этого года была поздняя и бурная, как страсть сорокалетней женщины. Март и почти весь апрель прошли в сумеречно – сонном ожидании. Но лишь только солнце, выспавшееся и ласковое, горячо коснулось земли, та немедленно сдёрнула белые простыни. Стала влажной и тёплой, мгновенно покрывшись мурашками первоцветов, затрепетала, запульсировала, потекла ручьями и тут же высохла, требуя дождя, и небо не заставило себя ждать, ответило вожделеющей земле содроганиями гроз и ливней, в первой половине мая. И вот, утолив жажду и ощутив в себе зачатие новой жизни, земля стала юной и прекрасной и облачённой в разноцветные одежды. Мир людей сопереживал это время по-своему: кто-то вовсе не замечал перемен, кто-то возрождался вместе с природой, а для кого-то это время было тревожно – деятельным в связи с неотвратимостью выпускных экзаменов. Наша школа, как и любая другая, напоминала в эти дни растревоженный весной улей, готовый к первым вылетам. Конспекты, зачёты, контрольные, пересдачи, вступительные олимпиады и ещё Бог весть что, приводили к депрессивно-маниакальному состоянию учеников, учителей и родителей. Но сложнее всех приходилось вернувшимся со сборов олимпиадникам – им требовалось справляться не только с текущими заданиями, подготовкой к экзаменам, но также сдавать все накопившиеся за время их отсутствия на занятиях, «хвосты» и, невзирая на дипломы и медали, поблажек им не было. Разумеется в этой ситуации моё общение с Богданом могло ограничиваться лишь требованиями программы подготовки к сочинению. Так я думала.

В один из ласковых вечеров середины мая, таких тёплых и светлых, как будто лето заглянуло мимоходом сказать: